Текст книги "Неисповедимый путь"

4. ГОНЧАРНАЯ ГЛИНА

17

Измазанные в глине руки старухи двигались словно бы сами собой, придавая очертания бесформенному куску, лежавшему на вращающемся гончарном кругу. «Ваза или кувшин?» – спрашивала она себя. Ее ноги ритмично нажимали на горизонтальную деревянную планку, управляющие скоростью вращения круга. Смазанные колеса с тихим шелестом быстро вращались. Она была неравнодушна к вазам, однако кувшины раскупались более быстро; миссис Блирз, владелица магазина сельскохозяйственных принадлежностей в Сельме, расположенном в двадцати милях от дома старухи, говорила ей, что на ее маленькие широкогорлые кувшины, раскрашенные в темные цвета, образовался настоящий спрос. Они могут использоваться как угодно, начиная от емкостей для хранения сахара и заканчивая местом для складывания губной помады, сказала миссис Блирз, а если на донышке кувшина вдобавок стоит автограф Ребекки Фейрмаунтейн, то покупатели платят за них даже больше. Как-никак, о Ребекке писалось и в «Сельма Джорнел», и в «Алабама крафтсмен», а четыре года назад на алабамской ярмарке она получила первый приз за наиболее оригинальную гончарную скульптуру. Теперь она делала скульптуры только изредка, чтобы не потерять навык, но зато изготовила огромное количество кувшинов, ваз и кружек, потому что одним лишь искусством сыт не будешь.

Утренний солнечный свет лился из двух окон напротив старухи, растекался по деревянному полу мастерской и отражался от стоящих на сосновых полках законченных работах: здесь были чашки и блюдца цвета осенних листьев, тарелки, темно-синие, как полуночное небо, набор кувшинов всех оттенков от розового до темно-пурпурного, черные кружки, бока которых были похожи на ствол сосны, необожженные образцы с ярко раскрашенными фигурками чокто. Сама мастерская представляла собой мешанину цветов и очертаний, буйство творения, в центре которого и сидела старуха, куря простую глиняную трубку и оценивая взглядом кусок глины, лежащий перед ней. Она разгладила его бока, время от времени макая в чан с водой, чтобы не дать глине засохнуть. Она уже сделала несколько не очень хороших заготовок, которые наверняка треснут при соприкосновении с обжиговым жаром сушильной печи. Теперь пришло время решать.

В этом образце она видела вазу. Высокую вазу с рифленым краем ярко-красного цвета, как кровь женщины в тот момент, когда она находится с любимым мужчиной. Да, – подумала она, – высокая красная ваза для белых диких цветов. Она добавила немного глины из стоявшего рядом ящика, еще раз смочила пальцы и принялась за работу.

Крепкое, испещренное глубокими морщинами лицо Ребекки Фейрмаунтейн было покрыто пятнышками глины. Ее кожа был цвета красного дерева, а глаза – чистое черное дерево. Из-под широкополой соломенной шляпы выбивались пряди прямых седых волос, которые падали ей на плечи. Когда она начала работать, ее глаза сузились от напряжения, а из правого уголка рта стали вырываться голубые клубы дыма; она курила кроличий табак, который собирала в лесу, и его характерный аромат сгорающих листьев наполнил мастерскую. Дом Ребекки стоял вдалеке от главного шоссе и со всех сторон был окружен девственным лесом. Электрическая компания несмотря на это протянула линии к некоторым из ее соседей, но сама она отказалась от этого фальшивого мрачного света.

Выводок перепелок брызнул из дальних кустов и рассыпался по небу. Их полет привлек внимание Ребекки; она некоторое время наблюдала за ними, гадая, что заставило их покинуть свое убежище. Затем увидела поднимающиеся в небо клубы пыли и поняла, что к дому приближается автомобиль. Почтальон? – удивилась она. Слишком рано. Налоговый инспектор? Не дай Бог! Ребекка неохотно остановила гончарный круг, поднялась со стула и подошла к окну.

Когда она увидела машину Джона Крикмора, ее сердце подпрыгнуло от радости. Последний раз она видела дочь и внука на Рождество. Она открыла дверь и направилась к белому домику, стоявшему в стороне от мастерской, где остановился «Олдс». Рамона и маленький Билли уже вышли из машины, но где же Джон? Когда Ребекка увидела их лица, то поняла, что случилось что-то нехорошее. Она перешла на хромой бег и заключила в объятия дочь, чувствуя, что вокруг нее саваном обернуто напряжение.

Ребекка сделала вид, что не замечает распухшие глаза Билли. Она взъерошила его волосы и сказала:

– Малыш, скоро облака станут мешать тебе расти дальше, да?

Ее скрипучий голос дрожал от возбуждения от встречи с ними.

Билли слабо улыбнулся.

– Нет, бабуля. Я никогда не стану таким высоким!

– В тебе и так уже почти пять футов! Дайте-ка мне на вас наглядеться! – Ребекка вынула из рта трубку и в восхищении потрясла головой. – Рамона, ты прекрасна, как апрельский день! Твой вид ласкает мой взгляд!

Она снова обняла свою дочь, чувствуя, что у той вот-вот потекут слезы.

– Хотите сассафрасового чаю?

– Да, конечно.

Они направились к дому – старушка обняв дочь, женщина держа за руку сына. На террасе лежала большая поленица дров для кухни; рядом с домом, там, где лес был вырублен, находился колодец, а на краю леса стояла коптильня. В комфортабельном, но бедно обставленном доме на кухонной отапливаемой дровами печке Ребекка вскипятила ароматный сассафрасовый корень.

– Билли, – позвала она, – я только что закончила одну вещь. Она стоит на гончарном круге. Сбегай, посмотри на нее и скажи мне, что ты думаешь по поводу того, в какой цвет ее надо покрасить.

Он пулей выскочил с кухни, горя нетерпением оказаться в мастерской, с ее необузданными красками и формами. Рамона села за кухонный стол с чашкой чая, и Ребекка тихо обратилась к ней: – Я хочу услышать все, пока мальчик не вернулся. Рамона не смогла дольше удерживать слезы; она крепилась при Билли, но теперь силы оставили ее. Она дрожала, всхлипывая, а ее мать гладила ее по шее и плечам, стараясь снять напряжение. Рамона начала с трагедии Букеров и закончила событиями этого утра.

– Ты бы слышала…

Что говорил сегодня Джон…

При Билли… Старушка зажгла трубку длинной кухонной спичкой и выпустила клуб голубого дыма.

– А чего ты ждала? – спросила она. – Что Джон отпустит тебя с наилучшими пожеланиями? Это все не потому, что он видит зло в тебе или в Билли, а потому, что он перестал понимать, что плохо, а что хорошо. Все, чего он боится или что заставляет его думать, кажется ему черным, как адская кочерга. Проклятье, девочка! Я знала, что все так получится…

Я наверное болтаю, как любая другая бабка, да?

– Я не имел в виду себя. Я беспокоюсь за Билли.

– О, нет. – Ребекка покачала головой. – Не говори так. В нашей семье и без того было слишком много мучеников. Итак: ты пошла на проповедь этого Фальконера и подумала, что это ОН, так?

– Да, – согласилась Рамона, – я знаю, что это так.

– Откуда ты это знаешь?

– Если бы я могла это объяснить, то тебе пришлось бы признать, что ты меня совсем не знаешь. Как я жалею, что пошла туда! Какая же я дура!

– Что сделано, то сделано, – блеснула глазами Ребекка. – Ты разговаривала с Билли?

– Еще нет.

– Почему?

– Я…

Не думала, что подошло время. Я думаю, что это для него будет слишком. Прошлой ночью…

Нечто, что, он думал, было его отцом, пришло время за ним и отвело его на дорогу, где его чуть не раздавил грузовик.

Ребекка нахмурилась и мрачно кивнула.

– Оно уже вышло на него. Он может обладать способностью видеть, но может не обладать способностью понимать, что видит, или способностью помочь. Наша семья была полна как хороших, так и червивых плодов. Были, конечно, те, кто не в счет, вроде твоего прадяди Николя К. Хэнкока, ставшего королем мошенников, торгующих духами, которого пристрелили за передергивание в покер. Потом, твоя прапрабабушка Руби Стиил, основавшая в Вашингтоне организацию по изучению загробной жизни. Я говорю тебе это все вот к чему: если Билли лишен способности помогать, то и видеть ему ни к чему. Если он не сможет двигаться вперед, он двинется назад. Для этого у него достаточно крови белого человека, Рамона.

– Я думаю, он может помогать. Он уже помог.

– Ты хочешь, чтобы он вступил на Неисповедимый Путь?

– Я хочу, чтобы он продолжил его, поскольку считаю, что он уже начал там, в подвале.

– Может быть. Но ты знаешь о Пути, так же как и я: если он недостаточно силен, если у него нет врожденной способности понять его, то ритуал может повредить ему. Мне было пятнадцать лет, когда отец провел со мной этот обряд; тебе было шестнадцать. Мальчику только десять. Я слышала только об одном человеке, вступившем на путь в столь раннем возрасте: Томас К. Коди, живший в начале девятнадцатого века. Интересный человек. Говорят, что наш Старый Враг настолько ненавидел его, что поднял его труп из могилы и бродил в его обличье с ножом в одной руке и топориком в другой. Томас и эта штука боролись на краю утеса в течении двух дней, пока на свалились вниз.

– Ты веришь в это?

– Я верю в то, что Томас был очень силен. Я верю в то, что наш Враг показал нам еще не все свои трюки. Изменение образов для обмана только часть их.

– Тогда тем более важно, чтобы Билли начал свой Путь сейчас, – сказала Рамона. – Я хочу объяснить ему, что собиралось убить его прошлой ночью.

– Если он не готов, то ритуал может повредить ему. Ты ведь знаешь это, не так ли?

– Да.

Входная дверь открылась и закрылась. В кухню вошел Билли с вымазанными в глине руками. Он держал довольно большую сосновую шишку, надеясь, что она понравится бабушке.

– Да, здоровенная шишка, – Ребекка положила ее на стол перед собой и посмотрела в глаза Билли. – Как ты смотришь на то, чтобы остаться здесь на несколько дней?

– Нормально. Но мы вернемся к папе, да?

– Да, – утвердительно кивнула Рамона. – Конечно.

– Ты видел мою новую заготовку? – спросила Ребекка. – Это будет высокая ваза.

– Да. Я видел. Думаю, что она должна быть… – он задумался. – Красной. Темно-красной, как кровь чокто.

Ребекка согласно кивнула.

– Да, – произнесла она и на ее лице появилось выражение удовлетворения, – я об этом не догадалась.

18

Билли разбудила бабушка, стоящая рядом с его кроватью держа в руках лампу, бросающую бледно-золотой отсвет не стены. Через открытое окно доносился похожий на звук циркуляционной пилы стрекот цикады, сидящей в листве дуба, то утихающий, то снова усиливающийся в полночной тишине. Билли показалось, что он чувствует запах дыма.

– Одевайся, – сказала Ребекка и, держа в руке лампу, направилась к стулу, на спинке которого висела одежда мальчика. В кармане джинсов лежал кусочек угля, который она внимательно осмотрела, когда Билли показал ей его; вечером она покрыла его щелоком, чтобы он не рвал карманы и не смог порезать Билли руку своими острыми гранями.

Билли протер глаза и сел. – Сколько сейчас времени? – Время начинать, – отозвалась Ребекка. – Давай, вставай. Находясь все еще в полусонном состоянии, он вылез из кровати и оделся. Он ощущал тяжесть в животе, и чувствовал, как тот переворачивается. Билли испугался, что его снова стошнит. Он не знал, что с ним произошло; после ужина, состоящего из овощного супа и куриных крылышек, бабушка дала ему кружку чего-то черного и маслянистого, вкусом напоминающего патоку. Она сказала, что это нужно для того, чтобы сохранить его организм «правильным», однако через двадцать минут он был на улице, выдавливая свой ужин на траву. Его рвало до тех пор, пока в желудке ничего не осталось, и теперь он чувствовал легкость в голове и слабость.

– Можно мне попить? – спросил Билли.

– Попозже. Одевай ботинки.

Он зевнул и начал борьбу со шнурками.

– Что случилось? Куда мы идем?

– На улицу, чуть-чуть прогуляться. Твоя мама тоже пойдет с нами. Билли стряхнул с себя последние остатки сна. Бабушка была в том же фартуке и юбке, что и вчера, однако шляпу сменил ярко раскрашенный шарф, повязанный вокруг головы. Серебряные волосы Ребекки сверкали в свете лампы.

– Иди за мной, – сказала она, когда Билли оделся.

Они вышли из дома через кухонную дверь. Все небо было усыпано звездами, а луна была похожа на пузатую оранжевую тыкву. Билли шел за бабушкой по направлению к маленькой коптильне и увидел, что из ее трубы ветер поднимает столб белого дыма. Неожиданно из темноты в круг света, очерчиваемый лампой, вступила Рамона и положила руку на плечо Билли. Его сердце забилось чаще, потому что он понял, что тайные уроки, которые он должен выучить, вот-вот начнутся.

Рамона одернула ему рубашку и поправила воротник, будто готовя его к посещению церкви. Она улыбнулась, но в ее глазах Билли заметил беспокойство.

– У тебя все прекрасно получится, – сказала она тихим голосом. – Да, мэм, – он храбрился, нервно поглядывая на коптильню.

– Ты боишься?

Билли утвердительно качнул головой.

Бабушка подошла ближе и внимательно поглядела на него.

– Очень боишься? – спросила она пытливо глядя на Билли.

Он помедлил, зная, что они не будут учить его, если он сам этого не захочет; однако ему очень хотелось знать, почему он видел Вилла Букера, вылезающего из кучи угля.

– Нет, – ответил он. – Не слишком.

– Когда это начнется, остановиться будет невозможно, – в последний раз предупредила их обоих Ребекка. Затем она кряхтя наклонилась к Билли и осветила лампой его лицо.

– Ты сильный, мальчик?

– Да, у меня есть мускулы, и я могу…

– Нет. Есть ли у тебя сила здесь, – и она постучала его по груди рядом с сердцем. – Достаточно ли ты силен для того, чтобы ходить в темные места и возвращаться назад еще более сильным? Силен?

Взгляд старушки бросал ему вызов. Он оглянулся на столб белого дыма, нащупал в кармане кусочек угля, выпрямился и спокойно ответил:

– Да.

– Хорошо. Тогда мы готовы.

Ребекка выпрямилась и откинула щеколду входной двери коптильни. Из открытой двери медленно выкатилась волна пепла, заставив колебаться пламя в лампе. Рамона взяла Билли за руку и вслед за матерью вошла внутрь. Дверь сейчас же снова закрылась на щеколду изнутри.

Костер из сосновых веток, обложенный камнями, полыхал на земляном полу; прямо над ним, в нескольких футах от потолка, был круглый металлический дымоход, направлявший дым в трубу. Билли понял, что костер разожгли давно, и постель из угля, на которой он горел, мерцала красными и оранжевыми сполохами, то тут, то там свисали деревянные крюки и рамы для подвешивания мяса; Ребекка повесила лампу на один из них и жестом пригласила Билли сесть у огня. Когда он устроился и жар от костра тугой маской стянул ему щеки, бабушка развернула тяжелое одеяло, которое лежало на полке, и обернула им плечи Билли так, что торчать наружу остались только его руки и лицо. Все стены коптильни были завешаны шерстяными разноцветными одеялами, чтобы удерживать внутри тепло и дым. С одного из крюков, блестя перьями, свисала темно-красная керамическая сова, с другого – странная красная керамическая маска, с еще одного – что-то, похожее на руку, сжимающую сердце, и с четвертого – ухмыляющийся белый керамический череп.

Рамона села справа от Билли. Ребекка дотянулась до дымохода, тронула маленький рычажок, и заслонка с лязганьем закрылась. Дым медленно начал расползаться по помещению. Затем Ребекка подошла к сумке, стоявшей в углу, и вернулась с пригоршней мокрых листьев; она бросила их в костер, и дым сразу же стал более густым, сменив цвет на голубовато-серый и начав змеиться невысоко от пола. Она достала из сумки еще три предмета – черненую глиняную трубку, кожаный кисет, расшитый синими и желтыми бусинками, и потрепанную старую Библию в кожаном переплете – а затем опустилась на пол слева от Билли.

– Мои старые кости не выдержат слишком долго, – тихо сказала она, раскладывая предметы перед собой.

Языки пламени прыгали, рисуя на стенах корявые тени; сгорающие листья трещали и сыпали искрами. Дым становился все гуще и начал щипать Билли глаза; по его лицу и груди катились капли пота.

– Это начало, – сказала Ребекка, глядя на мальчика. – С этого момента для тебя все будет новым. Перво-наперво ты должен знать кто ты есть и что ты есть. Цель поет в тебе, Билли, но чтобы понять скорее, ты должен выучить песню.

Лицо Ребекки приблизилось к лицу Билли, в ее глазах сверкали отблески пламени.

– Песню чокто, песню жизни, посланную нам Дарующим Дыхание. Он в этой книге, – она прикоснулась к Библии, – но он также и везде. Внутри, снаружи, в твоем сердце и душе, везде…

– А я думал, он живет в храме, – сказал Билли.

– В храме тела, да. Камни и бревна здесь не причем.

Ребекка развязала кисет и начала набивать трубку темной, выглядевшей маслянистой смесью древесной коры и трав плюс кусочки похожего на папоротник растения, растущего на берегах далекого ручья. – Сотни лет назад все эти земли принадлежали чокто. – Она повела вокруг себя рукой, разгоняя неподвижную завесу дыма. – Алабама, Миссисипи, Джорджия…

Наш народ жил здесь в мире, привязанный, как фермеры, к земле. Когда пришли бледнолицые, они захотели отнять у нас эту землю, поскольку увидели, как она хороша; Дарующий Дыхание предписал нам принять их и научиться жить в их мире, в то время как другие племена начали войну и были истреблены. Чокто выжили, но теперь мы стали народом, о котором никто не помнит. Тем не менее, наша кровь жива и сильна, а наши знания, которые мы приобрели умами и сердцами, не потеряны. Дарующий Дыхание – Бог чокто, но он не отличается от Бога белых людей – тот же самый Бог, без фаворитов, с любовью ко всем мужчинам и женщинам. Он говорит с нами бризом, дождем и дымом. Говоря, он обращается к сердцам, и может сдвинуть горы руками человека.

Она закончила набивать трубку, прикоснулась тлеющим угольком к табаку, и принялась ее раскуривать. Закончив, она вынула трубку изо рта и передала глядящему на нее с изумлением Билли.

– Возьми, – сказал Ребекка. – Это для тебя. Рамона, нам нужно еще листьев. Принеси, пожалуйста.

Пока мама скармливала костру порцию листьев, Билли взял трубку в руки. Он сделал пробную затяжку, и ему показалось, что его голова взлетает вверх. Он содрогнулся от приступа кашля. Дым и тепло, казалось, еще ближе подступили к нему, и он едва мог дышать. Он ощутил, как в нем нарастает паника, но в этот момент бабушкина рука опустилась ему на плечо.

– Все хорошо. Расслабься, теперь попробуй еще раз.

Он попробовал, дым от трубки вцепился ему в горло, а в глазах появились черные точки.

– Ты привыкнешь к этому, – успокаивала его Ребекка. – Так о чем я? Ах, да. Дарующий Дыхание. Бог чокто. Бог белого человека. ОН также награждает талантом, Билли, делать добро. Все время вдыхай дым. Так, правильно. Некоторые люди могут рисовать прекрасные картины, некоторые могут писать красивую музыку, другие имеют золотые руки, а некоторые острый ум; абсолютно в каждом человеке заложено семя таланта делать что-нибудь полезное для этого мира. И заниматься этим – шлифовать этот талант, выращивая семя в прекрасный плод – задача жизни человека.

Билли снова затянулся и ужасно закашлялся. Одеяло на его плечах увлажнилось от пота, а его сердце продолжало стучать все быстрее и быстрее.

– Даже во мне, бабуля? Есть это семя во мне?

– Да. Особенно в тебе.

Она достала платок, вытерла слезящиеся глаза и передала его через Билли Рамоне, которая промокнула пот, текший по ее лицу и шее.

Билли глядел на огонь. Его голова наполнилась запахом горелой веревки, и теперь табачный дым стал казаться ему даже сладким. Языки пламени, казалось, стали ярче и приобрели восхитительные оттенки всех цветов радуги. Он как бы со стороны услышал свой голос.

– А какого типа это семя?

Билли дрожал, глядя на языки пламени, выстреливающие зелено – оранжевые искры. Сквозь толстую завесу дыма были видны тени, покрывающие стены.

– Нет, – прошептал он. – Это зло, как…

Как говорит папа!

– Твой отец ошибается, – возразила Рамона, – и он боится. В смерти есть благородство. Но иногда…

Появляются те, кому необходима помощь для перехода в иной мир, как, например Вилл Букер. Вилл не мог успокоиться, пока лежал отдельно от своей семьи, и его дух – его душа – восстала. Называй их призраками, приведениями или духами – некоторые из них после смерти хотят зацепиться за этот мир из-за смущения, боли или страха, некоторые из них в ошеломлении бродят в поисках помощи. Но все они должны обрести покой – они должны отбросить свои эмоции и чувства, имевшиеся у них на момент смерти, если они связывают их с этим миром – до того, как перенесутся. Я не говорю, что понимаю смерть, и я не говорю, что представляю, как выглядит Рай и Ад, но смерть сама по себе не зло, Билли, это сигнал к отдыху после тяжелого трудового дня.

Билли открыл глаза и дотронулся дрожащей рукой до своего лба. «Ты в тееееемном месте», шипел в его голове. Он превратился в рев Джимми Джеда Фальконера: «ТЫ ВО ВЛАДЕНИЯХ САТАНЫ!»

– Я не хочу попасть в Ад! – неожиданно простонал он и попытался сбросить с себя одеяло. – Я не хочу, чтобы Сатана забрал меня!

Ребекка быстро обняла его за плечи.

– Ш-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш. Все хорошо. Ты в безопасности.

Она позволила ему положить голову ей на плечо и ласково качала его, пока Рамона подбрасывала листья в костер. Спустя минуту он успокоился, но продолжал дрожать. Жара усилилась, но большая часть дыма теперь поднималась к потолку и клубилась там толстыми слоями.

– Может быть, Ад изобрели сами люди, – тихо произнесла Ребекка, – чтобы пугать им. Я думаю, что если Ад существует, то он должен находиться прямо здесь, на земле…

Как и Рай. Нет, я думаю, что смерть не имеет с этим ничего общего, это следующий шаг в познании того, кто мы и что мы. Мы оставляем на земле глину, а наша душа улетает. – Она погладила лицо Билли и заглянула ему в глаза. – Но это не значит, что не существует таких вещей, как зло.

Билли замигал. Его бабушка стала темным силуэтом, окруженным бело-красным сиянием. Он почувствовал усталость и начал бороться с закрывающимися глазами.

– Я буду…

Бороться с этим, – пробормотал он. – Я ударю это…

И пну ногой…

И…

– Хотела бы я, чтобы это было так просто, – вздохнула Ребекка. – Но оно злобно и может принимать любое обличье. Оно может даже сделать себя прекрасным. Иногда ты не видишь то, чем оно оставляет рубец на твоем духе и вцепляется в тебя. Сам мир может быть злым местом и пропитать людей до мозга костей жадностью, ненавистью и завистью. Зло – это жадная свинья, которая может передвигаться и на своих собственных ногах, стараясь уничтожать любую найденную им искру добра.

Словно во сне, Билли поднял трубку и снова затянулся. Дым показался ему мягким, как лакричная палочка. Он внимательно слушал бабушку и глядел на клубы дыма под потолком.

Старушка откинула со лба потную прядь волос.

– Ты боишься? – осторожно спросила она.

– Нет, – ответил Билли. – Но я…

Хочу спать.

– Хорошо. Теперь я хочу, чтобы ты отдохнул, если сможешь. Она взяла у него из рук трубку и вытряхнула угли в костер. – Не могу, – пробормотал он. – Не сейчас.

Затем его глаза закрылись, и он уплыл в темноту, слыша тихое потрескивание костра; темнота не была страшной, а наоборот, теплой и безопасной.

Ребекка осторожно положила его на землю, подоткнув под него одеяло так, чтобы он продолжал потеть. Рамона подбросила листьев, и они обе вышли из коптильни.