Текст книги "Лебединая песнь"

Глава 21
Чудеснейший свет

– Вода… пожалуйста… дайте мне воды… – Голос Дарлин слабел.

Джош разлепил веки, сел и пополз туда, где сложил все откопанные консервы. Их были десятки, многие из них лопнули и потекли, но содержимое, казалось, не пострадало. Последнее, что они ели, была жареная фасоль и сок.

Открывать банки стало легче, когда он обнаружил отвертку. Среди прочих предметов с полок магазина в земле нашлись лопата со сломанной рукоятью и топор. Джош, как скупой рыцарь, собрал все это в углу, разложил по порядку: инструменты, большие и маленькие банки.

Хатчинс нащупал сок и с усилием подполз к Дарлин. Он вспотел и устал. От запаха выгребной ямы, которую он выкопал в дальнем углу подвала, ему стало трудно дышать. Он вытянул в темноте руку и нашел Сван. Девочка поддерживала голову матери.

– Вот. – Джош поднес питье ко рту Дарлин.

Женщина немного отхлебнула и оттолкнула банку.

– Воды, – жалобно сказала она, – пожалуйста… воды.

– Извините. Воды нет совсем.

– А, черт! – пробормотала она. – У меня все горит.

Джош потрогал ее лоб и словно прикоснулся к жаровне. Дарлин лихорадило гораздо сильнее, чем его. Чуть дальше все еще мучился Поу-Поу, бормотал что-то о сусликах, потерянных ключах от грузовика и какой-то женщине по имени Голди.

– Блейкмен, – хрипло произнесла Дарлин. – Нам нужно доехать до Блейкмена. Сван, родненькая, не волнуйся, мы доберемся туда.

– Да, мама, – тихо ответила Сван, и по ее голосу Джош понял, что она знала: ее мать при смерти.

– Сразу же, как только нас вызволят отсюда, мы поедем. Господи, представляю папино лицо! – Она засмеялась, и в груди у нее забулькало. – Да у него глаза на лоб полезут!

– Он ведь правда будет рад видеть нас, мама? – спросила Сван.

– Конечно! Черт побери, когда же сюда придут и вытащат нас? Когда придут?

– Скоро, мама.

«Девочка после взрыва повзрослела лет на десять», – подумал Джош.

– Мне приснился Блейкмен, – сказала Дарлин. – Ты и я… мы шли пешком, и я увидела старый дом… прямо перед нами, за полем. И солнце… солнце светило так ярко. О, это был чудесный день. Я посмотрела на дом и увидела папу, он стоял на крыльце… и махал мне рукой, чтобы я перешла через поле. Он… больше не испытывал ко мне ненависти. И вдруг… из дома вышла моя мама и встала на крыльце рядом с ним… и они держались за руки. И она позвала: «Дарлин! Дарлин! Мы ждем тебя, девочка! Иди домой!»

Она затихла, слышался только влажный хрип ее дыхания.

– Мы… мы уже пошли было через поле, – продолжила больная, – но мама сказала: «Нет, родная! Только ты одна. Только ты. Маленькой девочке не надо. Только ты одна». А я не хотела идти через поле без моего ангелочка, мне стало страшно. Мама сказала: «Маленькой девочке нужно идти дальше. Идти далеко-далеко». О… я хотела перейти через поле… я хотела… но я не смогла.

Дарлин нашла руку Сван:

– Я хочу домой, родная.

– Все хорошо, – прошептала Сван и пригладила мокрые от пота остатки волос матери. – Я люблю тебя, мама. Я так люблю тебя.

– Ох… все у меня было плохо. – Рыдание застряло в горле Дарлин. – Все, к чему я прикасалась… портила. О боже… кто присмотрит за моим ангелочком? Я боюсь… Я так боюсь…

Женщина начала всхлипывать, и Сван обхватила руками ее голову и прошептала:

– Тсс, Мама. Я тут. Я с тобой.

Джош отполз от них, залез в свой угол и свернулся, желая забыться.

Он не знал, сколько прошло времени – может быть, несколько часов, – когда рядом послышался шорох. Хатчинс сел.

– Мистер? – Голос у Сван был слабый и горестный. – Я думаю, моя мама ушла домой.

Она вздохнула и одновременно заплакала и застонала. Джош обнял ее, и девочка прильнула к нему и зарыдала. Он чувствовал, как бьется ее сердечко, и ему хотелось кричать и бушевать, и если бы в этот миг ему подвернулся кто-нибудь из тех горделивых дураков, которые нажимали на кнопки, он переломал бы им шеи, как спички. Раздумья о том, сколько миллионов людей могут лежать мертвыми наверху, искажали сознание Джоша, как будто он пытался понять, велика ли Вселенная и сколько миллиардов звезд мерцает на небесах.

Но на руках у него сейчас была маленькая плачущая девочка, которой никогда уже не увидеть прежний мир. Что бы ни случилось, она навсегда помечена этим мгновением, и Джош знал – он тоже. Потому что одно дело понимать, что там, снаружи, могут быть миллионы безликих мертвецов, и совсем другое – когда женщина по имени Дарлин, которая дышала и говорила, лежит мертвая на земле меньше чем в десяти футах от тебя.

Он должен похоронить ее в этом подвале. С помощью сломанной лопаты и топора, стоя на коленях, выкопать могилу. Похоронить Дарлин поглубже, чтобы они не ползали по ее телу во тьме.

Хатчинс почувствовал на плече слезы Сван, а когда захотел погладить ее по голове, его пальцы нащупали волдыри и щетинку вместо волос. И он попросил Бога: если им суждено умереть, пусть малышка умрет первой, чтобы не оставаться одной с покойниками.

Девочка выплакалась. Она в последний раз всхлипнула и обессиленно прислонилась к плечу Джоша.

– Сван, – сказал он, – я хочу, чтобы ты какое-то время посидела тут и не двигалась. Послушайся меня.

Она не отвечала. Наконец кивнула. Джош усадил ее рядом, взял лопату и топор. Он решил выкопать яму как можно дальше от угла, где лежала Сван, и стал отбрасывать солому, битое стекло и расщепленное дерево.

Его правая рука коснулась чего-то металлического, зарытого в рыхлой земле, и он сначала подумал, что это еще одна банка, которую нужно положить к другим.

Но это было нечто иное – узкий длинный цилиндр. Джош взял его обеими руками и ощупал.

«Нет, это не консервы, – подумал он. – Нет, не банка. Боже мой, Иисусе!»

Это был фонарик, и, судя по весу, с батарейками! Большим пальцем Джош нашел кнопку. Но не решался нажать ее. Потом он закрыл глаза и прошептал:

– Пожалуйста, пожалуйста. Пусть он еще работает. Пожалуйста.

Он сделал глубокий вдох и нажал выключатель. Ничего не изменилось, на его закрытых веках не появилось ощущения света. Джош открыл глаза и увидел темноту. Фонарик был бесполезен.

На мгновение борцу захотелось смеяться, но потом его лицо исказилось от гнева, и он крикнул:

– Черт бы тебя побрал!

Он уже отвел руку назад, чтобы разбить фонарь о стену, но в эту самую секунду лампочка вдруг мигнула и засветилась слабым желтым огоньком, однако Джошу он показался ярчайшим, чудеснейшим светом. Огонек этот чуть не ослепил его, но затем мигнул и снова погас.

Хатчинс яростно затряс фонарик. Свет глумился над ним, то вспыхивая, то угасая. Тогда Джош просунул два пальца под треснувшую пластмассовую линзу к крошечной лампочке. Осторожно, дрожащими пальцами он слегка повернул ее по часовой стрелке. На этот раз свет остался: смутный, мерцающий, но настоящий.

Джош опустил голову и заплакал.

Глава 22
Лето сгинуло

Ночь застала их на Коммунипо-авеню, в развалинах Джерси-Сити, восточнее Ньюаркского залива. Внутри здания без крыши они нашли горевший на обломках костер, и Сестра решила, что здесь они сделают привал. Стены защищали от ледяного ветра, и вокруг было много горючего материала, чтобы поддерживать огонь до утра. Они сгрудились вокруг костра, потому что уже в шести футах от него было как в морозильнике.

Бет Фелпс протянула руки к языкам пламени:

– Боже, как холодно! Почему так холодно? Ведь еще июль!

– Я не ученый, – отважился высказаться Арти, сидевший между нею и латиноамериканкой, – но, думаю, взрывы подняли в воздух тучи пыли и мусора, и из-за этого с атмосферой что-то произошло – отражение солнечного света или нечто в этом роде.

– Я никогда… никогда раньше так не мерзла! – Зубы у Бет стучали. – Я просто не могу согреться!

– Лето сгинуло, – сказала Сестра, роясь в сумке. – Наверное, его долго теперь не будет.

Она вытащила ломтики ветчины, намокшие остатки хлеба и две банки анчоусов. В ее сумке, заметно пострадавшей от воды, находились и другие вещи, найденные сегодня: небольшой алюминиевый котелок с черной пластмассовой ручкой, маленький ножик с зазубренным лезвием, банка растворимого кофе и толстая садовая перчатка без двух сгоревших пальцев. На дне лежало стеклянное кольцо, которое Сестра не вынимала, не трогала с того момента, как они выбрались из туннеля. Она берегла это сокровище на будущее, чтобы рассматривать его и касаться потом, как самый лакомый кусочек, оставленный напоследок.

Никто из них не заговаривал о туннеле Холланда. Он казался ужасным кошмаром, который хотелось забыть. Но теперь Сестра чувствовала, что стала сильнее. Им покорился туннель! Теперь они могли одолеть подобное препятствие и на следующую ночь, и на другой день.

– Берите хлеб, – сказала она им, – вот, ешьте с ветчиной.

Она жевала намокший кусок хлеба и наблюдала за латиноамериканкой.

– У тебя есть имя? – спросила Сестра.

Девушка смотрела на нее без интереса.

– Имя. – Сестра изобразила, что пишет пальцем в воздухе. – Как тебя зовут?

Латиноамериканка была занята тем, что рвала ломтик ветчины на маленькие, на один глоток, кусочки.

– Может, она чокнутая? – сказал Арти. – Вдруг она свихнулась, когда ребенок умер? Как вы думаете, такое может быть?

– Может, – согласилась Сестра и проглотила хлеб с привкусом пепла.

– Наверное, она пуэрториканка, – гадала Бет. – Я собиралась заняться изучением испанского в колледже, но потом выбрала музыку.

– А что ты… – Арти запнулся, и слабая улыбка коснулась его губ. – Чем вы зарабатывали на жизнь, Бет?

– Служила секретарем в компании «Хольмхаузер» по электроснабжению и обслуживанию водопроводных сетей. Это на Одиннадцатой Западной: третий этаж, угловой офис. Здание Броуорд. Я ассистент мистера Олдена, вице-президента. Я имею в виду… он был вице-президентом…

Она помолчала, пытаясь вспомнить.

– У мистера Олдена болела голова. Он попросил меня сходить через улицу в аптеку и купить ему бутылочку экседрина. Я помню… стояла на углу Одиннадцатой и Пятой, ждала зеленый. Симпатичный парень спросил, не знаю ли я, где суши-бар. Я сказала, что не знаю. Светофор переключился, и все стали переходить улицу. Но мне хотелось продолжить разговор с парнем, потому что он, по правде говоря, был очень милым и… Я встречала не много парней, с кем хотелось бы погулять. Мы уже наполовину перешли, он посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: «Меня зовут Кит. А вас?»

Бет грустно улыбнулась и покачала головой:

– Я не успела ему ответить. Помню громкий ревущий звук. По-моему, волна жара просто сбила меня с ног. Потом… Кажется, кто-то схватил меня за руку и велел убегать. Я побежала. Неслась сломя голову и слышала, как кричат люди, и, наверное, тоже кричала. Все, что я запомнила, – это как кто-то сказал: «Она еще жива». Я взбесилась. Конечно, я еще жива! Почему бы это мне не остаться в живых? Я открыла глаза и увидела, что надо мной склонились мистер Каплан и Джек.

Бет пристально посмотрела на Сестру.

– Мы… мы не единственные, кто выжил? Я имею в виду… не только же мы, да?

– Сомневаюсь. Те, кому это удалось, вероятно, ушли на запад, или на север, или на юг, – сказала Сестра. – Уверена, им незачем было идти на восток.

– Боже мой! – резко выдохнула Бет. – Мои мама и папа. Моя младшая сестра. Они живут в Питсбурге. Как вы думаете… Питсбург похож на то, что здесь? Он может остаться цел?

Она криво усмехнулась, но глаза оставались дикими.

– Что там бомбить в Питсбурге, правда?

– Правда, – согласилась Сестра и сосредоточилась на открывании маленьким ключом банки с анчоусами. Она понимала, что после соленой рыбки захочется пить, но еда есть еда.

– Кому передать?

Сестра подцепила пальцами кусочек и положила в рот. Филе чуть не обожгло ей язык, но она проглотила его, рассудив, что в рыбе есть йод или еще что-то полезное. Арти и Бет взяли по штучке, а латиноамериканка отвернулась.

Они доели хлеб. Сестра убрала оставшиеся ломтики ветчины, потом вылила масло из баночки из-под анчоусов и положила ее в сумку. Ветчина и рыба могли поддержать их еще пару дней, если употреблять их экономно. А завтра необходимо найти питье.

Путники тесно сидели у костра, а за стенами бушевала непогода. Время от времени случайный вихрь залетал внутрь здания, взметал пепел и уносился наружу. Слышались только завывание ветра да потрескивание костра, и Сестра загляделась на кипящую оранжевую сердцевину пламени.

– Сестра?

Она посмотрела в сторону Арти.

– Вы не будете… не будете против… Вы позволите мне подержать его? – с надеждой спросил он.

Женщина поняла, что он имеет в виду. Ни она, ни он не рассматривали кольцо с тех пор, как нашли его в развалинах магазина хрусталя Штойбена. Сестра залезла рукой в сумку, раздвинула вещи и коснулась предмета, завернутого в мятую полосатую рубашку. Она вынула и развернула так и не просохшую ткань.

В тот же момент стеклянное кольцо с пятью колосьями на ободке и драгоценными камнями внутри засверкало, затмевая свет костра. Оно сияло, как огненный шар, наверное, даже ярче прежнего. Оно билось в такт сердцу, как будто жизненная энергия питала его, и нити из золота, платины и серебра, казалось, бурлили светом.

– Ах! – выдохнула Бет. Свет камней отражался в ее глазах. – О… что это? Я никогда… никогда не видела такого… за всю жизнь.

– Его нашла Сестра, – ответил Арти. Его голос звучал почтительно, глаза были прикованы к стеклянному кольцу. Он осторожно протянул к нему обе руки. – Можно… пожалуйста?

Сестра дала ему сокровище. Когда Арти взял его, пульсация камней изменила скорость и ритм, сливаясь с биением его сердца. Он с изумлением покачал головой. В его глазах отражались все цвета радуги.

– Когда я держу его, мне становится хорошо, – сказал Арти. – Оно дает мне ощущение… будто красота в мире еще не умерла.

Он погладил колосья и указательным пальцем обвел изумруд размером с крупный миндаль.

– Такой зеленый, – прошептал он. – Такой зеленый…

Ему почудился чистый, свежий аромат соснового бора. Он держал в руках бутерброд – ржаной хлеб с копченой говядиной, политой жгучей горчицей со специями. Как раз такой, как он любил. Изумленный, он посмотрел вверх и увидел вокруг себя звенящий птичьими голосами лес и изумрудные луга. Рядом с ним в ведерке со льдом стояла бутылка вина, под рукой – бумажный стакан, полный до краев. Сам он сидел на зеленом полосатом покрывале, а плетеная корзинка для пикника ломилась от еды.

«Я сплю, – подумал Арти. – Боже мой, я сплю с открытыми глазами».

Но тут он увидел свои руки в волдырях и ожогах. На нем по-прежнему была красная пижама и меховое манто, на ногах – крепкие черные туфли. Однако боли он не ощущал, а солнце было ярким и теплым, и ласковый ветерок шевелил сосновые ветки. Он услышал, как хлопнула дверца автомобиля.

В тридцати футах от него стоял красный «тандерберд». Высокая молодая женщина с кудрявыми каштановыми волосами с улыбкой шла ему навстречу. Транзистор на ее плече наигрывал «Дым застилает глаза» Джерома Керна.

– Денек – лучше не придумаешь, – сказала молодая женщина, перекладывая радио на другое плечо.

– О… да, – ответил Арти, оторопев. – Думаю, да.

Он никогда раньше не дышал таким чистым, свежим воздухом. И этот «тандерберд»…

«Боже мой…» – подумал он.

На заднем крыле «тандерберда» качалась антенна. Он вспомнил теперь эту тачку. Это был лучший, самый быстрый автомобиль из всех, которые он когда-либо имел, и…

«Подождите минутку, – подумал он, когда молодая женщина подошла. – Постойте! Что за черт!..»

– Выпей вина, – предложила женщина. – Разве ты не хочешь пить?

– А… да. Ага, хочу.

Арти подхватил стакан и в три глотка опустошил его. В горле у него пересохло. Он налил еще и с такой же жадностью выпил снова. И тут Арти взглянул в нежные голубые глаза женщины, увидел овальное личико и узнал ее, но это не могла быть она! Ей было девятнадцать лет, и вот они снова на пикнике в тот день, когда он сделал ей предложение.

– Ты разглядываешь меня, Арти, – сказала она укоризненно.

– Извини, это просто… Я имею в виду, что ты опять молода, а я сижу здесь, как французский фраер, в красной пижаме. Я имею в виду… все это – понарошку.

Она нахмурилась, как будто не улавливая, о чем это он.

– Ты ведешь себя глупо, – решила она. – Тебе не нравится сэндвич?

– Нравится. Конечно, нравится.

Арти откусил, чувствуя, как ветчина тает у него на языке. И если это было не во сне, то вкуснее сэндвича он никогда не пробовал. Он налил себе третий стакан вина и жадно выпил. Душистый аромат соснового бора наполнял воздух, и Арти глубоко вдыхал его. Он разглядывал зеленый лес и луга и думал: «Боже мой! Боже мой! Как хорошо жить!»

– Все в порядке?

– А?

Голос ошеломил его. Он моргнул и увидел покрытое волдырями лицо Сестры. Стеклянное кольцо все еще находилось у него в руках.

– Я спросила, с тобой все в порядке? – повторила она. – Ты с полминуты глядел на эту вещь, просто сидел и разглядывал.

– О!

Арти увидел костер, лица Бет и латиноамериканки, разрушенные стены здания.

«Не знаю, где я только что был, – подумал он, – но теперь я вернулся».

Ему почудилось, что во рту у него остался вкус сэндвича, горчицы со специями и вина. Его желудок теперь был полон, и он больше не испытывал жажды.

– Ага, со мной все в порядке.

Он позволил пальцам поиграть со стеклом еще немного, потом вернул его Сестре.

– Спасибо, – поблагодарил он.

Сестра взяла кольцо. На мгновение ей показалось, что от него пахнет – чем? Вином? Но тут слабый аромат исчез.

Арти Виско откинулся назад и икнул.

– Можно мне подержать его? – попросила Бет. – Я осторожно.

Она взяла кольцо у Сестры, а латиноамериканка через плечо любовалась им.

– Что-то оно мне напоминает. Что-то, что я видела, – сказала Бет, – хотя и не могу вспомнить.

Девушка вгляделась в сверкавшие внутри искорки топазов и бриллиантов.

– Господи, вы знаете, сколько это может стоить?

Сестра пожала плечами:

– Думаю, что несколько дней назад это кое-чего стоило. Теперь я в этом не уверена. Может, цена этому кольцу – несколько банок еды и консервный нож. Может, коробок спичек. Самое большее – кувшин чистой воды.

«Воды», – подумала Бет.

Уже прошло больше суток с тех пор, как она пила имбирный эль. Во рту пересохло, как в пустыне. Глоток воды, только глоточек… было бы так чудесно.

Пальцы ее вдруг погрузились в стекло. Только теперь это было не стекло, а поток, бежавший над разноцветными камешками. Она отдернула руку, и капли, как бриллианты, упали с кончиков пальцев обратно в текущую воду.

Бет почувствовала, что Сестра наблюдает за ней, но была уже далеко от этой женщины, далеко от катастрофы, разразившейся над их городом. Она ощущала присутствие Сестры, но так, будто та находилась в другой комнате волшебного дома, к которому Бет только что нашла ключ. Прохладный водный поток, пробегая по сверкавшим камешкам, манил громким журчанием.

«Столько воды не может течь прямо по моим коленям», – подумала Бет, и поток дрогнул и стал исчезать, превращаясь в туман, испаряясь под испепеляющим солнцем логики.

«Нет, – сказала она себе, – еще рано!»

Вода вновь заструилась из ниоткуда в никуда. Бет погрузила руки в поток. Такая прохладная, такая прохладная! Она набрала воды в пригоршню и поднесла ко рту. Вода была вкуснее, чем французская минералка «Перье», вкуснее всего, что Бет когда-либо пила. Она снова хлебнула из ладони, а потом наклонила голову к потоку и стала пить из него, а вода омывала ее щеки продолжительным поцелуем.

Сестра решила, что Бет Фелпс впала в транс. Она увидела, что глаза Бет вдруг остекленели. Как и Арти, Бет около тридцати секунд неподвижно всматривалась в кольцо.

– Эй, – сказала Сестра и похлопала Бет по плечу, – что с тобой?

Бет подняла взгляд. Глаза ее прояснились.

– Что?

– Ничего. Думаю, пора нам немного отдохнуть.

Сестра стала заворачивать стеклянное кольцо в ткань, но латиноамериканка вдруг вцепилась в него и отползла в сторону. Она уселась среди битого камня, прижимая кольцо к себе. Женщины вскочили, и Бет почувствовала, как в животе у нее булькнуло. Сестра подошла к латиноамериканке. Та всхлипывала, опустив голову.

Встав на колени рядом с ней, Сестра нежно сказала:

– Отдай его, пусть оно будет у меня, хорошо?

– Ми нинья ме пердона, – всхлипывала девушка. – Мадре де Диос, ми нинья ме пердона.

– Что она говорит? – спросила Бет, подойдя к ним.

– Не знаю.

Сестра взялась за стеклянное кольцо и осторожно потянула к себе. Латиноамериканка вцепилась в него, качая головой взад и вперед.

– Отдай, – настаивала Сестра. – Пусть будет у меня.

– Мое дитя простило меня! – неожиданно сказала латиноамериканка. Ее широко раскрытые глаза были полны слез. – Матерь Божья! Я видела в нем ее лицо! И она сказала, что прощает меня! Я свободна! Матерь Божья! Я свободна!

Сестра изумилась:

– Я… не думала, что ты знаешь английский.

Теперь настала очередь латиноамериканки изумленно моргать.

– Что?

– Как тебя зовут? И почему же ты до сих пор не говорила по-английски?

– Меня зовут Хулия. Хулия Кастильо. Английский? Я не… знаю, что вы имеете в виду.

– Или я сумасшедшая, или она, – сказала Сестра. – Давай. Пусть оно будет у меня.

Она потянула кольцо, и девушка отпустила его.

– Хорошо. Почему же ты раньше не говорила по-английски, Хулия?

– Но компрендо, – ответила она. – Доброе утро. Добрый день. Рада видеть вас, сэр. Спасибо.

Хулия пожала плечами и рассеянно махнула в сторону юга.

– Матансас, – сказала она. – Куба.

Сестра повернула голову к Бет. Та отступила на два шага, на ее лице появилось странное выражение.

– Кто это спятил, Бет? – спросила у нее Сестра. – Хулия или я? Эта девушка знает английский или нет?

– Она говорила по-испански. Она не сказала ни слова по-английски. Ты… поняла, о чем она говорила? – удивилась Бет.

– Черт возьми, да, я поняла ее! Каждое словечко! Не…

Сестра внезапно умолкла. Ее руку, державшую стеклянное кольцо, слегка покалывало. Арти вдруг сел и икнул у костра.

– Эй! – сказал он слегка охрипшим голосом. – А где же вечеринка?

Сестра опять протянула стеклянное кольцо Хулии. Латиноамериканка неуверенно коснулась его.

– Что ты говорила про Кубу? – спросила Сестра.

– Я… из Матансаса, с Кубы, – ответила Хулия на чистейшем английском. Ее глаза озадаченно расширились. – Моя семья приплыла сюда на рыбачьей лодке. Отец немного говорил по-английски, и мы поехали на север, чтобы работать на швейной фабрике. Как это… вы понимаете мой язык?

Сестра посмотрела на Бет и спросила:

– Что ты слышала? Испанский или английский?

– Испанский. А вы слышали что-нибудь другое?

– Да.

Она взяла кольцо из рук латиноамериканки.

– Теперь скажи что-нибудь. Что угодно.

– Ло сиенто, но компрендо, – покачала головой Хулия.

Сестра бросила на нее взгляд, а затем медленно поднесла кольцо к лицу, чтобы всмотреться в его глубину. Ее рука дрожала, и она чувствовала какие-то толчки энергии, проходящие от кисти к локтю.

– Это она, – сказала Сестра, – эта стеклянная вещь. Я не знаю, как и почему, но… кольцо позволяет мне понимать Хулию, и она тоже понимает меня. Я слышала, будто она говорит по-английски, Бет… А ей, наверное, казалось, что я говорю по-испански.

– Это безумие, – отозвалась Бет, но тут же подумала о прохладном потоке, омывавшем ее колени, и о том, что ее горло уже не казалось высохшей пустыней. – Это ведь просто стекло и драгоценные камни?

– Вот. – Сестра подала ей кольцо. – Проверь сама.

Бет провела пальцем по одному из колосьев.

– Статуя Свободы, – сказала она.

– Что?

– Статуя Свободы. Вот что оно мне напоминает. Даже не саму статую, а… венец на ее голове.

Она подняла кольцо к голове, колосьями кверху.

– Это могла бы быть корона?

– Я никогда не видел принцессы красивее, – произнес мужской голос из темноты за костром.

Бет тут же опустила кольцо, чтобы защитить его от чужих глаз, и отпрянула в противоположную от прозвучавшего голоса сторону. Сестра напряглась:

– Кто здесь?

Она почувствовала, что кто-то медленно идет по развалинам, приближаясь к костру.

В освещенный круг вступил мужчина. Его взгляд по очереди задержался на каждом из путников.

– Добрый вечер, – вежливо произнес он, обращаясь к Сестре.

Это был высокий широкоплечий человек с царственной бородой, одетый в пыльный черный костюм. Коричневое одеяло окутывало его плечи и шею, как крестьянское пончо, а на бледном, с острым подбородком лице, будто следы кнута, розовели шрамы от глубоких ожогов. Запекшаяся рана зигзагом пролегла по широкому лбу от левой брови до скулы. Большая часть рыже-седых волос сохранилась, хотя на голове виднелись пятна голой кожи размером с долларовую монету. Изо рта и носа шел пар.

– Не возражаете, если я подойду поближе? – спросил он с расстановкой. В голосе его слышалась боль.

Сестра не ответила. Человек ждал.

– Я не кусаюсь, – сказал он.

Мужчина дрожал, и она не могла отказать ему в тепле.

– Подходите, – осторожно разрешила она и отступила, чтобы дать ему пройти.

Морщась, он прохромал к костру. Сестра увидела, что́ причиняет ему боль: зазубренная полоска металла пронзила его правую ногу выше колена и вышла на три дюйма с другой стороны. Он прошел между Сестрой и Бет прямо к огню и протянул к нему руки:

– Ах, как хорошо! Снаружи, должно быть, изрядно ниже нуля!

Сестра тоже почувствовала холод и вернулась к костру. За ней последовали Хулия и Бет, которая все еще прижимала к себе кольцо, словно защищая.

– Кто вы, черт возьми? – Арти уставился на него через костер затуманенными глазами.

– Меня зовут Дойл Хэлланд, – ответил мужчина. – Почему вы не ушли с остальными?

– С какими остальными? – спросила Сестра, все еще смотревшая на него с опаской.

– С теми, кто ушел. Вчера, кажется. Сотни таких. – Он слабо улыбнулся и сделал рукой круг в воздухе. – Бежавших из Гарден-Сити. Может, дальше на западе есть укрытия. Я не знаю. Как бы то ни было, я не ожидал, что кто-нибудь остался.

– Мы пришли из Манхэттена, – сказала ему Бет. – Пробрались через туннель Холланда.

– Я не думал, что кто-нибудь выжил после того, что постигло Манхэттен. Говорят, было по меньшей мере две бомбы. Джерси-Сити сгорел моментально. А ветры… Боже мой, какие ветры! – Он сжал кулаки над огнем. – Это был смерч. И, думаю, не один. Ветер просто… срывал дома с фундаментов. Мне, считайте, повезло. Я попал в подвал, а здание над моей головой развалилось. Это сделал ветер.

Дойл осторожно коснулся металлической пластины в ноге:

– Я слышал, что смерчи иногда протыкают соломиной телефонные столбы. Мне кажется, это того же порядка?

Он взглянул на Сестру.

– Я чувствую, что выгляжу не лучшим образом, но почему вы так пристально смотрите на меня? – спросил он ее.

– Откуда вы пришли, мистер Хэлланд?

– Я был неподалеку и увидел ваш костер. Если не хотите, чтобы я оставался, так и скажите.

Сестра устыдилась своих мыслей. Дойл снова поморщился, и она увидела, что из раны, где торчала пластина, начала сочиться кровь.

– Это место мне не принадлежит. Вы можете сидеть где угодно, – ответила она.

– Спасибо. Не самая приятная ночь для прогулок. – Его взгляд переместился на мерцающее стеклянное кольцо, которое держала Бет. – Эта вещь сверкает? Что это?

– Это… – Бет не могла подобрать верное слово. – Оно волшебное, – выпалила она. – Вы не поверите, что сейчас произошло! Видите вон ту женщину? Она не говорит по-английски, а эта вещь…

– Это так, барахло, – вмешалась Сестра, забирая кольцо у Бет.

Она все еще не доверяла незнакомцу и не хотела, чтобы он узнал что-нибудь еще об их сокровище.

– Просто блестящий хлам, вот и все, – уточнила она и положила кольцо на дно сумки – камни потускнели и погасли.

– Так вы интересуетесь блестящим хламом? – спросил мужчина. – Я могу показать вам еще.

Он огляделся, отошел, хромая, в сторону на несколько ярдов и с трудом нагнулся. Там он поднял что-то и принес к костру.

– Видите! Сверкает, как ваш, – показал он находку.

Это был кусок разноцветного витражного окна, смесь темно-синего и пурпурного.

– На этом самом месте раньше стояла моя церковь, – объявил он и раскрыл одеяло на груди, чтобы показать запачканный белый воротник священника.

Горько улыбнувшись, он бросил осколок в костер.