Текст книги "Полковник Сун"

VI. Храм богини Афины

Джеймс Бонд сидел в баре афинского отеля “Гранд Бретань” и ждал дальнейшего развития событий.

Иного выхода он не только не видел, но даже не знал, в каком направлении его искать. После нескольких часов радиопереговоров, проходивших по схеме “Бонд – Билл Тэннер – начальник отдела Джи в Лондоне – начальник отдела Джи в Афинах”, составилось нечто, что, за неимением лучшего определения, можно было назвать планом операции. Пока Бонд мысленно пробегал его пункт за пунктом, в Лондоне, у себя в кабинете, Тэннер размашистым почерком записывал на оборотной стороне бланка телефонограммы следующее:

1. Предполагается, что 007 установит организацию, пытавшуюся осуществить его похищение, и, избежав дальнейшего захвата, выйдет на руководящие структуры этой организации с целью выяснения местонахождения М.

2. Этот вариант, исключающий захват, не может рассматриваться как перспективный. 007 таким путем не имеет возможности выявить агентурную сеть противника, к тому же эффективность, проявленная противником при проведении операции на вилле Куортердек, дает серьезные основания полагать, что возможность избежать захвата нереальна.

3. Следовательно, 007 должен всячески способствовать своему похищению. Для обеспечения безопасности 007 приняты следующие меры:

(а) сотрудники афинского отдела Джи держат 007 под постоянным наблюдением, контролируют действия противника и находятся в состоянии готовности к вооруженному вмешательству в любой момент;

(б) миниатюрный радиомаяк для размещения на одежде 007 получит в Афинах;

(в) спасательные средства для размещения на одежде:

(а) и (б): ответственный за исполнение – начальник отдела Джи.

(б) и (в): ответственный за исполнение – начальник секции Кью.

Бонд едва заметно улыбнулся. Отдел Джи славился на всю Секретную службу. Его начальник – добродушного вида валлиец по имени Стюарт Томас – служил долго и доблестно в качестве агента 005, пока болезнь глаз не притупила его снайперские способности. С тех пор он стоял во главе афинского подразделения, которым руководил с непревзойденным мастерством и фантазией. Но даже Томас не смог бы подыскать таких суперменов, которые потребовались бы для успешного выполнения пункта 3(а) плана Билла Тэннера, и против которых противник, безусловно, принял бы серьезные меры. Что же касается пунктов 3 (б) и 3 (в), то...

Приехав в отель и назвав свое имя портье. Бонд получил пакет, в котором действительно находился миниатюрный радиомаяк. Не теряя времени, он установил его в специально подготовленном в секции Кью миниатюрном контейнере в каблуке левого ботинка. В правом каблуке находилась маленькая отмычка; две тончайшие вольфрамовые пилки для резки металла, гибкие, как ткань, были зашиты в лацканах его грифельно-серого шерстяного пиджака. С каждым годом такие приспособления становились все более и более совершенными, однако тайники для них оставались традиционными. Люди, спланировавшие и осуществившие операцию в Куортердеке, тоже профессионалы и вряд ли их проворонят. Бонд осознавал тот упрямый факт, что, выполняя эту опасную миссию, как, впрочем, и все предыдущие, он может доверять до конца лишь тем невидимым и неосязаемым инструментам, которые находились в тайниках его собственного организма. Предстоящие события проверят их надежность по самым жестким стандартам. Все остальные инструменты могли в любую секунду отказать.

Бонд оглядел набитый до отказа, наполненный причудливыми звуками бар. Интересно, сможет ли он – просто из любопытства – определить местных агентов, приставленных к нему для наблюдения? (В целях сведения к минимуму вероятности предательства под пыткой в Секретной службе было заведено, что ни один агент не знает в лицо тех, с кем он работает, разумеется, если этого не требуют конкретные обстоятельства. ) Казалось, в баре сидели лишь самые обыкновенные бизнесмены со своими женами – афинские банкиры, судовладельцы с островов, политики из Салоник, визитеры из Стамбула, Софии, Бухареста, чей социальный статус было определить сложнее, и, само собой, туристы – на всех лежал отпечаток солидной респектабельности.

Бонд решил остановиться в отеле “Гранд Бретань” потому, что здесь всегда было многолюдно, к чему он теперь и стремился. К тому же ему импонировало чуть истрепавшееся великолепие отеля, хранившее атмосферу межвоенных десятилетий. Ему нравился высокий, просторный вестибюль с витражами, зеленоватые мраморные колонны, красивый гобелен – копия луврского оригинала, на котором изображен въезд Александра Великого в Вавилон; величественная фигура македонского царя, восседающего во главе свиты на откормленном, строптивом жеребце, своей пышностью и румянцем напоминала скорее Клеопатру. Также приятен был Бонду отделанный во французском вкусе бар с рублеными фронтонами, терракотовыми фризами и тяжелыми шелковыми портьерами, и еще – отнюдь не французская – вежливость невозмутимых официантов.

Было десять часов – время, когда обитатели фешенебельных кварталов Афин начинают подумывать о том, куда бы им отправиться ужинать. Бонд был голоден. Приземлившись днем в раскаленном, забитом людьми аэропорту близ горы Гимет, он почувствовал себя таким усталым, что не мог даже есть. Оставив чемоданы в отеле, он спустился в ближайшее кафе, расположенное тут же на тротуаре. Графинчик дешевого вина под палящими лучами солнца явился идеальной прелюдией к семи часам обволакивающего сна в удобной постели номера 706, который он снимал всегда, когда бывал в Греции. Комната была не из тихих, но из ее окон открывался прекрасный вид на Акрополь и сверкающее вдалеке море.

Бонд был уверен, что к данному моменту противник уже знал о его прибытии, разработал окончательный план и занял исходные позиции. Пора идти. Бонд подозвал жестом официанта. Одновременно с ним тот же жест повторил и сидевший невдалеке мужчина. Он ничем не отличался от других посетителей бара, таких же благонравных обывателей. С ним был его приятель и две женщины, симпатичные, но не бросавшиеся в глаза. Они мирно беседовали. Люди Томаса. Совсем не похожи на тех молчаливых, суровых парней, которых он ожидал увидеть. Интересно было бы узнать...

Официант подал счет. Бонд уже доставал деньги, как вдруг его внимание привлекла возня, завязавшаяся за соседним столиком. Толстый, смуглый мужчина с пышными усами и внешностью турка схватил обнаженную руку сидевшей рядом с ним девушки и, притянув девушку к себе, с угрожающим видом что-то громко шептал ей. Девушка была молода и необычайно красива. Ее отличали тонкие черты лица, полная грудь и пепельные светлые волосы, придававшие местным женщинам особую привлекательность. Теперь она пыталась отстраниться от тяжелой головы турка, ее красивый рот был искривлен, она тщетно старалась освободить руку. В широко раскрытых темных глазах застыло выражение страха и отвращения. В этот момент она заметила Бонда, который сидел в нескольких ярдах от нее и был единственным свободным мужчиной поблизости.

– Пожалуйста, – обратилась она по-английски не громко, но настойчиво. – Сделайте что-нибудь.

Бонд быстро оценил ситуацию. Он вполне мог бы расплатиться и уйти. Если турок не прекратит свои домогательства, официанты знают, как с ним поступить. С другой стороны, подсказывал Бонду профессиональный инстинкт, ситуация складывалась неординарная, резко контрастировавшая с атмосферой спокойного благополучия, которая царила в баре. И кроме того, девушка без всякого преувеличения была красива... Терять нечего. Он уже принял решение.

– Подождите минутку, – бросил он официанту и, подойдя к столику, сел рядом с турком на зеленый плюшевый диван. – В чем дело?

– Он пристает ко мне, – в голосе девушки слышалась мольба, смешанная с отвращением. – Он говорит мне ужасные непристойности. Прошу вас, избавьте меня от него.

Греческий язык Бонда был по словарному запасу не богат, но зато очень продуманно подобран для всевозможных жизненных ситуаций. Наклонясь к самому уху турка, который смотрел на него с нескрываемым презрением, Бонд прохрипел:

– Fiye apo tho, malaka.[1]1
  Вали отсюда, дерьмо (греч.).


[Закрыть]

Это было обычное в Греции ругательство, нисколько не скабрезнее того, что турок говорил девушке. И подействовало оно лишь благодаря той решительности, с которой Бонд его произнес, внезапно крепко сжав руку турка. Некоторое время они молча глядели друг на друга. Бонд все усиливал сжатие, отмечая про себя, что рука турка была гораздо крепче, чем можно было предположить судя по его дебелой фигуре. Наконец турок быстро и тихо отпустил девушку и, дождавшись, пока Бонд отпустит его руку, встал, оправил пиджак и молча покинул бар. Его уход не остался незамеченным двумя парами, на которые Бонд обратил внимание еще раньше.

– Благодарю вас, – девушка прекрасно говорила на американском английском. – Мне очень жаль, что все так вышло. Но я не видела другого способа избавиться от него, не привлекая общего внимания. Вы обошлись с ним профессионально. – Она внезапно рассмеялась. Этот искренний, веселый смех наводил на подозрение, что ее страх прошел как-то чересчур скоро. – У вас, наверное, большой опыт.

– Выпьете со мной? – спросил Бонд, подзывая официанта. – Вы угадали, я только тем и занимаюсь, что спасаю девушек от разных не воздержанных на язык турок.

– Спасибо. Только Димас не турок, он ведет себя, как турок. И он мерзкий. Мои родители уговаривают меня выйти за него замуж – у него здесь прибыльный ковровый бизнес. Но теперь мама поговорит с отцом, и они не станут больше меня уговаривать. А у вас есть жена?

Бонд улыбнулся.

– Нет. И, наверное, никогда не будет. Что вам заказать?

– Узо со льдом, – сказала девушка, обращаясь у официанту. – Но только не это пойло “Сан Риваль”, которым вы всех пичкаете. Есть у вас “Бутариа”?

– Конечно, мадам. Что для вас, сэр?

– То же самое. И побольше льда.

– Вы знаете, что такое узо! – в глазах девушки заблестела заинтересованность. – Вы хорошо знаете Грецию?

– Грецию я знаю мало, но зато что знаю – люблю. Узо я знаю куда лучше, – греческий вариант французского перно с более резким запахом, но с тем же эффектом. Не могу сказать, что это мой любимый напиток.

– Клевета. И очень грубая-Французы похитили этот напиток у нас, добавили аромат аниса и перекрасили в зеленый цвет. Ужасно! Меня зовут Ариадна Александру.

– А меня – Бонд, Джеймс Бонд. Откуда вы узнали, что я говорю по-английски?

Девушка опять расхохоталась.

– По-английски говорят сейчас многие. Но вы ко всему прочему еще и похожи на англичанина. Вас не спутаешь даже с американцем.

– Строго говоря, я вовсе не англичанин. Наполовину шотландец, наполовину швейцарец.

– Значит, англичане сделали вас похожим на себя. А что вы делаете в Афинах? По делам или развлекаться?

– Вообще-то по делам, но надеюсь, что удастся и развлечься.

На какое-то время их взгляды встретились. Выдержав спокойно проницательный взгляд Бонда, Ариадна Александру отвернулась и принялась внимательно рассматривать, как стоявшие перед ними стаканчики с дымчатым напитком – таявшие кубики льда испускали белые перистые спирали – постепенно наполнялись водой. Бонд любовался ее прекрасным профилем, по-настоящему греческим и при этом совсем не похожим на тот утрированный, носатый, “классический” греческий профиль, знакомый всем по античным изображениям. Ее лицо казалось словно высеченным из мрамора и расцвеченным мягчайшими мазками золотистой, белой, оливковой и розовой краски. Старинные серьги из чеканного золота в виде маленьких толстых обручей лишь усиливали эффект.

Несомненно, именно эта шикарная внешность и очевидная острота ума девушки заставили противника – а в его незримом присутствии за событиями последних пяти минут Бонд был абсолютно убежден – остановить свой выбор на ней. Ни кажущаяся уверенность Ариадны, ни ее импульсивность не могли скрыть легко читавшегося рисунка схемы, по которой прошло их знакомство. Бонд догадывался, что предоставленная самой себе, Ариадна разыграла бы весь спектакль с куда большей фантазией. Такую сцену с неизменным любвеобильным турком мог выдумать лишь какой-нибудь заваленный работой начальник средней руки. Это ободряло – противник стал ленивее. Но Бонд отмел эту мысль в сторону: противник едва ли мог позволить себе подобное.

Подняв свой стаканчик, Ариадна смотрела на Бонда. На ее лице застыла полу-улыбка – эта полу-улыбка с опущенными вниз уголками рта, способная любое другое лицо лить обезобразить, у Ариадны наоборот подчеркивала бесконечно нежную, и вместе с тем решительную, линию губ.

– Я знаю, что вы ожидаете от меня сейчас услышать. – Уголки рта загнулись вверх. – Когда мы, греки, пьем за чье-либо здоровье, то говорим “ces iyian” – “ваше здоровье”, или для краткости просто “yassou”. Но в наши дни чаще можно услышать “чин-чин”. – Ее улыбка увяла. – В Греции мало осталось греческого. И с каждым годом становится все меньше и меньше. Я заказываю узо просто из любви к старине и из сентиментальности. Новые люди предпочитают пить “водка-тин” и скотч с содовой. Вы ужинаете один, мистер Бонд? Давайте пойдем куда-нибудь вместе.

Бонд невольно улыбнулся. Ему даже начинала нравиться тактика девушки – сначала уходить в сторону от существа дела, а потом неожиданно возвращаться к нему прямым вопросом. Но другая часть сознания Бонда не могла не упрекнуть его. С какой стати он, прежде чем идти на прямой контакт с противником, не подумал о такой простой и очевидной мере безопасности, как захватить пистолет? Он уже ясно представлял себе, словно все это уже произошло – пустынная улица, куда его завезет девушка, берущие его в кольцо люди, машина, долгая дорога до болгарской границы и за нее, а потом... Довольно скверно на полный желудок, подумал он, мысленно усмехнувшись. Но был ли иной выход?

Бонд сделал небольшой глоток обманчиво мягкого на вкус напитка. Его аромат всегда напоминал Бонду микстуру от кашля, которой его лечили в детстве. Наконец он ответил:

– Прекрасно. С удовольствием. Но почему бы нам не поужинать в отеле? Я сегодня уже вдоволь находился и...

– Но ведь никто не ужинает в “Гранд Бретани”, если есть возможность куда-то пойти! Здесь не интересно. Я поведу вас туда, где готовят настоящие греческие блюда. Хотите?

– Хочу. – Вероятно, следует чуть-чуть припугнуть противника. – Только я никогда не любил ложиться спать натощак.

В ее светло-карих глазах мелькнула тревожная искорка и тут же погасла.

– Я вас не понимаю. Все хорошие рестораны открыты допоздна. У нас самые старые в Европе традиции гостеприимства.

И это не просто фраза из туристического проспекта. Сами увидите.

– Черт возьми! – подумал Бонд, разозлившись на себя; сейчас он был обязан соглашаться на все. Время перехватывать инициативу еще не приспело. Он решил плыть по течению.

– Простите меня, – уступил он. – Я слишком привык к Англии, где часто приходится выбирать между ранним и вполне сносным ужином и поздним и плохим, или вообще никаким. Я весь в вашей власти, – добавил он, впрочем, почтя не погрешив против истины.

Спустя три минуты они стояли на ступенях отеля, их обступали высокие дорические колонны. Площадь Конституции была залита ярким светом: на противоположной стороне площади за рядами деревьев – конторы авиакомпании Би-И-Эй, “Олимпик Эрлайнз” и Ти-Дабл-Ю-Эт, справа – “Америкэн Экспресс”, слева – мягко подсвеченный монумент Неизвестному солдату. Бонд вспомнил слова Ариадны о том, что Греция постепенно теряет свой неповторимый колорит. Через каких-нибудь тридцать лет, а то и раньше, размышлял он, здесь воцарится одна культура; от Лос-Анджелеса до Иерусалима, а к тому времени, может, и до Калькутты, на три четверти света, раскинется единый, прерванный лишь Атлантическим океаном, комплекс суперразвязок, киосков с хот-догами и неоновых реклам. Там, где жили когда-то американцы, британцы, французы, итальянцы или греки, будут жить граждане Запада, в равной степени благополучные, в равной степени мучимые комплексом вины и различными неврозами, в равной степени подверженные алкоголизму и тяге к самоубийству; одинаковые во всем. Но так ли уж все безнадежно? – спрашивал себя Бонд. Даже в самом худшем варианте это не шло ни в какое сравнение с тем, что мог предложить Восток, где рабство процветало не само по себе, а сознательно и безраздельно насаждалось государством. По-прежнему оставались две стороны – сомнительное и далеко не очевидное добро и безусловное и совершенное в своей законченности зло.

Облаченный в серую униформу швейцар дунул в свисток, и к тротуару подкатило ничем с виду не примечательное такси. Бонд взял Ариадну под руку, рука была напряжена, кожа отдавала приятной прохладой. Ариадна что-то быстро сказала шоферу – пожилому, с брюшком греку, в облике которого также не было ничего подозрительного – и они тронулись.

Ариадна изучала профиль Бонда. Как всегда инструкции ее начальников сводились лишь к самому необходимому. На этот раз ей только велели заставить англичанина пойти с ней в указанный район, где операцию продолжат другие люди. Официально дальнейшая судьба Бонда ее не касалась. Однако сейчас этот вопрос все больше и больше беспокоил ее как женщину, женщину, которая умела с первого взгляда распознать мужчину, знающего толк в любви. Бонд был таким мужчиной. В том, что и он находил ее желанной, Ариадна не сомневалась. Но будучи всецело преданной своему делу, она даже не допускала и мысли о том, чтобы ослушаться приказа, то есть позволить Бонду привести ее к себе в номер и сделать с ней все, что ему захочется. Она могла только страстно мечтать о том, чтобы это было возможно. Его рот создан для того, чтобы осыпать ее неистовыми поцелуями, а не искажаться предсмертной агонией; его руки существовали для того, чтобы ласкать ее тело, а не быть растоптанными сапогом истязателя. Эти картины так живо стояли перед ее глазами, что, пока они медленно приближались к подножью Акрополя, она едва могла вымолвить хоть слово.

Сидевший рядом с ней Бонд ошибочно считал, что это ее молчание было вызвано напряжением. Он уже начал строить догадки, как станут развиваться события. На каждом перекрестке он ждал, что шофер неожиданно прибавит газ и свернет в какой-нибудь темный переулок, где их уже ждут. Он машинально прикидывал, какие контрмеры ему удастся предпринять, как вдруг с тошнотой вспомнил, что ничего этого не нужно, и что сегодняшнее похищение было не опасностью, которую следует избежать, а целью, к которой необходимо стремиться. Вдруг улица стала шире, тени отступили, и такси, замедляя ход, поползло к вершине холма, где мерцали огни ресторана под открытым небом. Водитель затормозил, выключил двигатель и стал спокойно ждать, пока с ним расплатятся.

Отдавая деньги шоферу Бонд хладнокровно рассудил, что будет вести себя так, как будто это была обыкновенная встреча английского визитера с очаровательной гречанкой, которой не терпится развлечь гостя. Когда они подходили к узкой лесенке, ведущей к ресторану, их плечи на мгновение соприкоснулись. Бонд обнял Ариадну за талию и прошептал:

– Будем наслаждаться нашим ужином. Никто не в силах нам в этом помешать.

Изогнув спину не то в волнении, не то в любовной истоме, она обернулась к нему, ее упругая грудь коснулась его руки. Было достаточно светло, и он разглядел, как в ее глазах и на губах промелькнула выражение открытого вызова. Ее рука со странной доверительностью пожала его руку.

– Никто и не помешает, – ответила она. – Никто не испортит нам ужин... Джеймс. Можно, я буду так тебя называть? А ты называй меня Ариадной, если выговоришь.

– Ариадна. Ничего сложного. Всего четыре прелестных слога.

– Настоящей Ариадне было уготовано стать женой афинского царя Тезея. Она помогла ему убить Минотавра – монстра с головой быка, обитавшего в лабиринте. Но потом Тезей уплыл, оставив ее на острове Наксос, чтобы...

– Чтобы?

– Я забыла, что было дальше. Кажется, потом он победил Калидонского вепря. Во всяком случае, Ариадне не долго пришлось быть одной. Случилось так, что поблизости пролетал бог виноделия Дионис, он-то и похитил ее. По странному стечению обстоятельств, этот ресторанчик назван в его честь. О чем ты задумался? Красиво, правда?

С вершины лестницы открывалась панорама Акрополя – громадную скалу украшали храмы эпохи золотого века Афин, ее основание освещали огни театра Герода Аттика. Панораму венчала залитая лунным светом громада Парфенона – святилища богини Афины, которое, Бонд знал, считается самым красивым сооружением в мире. Теперь он убедился, что храм действительно был прекрасен, однако ему не давал покоя тот крошечный эпизод, произошедший минуту назад Ариадна Александру прервала свой рассказ так, как человек едва не выдавший по оплошности важный секрет. Но что важного или секретного может быть в подвиге мифологического героя?

Не найдя ответа, Бонд забыл об эпизоде. Он ощущал прилив нежности, видя, как страстно хочется Ариадне, чтобы этот великолепный вид произвел на него впечатление.

– Никогда в жизни я не видел ничего подобного, – однако его слова прозвучали как-то натянуто.

– Я рада, что тебе нравится, потому что это самая главная наша достопримечательность. – Она вошла в ресторан. – Кухня здесь довольно-таки дорогая и претенциозная, хотя если знать, что заказывать, можно вполне сносно поесть. Предоставь это мне.

– Охотно.

С их столика, окруженного кактусовыми клумбами, помимо замечательного вида Акрополя, открывался также отличный обзор входа в ресторан, куда минуту спустя, по-прежнему оживленно беседуя, вошли те две пары, которые Бонд определил как людей Томаса. Он сделал вид, что не узнал их, но не просто из элементарной предосторожности, а еще и потому, что их появление неприятно напоминало ему о суровой реальности. Его воображение рисовало куда более привлекательные картины. Он представлял, что им с Ариадной суждено было стать этой ночью любовниками. Он видел, как срывает с этих грациозных плеч белое пикейное платье с низким вырезом, вдыхая аромат ее теплой обнаженной кожи. Их взгляды встретились, и они не отводили глаз целое мгновение. Бонд не сомневался, что Ариадна знала его мысли – знала и разделяла их. Но она, видимо, тоже осознавала, что эта мечта должна остаться лишь мечтой.

Они начали ужин нежными молодыми лангустами, приправленными свежим майонезом, которые просто таяли по рту. Бонд упивался ароматом экзотической пищи, чистым и теплым восточно-средиземноморским воздухом, спокойной торжественностью атмосферы, могучим постоянством античных строений. Кроме того, напротив него сидела красивая девушка, которая ела не спеша и С видимым удовольствием.

Ариадна вскинула голову и улыбнулась.

– Тебе правда нравится наша кухня?

– Конечно. Все приготовлено из настоящих продуктов и имеет вкус. Чего же еще желать?

– Многие твои соотечественники предпочитают другую пищу. Бифштекс, яйца с беконом, картофель по-французски.

– Англичане называют это чипсами.

– Только не здесь. Здесь это давно называют картофель по-французски. Но ты ведь не очень похож на англичанина. Даже совсем не похож. Я слышала, что то же самое говорили о вашем лорде Байроне.

– Уверен, что ты хотела сделать мне комплимент, – сказал Бонд, едва сдерживая улыбку, – но мне вовсе не льстит сравнение с Байроном. Как поэт он напыщен и претенциозен, к тому же, растолстев еще в молодости, он вынужден был сидеть на чудовищной диете, а его вкус на женщин – просто ниже всякой критики. Ну а борец за свободу в нем так никогда и не родился.

Губы Ариадны вытянулись в жесткую, прямую линию. Теперь ее голос был ровен и рассудителен, каждое слово взвешено и твердо, видимо (догадался Бонд) в центре политической индоктринации, где ее натаскивали, считалось, что идеологические дискуссии следует вести именно таким образом. Но ее удивительная женственность неизменно брала верх над формулами талмудистов от Маркса и Ленина, превращая суровую искренность чопорной классной дамы в юную и трогательную женственность. Бонд порой ловил себя на мысли, что он жалеет, что игра остается только игрой.

– Тебе не подобает отзываться столь легкомысленно об одном из твоих величайших соотечественников, – сурово отчитала она Бонда. – Лорд Байрон был основателем романтического направления в вашей литературе. И его изгнание из Англии стало победой буржуазной морали. То, что он умер раньше, чем смог повести войска против угнетателей, было трагедией его жизни.

(Урок № 1, с иронией подумал Бонд. Рождение греческой нации. Война за Независимость. Поражение турок).

– Но его поддержка дела греков деньгами и влиянием... – Ариадна запнулась, словно потеряв на миг пить рассуждений, и продолжала уже в куда более свойственном для нее горячем тоне. – Ни один грек никогда этого не забудет, вот и все. Справедливо или нет, но он наш национальный герой, и ты обязан им гордиться.

– Попробую. Наверное, меня чересчур им пичкали в школе. Чайльд Гарольд казался мне не особенно симпатичным парнем.

Помолчав немного, Ариадна тихо сказала:

– Дело, конечно, не только в нем. Англичане много нам помогали. Давно, не сейчас. Но мы этого не забыли. Несмотря на Кипр, несмотря на... многое, мы по-прежнему...

Бонд не удержался.

– Несмотря на то, что мы помогли вашему правительству подавить после войны коммунистов.

– Если хочешь, так. – В ее светло-карих глазах появилось выражение искренности и тревоги. – Это было ужасно, вся эта война. Для всех. История может быть очень жестокой. Если бы только можно было исправить прошлое.

В сознании Бонда, впервые за все это время, промелькнула искра надежды. Каким бы безжалостным противник ни оказался в целом, тот конкретный противник, который сидел сейчас перед ним, был вовсе не так страшен. Он нашел человека, которого, при удачном стечения обстоятельств, видимо, удастся превратить в союзника.

Эта мысль не покидала Бонда, пока они непринужденно и с одинаковой неприязнью разговаривали о греческих богачах и о выходках пароходных королей. Компетентность, звучавшая в словах Ариадны, утвердила Бонда в мнении, что она, вероятно, пришла к коммунизму не по местным или семейным традициям, а через протест против прививавшегося ей с детства культа денег; не как готовый разрушить все и вся воинственный голодранец, а как разочаровавшийся отпрыск буржуазного семейства. Еще один плюс в его пользу! Бонд чувствовал себя на верху блаженства: ему очень нравились приготовленные на углях бараньи котлеты с горьким местным шпинатом, он наслаждался тонким букетом рецины. Этот сорт белого вина, настоянный на изюме и, по мнению некоторых ценителей, отдававший мускатом и имевший едва отличимый привкус металла, всегда казался Бонду воплощением греческого духа в напитке – в нем был и луч солнца, и аромат наполненных зноем кипарисовых рощ, и соль Эгейского моря.

Однако события не замедлили вернуть Бонда к реальности. Когда они пили терпкий, с привкусом дыма кофе по-турецки, Ариадна быстро сказала:

– Джеймс. Я хочу тебя о чем-то попросить. Сейчас половина двенадцатого, сегодня полнолуние, и Акрополь открыт допоздна. Если мы сейчас уйдем, то успеем его осмотреть. Ты должен увидеть его ночью. Это неописуемое зрелище. И мне самой хочется побывать там еще раз. Вместе с тобой. Ты поведешь меня? А после... мы будем делать все, что ты пожелаешь.

Боже! От банальности сюжета Бонд едва не поперхнулся. Выбор места для его похищения тошнотворно попахивал дешевой мелодрамой. Но, подавив в себе отвращение, Бонд со всей любезностью, на которую был только сейчас способен, ответил:

– Конечно. Похоже, у меня нет иного выхода.