Текст книги "Граница"

Глава 2

Но этот день не стал последним днем мироздания.

В этот день по календарю был четверг, десятое мая. Может быть, кто-то и хотел, чтобы он стал последним днем мироздания, и даже молился, чтобы это поскорее случилось, и проливал по этому поводу горькие слезы, но были и те, кто за этим днем готовился встретить следующий, поэтому мальчик и оказался на спине лошади, несущей всадников к крепости.

В штате Колорадо, на южной оконечности города Форт-Коллинз, на дороге, ведущей к вершине холма, стоял старенький, потрепанный знак, на котором была изображена стилизованная эмблема с крадущейся пантерой и потускневшей тисненой надписью медью: «„Пантер-Ридж“, меблированные комнаты». А на самом верху, откуда открывался прекрасный вид на окрестности, расположились и сами меблированные комнаты. Находились они в четырех кирпичных строениях песочного цвета с выкрашенными в серый цвет балкончиками и раздвижными стеклянными дверями. После экономического спада 2007 года гостиница «Пантер-Ридж», построенная в 1990 году и некогда желанная для любого жизнелюбивого холостяка, переживала тяжелые времена, и владеющая ею инвестиционная компания продала ее другой компании, после чего жизнь как самой гостиницы, так и ее владельцев пошла под откос. Но мальчишка об этом ничего не знал. Он видел лишь четыре унылых здания, окруженные пятнадцатифутовой стеной из скрепленных раствором валунов и увенчанной густыми витками колючей проволоки. На все стороны света – восточную и западную, северную и южную – смотрели крытые рубероидом деревянные сторожевые башни. Мальчик не мог не заметить установленных на каждой башне крупнокалиберных пулеметов на станинах с вращающейся осью. Лошадь со всадниками продолжала путь по дороге на север, и на южной башне взвился зеленый сигнальный флаг. Вот перед ними приоткрылись внутрь большие деревянные ворота, обитые железными листами.

Как только проход оказался достаточно широк, лошадь галопом проскочила внутрь, и сразу несколько мужчин и женщин, открывших тяжелые ворота, плотно их захлопнули. И быстренько заблокировали ее двумя толстыми деревянными брусами, вставив их в железные скобы на двери и в проделанные в стене пазы. К этому времени подбежавший будто специально для этого дюжий мужчина уже успел снять мальчишку с лошади. Лицо здоровяка обрамляла борода, на руках были кожаные перчатки, и держал он мальчишку перед собой, будто это не живой человек, а мешок с мусором; он бегом потащил свою ношу по двору, вошел в одно из зданий и спустился по лестнице. Там он открыл какую-то дверь, чуть ли не швырнул его внутрь и снова затворил дверь. Мальчик услышал, как в замке с лязгом поворачивается ключ.

Только через несколько секунд до него дошло, что его упрятали в тюремную камеру.

Пол в ней был застелен белым исцарапанным линолеумом. Окрашенные в желтовато-серый тон стены тоже были покрыты глубокими царапинами. Такое впечатление, подумал мальчишка, что эти отметины оставлены чьими-то когтями. Кроме того, на стенах виднелись дырки от пуль. Деревянная дверь, как и ворота в стене, была укреплена металлическими листами. А раздвижные балконные двери закрыты листовым железом и обмотаны колючей проволокой. Маленькое квадратное окошко пропускало скудный свет. Мебели не было вообще. Светильники все были сорваны, впрочем, какая разница, электричество здесь все равно отсутствовало, и свисающие провода лишь напоминали о том, что оно было когда-то. На стенах и на полу виднелись какие-то светло-бурые пятна – очень может быть, следы крови.

– Нормально, – произнес мальчик вслух, просто для того, чтобы услышать собственный голос.

Но это значило для него нечто большее. «Нормально». Если ему удалось перебежать через грязное поле, удрать со стоянки, где его окружали горгонцы с сайферами, значит он останется жить. Несмотря на то что он понятия не имел, кто он такой и откуда взялся, у него есть инстинкт выживания. Стало быть… «нормально». «Нормально» – это еще и потому, что он хотя бы попал к людям, пусть даже его собираются сунуть в котел, сварить и съесть, но… впрочем, не следовало так думать, такой исход нормальным назвать нельзя, и он стал думать о другом. Главное, он находится среди людей, разве не так? «Нормально», потому что сейчас – именно в данный момент – он чувствовал себя в безопасности, находясь в этой крохотной тюремной камере без мебели, и сейчас ему не надо никуда бежать; он очень устал, все тело болит, но сидеть здесь и ждать, что будет дальше, для него «нормально».

Долго дожидаться, что будет дальше, ему не пришлось. Буквально через несколько минут снова послышался лязг ключа в замке. Сердце застучало быстрее. Он напрягся, подвинулся по полу к стенке и, прислонясь к ней спиной, приготовился. Дверь открылась, и в тускло освещенную комнату вошли трое. У одного в руке была старинная черная сумка, какая бывает у врачей, а в другой – горящая керосиновая лампа, которой он, войдя, осветил мальчика. Двое других были вооружены пистолетами-пулеметами, стволы которых они наставили на мальчишку.

Дверь за ними закрылась, и в замке щелкнул ключ.

– Встань, – скомандовал один из тех, кто был с оружием. – Раздевайся.

– Что? – растерянно переспросил мальчик; после бега он еще был слегка заторможен.

– Вставай, говорю, – рявкнул тот, – и скидывай свои тряпки.

Мальчик поднялся на ноги. Говорил с ним тот самый, который закинул его к себе на лошадь. На вид мужчине было около сорока лет, он обладал средним телосложением, но физически был явно очень силен. На суровом лице выделялся ястребиный нос, глубоко посаженные темно-карие глаза смотрели настороженно. Он производил впечатление человека, который не знает, что такое улыбка. Казалось, улыбка способна разломить его лицо пополам. На нем были линялые джинсы, коричневые рабочие ботинки, серая рубаха с закатанными рукавами, а на голове замызганная темно-синяя бейсболка. Лицо заросло каштановой с проседью бородой. С левого плеча свисала кобура для ношения его смертоносного оружия. На левом запястье – видавшие виды часы без стекла.

– Смелее, сынок, – мягко проговорил человек с врачебной сумкой.

Он был старше остальных, ему было где-то за шестьдесят; седовласый и чисто выбритый, худой и одетый куда более опрятно, чем его спутники: на нем была синяя рубашка и выцветшие брюки защитного цвета. Видно было, что он старается придерживаться привычек прежней жизни. Лицо его, наверное, некогда было дружелюбным и открытым, но теперь выглядело напряженным и сосредоточенным. Мальчик заметил и у него на поясе кобуру с револьвером, а часы на руке, похоже, оставались в рабочем состоянии.

– Вы собираетесь меня убить? – задал мальчик вопрос этому старику.

– Если понадобится, – ответил за него человек с суровым лицом. – Давай снимай свои шмотки. Да пошевеливайся.

Третий, чернобородый, худой и бледный, продолжал стоять возле двери. Мальчик догадался, что тот занял эту позицию, чтобы удобнее было держать его на мушке и в случае чего стрелять. Он стал раздеваться, но быстро не получалось: болели все кости, он так устал, что, казалось, готов был проспать хоть целый год. Наконец избавился от одежды; она валялась вокруг него на полу, а он стоял неподвижно, в то время как все трое пристально разглядывали его в свете керосиновой лампы.

– Откуда у тебя эти синяки? – тихо спросил доктор.

Мальчик опустил голову и посмотрел на себя. Прежде он как-то не думал об этом. Через всю грудь от плеча до плеча тянулся сплошной, почти черный кровоподтек. Почерневшие синяки усеяли и его бока, такие же нашлись и на животе, и на бедрах. И хотя он совершенно не помнил, откуда они взялись, но теперь ему стало ясно, почему у него болит все тело и почему он все время плюет кровью. Это следы ударов, причем очень сильных.

– Повернись, пожалуйста, кругом, – сказал врач. – Посмотрим на твою спину.

Мальчик повиновался. Стоящий у двери чернобородый негромко крякнул, а человек с суровым лицом полушепотом что-то проговорил третьему.

– Спрашиваю еще раз, – сказал врач. – Откуда у тебя эти ушибы?

– Не знаю, – последовал недоуменно-изумленный ответ опять повернувшегося к ним лицом мальчика.

– Ушиб на спине и вдоль позвоночника почти такой же серьезный, как на груди. У тебя очень тяжелые травмы. Ты явно попал в какую-то страшную передрягу… не просто, скажем, скатился кубарем с лестницы или упал и ободрал коленку. Я хочу сказать… удары были очень жестокими.

Он шагнул вперед и посветил мальчику в глаза.

– Осторожнее, док! – предостерегающе повысил голос человек с суровым лицом.

Он направил ствол своего «узи» мальчику прямо в живот, и видно было: случись что, рука у него не дрогнет.

– Кровью плюешь?

– Да, сэр.

– Неудивительно. Но меня удивляет вот что: у тебя нет разрывов в легких и ты все еще можешь дышать. А как со слухом, все в порядке?

– У меня звенело в ушах. Но сейчас, кажется, прошло. Больше не звенит.

– Гм… Интересно. Я думаю, что ты подвергся… ну не знаю… нет, сейчас я ничего не могу об этом сказать.

Он изобразил на лице жиденькую улыбочку, от которой по лицу пошли морщинки; на большее, видимо, был не способен.

– А можно мне снова одеться?

– Погоди, еще рановато. Вытяни, пожалуйста, руки в стороны.

Мальчик послушно сделал, что просят.

Доктор передал медицинскую сумку человеку с суровым лицом и снова приблизился к мальчику. Тщательно осветил лампой все тело – похоже, искал на нем какие-то подробности. Исследуя огромный черный кровоподтек на груди, он нахмурился.

– Можешь опустить руки, – сказал он, и мальчик повиновался.

Потом врач потянулся назад и открыл свою медицинскую сумку. Достал шприц для подкожных уколов, снял колпачок.

– Дай мне, пожалуйста, левую руку, – сказал он.

– А зачем? – неуверенно проговорил мальчик.

– Это физиологический соляной раствор.

– Нет, я спрашиваю, зачем это нужно? – снова спросил мальчик, на этот раз с некоторым раздражением.

– Нам надо кое-что проверить, – ответил врач, – убедиться в том, полностью ты человеческое существо или нет. В чужеродной крови соляной раствор вызывает реакцию. Повышает ее температуру. А потом бывают… в общем, разные штуки. Левую руку, пожалуйста.

– Я человек, – сказал мальчик.

– Делай, что тебе велят, – буркнул человек с суровым лицом. – Мы не хотим пристрелить тебя ни за что.

– Хорошо, – сказал мальчик, выдавил скупую улыбку и протянул левую руку. – Пожалуйста.

Игла вонзилась в вену. Врач сделал шаг назад. Двое других взяли оружие на изготовку. Врач засек по своим часам время. Прошло что-то около минуты.

– Дейв, – сказал врач, глядя на человека с суровым лицом. – Думаю, он чист.

– Уверен?

Врач внимательно посмотрел мальчику в лицо. Его синие ясные глаза окружал ореол мелких морщинок.

– Узелков никаких не вижу. Никаких аномалий, новообразований. Реакции на раствор тоже нет. Давайте послушаем сердце, проверим давление.

Доктор достал из сумки стетоскоп, послушал, как бьется сердце мальчика, измерил ему давление.

– Все нормально, – сказал он. – Учитывая его обстоятельства.

– А что скажете о кровоподтеках?

– Да, – произнес врач, – вот именно… ну что тут про них можно сказать. – Это прозвучало утверждением, а не вопросом. – А как тебя зовут, сынок?

Мальчик не знал, что ответить. Он очень устал, все тело болело, во рту еще ощущался привкус крови. Как зовут? Ответа на этот вопрос у него не было. Трое мужчин ожидали. Нет, уж лучше что-то сказать им. И вдруг он вспомнил имя, которое видел совсем недавно.

– Этан Гейнс, – сказал он.

– Правда? – Дейв склонил голову в сторону. – Забавно получается. Наш наблюдатель видел в бинокль, как ты бежал к автомобильной стоянке возле той самой средней школы. Забавное в том, что и школа эта Этана Гейнса. Была то есть. Так как же тебя все-таки зовут, а, парень?

Мальчик пожал плечами.

– Я думаю, – сказал врач, – он просто не помнит, как его зовут. Парень получил какой-то страшный удар. Возможно, в результате взрыва. Так действует ударная волна. А где твои родители? – спросил он мальчика.

– Не знаю, – хмуро ответил тот. – Мне кажется, я недавно проснулся, неожиданно. И побежал. И больше ничего не помню. Я знаю, что я сейчас в штате Колорадо… в Форт-Коллинсе, да? Но вот все остальное…

Он заморгал и оглядел свою маленькую тюрьму.

– А для чего эта комната? – спросил он. – И что значит… ну что вы говорили про то, что чужеродная кровь… нагревается?

– Об этом поговорим потом, – сказал Дейв. – А сейчас вопросы задаем мы… например, откуда ты здесь взялся?

Терпение мальчика кончилось. Ему уже было все равно, тычет этот человек в него стволом «узи» или нет. Выставив вперед подбородок, он решительно шагнул вперед – и оба ствола дернулись за ним вслед.

– Я же сказал вам, – синие глаза мальчика гневно сверкнули, – я не помню, кто я и откуда. Помню только, как я бежал. Я бежал от этих… А они дрались между собой. И наверху, над моей головой. И внизу, вокруг меня.

Он замолчал, чтобы вдохнуть воздуха в больные легкие, и продолжил:

– Я также не знаю, кто вы такие. Я очень рад, что вы спасли меня оттуда, где я был, но мне не нравится, когда в меня тычут пушками. Ни вы, ни эти сайферы… – несколько секунд он для внушительности помолчал и только потом добавил: – Сэр.

Мужчины опустили стволы. Дейв бросил на доктора быстрый взгляд; тот с едва заметной довольной улыбкой сделал шаг в сторону.

– Ну что ж, Этан, – сказал он. – Теперь, пожалуй, ты можешь одеться. А что касается вопроса, кто мы такие… меня зовут Джон Дуглас. В прежней жизни я был детским хирургом. А теперь главным образом торговец аспирином. А это Дейв Маккейн, – он указал на человека с суровым лицом, потом на его товарища, – и Роджер Пелл.

– Очень приятно, здравствуйте, – сказал Этан всем троим.

И принялся одеваться… сначала грязные белые носки, трусы, все в таком плохом состоянии, что трудно даже представить, потом заляпанные грязью джинсы, не менее испачканную темно-красную рубаху с оторванным правым рукавом и покрытые ссохшейся грязью кроссовки. Сунул руки в карманы джинсов, надеясь найти хоть что-нибудь, что могло подсказать ответы на заданные вопросы, но ничего не обнаружил.

– И этой одежды я тоже не помню, – сообщил он.

Вдруг он почувствовал, будто внутри у него что-то сломалось. Так неожиданно, и так тихо, и вместе с тем похоже на внутренний крик. Он ведь хотел сказать: «Я не помню, кто купил мне эту одежду», но эта мысль быстро рассеялась. Он задрожал, поднял правую руку и прижал ко лбу, словно пальцами хотел нащупать воспоминания, которых там не было; глаза его горели, дыхание в горле перехватило, и куда ни повернись – всюду непробиваемая стена.

– Да черт возьми, – сказал Дейв Маккейн, – я тоже иногда забываю, как меня зовут. – Теперь он говорил гораздо спокойнее, без прежней резкости в слегка дрожащем голосе, и, чтобы это было не так заметно, он прокашлялся. – Время нынче такое. Верно говорю, док?

– Точно, – отозвался Джон Дуглас.

Он протянул руку и коснулся руки Этана. Прикосновение вышло ласковое, как у настоящего детского хирурга.

– Что и говорить, время такое… – сказал он.

Этан сморгнул слезы и кивнул. Слезами делу не поможешь, они не воодушевят на победу в битвах и не исправят ошибок.

– Она тоже захочет на него посмотреть, – сказал Дейв, глядя на доктора. – Если, конечно, ты на сто процентов уверен…

– Да, я совершенно уверен. Этан, можешь звать меня Джей-Ди, ты не против?

– Нет, сэр.

– Вот и хорошо. Давайте-ка выбираться из этой норы.

Его вывели, закрыв за ним обитую железом дверь, на окутанный желтым туманом свет божий. Там его встретили люди, с полдюжины, не больше; все в заплатанной, застиранной одежде, они дожидались итога происходившей внутри драмы – и, как только Этан появился, отступили к лестнице.

– Сюда, – сказал Джей-Ди, указывая Этану налево.

Они вышли к площадке стоянки автомобилей возле нижних зданий. Дождь перестал, и сквозь желтые тучи прорывались жаркие солнечные лучи. В атмосфере пахло электричеством, как перед грозой. Воздух был насыщен влагой, дышалось тяжело. Не чувствовалось даже самого легкого ветерка. Этан прошел за тремя мужчинами через стоянку, мимо заброшенных теннисных кортов и заваленного мусором плавательного бассейна, в дальнем конце которого, в самой глубокой части, поблескивала лишь небольшая лужица дождевой воды. Он видел, что здесь, под защитой самодельной маленькой крепости, собрались люди самых разных поколений. Некоторые женщины держали на руках маленьких детей; были дети и постарше, а также подростки, юноши и так далее, до совсем уже престарелых, старичков и старух, которым, вероятно, уже перевалило за семьдесят. Некоторые работали, крепкие мужчины обтесывали стволы деревьев и укладывали в аккуратные штабеля, другие трудились на внешних стенах, укрепляли поврежденные их участки или занимались чем-то другим – мало ли найдется работы на благо общества, члены которого живут в крепости. Большинство обитателей, увидев их, приостанавливали работу и провожали взглядами проходящего мимо Этана и ведущих его людей. Все были худы и двигались медленно, словно сонные мухи, глаза на невыразительных лицах были пусты, но они тоже, как и сам Этан, сумели выжить. Этан насчитал восемь лошадок, щиплющих чахлую травку в загоне на склоне каменистого холма, почти у самой его вершины. Неподалеку стоял небольшой деревянный амбар, которого явно не было во времена гостиничных номеров. В условиях, когда нет бензина, быстро передвигаться было возможно, лишь используя реальную лошадиную силу.

– Теперь вот сюда, – сказал Джей-Ди, указав еще на одну лестницу, ведущую в центральное здание комплекса.

На стенах здания красовались лозунги, написанные красной, белой и синей краской, и среди этих немых восклицаний были, например, такие: «Мы не умрем», «Это наша Земля», «Завтра будет еще один день». Интересно, подумал Этан, живы ли те люди, которые это писали.

Он стал подниматься по ступенькам вслед за Джей-Ди, а Дейв Маккейн и Роджер Пелл следовали за ним; на втором этаже доктор остановился перед дверью с номером 227 и постучал. Не успела она открыться, как над их головами с визгом что-то пролетело, но так быстро, что разглядеть оказалось невозможно, в сознании осталось лишь мгновенное впечатление промелькнувшего в воздухе и тут же скрывшегося треугольника, покрытого желтыми и бурыми пятнами, и все сразу присели, кроме самого Этана; во-первых, он слишком устал бегать, а во-вторых, считал, что, если ему суждено умереть сегодня, значит такова его доля и прятаться от нее он не намерен.

Дверь открылась, и из-за нее выглянул худощавый мертвенно-бледный человек с густой рыжей шевелюрой и такой же рыжеватой бородой. На носу его были скрепленные изолентой очки. Сквозь увеличительные линзы на пришедших смотрели серые глаза. Одет он был в грязный комбинезон и рубашку в коричневую клетку, а в руке держал планшет с зажатым листком желтой бумаги, на котором Этан успел разглядеть какие-то черточки и цифры. Из левого уголка рта у него торчал изрядно обгрызенный карандаш.

– Добрый день, Гэри, – поздоровался Джей-Ди и показал на Этана. – У нас новенький.

Внимательным взглядом увеличенных очками глаз Гэри принялся внимательно изучать Этана. Рыжеватые брови его поползли вверх.

– Что, шлепнулся в грязь? – спросил он.

Этан кивнул.

– У нас что, новенький? – послышался женский голос из-за спины Гэри, у которого, как и у Джона Дугласа, на поясе висела кобура с револьвером. – Ну-ка, ну-ка, дайте мне посмотреть.

Гэри посторонился. Джей-Ди позволил Этану первым войти в квартиру. В комнате за письменным столом сидела женщина, а у нее за спиной на стене висела большая картина в экспрессионистском стиле: по широкому полю мчались дикие кони. За выходящей на балкон большой раздвижной дверью, стекла которой были укреплены клейкой лентой крест-накрест, в отдалении виднелись горы, которые совсем недавно на глазах Этана рвались на куски. Пол был застелен темно-красным ковром, на котором стояли еще два стула, низенький столик и обитый коричневой тканью диван. Мебель выглядела так, будто ее доставили из магазина подержанных вещей, тем не менее она создавала в комнате ощущение уюта. Впрочем, возможно, и нет. Возле другой стены виднелась стойка с тремя винтовками, одна из них с оптическим прицелом. Здесь и там были расставлены керосиновые лампы, несколько штук, все с неярко горящими фитилями. С другой стороны письменного стола сидела на стуле еще одна женщина, а перед ней лежал такой же, как у Гэри, планшет с закрепленным на нем желтым, исписанным цифрами листком бумаги. Очевидно, здесь проходила не просто встреча, а обсуждение неких проблем, связанных с числами, а когда Этан приблизился к столу, его охватило отчетливое чувство, что цифры эти оставляют желать много лучшего.

Обе женщины встали, словно перед ними стоял человек, вполне достойный такой чести. Может, и так, подумал Этан, хотя бы за то, что оказался здесь, а не погиб от горгонских чудовищ или сайферских бойцов. Та, что сидела за столом у стены, была старше своей подруги. На ней была бледно-синяя блузка и серые брюки, а шею украшало ожерелье из бирюзы с серебряным распятием посередине.

– И кто же это к нам пришел? – спросила она.

Темно-карие глаза ее сузились, и она метнула быстрый взгляд на Джей-Ди.

– Он человек, – ответил доктор на обращенный к нему немой вопрос.

Но в голосе его прозвучало кое-что еще. «Насколько я могу судить» – вот что услышал в его ответе Этан.

– Впрочем, у нас есть одна маленькая проблема. Он не знает…

– Меня зовут Этан Гейнс, – быстро вставил мальчик, и Джей-Ди так и не закончил свою мысль.

– …про себя почти ничего, – вывернулся доктор.

В комнату вошли Дейв с Роджером, и Гэри закрыл за ними дверь. Шум работы снаружи теперь слышался приглушенно.

– Этан не знает, откуда он и кто его родители. Пока он для нас… скажем так… загадка.

– Ханна наблюдала за ним в бинокль, – добавил Дейв.

Говорил он уже не так грубо, как прежде, но тон оставался довольно резким. Дейв стащил с головы бейсболку, под которой прятал вихрастую каштановую шевелюру, тронутую на висках сединой.

– Ну вот я и решил съездить и поймать его, – добавил он. – Сообщить тебе или еще кому-нибудь не было времени.

– Смельчак или безумец, как прикажешь тебя называть? – слегка раздраженным тоном осведомилась у Дейва женщина за столом; видно было, что она ценила его жизнь гораздо больше, чем эту его отчаянную вылазку на поле боя.

Она снова посмотрела на мальчика.

– Этан, – сказала она, – меня зовут Оливия Квинтеро. Так получилось, что я здесь главная. Во всяком случае, они так считают. Ну что ж, добро пожаловать в Пантер-Ридж.

Этан кивнул. В голове у него мелькнула мысль, что ему повезло, бывают места и похуже. Например, там, за стенами. Он внимательно посмотрел на Оливию Квинтеро, лицо которой излучало уверенность и спокойствие, несгибаемую волю и целеустремленность. Наверное, поэтому все считают ее здесь главной, подумал он. Она была довольно высокого роста, сухощавого телосложения, чему способствовали и скудные пайки в крепости. Но физически хорошо развита и крепка и так же себя держала; лицо под коротко стриженными седыми волосами, открывающими высокий лоб, выглядело бесстрастным – видно, что эта женщина прекрасно владеет собой. Ей, должно быть, где-то за пятьдесят, подумал Этан, заметив, что от своих испанских предков она унаследовала смуглую кожу. Лоб ее был прорезан морщинами, в уголках глаз морщины еще глубже, но во всех других отношениях больше ничто не выдавало ее возраста – можно сказать, что она очень хорошо сохранилась. Оливия была чем-то похожа на директрису школы – а возможно, и была ею до того, как все это случилось, – у которой с юных лет успел накопиться жизненный опыт, достаточный для того, чтобы можно было позволить себе относиться ко всему легко и спокойно и прекрасно разбираться в том, что в жизни хорошо, а что плохо. Не исключено даже, что она была директрисой средней школы Этана Гейнса, кто знает? А может быть, успешно занималась бизнесом. Родилась в бедной семье, занялась продажей недвижимости и нажила состояние. Продавала дома, которые выглядели как небольшие замки, еще до того, как возникла нужда в крепостях. Откуда он знал об этих замках, Этан не помнил, поэтому махнул на это рукой: все равно прошлое его темно, как беспросветная ночь.

Он чувствовал, что она тоже смотрит на него внимательным, изучающим взглядом. А что же она видела перед собой? Грязного мальчишку лет четырнадцати-пятнадцати с копной спутанных, падающих на лоб каштановых волос, лезущих ему в глаза – голубые, как утреннее небо на ранчо, которым она владела с ныне покойным мужем Винсентом милях в двадцати к востоку отсюда, в те времена, когда мир еще не сошел с ума. Она обратила внимание и на острый нос Этана, и на подбородок, а главное – на столь же острый, почти пронизывающий насквозь взгляд. И подумала, что этот мальчик не так-то прост и далеко не глуп, к тому же, должно быть, рожден под счастливой звездой, если сумел выжить, пройдя сквозь такие испытания и хлебнув столько горя. Или же… tal vez no tan afortunado[1]1
   Может, ему и не так повезло (исп.).


[Закрыть], потому что повезло больше тем, кто рано умер со всеми своими близкими и с воспоминаниями о том, какой Земля была прежде.

Но много думать об этом не стоит, это прямая дорожка в ад, и один только Бог знает, что пережили и как настрадались все, кто здесь выжил, и сколько им еще придется страдать в будущем. В крепости растет число самоубийств. И как можно остановить человека, если он хочет покинуть этот мир, когда кругом столько оружия…

Оливия понимала: худшее – это утрата надежды. Поэтому она не имела права позволить себе, чтобы кто-то узнал, как близка она и сама была к тому, чтобы темной ночью взять пистолет, приставить ствол к виску и соединиться со своим мужем там, где наверняка лучше, чем здесь.

Но обитателям Пантер-Риджа нужен был тот, кто может возглавить их, кто способен отдавать приказы, в силах упорядочить и организовать их жизнь, сказать им, что завтра настанет новый день, и ни разу не обнаружит перед ними ни страха, ни отчаяния. И она была таким человеком, хотя в глубине души сама не знала, сколько времени еще сможет продержаться и каков в этом смысл.

– А вы кого-нибудь убивали? – вдруг задал ей вопрос Этан.

– Что? – переспросила она; этот вопрос ее слегка испугал.

– Ну, там, в той комнате, где я сидел, убивали кого-нибудь? Я там видел следы когтей и дырки от пуль в стенке. И пятна крови, кажется… Я и подумал, что туда приводили людей, чтобы их убивать.

Дейв шагнул вперед и встал между Этаном и Оливией.

– Да, мы убивали там… кое-кого. Может, они когда-то и были людьми, но, когда мы их убивали, в них оставалось мало человеческого. Это было необходимо. А потом отскребали их кровь, насколько у нас получалось. Неужели ты ничего не понял?

– Я знаю, что есть горгонцы и сайферы. Знаю, что они воюют друг с другом. И рвут в клочья весь мир. И это все. Больше я ничего не помню.

– А ты не помнишь, откуда ты это знаешь? – спросила Оливия. – Так-таки ничего и не помнишь?

– Ничего.

Оливия бросила быстрый взгляд на Джона Дугласа. Тот вскинул седые брови и пожал плечами, мол, не знаю, что и сказать. Тогда она перевела взгляд на новоприбывшего.

– Не знаю, где ты там был и как остался жив, но, мне кажется, тебе нужно многое понять и усвоить. Гораздо больше, чем ты знаешь про сайферов и горгонцев. Но ты, наверное, проголодался. Надеюсь, ты не возражаешь против лошадиного мяса?

– Не возражаю.

– Мы здесь выживаем как можем. Как-то стараемся выкручиваться, без многого обходиться. Да-да, пришлось отказаться от многого. Но мы держимся.

«Зачем? – сразу же задала она вопрос самой себе. – На что мы надеемся? Разве что-то может изменить существующий ход событий?» Но сразу же отбросила эти вопросы. Она также не видела смысла упоминать о том, как порой по вечерам на разоренную землю приходит сущий ад.

– Дейв, отведи его в столовую. Накорми и подыщи ему местечко.

– Конечно, – хладнокровно отозвался Дейв. – Со счастливым прибавлением в нашем маленьком семействе.

– А сколько всего здесь у вас человек? – спросил Этан.

– По последним подсчетам, сто двенадцать. Иногда цифра меняется, день на день не приходится.

Этан перевел взгляд на лежащий на столе желтый листок бумаги. Видно было, что цифры записывались, вычеркивались и снова быстро, коряво, нервно писались чьей-то рукой.

– Это не про количество людей, – сказала Оливия, заметив интерес Этана. – Это про наше материальное состояние дел. Мы здесь уже почти два года. Запасы подходят к концу.

– Еда и вода? – спросил Этан.

– Еда в консервах и вода в бутылях, и того и другого осталось совсем немного. Поэтому и пришлось перейти на конину, а пить дождевую воду мы опасаемся. Таково наше положение, – закончила она.

«Плохо дело», – подумал Этан. Глаза собеседницы подсказывали ему, что эту общину ждет неминуемый конец. Она словно почувствовала, что Этан обо всем догадался, и снова перевела взгляд на Дейва.

– В общем, ты понял. Отвести, накормить. До скорой встречи, Этан.

Он кивнул, Дейв с Роджером вывели его из комнаты и закрыли за собой дверь.

Джон Дуглас остался, Кэти Мэттсон снова села на стул, а Гэри Руза разглядывал свой планшет, словно в желтой бумаге с циферками читал приговор. Оливия тоже села; она поняла, что доктор остался не просто так.

– В чем дело? – спросила она.

– Интересный молодой человек, – сказал Джей-Ди.

– Страшно представить, что он перенес. Но и другие не меньше. Пару дней назад к нам пришли несколько выживших, помнишь?

– Еще бы! Выжить там не так-то просто, но все-таки возможно, – хмурясь, сказал доктор. – Я, собственно, вот о чем… Жаль, что нет более-менее приличной лаборатории. Очень хочется как-нибудь поподробнее исследовать организм Этана.

– Зачем? – спросила она и испуганно поджала губы, – Ты думаешь, не исключено, что он…

– Нет, здесь я уверен, – перебил ее Джей-Ди, – он человек и совершенно чист. Но я также думаю – и прошу тебя, пусть мои слова не выйдут за пределы этой комнаты, – я просто уверен, что его организму нанесли такой вред, что… в общем, я просто не знаю, почему он вообще способен двигаться со всеми своими ушибами и кровоподтеками на теле. У него должны быть – во всяком случае, это мое мнение – какие-то серьезные повреждения внутренних органов. Скорее всего, это взрывная волна. Просто… очень странно, что он все еще…

– Живой? – подсказала Оливия.

– Ну да, – признался Джей-Ди. – Снаружи все выглядит так, будто он получил тяжелый удар в грудь. Такой удар, который мог привести к… – Он пожал плечами. – Но точно я сказать не могу, потому что у меня нет возможности обследовать его.

– Тогда делай то, что можно, – сказала Оливия, твердо глядя ему в глаза. – Понаблюдай за ним. Если окажется, что это представитель иного вида жизни… который способен пройти тест на соляной раствор… тогда мы должны узнать об этом как можно скорее. В общем, не спускай с него глаз, наблюдай, ты меня понял?