Текст книги "Лебединая песнь"

– Сигарету?

Ей протягивали пачку «Уинстона». Сестра вынула одну штучку за фильтр. Дойл Хэлланд щелкнул золотой газовой зажигалкой с инициалами «РБР». Сигарета задымилась, женщина сделала глубокую затяжку – теперь не было смысла бояться рака – и выпустила дым через ноздри.

В маленьком деревянном коттедже, где путники решили остановиться на ночь, уцелел камин, где сейчас полыхал огонь. Все окна оказались выбиты, но им удалось сохранить немного тепла в гостиной благодаря тому, что нашлись одеяла, молоток и гвозди. Они прибили гвоздями одеяла на самые большие окна и столпились у камина. В холодильнике нашлись банка шоколадного соуса, немного лимонада в пластиковой бутылке и кочан салата. В чулане стояла полупустая коробка с изюмом и несколько банок и фляг с какими-то остатками продуктов. Тем не менее все это было съедобно, и Сестра сложила банки и фляги в раздувшуюся от всего, что она насобирала, сумку. Скоро надо будет искать еще один вещмешок.

За день они прошли чуть больше пяти миль по безмолвным пригородам восточной части Джерси, направляясь на запад по двести восьмидесятому шоссе через автостоянку Гарден-Сити. Колючий холод пронизывал до костей, а солнце казалось серым пятном на низком грязно-коричневом небе, озаряемом красными всполохами. Однако Сестра заметила, что чем дальше они уходили от Манхэттена, тем больше им попадалось неповрежденных зданий, хотя почти во всех окнах были выбиты стекла, а стены заваливались, будто их сбили с фундамента. Путники добрались до района двухэтажных коттеджей – здесь их были тысячи, тесно прижимавшихся друг к другу или стоявших, как готические особняки, посреди крошечных лужаек, обгоревших до цвета палой листвы. Сестра заметила, что на деревьях и кустах не осталось ни одного листочка. Ни пятнышка зелени – все было окрашено в однообразные серые и черные цвета смерти.

Они увидели и первые автомобили, не изуродованные до состояния лома. Брошенные машины, краска с которых облезала, а лобовые стекла были выбиты, стояли вдоль улиц, но только в одном нашелся ключ, да и тот оказался сломан, его заклинило в замке зажигания. Они шли, дрожа от холода, а серый кружок солнца перемещался по небу.

Хохочущая женщина, в легком голубом халатике, с распухшим и изодранным лицом, сидела на крылечке и насмехалась над ними.

– Опоздали! – закричала она. – Все уже ушли! А вы опоздали.

На ее коленях лежал пистолет, и они пошли дальше. У соседнего перекрестка мертвый мужчина с багровым лицом и страшно изуродованной головой прислонился к указателю автобусной остановки и ухмылялся в небо, обнимая дипломат. Это в его кармане Дойл Хэлланд нашел пачку «Уинстона» и газовую зажигалку.

Действительно, все ушли. Несколько трупов лежало в палисадниках, на мостовых или на ступенях, но те, кто был жив и не совсем лишился рассудка, покинули зону катастрофы. Сидя перед огнем и покуривая сигарету мертвеца, Сестра представила себе исход жителей пригородов, в панике набивавших наволочки и мешки едой и всем, что можно было унести, покуда Манхэттен исчезал за палисадами. Они забрали с собой детей и бросили домашних животных, убегая от черного дождя, как армия бродяг и нищих. Но они оставили одеяла, потому что была середина июля. Никто не ожидал холодов. Они хотели лишь спастись от огня. Куда они бежали, где могли спрятаться? Холод наверняка настиг их, и многие уже заснули в его объятиях мертвым сном.

Спутники Сестры свернулись калачиком на полу и на диванах, накрывшись коврами. Она опять затянулась дымом и глянула на резкий профиль Дойла Хэлланда. Мужчина смотрел в огонь. Не выпуская «Уинстон» изо рта, он рукой с длинными пальцами осторожно массировал ногу, в которой застрял металл.

«Чертовски сильный человек, – подумала Сестра. – Сегодня ни разу не попросил остановиться и дать отдых ноге, хотя от боли побелел как мел».

– Так что же вы собирались делать? – спросила она его. – Навсегда остаться у той церкви?

Прежде чем ответить, он на минуту задумался.

– Нет, – сказал он, – не навсегда. Только до тех пор… Я не знаю… До тех пор, пока не придет тот, кто куда-то направляется.

– Почему вы не ушли с другими?

– Я остался, чтобы исполнить последний обряд – для кого мог. За шесть часов после взрыва я исполнил этот обряд для стольких, что потерял голос. Я не мог говорить, а там было все больше умиравших. Они умоляли меня спасти их души, взять их на небеса.

Он быстро взглянул на нее и отвел серые, в зеленых точках глаза.

– Умоляли, – мягко повторил он, – а я не мог даже говорить, поэтому я осенял их крестным знамением… и целовал их. Целовал, чтобы они уснули, и все мне верили.

Дойл затянулся, выдохнул дым и стал смотреть, как струйка втягивается в камин.

– Церковь Святого Матфея была моим приходом больше двенадцати лет. Я вернулся к ней и ходил по ее развалинам, пытаясь понять, что произошло. У нас было несколько прекрасных статуй и витражи. Двенадцать лет. – Он медленно покачал головой.

– Извините, – подала голос Сестра.

– Да за что? Вы к этому не имеете никакого отношения. Это просто… что-то, вышедшее из-под контроля. Вполне возможно, что воспрепятствовать этому никто не мог.

Он опять взглянул на нее, но на этот раз его взгляд задержался на запекшейся ране на шее.

– От чего это? – спросил он. – Похоже на распятие.

Сестра дотронулась до ранки.

– Я раньше носила цепочку с крестом, – пояснила она.

– Что случилось?

– Кто-то… – Она запнулась. Как она могла описать, что произошло? Сейчас, пока ее сознание избегало этого воспоминания, даже думать об этом было небезопасно. – Кто-то сорвал его с меня, – продолжила она.

Священник задумчиво кивнул и пустил из уголка рта струйку дыма. Сквозь голубоватое марево он смотрел Сестре глаза в глаза.

– Вы верите в Бога?

– Да, верю.

– Почему? – спокойно спросил он.

– Потому что однажды Иисус придет и заберет всех, кто достоин, в Царст…

«Нет, – сказала она себе. – Нет».

Эти слова про Иисуса Сестра Жуть бормотала, как и другие бродяги, болтаясь по улицам. Она умолкла, чтобы привести в порядок мысли, а потом сказала:

– Я верю в Бога, потому что осталась в живых, и не думаю, что могла пройти через все, что прошла, сама по себе. Я верю в Бога, потому что верю, что доживу до следующего дня.

– Вы верите, потому что верите, – сказал он. – Логики в этом никакой.

– Не хотите ли вы сказать, что не верите?

Дойл Хэлланд отсутствующе улыбнулся. Улыбка медленно сползла с его лица.

– Вы правда верите в то, что Бог видит вас, леди? Вы думаете, Ему действительно интересно, проживете ли вы на один день больше? Что отличает вас от тех мертвых, которые попадались нам по пути сегодня? Разве Бог не заботился о них? – Он взял зажигалку с инициалами. – Как насчет мистера РБР? Он редко посещал церковь? Он не был хорошим человеком?

– Я не знаю, смотрит Бог на меня или нет, – ответила Сестра, – но надеюсь, что смотрит. Я надеюсь, что достаточно значительна, что все мы достаточно значительны. А что до мертвых… Может, им повезло. Я не знаю.

– Может, и повезло, – согласился Хэлланд и положил зажигалку в карман. – Я просто больше не знаю, ради чего жить. Куда мы идем? Почему мы идем куда глаза глядят? Я имею в виду… Ведь можно умереть где угодно, правда?

– Я не собираюсь умирать. Думаю, что Арти хочет вернуться в Детройт. Я иду с ним.

– А после этого? Если и в Детройте вы найдете то же самое?

Она пожала плечами:

– Я сказала, что не собираюсь умирать. Буду идти, пока смогу.

– Никто не собирается умирать, – возразил Хэлланд. – Когда-то давным-давно я был оптимистом. Верил в чудеса. Но знаете, что случилось? Я стал старше. А мир стал подлее. Раньше я служил Богу и верил в Него всем сердцем, всей душой, – Хэлланд чуть прищурил глаза, как будто смотрел через огонь на что-то очень далекое, – но, как я сказал, это было очень давно. Раньше я был оптимистом, а теперь… Думаю, стал оппортунистом. Я всегда хорошо угадывал, куда дует ветер, и должен сказать, что теперь сужу о Боге, или о силе, которую мы принимаем за Бога, как о чем-то очень-очень слабом. Если хотите, как о гаснущей свече, окруженной тьмой. И тьма надвигается.

Он сидел неподвижно и молча глядел на огонь.

– Вы говорите совсем не как священник, – заметила Сестра.

– Я и не чувствую себя священником. Я чувствую себя просто… измученным человеком в черном костюме с испачканным дурацким белым воротником. Это вас не шокирует?

– Нет. Не думаю, что меня теперь можно чем-нибудь шокировать.

– Хорошо. Тогда это означает, что оптимизма у вас тоже поубавилось? – Хэлланд хмыкнул. – Извините. Догадываюсь, что выражаюсь не как Спенсер Трейси из «Города мальчиков»[5]5
  «Город мальчиков» – фильм (1938) режиссера Нормана Торога со Спенсером Трейси в главной роли.


[Закрыть]. Но те последние обряды, исполненные мною… от них во рту остался привкус пепла, и я не могу избавиться от этого чертова привкуса. – Взгляд его скользнул вниз, к сумке Сестры. – Что это за штука, которую я видел у вас прошлой ночью? Та, стеклянная?

– Это я нашла на Пятой авеню.

– А можно посмотреть?

Сестра достала кольцо. Камни, впаянные в стекло, вспыхнули яркими цветами радуги. Блики затанцевали по стенам комнаты, и лица Сестры и Дойла Хэлланда стали пятнистыми. Дойл с шумом втянул воздух: в первый раз он смог наконец хорошенько рассмотреть кольцо. Глаза его расширились, в зрачках сверкнули разноцветные искорки. Он протянул руку, чтобы коснуться волшебной вещицы, но в последний момент отдернул ее.

– Что это такое?

– Просто стекло и камни, сплавившиеся вместе. Но… прошлой ночью, как раз перед вашим приходом… эта вещь сделала нечто чудесное, нечто такое, что я не могу объяснить.

Сестра рассказала ему о Хулии Кастильо, о том, как они вдруг поняли друг друга, говоря каждая на своем языке, когда их соединяло стеклянное кольцо. Он внимательно слушал.

– Бет сказала, что это волшебная вещь. Об этом я судить не могу, но знаю, что штука эта довольно странная. Посмотрите только, как она подхватывает биение моего сердца… А как светится… Не знаю, что это такое, но я наверняка не выкину ее, будьте уверены.

– Венец, – мягко сказал Хэлланд, – я слышал, как Бет сказала, что это может быть венец. Похоже на тиару, правда?

– Пожалуй, да. Хотя и не на такую тиару, какие выставлялись в витрине «Тиффани». Я имею в виду… она вся изогнута и выглядит странно. Я помню, как хотела сдаться. Хотела умереть. И когда я нашла ее, то вдруг подумала, что… Не знаю, наверное, это глупо.

– Продолжайте, – настаивал Хэлланд.

– Я вдруг подумала о песке, – сказала Сестра. – Песок, похоже, самая никчемная вещь на свете, но вот посмотрите, во что он может превратиться в правильных руках.

Женщина провела пальцем по бархатистой поверхности стекла.

– Даже самая бесполезная вещь может стать прекрасной, – сказала она, – при правильном подходе. Созерцание этого чудесного кольца, прикосновение к нему заставляет меня думать, что я не такая уж пропащая. Оно вынуждает меня оторвать задницу от пола и жить. Я раньше была тронутой, но после того, как нашла эту вещь… я выздоровела. Может быть, часть меня все еще ненормальна, я не знаю, но мне хочется верить, что еще не вся красота в мире умерла. Мне хочется верить, что красоту можно спасти.

– В последние дни я видел не так уж много красивого, – ответил Дойл, – кроме этой вещи. Вы правы. Это очень, очень пленительный кусок хлама. – Он едва заметно улыбнулся. – Или венца. Или всего того, во что вы собираетесь верить.

Сестра кивнула и стала вглядываться в глубину кольца. Нити драгоценных металлов горели под стеклом, как бенгальские огни. Ее внимание привлекло биение света в глубоком светло-коричневом топазе. Она чувствовала, что Дойл Хэлланд наблюдает за ней, слышала потрескивание огня и шум порывистого ветра снаружи, но светло-коричневый топаз, его гипнотизирующий ритм – такой плавный, такой устойчивый – заслонил от нее все.

«О, – подумала она, – кто ты? Кто ты? Кто ты?»

Она заморгала от неожиданности. Стеклянного кольца в ее руках больше не было. И она больше не сидела у камина в Нью-Джерси.

Вокруг нее кружил ветер, и она чувствовала запах сухой, спекшейся земли и… чего-то еще. Что же это было?

«Да. – Теперь она поняла. – Запах горелой кукурузы».

Она стояла на обширной плоской равнине, а небо над ней представляло собой вихрящуюся массу грязно-серых облаков, из которых выстреливали бело-голубые молнии. У ее ног лежали обугленные кукурузные стебли. Единственное, что выделялось среди этого страшного пустыря, был круглый куполообразный холм в сотне ярдов от нее, похожий на могилу.

«Я сплю, – подумала Сестра. – На самом деле я сижу в доме. Это видение, картина в моем мозгу, вот и все. Я могу проснуться, когда захочу, и опять окажусь в Нью-Джерси».

Она посмотрела на странный холм и заинтересовалась, насколько может раздвинуть границы своего сна.

«Если сделать шаг, – подумала она, – распадется ли эта картина на кусочки, как кадры в кино?»

Она решила выяснить это и шагнула. Видение не распалось.

«Если это сон, – сказала она себе, – тогда, клянусь Богом, я где-то далеко от Нью-Джерси, потому что в лицо мне дует ветер!»

Сестра пошла по сухой земле и кукурузе, но пыль при этом не заклубилась у нее под ногами. Возникло ощущение, что она плывет над пейзажем, как дух, хотя знала, что ступает по полю. Когда Сестра приблизилась к холму, то увидела, что это гора из земли, тысяч обгоревших стеблей кукурузы, кусков дерева и цементных блоков, спрессованных в единое целое. Неподалеку виднелся перекрученный железный предмет, который когда-то был автомобилем, а в десяти-пятнадцати ярдах от первого лежал другой. Повсюду валялись куски железа, дерева и каменные обломки. Тут лежал патрубок бензонасоса, там – обгоревшая крышка чемодана, обрывки одежды, детские вещи. Сестра прошла – во сне, подумала она – мимо колеса фургона, наполовину погрузившегося в землю, и наткнулась на остатки вывески с сохранившимися буквами: «П… о… у». Она остановилась ярдах в двадцати от похожего на могилу холма.

«Забавная вещь сны, – подумала она. – Лучше бы приснился толстый бифштекс и фруктовое мороженое».

Сестра огляделась по сторонам, но ничего, кроме опустошения, не увидела.

Но нет. Что-то на земле, какая-то маленькая фигурка, привлекло ее взгляд, и она направилась к ней. Кукла, поняла она, подойдя поближе. Кукла. Сохранился лишь клок синей шерсти, приклеенный к туловищу, и два пластмассовых глаза с маленькими черными зрачками, которые, Сестра знала, будут двигаться, если куклу поднимать. Сестра встала над ней. Вещь показалась ей знакомой, и она подумала о своей погибшей дочери, которая усаживалась перед телевизором. Старая детская передача «Улица Сезам» была ее любимой.

И Сестра вспомнила, как ее дочь показывала на экран и восторженно кричала: «Коржик!»

Коржик. Именно он и лежал сейчас у ее ног. Вид куклы на этой опустошенной земле затронул в сердце Сестры струну страшной печали. Где теперь ребенок, которому принадлежала эта кукла? Унесен ураганом? Или засыпан и лежит мертвый под землей?

Она нагнулась, чтобы подобрать Коржика. Руки прошли сквозь куклу, как будто та состояла из дыма.

«Это сон, – подумала Сестра. – Это ненастоящее! Это мираж в моем сознании, и я иду по нему во сне».

Она отступила от куклы. Это к лучшему, что игрушка останется здесь, если только ребенок, потерявший ее, когда-нибудь придет обратно.

Сестра крепко зажмурилась.

«Теперь я хочу вернуться, – подумала она. – Я хочу вернуться туда, где была, оказаться подальше отсюда…»

– …вы думаете?

Ее ошеломил этот голос: как будто кто-то нашептывал ей в ухо. Она посмотрела туда, откуда он шел. Над ней нависло лицо Дойла Хэлланда, застывшее между огнем в камине и собственным отражением на поверхности кольца.

– Что? – спросила она.

– Я спросил, о чем это вы думаете. Куда унеслись?

«Действительно – куда?» – удивилась Сестра.

– Далеко отсюда, – сказала она.

Все было как прежде. Видение исчезло, но женщине казалось, что она все еще чувствует запах обугленного зерна и ветер на лице. Сигарета в ее пальцах догорала. Сестра в последний раз затянулась, щелчком бросила окурок в камин и положила стеклянное кольцо обратно в сумку.

Мысленно она еще ясно видела земляной холм, колесо фургона, искореженные остатки автомобилей и Коржика с синей шерстью.

«Где я была?» – спрашивала она себя и не находила ответа.

– Куда пойдем утром? – спросил Хэлланд.

– На запад, – ответила она. – Мы продолжаем двигаться на запад. Может быть, завтра мы найдем автомобиль с ключом зажигания. Может быть, каких-нибудь людей. Не думаю, что в ближайшее время возникнут проблемы с едой. По дороге можно будет насобирать достаточно. Во всяком случае, я никогда не проявляла особую разборчивость в еде.

А вот с водой все же возникнут проблемы. Краны в кухне и ванной в этом доме пересохли, и Сестра решила, что ударные волны разрушили водопровод.

– Вы действительно думаете, что где-нибудь будет лучше? – вскинул Дойл обожженные брови. – Ветер разнесет радиацию по всей стране, и если взрывы, пожары и облучение не уничтожат людей, то это сделают голод, жажда и холод. Я бы сказал, идти все-таки больше некуда. Я прав?

Сестра глядела на огонь.

– Я уже говорила, – наконец произнесла она, – никто не обязан идти со мной, если не хочет. А теперь мне надо поспать. Спокойной ночи.

Она заползла туда, где под коврами сгрудились остальные, легла между Арти и Бет и попыталась заснуть.

За стенами выл ветер. Дойл Хэлланд осторожно потрогал железную пластину в ноге. Он сидел, слегка нагнувшись вперед, и переводил взгляд с Сестры на сумку, которую она прижимала к себе. Задумчиво хмыкнув, он докурил сигарету до фильтра и бросил ее в камин. Потом устроился в углу, лицом к Сестре и остальным, и смотрел на них добрых пять минут, блестя глазами в темноте, а затем откинул голову назад и уснул – сидя.

Все началось со сдавленного голоса, звавшего из-за забаррикадированной двери спортзала: «Полковник? Полковник Маклин?»

Маклин, стоя на коленях в темноте, не отвечал. Неподалеку Роланд Кронингер щелкнул предохранителем автомата, справа сверху доносилось тяжелое дыхание капитана Уорнера.

– Мы знаем, что вы в спортзале, – продолжал голос. – Все остальное мы уже обыскали. Соорудили себе милую маленькую крепость, да?

Как только Роланд сообщил о случившемся в кафетерии, они забаррикадировали дверь зала камнями, кабелем и частями разбитых механизмов. Мальчик подал прекрасную идею разбросать по коридору осколки стекла, чтобы мародеры, пробираясь в темноте, изрезали ладони и колени. За минуту до того, как раздался окрик, Маклин расслышал ругань и злобные причитания и понял, что стекло сделало свое дело. В левой руке полковник держал импровизированное оружие – часть механизма от тренажера «Наутилус супер пуловер», кусок трубчатой металлической стойки примерно два фута длиной с двенадцатидюймовой цепочкой, заканчивающейся зубчатым колесом.

– Пацан у вас? – спросил голос. – Я доберусь до тебя, мальчик. Ты действительно славно постарался, гаденыш.

Теперь Роланд знал, что Шорр не погиб, но по тому, как тот выговаривал слова, мальчик понял, что сержант потерял половину зубов.

Нервы у Тедди Уорнера сдали:

– Уходи! Оставь нас в покое!

«О черт! – подумал Маклин. – Теперь Шорр точно знает, что поймал нас!»

Наступила долгая тишина. Потом сержант сказал:

– У меня голодные люди, которых надо покормить, полковник. Мы знаем, что у вас там целый мешок еды. Разве это правильно – взять все себе?

Маклин не ответил, и искаженный голос Шорра прокричал:

– Отдай нам еду, сукин ты сын!

Что-то схватило Маклина за плечо, будто холодная сильная клешня впилась в его кожу.

– Больше ртов – меньше еды, – прошептал Солдат-Тень. – Ты знаешь, как это – голодать. Помнишь яму во Вьетнаме? Помнишь, что ты делал, чтобы получить побольше риса, мистер?

Маклин кивнул. Он помнил. О да, он помнил. Он знал, что умер бы, если бы не забирал себе больше четверти маленького рисового пирожка, который охранники бросали вниз, и знал, что другие – Макги, Рэгсдейл и Миссисипи – тоже готовы были видеть его в гробу. У человека, когда его припирают к стенке и лишают гуманности, бывает определенный взгляд – его лицо меняется, как будто внезапно трескается маска, обнажая настоящее, звериное лицо.

И когда полковник решил, что именно должен сделать, Солдат-Тень объяснил ему, как это сделать.

Рэгсдейл был самым слабым. Это оказалось очень просто – утопить его в грязи, пока все остальные спали.

Но Солдат-Тень сказал, что одной трети риса недостаточно. Маклин задушил Макги, и их осталось двое.

Миссисипи был слишком крепким, и его оказалось труднее всего убить. Он все еще был силен и каждый раз отбивался от Маклина. Но полковник не отставал, нападая снова и снова, когда Миссисипи пытался заснуть. Наконец соперник потерял рассудок и забился в угол, взывая к Иисусу, как истеричный ребенок. Тогда схватить его за подбородок и свернуть ему шею оказалось легко.

Теперь весь рис был его, и Солдат-Тень сказал, что он молодец.

– Вы меня слышите, полковник? – Шорр за баррикадой усмехнулся. – Дайте нам еды – и мы уйдем!

– Дерьмо собачье, – ответил Маклин. Теперь было бессмысленно скрываться. – У нас здесь есть оружие, Шорр. – Он очень хотел, чтобы этот человек поверил, что они располагают большим арсеналом, чем пистолет-пулемет, пара металлических инструментов, топор и несколько булыжников. – Убирайся!

– Мы захватили с собой кое-какие игрушки. Думаю, вам будет не очень приятно узнать, что они собой представляют.

– Вы блефуете.

– Я? Ладно, сэр, позвольте вам кое-что объяснить. Я нашел способ добраться до гаража. Там мало что сохранилось. Все оборудование – металлолом, невозможно даже достать до рукоятки подъемника. Но я нашел то, что мне было нужно, полковник, и мне плевать, сколько у вас там пушек. Так вот, дадите вы нам еду или мы возьмем ее сами?

– Роланд, – быстро произнес Маклин, – приготовься к стрельбе.

Мальчишка прицелился «ингремом» на голос Шорра.

– То, что у нас есть, останется здесь, – ответил незваным гостям Маклин. – Вы можете найти себе пищу сами, как мы нашли свою.

– Там больше ничего нет! – возмутился Шорр. – Ты, сукин сын, не убьешь нас так же, как поубивал всех остальных в этой проклятой…

– Огонь! – скомандовал Маклин.

Роланд без колебаний нажал на спусковой крючок.

Автомат подпрыгивал в его руках, когда пули, как алые кометы, пересекали спортзал. Они ударили по баррикаде и по стене рядом с дверью, безумно хлопая и завывая, отлетая рикошетом.

Короткая внезапная вспышка света позволила увидеть, как человек – не Шорр – пытается перелезть через баррикаду в зазор между кучей мусора и верхом двери. Когда началась стрельба, он начал отступать, но неожиданно вскрикнул, зацепившись за проволоку на стеклах, которые разбросал Роланд. Пули настигли его, и он, дергаясь, все больше запутывался в кабеле. Крик оборвался. Рядом возникли чьи-то руки, схватили тело и потащили обратно в коридор.

Роланд перестал жать на спуск. Его карманы были полны патронов, и полковник научил его, как быстро менять обойму. «Ингрем» затих. Мародеры молчали.

– Они ушли! – закричал Уорнер. – Мы прогнали их!

– Заткнись! – предупредил Маклин.

Он увидел в коридоре короткую вспышку, как будто зажгли спичку. В следующий миг что-то горящее пролетело через баррикады, и зазвенело стекло. У Маклина было две секунды, чтобы почувствовать запах бензина, а потом «коктейль Молотова» расплескался, и через зал протянулась полоса огня. Маклин едва успел отшатнуться под прикрытие булыжника, как во все стороны полетели брызги горящего бензина. Содержимое бутылки миновало его, и когда после взрыва он поднял голову, то в пяти футах от себя увидел огненную лужу.

Роланд тоже быстро пригнулся, но маленький осколок стекла порезал ему щеку и плечо. Он втянул голову и снова выстрелил в дверной проем. Пули рикошетили от верха баррикады, не попадая в цель.

– Как тебе это нравится, Маклин? – поинтересовался Шорр. – В одной из машин мы нашли немного бензина, а еще тряпки и пивные бутылки. Их у нас много. Тебе понравилось?

Огонь пожирал стены спортзала. Но Маклина куда больше беспокоило, что Шорр и другие могли стоять за баррикадой и продолжать метать эту дрянь. Он услышал, как по завалу, блокировавшему дверь, заскребли чем-то металлическим. Несколько булыжников сползло вниз.

Вторая бутылка с бензином и горящей тряпкой влетела в зал и взорвалась возле капитана Уорнера, который укрывался за камнями, искореженной арматурой и поваленными тренажерами. Бензин разбрызгивался, как топленое сало, кипящее на сковороде. Капитан вскрикнул: в него попало стекло. Роланд стрелял из автомата по дверному проему, когда третья бутылка приземлилась между ним и полковником Маклином. Мальчику пришлось отскочить в сторону – горящий бензин попал ему на ногу. Осколки стекла осыпали куртку Маклина, один попал ему чуть выше правой брови, и голова полковника откинулась назад, как от удара кулаком.

Различный хлам, скопившийся в зале, – маты, полотенца, потолочные плитки, разодранное покрытие и деревянные панели – был охвачен огнем. Дым клубился в воздухе, насыщенном парами бензина.

Роланд снова взглянул наверх и увидел неясные силуэты, которые лезли через баррикаду. Он выстрелил, и они отшатнулись назад, в коридор. В ответ взорвалась очередная бутылка с бензином. Языки пламени опалили лицо Роланда, и мальчику стало трудно дышать. Он почувствовал жгучую боль и посмотрел на левую руку – она горела, огненные кольца размером с серебряную монету были разбросаны по всей руке. Он в ужасе закричал и бросился к ведру, наполненному водой из туалета.

Языки пламени распространялись по гимнастическому залу. Большая часть баррикады разрушилась, и Маклин увидел мародеров, входивших в зал. Шорр вел их, держа в руках ручку швабры, заточенную как копье. Окровавленная тряпка обертывала его опухшее лицо с широко раскрытыми дикими глазами. За ним шли трое мужчин и женщина. Все они несли примитивные орудия: камни с острыми гранями и дубинки, сделанные из сломанной мебели.

Пока Роланд отчаянно боролся с горящим бензином, Тедди Уорнер выполз из своего укрытия и упал на колени перед Шорром в позе мольбы о прощении и милосердии.

– Не убивай меня! – упрашивал Уорнер. – Я с тобой! Клянусь Богом, я с…

Шорр ткнул капитана заточенным концом швабры в горло. Остальные накинулись на Тедди, осыпая его пинками и ударами. На стене, как танцоры в аду, плясали тени. Затем Шорр выдернул копье из горла Уорнера и направился к полковнику Маклину.

Роланд поднял автомат. Внезапно чья-то рука обхватила его сзади за шею и повалила на пол. Он смутно видел неясный силуэт оборванного человека, который собирался опустить булыжник ему на голову.

Шорр атаковал Маклина. Полковник, шатаясь, оборонялся булавой.

Человек, схвативший Роланда за шею, издал странный крик. На нем были очки с разбитыми линзами, державшиеся на переносице с помощью ленточки.

Шорр фехтовал копьем. Маклин потерял равновесие и упал, но увернулся от копья так, что оно только задело его бок.

– Роланд, помоги мне! – закричал он.

– О боже, – выдохнул человек в разбитых очках, – Роланд… ты жив…

Мальчику показалось, что этот мужской голос ему знаком, но он не был в этом уверен. Теперь ни в чем нельзя было быть уверенным. Кроме того, что он действительно стал Рыцарем Короля. Все, что происходило ранее, было призрачно, хрупко. Реальная жизнь происходила теперь.

– Роланд, – сказал человек, – ты не узнаешь своего…

Подросток вскинул автомат и выстрелом разнес голову этому человеку. Незнакомец пошатнулся – оскалилась разбитыми зубами кровавая маска – и упал в огонь.

Остальные ринулись к мешку с остатками еды и с озверением набросились на него, ссорясь из-за кусков.

Роланд повернулся к Шорру и полковнику Маклину. Сержант нападал на полковника с копьем, а Маклин отражал его удары металлической дубинкой. Полковника неуклонно загоняли в угол, где пляшущие языки огня освещали в разрушенной стене большой вентиляционный люк. Перекрывавшая его решетка висела на одном болте.

Мальчишка начал было стрелять, но дым окутывал обе фигуры, и он испугался, что убьет Короля. Его палец соскользнул со спуска – и что-то ударило его в спину и повалило лицом на пол. Он судорожно пытался вдохнуть, автомат выпал из его рук, а какая-то женщина с безумными покрасневшими глазами – это она бросила в него булыжник – проворно поползла к нему на четвереньках.

Маклин замахнулся дубиной, целя в голову Шорра. Тот пригнулся, спотыкаясь о камни и горящий хлам.

– Ну же! – закричал Маклин. – Ну же, достань меня!

Безумная женщина проползла мимо Роланда и схватила оружие. Роланд, все еще оглушенный, понял, что и он, и Король будут мертвы, если женщина сможет воспользоваться автоматом. Он схватил ее за запястье. Она визжала и вырывалась, скрежеща зубами. Затем она подняла другую руку и нацелилась пальцами в его глаза, но Роланд отдернул голову. Женщина высвободила руку с автоматом и, по-прежнему визжа, прицелилась.

Она выстрелила. Пули пересекли зал. Но целилась она не в полковника Маклина. Ее мишенями стали двое дравшихся у мусорного мешка. Они приплясывали, потому что их ботинки были охвачены пламенем. Враги упали, а женщина направилась за мешком, крепко прижимая автомат к груди.

Выстрелы заставили Шорра обернуться – и Маклин тут же напал на него и изо всех сил ударил дубинкой по боку. Он услышал, как ребра сержанта ломаются, точно ветки под ногами. Шорр закричал, попытался сделать шаг, но споткнулся и упал на колени. Маклин высоко поднял дубину и ударил Шорра в лоб. Череп раскололся ровно на две части, как у манекена. Маклин стоял над телом и бил по черепу снова и снова.

Роланд вскочил. Неподалеку безумная женщина набивала себе рот обгоревшей пищей. Пламя становилось все выше и горячее, кругом витал удушливый дым, и силы наконец покинули левую руку Маклина. Он уронил дубинку и пнул труп Шорра в ребра.

И тут кое-что привлекло его внимание. Полковник заметил, что дым уплывает в люк, который был примерно три фута высотой и три фута шириной, то есть достаточно велик, чтобы пролезть в него. Усталость Маклина в мгновение ока улетучилась. Дым вытягивало в вентиляционный люк. Вытягивало! Куда ведет этот люк? На склон горы Голубой Купол? Во внешний мир?

Теперь ему было уже не до мусорного бака, не до Шорра, безумной женщины и автомата. Это наверняка был путь на поверхность! Маклин сорвал решетку и пролез внутрь. Труба шла вверх под углом в сорок градусов, и ноги Маклина опирались на головки болтов, скреплявших алюминиевые пластины, чтобы продвигаться вперед. Там, наверху, не было света, а в дыму можно было задохнуться, но Маклин знал, что это, возможно, их единственный шанс выбраться. Роланд последовал за ним, медленно поднимаясь вслед за Королем в этом новом повороте игры.