Текст книги "Мистер Морг"

– Ну же. – Мэтью сложил перед собой на столе руки. Он только что повесил свою треуголку на крючок и сел, но Грейтхаус был слишком увлечен поеданием завтрака – яичница из восьми яиц, четыре маслянистые, лоснящиеся колбаски и шесть кукурузных лепешек на огромном темно-красном блюде – и не поднял головы. – Что там за дело?

Грейтхаус не торопился отвечать, с наслаждением прихлебывая самый горячий и черный чай, какой только умели заварить на кухне таверны Салли Алмонд на Нассау-стрит.

Вряд ли нашлись бы два более непохожих друг на друга трактира, чем это респектабельное заведение и гнилая дыра, которую они посетили прошлым вечером. Если раньше центром города была ратуша, то теперь, когда улицы и жилые кварталы протянулись дальше на север, можно было сказать, что центром стал ресторанчик Салли, располагавшийся в чистеньком белом каменном здании с серой шиферной крышей под сенью рослого дуба. В этой гостеприимной таверне было тепло, всегда пахло пряностями для глинтвейна, копченьями и свежеиспеченными пирогами. Пол здесь тщательно подметался, кругом стояли вазы со свежесрезанными цветами, а с первыми осенними холодами растапливался большой камин из природного камня. Завтракать, обедать и ужинать в таверну Салли Алмонд приходили и местные жители, и приезжие, дела шли бойко, и мадам Алмонд даже часто сама расхаживала среди посетителей, наигрывая на лире, и пела что-нибудь своим легким, воздушным и чрезвычайно приятным голосом.

Дождь лил всю ночь, но перед рассветом прекратился. За большим окном, выходившим на Нассау-стрит, шли люди, ехали фургоны, экипажи, брел скот, а сквозь облака пробивались серебристые лучи солнечного света. Прямо через улицу находилось желтое кирпичное здание пансиона Мэри Беловэр, в котором временно жил Грейтхаус – до тех пор, пока не найдет, по его выражению, «жилье, более приличествующее холостяку». Под этим он имел в виду, что мадам Беловэр, хоть и добрая душа, постоянно следит за тем, когда приходят и уходят ее постояльцы, и даже взяла в привычку советовать им регулярно посещать церковные службы, воздерживаться от сквернословия и употребления спиртных напитков и вести себя подобающим образом с противоположным полом. От всего этого Грейтхаус скрежетал своими большими белыми зубами. Последним из начинаний мадам Беловэр были ее попытки свести его с несколькими дамами, которых она считала добропорядочными и благовоспитанными, что в глазах Грейтхауса делало их столь же привлекательными, как миска студня из телячьих ножек. Поэтому неудивительно, что Грейтхаус стал некоторые ночи проводить за работой в доме номер семь по Стоун-стрит, но Мэтью-то знал, что его старший партнер спит там на походной койке в обществе бутылки бренди.

Конечно, это не значит, что кому-то из них двоих пришлось последние несколько недель скучать. Куда там. С тех пор как «Уховертка» обеспечила бюро «Герральд» известность, так и сыпались письма и не прекращался поток посетителей, просивших помочь в каком-нибудь деле. Мэтью выпало на долю выручать молодого человека, влюбившегося в девушку-индеанку и желавшего доказать ее отцу, вождю племени, что он достоин ее руки. А после одной дикой и невероятной ночной скачки Мэтью пришел к выводу, что не все создания на земле Божьей сотворены Господней рукой. Было еще происшествие с игрой в лото-картинки, когда у одного азартного игрока шайка головорезов обманом увела дорогую его сердцу лошадь. Грейтхаусу досталось суровое испытание в Доме на краю света, едва не стоившее ему жизни, и жуткое дело о завещании доктора Гробсона.

За тем ужином в середине лета, когда миссис Герральд предложила Мэтью место «решателя проблем» в бюро, которое ее муж Ричард основал в Лондоне, она сказала: «Уверяю тебя, Мэтью, преступный мир не только Англии, но и всей Европы поглядывает в эту сторону и чует: здесь есть чем поживиться. Похитители, фальшивомонетчики, поддельщики документов, воры всех мастей, наемные убийцы, растлители – все любители легкой и противозаконной наживы рано или поздно потянутся сюда, я даже могу тебе назвать их поименно. Но меня беспокоят не сами эти мелкие злоумышленники, а главари процветающего подполья. Те, кто всем верховодит. Очень могущественные и очень опасные люди, которые в этот самый момент сидят за столом, точно как мы, только ножи они занесли над картой Нового Света и аппетит у них зверский».

«Так и есть», – подумал Мэтью. Ему уже пришлось столкнуться с человеком, у которого в руках был самый большой нож, и порой, в тяжелые минуты, он представлял себе, как ему к шее приставляют его лезвие.

Грейтхаус поставил чашку на стол.

– Зед – га, – сказал он.

Мэтью решил, что неправильно расслышал.

– Га?

– Га, – ответил Грейтхаус. Его взгляд метнулся в сторону. – А вот и Эвелин.

К их столу приближалась Эвелин Шелтон, одна из двух официанток таверны. Ее зеленые глаза блестели, белокурые волосы были как причесанное облако. Работая еще и учительницей танцев, она умела проворно справляться с утренним наплывом посетителей. На ее запястьях щелкали и позвякивали браслеты из слоновой кости и меди.

– Мэтью! – с широкой улыбкой приветствовала она его. – Чего желаете?

«Нового комплекта ушей», – мелькнуло у него в голове: он так пока и не понял, что такое «га».

– Да не знаю. У вас сегодня есть кренделя?

– Только что испекли.

– Попробовал бы острую колбаску, – настоятельно посоветовал Грейтхаус, сам вгрызаясь в очередную. – Они сделают из него мужчину, скажи ему, Эвелин.

Она засмеялась, и словно стеклянные колокольчики зазвенели в таверне.

– Да, они правда остренькие! Но их уминают так быстро, что нам не хватает запаса! Они у нас только несколько дней в месяц бывают, так что, если хотите попробовать, поторопитесь заказать!

– Пусть мистер Грейтхаус наслаждается огненным и остреньким, – ответил сделавший свой выбор Мэтью. – Мне крендель, маленькую миску рокахомини[1]1
  Поджаренные, а затем истолченные кукурузные зерна (блюдо североамериканских индейцев). – Здесь и далее примеч. перев.


[Закрыть], бекона и сидра, спасибо. – Когда официантка удалилась, он вернулся к разговору с коллегой, сидевшим на другой стороне стола. – Что все-таки такое га?

– Племя га. Ух, дерет так дерет! – Ему пришлось промокнуть лоб салфеткой. – Но вкусно, черт возьми. Зед – из племени га. С побережья Западной Африки. Я так и предположил, когда ты еще тогда рассказал мне про шрамы у него на лице. Их наносят некоторым детям, совсем малолетним. Тем, которых отбирают, чтобы воспитать из них воинов. – Он отпил еще чаю, но от колбаски, видимо, невозможно было оторваться, и он тут же снова принялся за нее. – Потом я сам увидел эти шрамы и тогда решил посмотреть, насколько хорош Зед в драке. Мне кажется, он действовал очень профессионально, а ты что думаешь?

– Я думаю, что из-за вас он мог погибнуть, – мрачно сказал Мэтью. – И мы тоже.

– Много ты знаешь. Мало найдется в мире тех, кто бьется врукопашную так же хорошо, как воины га. К тому же они славятся своим бесстрашием. Зед, можно сказать, вчера себя сдерживал. Он мог бы всем там шеи переломать и даже не вспотеть.

– Если это так, – сказал Мэтью, – то почему он раб? Казалось бы, такой бесстрашный воин должен был бы хоть как-то попытаться сбросить с себя веревку работорговца.

– А. – Грейтхаус кивнул и прожевал еду. – Логично, поэтому я и договорился с Маккаггерсом о том, чтобы устроить Зеду испытание. Га очень редко попадают в рабство. Видишь ли, Маккаггерс не понимает, чем он владеет. Ему нужен был самый крупный невольник, которого только можно купить, чтобы носить трупы. Он не знал, что покупает боевую машину. Но я хотел выяснить, что Зед умеет, а «Петушиный хвост» показался мне для этого подходящим местом.

– А как вы объясните то, что эта… боевая машина стала рабом, почему же он не стал драться, чтобы выйти из этого неприятного положения?

Грейтхаус надкусил кукурузную лепешку и легонько постучал вилкой по блюду. Ожидая, пока Грейтхаус заговорит, Мэтью обратил внимание, что все тарелки и чашки имеют модную нынче расцветку, известную под названием «Кровь индейца», и куплены Салли Алмонд у Хайрама Стокли, который, отремонтировав свою гончарную мастерскую, начал экспериментировать с разными видами глазури. Благодаря приступу ярости быка Брута, гончарня Стокли удвоила свой доход.

– Причина, по которой он оказался в «неприятном положении», как ты это называешь, – наконец ответил Грейтхаус, – скорее всего, так и останется неизвестной. Но, наверное, даже лучшего в мире воина могут огреть сзади дубиной или поймать в сеть, а потом навалиться вшестером или всемером, или он может решить пожертвовать собой ради того, чтобы кто-то другой смог вырваться из цепей. Его соплеменники – рыбаки, они с давних пор ходят в море. Его могли схватить, когда он был в лодке и ему некуда было бежать. Языка же он мог лишиться, потому что не хотел сдаваться без боя, а потом какой-нибудь сострадательный работорговец объяснил, что дальше ему отхватят еще какую-нибудь часть тела. Могло случиться все, что угодно, но, как я сказал, мы вряд ли когда-нибудь узнаем, что именно.

– Тогда я не понимаю, почему он просто не грохнул Маккаггерса и не унес ноги.

– А зачем ему это? – Грейтхаус внимательно смотрел на Мэтью, как будто перед ним сидел слабоумный. – Куда бы он делся? Какой ему смысл? Насколько мне известно, Маккаггерс к нему добр, и Зед отвечает ему верностью… – Он замолк, сверяясь с внутренним компасом. – Насколько может быть верен раб, учитывая обстоятельства. Ну и это показывает, что Зед умен. Если бы это было не так, мне до него не было бы дела. Не стал бы я и платить Бенджамину Аулзу, чтобы он сшил ему приличный костюм.

– Что?! – Дело принимало серьезный оборот. Как, Грейтхаус даже заплатил за костюм? Чтобы его носил раб Маккаггерса? Придя в себя, Мэтью сказал: – Не могли бы вы объяснить мне – как можно вразумительнее и убедительнее, – чем именно вас так привлек Зед, что вы собрались аж нанять его на работу? Или про это мне пригрезилось?

– Нет, не пригрезилось. Вот твой завтрак.

Эвелин принесла на подносе то, что заказал Мэтью. Остальным посетителям она продемонстрировала пустой мешок, на котором красной краской значилось: «Колбаски миссис Таак», а ниже шла фирменная надпись: «Таакое удовольствие».

– Дорогие друзья, ни одной не осталось! – (В ответ на ее сообщение из-за столов разочарованно, но добродушно зашикали и засвистели.) – В следующем месяце должна прийти еще партия, мы вывесим об этом на улице объявление.

– Как их у вас расхватывают, – заметил Мэтью, когда Эвелин ставила перед ним блюдо.

– Не верят, что все раскуплено, пока собственными глазами не увидят. Если бы эта женщина не жила так далеко, в Пенсильвании, то Салли, наверное, затеяла бы с ней общее дело. Но так или иначе, – сказала она, пожимая плечами, – все дело в специях. Вам что-нибудь еще?

– Нет, достаточно, спасибо. – Когда Эвелин снова ушла и шум в зале стих, Мэтью пристально посмотрел в глаза Грейтхаусу, продолжавшему напротив него свою трапезу. – Вы ведь пошутили, что берете Зеда на работу.

– Я вовсе не шучу. И поскольку у меня есть полномочия от Кэтрин принимать решения в ее отсутствие, я намерен немедленно приступить к осуществлению этого замысла.

– К осуществлению замысла? Что это значит?

У Грейтхауса оставался недоеденным последний кусочек колбаски, который он, очевидно, оставил, чтобы посмаковать, когда расправится с кукурузными лепешками.

– Во-первых, бюро должно выкупить его у Маккаггерса.

– Выкупить?!

– Да-да, выкупить. Господи, Мэтью! Ты что, не высыпаешься? С первого раза теперь не понимаешь? – На лице Грейтхауса мелькнула озорная улыбка. – А, вон оно что! С внучкой Григсби небось гуляешь под луной?

– Да что вы!

– Ты говоришь одно, а твой румянец – другое.

– Мы с Берри друзья, – сказал Мэтью и поймал себя на том, что говорит очень напряженным и осторожным голосом. – Не более того.

Грейтхаус хмыкнул.

– По-моему, если два человека вместе спасаются бегством по винограднику, то они или никогда уже не захотят увидеть друг друга еще хоть раз, или станут больше чем друзьями. Но я рад, что ты о ней заговорил.

– Я? Я о ней не заговаривал!

Для пущей убедительности он с хрустом вонзил зубы в крендель.

– В моем плане есть место и для нее, – сказал Грейтхаус. – Я хочу купить Зеда у Маккаггерса и собираюсь ходатайствовать перед лордом Корнбери, чтобы он оформил Зеду вольную.

– Воль… – Мэтью замолчал, голова у него сегодня точно работала туговато. – И видимо, Маккаггерс охотно продаст вам раба, который так нужен ему и делает такую важную работу?

– Я еще не разговаривал об этом с Маккаггерсом. Пойми меня. – Он дожевал последний кусочек колбаски и снова потянулся за чаем. Но чая ему не хватило, и он умыкнул у Мэтью сидр и выпил половину. – Вот это дело с игрой в лото, за которое ты взялся. Пойти в разбойничий притон и прикинуться пижоном-игроком. Ну, роль пижона тебе удалась, но, Мэтью, ведь ты подвергал себя там большой опасности, и не делай вид, что это не так. Если бы я знал, что ты в такое ввяжешься, то пошел бы с тобой.

– Вам же некогда было, – ответил Мэтью, имея в виду историю с доктором Гробсоном, из-за которой Грейтхаусу пришлось отправиться на другой берег реки, в Нью-Джерси. – И если я правильно понимаю круг моих служебных прав и обязанностей, я могу сам, без вашего одобрения, браться за дело или отказаться от него.

– Совершенно верно. Потому-то тебе и нужен человек, который будет прикрывать твою спину. Я заплатил Маккаггерсу за то, чтобы он разрешил Зеду нарядиться в купленный мной костюм и явиться в «Петушиный хвост». Я уверил его, что Зеду там не грозит опасность – и это же правда, если учесть его способности.

– Но вы ведь не знали, что это окажется правдой. Ему еще только предстояло показать себя. – Мэтью вернулся к фразе, заставившей его перестать хрустеть кренделем. – Прикрывать мою спину? Вы хотите сказать, что Зед будет моим телохранителем?

– Так, не кипятись. Послушай меня. Знаешь, какие указания я просил Маккаггерса дать Зеду вчера вечером? Защищать нас с тобой и самого себя. Я был готов прийти на помощь, если бы запахло жареным.

– Да, – кивая, сказал Мэтью. – Из-за вашей попытки прийти на помощь вы чуть не остались без руки.

– Все знают, что Скелли держит за стойкой топор! Мэтью, я же не идиот!

– Я тоже, – стараясь скрыть запальчивость за спокойным тоном, ответил Мэтью. – И телохранитель мне не нужен. Вам не приходило в голову, что в обществе раба можно нажить больше неприятностей, чем когда просто сам идешь куда-нибудь – например, в разбойничий притон, как вы выразились, – и выпутываешься, полагаясь только на свою смекалку? Зед бесстрашен, и это, конечно, здорово. Качество, достойное восхищения, нет спору. Но иногда бесстрашие и опрометчивость идут рука об руку.

– Ну да, а иногда франтовство и упрямство идут рука об задницу! – сказал Грейтхаус.

Трудно было сказать, от гнева или от колбасок запылали у него щеки, но в глубине его глаз загорелся и не сразу погас злой огонек – похожее предупреждение Мэтью время от времени видел, когда они тренировались в фехтовании и Грейтхаус забывал, где он находится, на краткий опасный миг уносясь в своем воображении на поля битв и в закоулки интриг, и закаливших его, и оставивших на нем шрамы. В такие мгновения Мэтью мог считать, что ему повезло, если его не проткнули: хоть он и совершенствовался в искусстве защищать свою шкуру, ему так и суждено было оставаться не более чем фехтовальщиком-любителем. Мэтью ничего не сказал. Он покосился в сторону и отпил сидра, ожидая, когда старший воин вернется из обагренных кровью коридоров памяти.

Грейтхаус захрустел суставами пальцев. «Кулаки у него вроде и так большие», – подумал Мэтью.

– Кэтрин возлагает на тебя большие надежды, – сказал Грейтхаус уже тише, примирительным тоном. – Я полностью согласен, что никто не вправе диктовать тебе, за какие дела браться, а за какие – нет. Но, как она предупреждала, в этом ремесле тебя, конечно же, всегда может подстерегать опасность, иногда смертельная. – Он помолчал, не переставая похрустывать пальцами. Ему не сразу удалось сказать то, что он хотел. – Я не могу быть с тобой постоянно, но мне бы очень не хотелось, чтобы на твоей надгробной плите значился тысяча семьсот второй год.

– Мне не нужен… – Мэтью замолчал на полуслове.

Его как будто накрыла тьма, словно черный плащ, не замечаемый посетителями, завтракавшими у Салли Алмонд. Он хорошо знал эту тьму. Это был страх, он приходил внезапно, от него начинало сильнее стучать сердце, а по вискам неприятно стекал пот. Все дело было в белой карточке с кровавым отпечатком пальца. Карточка лежала в письменном столе в его обиталище, бывшей молочной, за домом Мармадьюка Григсби. Об этой карточке, подброшенной под его дверь каким-то подозрительным типом после приключения с Королевой Бедлама, не было известно никому, кроме самого Мэтью. Он не хотел, чтобы об этом знала Берри и уж тем более ее дед, всегда державший наизготове перо в перепачканных чернилами пальцах. Время от времени Мэтью порывался поведать свою тайну Грейтхаусу, но каждый раз все-таки решал, что лучше молчать, а на тьму старался просто не обращать внимания. Но это порой было очень непросто.

Карточка была предупреждением, что ему грозит смерть. Нет, не грозит. Она ему обещана. Такую же карточку подбросили Ричарду Герральду, полубрату Грейтхауса, и через семь лет обещание было исполнено самым чудовищным способом. Такую же карточку получил и мировой судья Натаниел Пауэрс, у которого Мэтью работал секретарем и который свел Мэтью с Кэтрин Герральд. Обещание расправы продолжало витать над Пауэрсом, летом покинувшим Нью-Йорк с семьей и отправившимся в колонию Каролину помогать брату Дарему управлять табачной плантацией лорда Кента.

Обещанная смерть должна была наступить в этом или следующем году, или годом позже, или еще через год. Кто получал такую карточку с кровавым отпечатком пальца, того обязательно настигала рука профессора…

– Ты свое рокахомини есть собираешься? – спросил Грейтхаус. – Холодное оно никуда не годится.

Мэтью покачал головой, и Грейтхаус подвинул его миску к себе.

В несколько мгновений здоровяк, четыре раза черпнув ложкой, почти полностью очистил миску от рокахомини, а тьма, накрывшая Мэтью, отступила – она всегда отступала. Сердце его снова билось ровно, капельки едкого пота испарились, он сидел спокойно, с бесстрастным выражением лица. Никто из присутствующих и не подозревал, что за сидящим рядом с ними молодым человеком гонится по пятам страшная смерть и преследование это может продолжаться годами – или закончиться сегодня же вечером на Бродвее ударом клинка в спину.

– Ты где?

Мэтью моргнул. Грейтхаус отодвинул миску.

– Ты был не здесь, – сказал он. – Я знаю этот адрес?

– Я думал про Зеда, – произнес Мэтью, стараясь говорить поубедительнее.

– Думай о чем хочешь, – быстро ответил Грейтхаус, – но я принял решение. Глупо, когда такой способный парень, как Зед, занят только тем, что таскает трупы. Говорю тебе, рабов я на своем веку перевидал, но чтобы невольником стал га – такого не было, и, если будет возможность выкупить его у Маккаггерса, можешь быть уверен, я предложу свою цену.

– А потом будете хлопотать о его освобождении?

– Совершенно верно. Как было отмечено прошлым вечером, закон запрещает рабам заходить в таверны. Какой толк будет от Зеда, если его не пустят туда, где он может нам понадобиться? – Грейтхаус полез в карман за деньгами. – И потом, я вообще против того, чтобы держать раба. Религия моя не позволяет. А раз в Нью-Йорке уже есть несколько вольноотпущенников – возьми хоть цирюльника Михея Рейно, – значит есть прецедент, и им можно воспользоваться. Доставай деньги, я зову Эвелин.

Он поднял руку, чтобы официантка принесла счет.

– Да, прецедент есть, – согласился Мэтью, – но всех их освободили еще до лорда Корнбери. Не уверен, что удастся уговорить его подписать вольную.

– Всему свое время. Доставай деньги. Ты ведь уже поел?

Мэтью красноречиво замялся, а Грейтхаус откинулся на стуле и с шумом выдохнул.

– Только не говори мне, что у тебя нет денег. Опять.

– Я промолчу. – Мэтью чуть было не пожал плечами, но спохватился, что так может навлечь на себя гнев Грейтхауса, а хорошего в этом будет мало.

– Мне не следовало бы потакать тебе, – сказал Грейтхаус, когда к столу подошла Эвелин. – Это уже третий раз за неделю. – Он натянуто улыбнулся официантке, взял счет, просмотрел его и заплатил. – Спасибо, голубушка, – сказал он ей. – Деревянных дуитов[2]2
  Мелкая голландская монета XVII–XVIII вв., медная или (реже) серебряная, составлявшая 1/160 гульдена.


[Закрыть] не бери.

Она снова засмеялась смехом, похожим на звон колокольчиков, и пошла по своим делам.

– Слишком ты тратишься на эти тряпки дурацкие, – сказал Грейтхаус, вставая со стула. – На что в этот раз у тебя ушли деньги? На эти новые сапоги?

Мэтью тоже поднялся и снял с крючка треуголку.

– Были тут кое-какие расходы.

За сапоги ему предстояло расплачиваться в четыре приема. Он уже заплатил половину за свой последний костюм, но еще должен был Бенджамину Аулзу за несколько рубашек. Но рубашки были просто отличные – белые, как мел, и голубые, как птичьи яйца, с оборками спереди и на манжетах. Опять же, по сегодняшней моде, как носят молодые люди со средствами. «Почему бы мне их не приобрести, – думал он, – если я хочу производить хорошее впечатление!»

– Это, конечно, твое дело, – сказал Грейтхаус, когда они шли к выходу из таверны. – До тех пор, пока не касается моего кармана. Ты знаешь, я все подсчитываю.

Они были уже почти у двери, когда женщина средних лет с густо завитыми седыми волосами, выбивавшимися из-под пурпурной шляпы, и восторженным остроносым личиком поднялась из-за стола, за которым сидели еще две дамы, и схватила Мэтью за рукав.

– Ах, мистер Корбетт! Можно вас на одно словечко?

– Да, мадам?

Он знал миссис Айрис Гэрроу, жену торговца рогами Стивена Гэрроу с Дьюк-стрит.

– Я хотела попросить вас, не могли бы вы подписать мне еще один экземпляр «Уховертки» – когда вам будет удобно? Это ужасно, но первым экземпляром, который у меня был, Стивен нечаянно прихлопнул таракана. Я ему за это по ушам надавала!

– С удовольствием, мадам.

– Вы уже побывали в каких-нибудь новых переделках? – захлебываясь, спросила одна из двух других дам, Анна Уитаккер, жена олдермена от Портового округа.

– Нет, – ответил Грейтхаус так громко, что на их столе затряслись чашки с чаем. Он подхватил Мэтью под локоть и вытолкал в дверь. – Доброго вам утра!

На Нассау-стрит дул прохладный ветерок, с неба лился серебристый солнечный свет. Мэтью задумался о том, что вот сегодня ты знаменитость, а завтра твоим портретом размазывают таракана. Тем больше причин одеваться со вкусом, высоко держать голову и наслаждаться славой, пока она у тебя есть.

Они не очень далеко отошли от двери заведения Салли Алмонд, когда Грейтхаус остановился и сказал ему:

– И еще. Я хочу оценить умственные способности Зеда. Например, хорошо ли он понимает по-английски. И как быстро обучаем. Ты можешь мне помочь.

– Помочь? Каким образом?

Мэтью тут же понял, что лучше было не спрашивать.

– У тебя есть знакомый учитель, – сказал Грейтхаус. Сразу Мэтью ничего не ответил, и он подсказал: – Кто работает помощницей директора школы Брауна?

Ну конечно, Берри Григсби. Мэтью посторонился, чтобы дать дорогу фургону с привязанным сзади темно-желтым быком, которого вели на рынок.

– Хочу узнать ее мнение. Приходи сам и приводи свою подругу к четырем часам в ратушу. Подниметесь на чердак к Маккаггерсу.

– О, ей это понравится!

Мэтью представил себе, что будет с Берри на этом чердаке, где Маккаггерс держит скелеты и другие страшные реликвии коронерского ремесла. Она вылетит оттуда, как ядро из пушки-двенадцатифунтовки.

– Необязательно, чтобы ей там понравилось или чтоб там нравилось тебе. Главное, чтобы вы пришли. – Грейтхаус прищурился, и его взгляд скользнул вдоль Нассау-стрит в северном направлении. – У меня тут дела, это может занять какое-то время. Смею надеяться, у тебя есть чем сегодня заняться, не подвергая свою жизнь опасности?

– Найду.

Мэтью всегда ждали подробные отчеты о прошлых делах, которые он писал. Бывших секретарей не бывает.

– Тогда увидимся в четыре, – сказал Грейтхаус и размашисто зашагал на север по улице, запруженной утренним потоком транспорта и людей.

Мэтью смотрел ему вслед. «У меня тут дела». Что-то затевается. Грейтхаус вышел на охоту. Мэтью почти видел, как он вынюхивает что-то в воздухе. Он в своей стихии – волк среди овец. Значит, взял какое-то дело? Интересно, кто к нему обратился? Если взял, то скрывает от Мэтью. Впрочем, и Мэтью кое-что от него скрывает. У него на самом деле два секрета: кровавая карта и сумма его долга.

Даже три.

Грейтхаус сказал: «Приводи свою подругу».

«О, если бы она была не просто подругой», – подумал Мэтью.

Но в его положении, в его опасной профессии, когда ему выпала кровавая карта…

Приходится довольствоваться тем, что она «просто подруга».

Проводив Грейтхауса взглядом, пока тот не скрылся из виду, Мэтью пошел по Нассау-стрит в южную сторону. Он направился к дому номер семь по Стоун-стрит, где ему предстояло провести первую половину этого дня, делая записи в своем дневнике и время от времени отрываясь, чтобы прислушаться к неясным звукам – возможно, к далекому смеху призраков.