Текст книги "Следы и тропы. Путешествие по дорогам жизни"
Автор книги: Роберт Мур
Жанр: Книги о Путешествиях, Приключения
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Рассмотрим огненного муравья: обнаружив новый источник пищи, взволнованный разведчик спешит поскорее вернуться домой и по пути прижимает жало к земле, выпуская из него феромоны, словно чернила из авторучки. Чем больше пищи он находит, тем больше феромонов оставляет[4]4
Гусеницы так и не освоили этот, казалось бы простой, но гениальный прием, что лишний раз доказывает их непроходимую глупость.
[Закрыть]. Другие муравьи бегут по его следу за пищей и неизбежно оставляют множество новых следов. Таким образом, если запасы пищи достаточно велики, то к ней быстро протаптывается пусть и невидимая, но самая настоящая (с точки зрения химии) тропа, которая как магнит притягивает еще больше муравьев. Пока пищи остается достаточно много, тропинка неизменно привлекает муравьев, но как только еда заканчивается, запахи начинают выветриваться, потому что муравьи перестают ходить по этой тропе и отправляются на поиски новых, более свежих следов. Этот процесс наглядно показывает, каким образом стигмерия позволяет очень простым существам элегантно решать сложные проблемы.
Этот механизм работает по принципу петли обратной связи: причина рождает следствие (муравей находит пищу и, возвращаясь в гнездо, оставляет особые следы), затем следствие само становится причиной (следы начинают привлекать других муравьев), которая дает кумулятивный эффект (они оставляют еще больше следов, которые привлекают еще больше муравьев), и так до бесконечности. Существует два вида петель обратной связи: желательная, которую называют благим кругом, возникает, когда, например, муравьи начинают оставлять все больше феромонов на тропинке, ведущей к пище, и нежелательная, называемая порочным кругом, которая появляется, когда вы подносите микрофон к какому-нибудь электронному усилителю, в результате чего второстепенные звуки многократно усиливаются и превращаются в отвратительный резкий визг, знакомый любому музыканту. (Последний феномен ученые в прошлом поэтично называли «поющей кондицией», а сейчас – резонансом).
Наблюдая за ползающими по кругу гусеницами, и Бонне, и Фабр стали свидетелями того, как один и тот же механизм может породить как благой, так и порочный круг. Зоопсихолог Теодор Шнейрла стал свидетелем этой прискорбной трансформации в 1936 году, работая в своей лаборатории, расположенной на одном из островов Панамского канала. Однажды утром к нему в кабинет ворвалась крайне взволнованная местная кухарка Роза и срочно позвала его на улицу. Там на бетонном тротуаре напротив библиотеки он увидел несколько сотен армейских муравьев, марширующих по кругу диаметром около 10 сантиметров.
Армейские муравьи лишены зрения и поэтому привыкли полагаться в основном на обоняние. Большую часть времени они проводят в походах, передвигаясь плотными колоннами и пожирая все на своем пути. За эту особенность они получили прозвище «гунны и татары в мире насекомых». Увидев эту картину, Шнейрла понял, что у муравьев что-то пошло не так. Вместо знакомой стройной колонны он увидел полчища муравьев, со стороны похожих на виниловую пластинку с концентрическими черными кругами, бешено вращающимися вокруг пустого отверстия в центре. Круг постепенно расширялся. В полдень по мостовой застучал дождь, разбивший муравьев на две группы, которые продолжали кружиться до наступления темноты. Утром Шнейрла вышел на улицу и увидел, что почти все муравьи погибли; живые же продолжали кружиться в смертельном хороводе. Впрочем, через несколько часов погибли и они. Затем появились муравьи-мусорщики, принадлежащие к другому виду, и быстро растащили мертвые тельца.
Шнейрла счел важным отметить, что круг образовался скорее всего потому, что муравьи оказались на идеально ровном тротуаре; в джунглях формированию круга помешали бы многочисленные препятствия и неровности на земле.
Впрочем, закольцованные тропинки могут появляться в самых разных условиях. Например, энтомолог Уильям Мортон Уилер однажды наблюдал за группой муравьев, которые в течение 46 часов ходили вокруг стеклянной банки («Никогда прежде я не видел настолько впечатляющей демонстрации предельных возможностей инстинкта», – написал он).
В 1921 году знаменитый исследователь и натуралист Уильям Биб случайно набрел в джунглях Гайаны на колонию армейских муравьев, марширующих по гигантскому кругу. Биб следовал за колонной более четверти мили, преодолев по пути множество препятствий только для того, чтобы в итоге вернуться к исходной точке. Крайне удивленный, он продолжил ходить за муравьями. Колонна «усталых, отчаявшихся, озадаченных и отупевших до идиотизма» муравьев кружила без остановки как минимум один день. К тому времени, когда несколько горемык все-таки оторвались от процессии и скрылись в джунглях, большинство муравьев успело погибнуть от голода, обезвоживания и истощения.
«Это своеобразное бедствие вполне можно признать трагедией в том смысле, который вкладывался в это слово в классической древнегреческой драме, – писал Шнейрла. – Оно обусловлено самой природой муравьев, что наилучшим образом характеризует их в целом более чем успешное поведение».
Биб выразился лаконичнее. «Хозяева джунглей, – написал он, – стали жертвой своей ментальности».
Образ двигающихся по кругу муравьев и гусениц вызывает у нас тревогу по одной простой причине. Заблудившийся человек первым делом инстинктивно ищет спасительную тропинку и потом уже не сходит с нее. Более того, специалисты по выживанию в дикой природе обычно рекомендуют придерживаться следующей тактики: «Не сходите с тропы, если вам удалось ее найти», написано в разделе «Если вы заблудились» руководства по бэкпэкингу, изданного Лесной службой США. Тропинка, как однажды написал Эрнест Ингерсолл, «дарит встревоженному сердцу надежду, что вы хоть куда-то попадете, а не будете блуждать по кругу». Выходит, что замкнутая тропа – это чья-то злая шутка, логическая ошибка, наваждение, даже разновидность черной магии.
Несколько лет назад мы с партнером переехали из маленькой нью-йоркской квартиры в небольшой домик в Британской Колумбии. За окном рос высокий кедровый лес, а за ним текли холодные зеленые воды залива Джорджии. Этот домик обычно вызывал удивление у всех, кто видел его впервые. Наш ближайший сосед, гитарист Джонни, построил его, находясь под сильным влиянием модернизма; он был похож на два железнодорожных вагона, поставленных друг на друга. Пол на первом этаже был сделан из полированного бетона, а остекление было едва ли не сплошным. С одной стороны, там была никудышная звукоизоляция, постоянно отключалось электричество, повсюду бродили олени, а ближайший супермаркет находился в двадцати пяти минутах езды от дома. С другой стороны, там царили тишина и покой, был чистый свежий воздух и множество тропинок.
В конце нашей грунтовой дороги – там, где она плавно переходит в автостраду, начинается маленькая тропинка, ведущая в глубь леса. Джонни сообщил, что по ней можно дойти до заросшей травой каменистой возвышенности на берегу залива, которую местные называют Зеленым пригорком. Говорят, это очень милое место, с которого удобно наблюдать за закатом солнца над островом Ванкувер. Однако Джонни настойчиво посоветовал нам не гулять по лесу допоздна, чтобы не заблудиться в темноте. «Даже я могу там заплутать, – сказал он, – а я живу здесь двадцать лет». Другой сосед, Кори, рассказал нам, что однажды он заблудился, гуляя в лесу с маленькой дочкой. Когда солнце начало садиться, он ощутил первый признак паники – это был предвестник, как говорят психологи, «лесного шока». Он сумел взять себя в руки и найти дорогу домой, но, когда однажды вечером мы сидели у костра и слушали его рассказ, я увидел в глазах Кори неподдельный ужас.
Однако мы не боялись потеряться. В конце концов это был обычный провинциальный парк, площадью не более пятисот акров. Даже если бы мы заблудились, то пройдя три мили по прямой в любом направлении, мы бы вышли либо к заливу, либо к дороге. Около трех часов дня мы вышли из дома, и пройдя до конца нашей улицы, свернули в темную чащу.
На другом краю леса солнечный свет растворялся в тихой глади воды. Мы оглядывались по сторонам, рассматривая вечнозеленое с оттенками синего царство тлена и разложения. Благодаря затяжным дождям, теплому лету и плодородной почве деревья на побережье Британской Колумбии растут очень хорошо, но со временем нижние ветки самых высоких деревьев начинают отпадать, словно ступени космической ракеты. Потеряв все ветки, дерево в конце концов засыхает, тихо валится на землю и превращается в труху. Все вокруг было покрыто мхом и лишайником, но если вы по неосторожности поскользнётесь на мокрых корнях и упадете, то мягкая земля под ногами услужливо распахнет вам свои объятия.
Наша тропинка была не особо приметна, поскольку администрация парка ее не прокладывала и не благоустраивала, хотя местные жители, судя по всему, ее все-таки расчищали. Единственными ориентирами были редкие ленточки, повязанные на ветках деревьев в тех местах, где тропинка проходила по самой кромке болот. Тропинок в лесу было много, они постоянно то пересекались, то разбегались в разные стороны, поэтому Джонни рассказал нам, как найти Зеленый пригорок: для этого надо было повернуть на первом Т-образном перекрестке направо, а затем все время держаться левее. На первый взгляд – ничего сложного.
Когда мы добрались до первой развилки, Реми, мой партнер, поднял опавшую ветку и приставил ее к дереву на тот случай, если мы все-таки заблудимся. Мы повернули направо и, непринужденно болтая, какое-то время шли по дугообразной тропе, пока не увидели знакомую ветку. Выходит, что сами того не ведая, мы сделали полный кругу и оказались в исходной точке маршрута. Сбитые с толку, мы развернулись и направились в противоположную сторону, но через несколько минут снова вышли на развилку.
В повести «Налегке» Марк Твен вспоминал, как однажды он с компаньонами отправился в Карсон-Сити и по дороге попал в снежную бурю. Мужчина по имени Оллендорф заявил, что его чутье точнее любого компаса и пообещал вывести всю группу к городу несмотря на непогоду. Проскакав на лошадях около получаса, мужчины увидели на снегу следы копыт. «Парни, я же говорил, что на меня можно положиться как на компас, – прокричал Оллендорф. – Вот свежие следы, и по ним мы без проблем найдем дорогу».
Они перешли на рысь и вскоре поняли, что быстро догоняют неизвестную компанию, поскольку следы становились все более отчетливыми.
Мы прибавили ходу и примерно через час нам показалось, что следы стали более глубокими и свежими, однако нас смущало, что количество скакавших впереди всадников постоянно увеличивалось. Мы никак не могли понять, что делает такая большая компания в этой глуши, да еще в такую погоду. Кто-то предположил, что это солдаты из ближайшего форта. Все охотно согласились с этим мнением, и мы поскакали еще быстрее, чтобы поскорее их нагнать. Однако следов становилось все больше и больше. Взвод каким-то чудесным образом превратился в целый полк. Балу сказал, что, по его мнению, всадников уже было не меньше пятисот. Внезапно он остановил лошадь и сказал:
– Парни, это наши следы. Мы уже два часа кружим по этой снежной пустыне!
Давно известно, что не имея ориентиров, заблудившийся человек неизбежно начинает ходить по кругу. В 1928 году биолог Аса Шеффер экспериментально доказал, что с завязанными глазами люди ходят, бегают, плавают, гребут веслами и ездят на машине по спирали. Этот феномен он объяснял существованием в мозгу особого «спирального механизма». Штурман Гарольд Гатти объяснял хождение по кругу простой асимметрией человеческого тела; одна нога, как правило, длиннее или сильнее, чем другая («Принимая во внимание нашу анатомию, – писал он, – мы все немного разбалансированы»). В 1896 году норвежский биолог Ф. О. Гульдберг утверждал, что движение по кругу является одним из «основных законов» биологии. В подтверждение своих слов он напомнил, что птицы по кругу летают возле маяков, зайцы и лисы – спасаются от охотников, стайки рыб – носятся в свете фонарей водолазов, а заблудившийся человек – бродит в тумане.
Гульдберг не считал движение по кругу ошибкой природы. Напротив, закон кругового движения гарантирует, утверждал он, что заблудившееся животное всегда найдет дорогу «туда, куда ради выживания оно должно часто возвращаться, будь то вымя коровы, теплое крыло курицы-наседки либо подсказанное материнским инстинктом укромное место на дереве или в кустах». Нравится нам это или нет, утверждал Гульдберг, но мы ходим по кругу в поисках знакомого места.
В 2009 году исследователь Ян Суман решил проверить, существует ли «вращательный инстинкт» на самом деле. Он выдал добровольцам GPS-трекеры и предложил им просто ходить пешком по прямой сначала в незнакомом лесу в Германии, а затем по пустыне в Тунисе. Не имея явных ориентиров – например, солнца, участники эксперимента действительно начинали невольно ходить по кругу. «Кажется, нет ничего проще, чем идти по прямой, – сказал мне Суман, – но если вдуматься, то на самом деле это совсем не просто». Как и езда на велосипеде, ходьба по прямой требует сложной координации движений, и именно поэтому пьяная походка помогает полиции выявлять выпивших водителей.
Последующие эксперименты исключили влияние таких факторов, как длина или сила ноги. Также Суман не нашел никаких доказательств существования «вращательного инстинкта». Добровольцы ходили не столько по кругу или спирали, сколько по причудливым и непредсказуемым кривым, похожим на детские каракули. Иногда они возвращались к исходной точке маршрута – увидев знакомое место, люди ошибочно полагают, что сделали полный круг – но даже в этом случае добровольцы почти никогда не двигались по кругу. В итоге Суман сделал вывод, что заблудившийся и лишенный ориентиров пешеход обычно удаляется от начальной точки маршрута не далее, чем на сто метров, независимо от общей продолжительности своей вынужденной прогулки.
Шокирующая новость: оказавшись пасмурным днем без компаса в густом незнакомом лесу, человек будет кружить вокруг того места, где он потерялся, на расстоянии, примерно равном длине футбольного поля.
Мы с Реми оказались как раз в такой ситуации. Небо было затянуто тучами. Все вокруг было равномерно покрыто мхом, так что на известный всем способ определения сторон света рассчитывать не приходилось. К совету Джонни захватить с собой обычный компас мы не прислушались. У меня, конечно, был телефон с компасом, но единственный раз, когда я им пользовался, стрелка долго вращалась, но так и не смогла показать, где находится север. Нам не оставалось ничего иного, кроме как полагаться на саму тропу. В какой-то момент мы настолько разозлились, что пошли напролом через лес в том направлении, где, по нашему мнению, должен был находиться залив, но потом поняли, что так мы заблудимся еще больше и покорно вернулись к злополучной развилке.
Наконец, когда уже начало смеркаться, мы сообразили, что на тропинке было две развилки и выглядели они практически одинаково, потому что кто-то, как и Реми, подпер веткой похожее дерево. Я отшвырнул ветку в кусты, и заклятие немедленно спало. Свернув в нужном месте, мы вскоре вышли к дому.
* * *
По словам Гульдберга, в Норвегии сельские жители говорят про блуждающего по кругу человека, что он «пошел по ложному запаху». Эта фраза – надо полагать, она довольно редка, поскольку ни один норвежец, с которым мне удалось поговорить, никогда о ней не слышал, – хорошо показывает, насколько иллюзорна уверенность заблудившего человека, который считает, что он идет в правильном направлении. Нечто подобное происходит во время бесплодных споров: обе стороны полностью уверены в своем интеллектуальном превосходстве и близости победы. Они начинают самозабвенно атаковать и контратаковать друг друга. Однако, не добившись убедительной победы, спорщики не желают сдаваться и продолжают по инерции просто «кружить вокруг да около», словно пара крыс, бегающих друг за другом вокруг бочки.
Вплоть до конца первой половины прошлого века, мирмекологи делились на два лагеря: одни считали муравьев разумными и способными к обучению существами, а другие – подчиненными инстинктам машинами. Позиция первых казалась более убедительной, поскольку представления о Боге как «основной движущей силе» вышли из моды еще в девятнадцатом веке, а доказательств разумности муравьев становилось все больше и больше. Однако в начале 1930-х основоположник этологии Конрад Лоренц вдохнул новую жизнь в механистическую теорию, доказав, что насекомые в своем поведении полагаются на «паттерны фиксированных действий» – то, что в прошлом, не сильно вникая в суть, назвали бы «инстинктами», – которые запрограммированы на генетическом уровне, а не дарованы свыше. Бог отошел на второй план, генетики вышли на первый, но главная проблема оставалась неразрешенной. Все дебаты сводились к обсуждению одного-единственного парадокса: если муравьи действительно умны, то почему каждый из них по отдельности ведет себя совершенно неразумно? А если индивидуально все они настолько тупы, то каким образом их колонии умудряются эффективно решать сложнейшие проблемы?
С появлением компьютеров замкнутый круг наконец был разорван. Создав программы, выполняющие обычные для муравьев задания, а также хорошо изучив их поведение с помощью компьютеров, мы наконец-то поняли, что следуя простым правилам, даже самые простые существа способны принимать мудрые решения. Муравьи и не простые, и не мудрые; они просто умные по-своему.
В конце 1940-х – начале 1950-х годов регулярные конференции по кибернетике – науке об автоматизированных системах, – стали площадкой, на которой выступали не только компьютерщики, но и биологи, поскольку к тому времени стало ясно, что их научные интересы во многом пересекаются. На второй конференции Шнейрла прочитал лекцию о том, как ему удалось научить черных муравьев ориентироваться в лабиринтах – во время экспериментов он постоянно менял бумажное покрытие на полу лабиринта, чтобы исключить влияние запахов, – и тем самым доказать, что некоторые муравьи способны запоминать базовые маршруты. Это открытие позволило предположить, что муравьиный мозг устроен сложнее, чем было принято думать раньше. Однако позднее другой постоянный участник конференций – Клод Шэннон, известный тем, что он предложил измерять информацию в «битах», поставил это предположение под сомнение. Он построил робота-муравья, процессор которого работал в десять раз медленнее самого древнего калькулятора. Электронная «антенна» на колесах, робот-муравей передвигался по лабиринту, руководствуясь методом проб и ошибок: он натыкался на стены до тех пор, пока антенна наконец не коснулась «цели» – кнопки, выключавшей двигатель робота. Запомнив с первого раза схему лабиринта, робот-муравей уже на втором прогоне ни разу ни коснулся стен.
Роботизация мира насекомых с тех пор начала активно развиваться. Через несколько лет ученый Симон Гарньер построил робота, который мог идти по электронному аналогу феромонового следа. Вдоль дорожек были установлены подвесные проекторы, которые отслеживали все движения робота-муравья; в свою очередь, в «голову» робота были встроены датчики света, благодаря которым он мог следовать по светящимся дорожкам. Соблюдая всего два правила – произвольно двигаясь во всех направлениях до обнаружения «тропинки» или «пищи» и следуя по самой яркой из найденных тропинок, – роботы-муравьи в конце концов научились выходить из лабиринта по кратчайшему маршруту.
Переход к изучению исполняющих простые команды роботов вместо живых муравьев объясняется набиравшим популярность в ту пору мнением, что муравьиная колония является самоорганизующейся системой, которую можно сравнить с компьютером, состоящим из множества микросхем. Эту идею в 1970-е годы успешно визуализировал бельгийский ученый Жан-Луи Денебург. В рамках одного из самых известных своих экспериментов он соединил гнездо аргентинских муравьев с источником пищи двумя, внешне совершенно одинаковыми мостами, которые различались только длиной – один был в два раза короче другого. Сперва муравьи бессистемно пользовались обоими мостами, но спустя какое-то время они остановили свой выбор на коротком, по той простой причине, что на нем быстрее накапливались феромоны. Колония муравьев оказалась тонко настроенной самоорганизующейся системой – чем короче путь, тем свежее запах феромонов и тем больше муравьев они привлекают. Вот где собака зарыта: сами по себе муравьи не имеют разума, но зато они обладают высоким уровнем того, что Денебург называет «коллективным интеллектом».
Рассматривая муравьиную колонию в качестве интеллектуальной системы, которая состоит из множества муравьев, соблюдающих простые правила, Денебург совершил еще одно важное открытие: он понял, что может описать перемещения муравьев математическими формулами и потом создать на их основе компьютерные модели. Алгоритмы муравьиных колоний – надо понимать, что муравьи прокладывают мириады тропинок, самые оптимальные из которых расширяются, а неудачные быстро исчезают, – с тех пор применяются для оптимизации телекоммуникационных сетей в Британии, разработки эффективных маршрутов доставки товаров покупателям, систематизации финансовых данных, ускорения помощи пострадавшим от стихийных бедствий и управления производственными процессами на заводах. Ученые взяли пример с муравьев, а не, скажем, гусениц коконопряда по той причине, что они постоянно придумывают новые и совершенствуют старые решения; более того, они не только умеют находить самые эффективные решения, но и не забывают придумывать запасные варианты.
Однажды зимним утром мне довелось побеседовать с Денебургом в его доме в Брюсселе. Он встретил меня в дверях. Это был невысокий энергичный мужчина с большими ушами и широкой улыбкой. Если по морщинкам на лице действительно можно судить о характере, то он был очень жизнерадостным человеком.
С самого начала своей карьеры, начавшейся под руководством знаменитого физика и специалиста по теории систем Ильи Пригожина, он мечтал обнаружить и описать невидимую систему, лежащую в основе поведения всех животных. Он быстро понял, что коллективным интеллектом обладают не только колонии муравьев (на самом деле изначально это понятие относилось исключительно к людям, и только намного позже его начали использовать применительно к насекомым). Понятие «коллективный интеллект» появилось не раньше 1840-х годов, когда политический деятель Джузеппе Мадзини впервые использовал его, критикуя Томаса Карлейля, считавшего, что история – это хроника деяний «великих людей». Мадзини считал, что история в первую очередь всё-таки должна выявлять «коллективную мысль… социального организма»; историки слишком долго, писал он, были сфокусированы на изучении лепестков, а не всего цветка. Ревностный католик, он искренне верил, что «коллективный интеллект» исходит от всемогущего Бога, а люди всего лишь исполняют его волю.
Денебург стремился уйти от теологических объяснений и доказать, что коллективный интеллект рождается (как у людей, так и муравьев) в процессе взаимодействия отдельных индивидов. В одной из своих ранних работ он утверждал, что люди, как правило, основывают свои поселения спонтанно, не сговариваясь заранее, то есть как и муравьи, они склонны действовать в соответствии с принципом стигмергии; они неосознанно модифицируют окружающую среду, посылая тем самым другим людям сигналы что, где и как им строить. Например, если вы построите дом в безлюдной местности, другие люди могут посчитать, что это место отлично подходит для их будущих домов; когда домов станет достаточно много, кто-то может построить там магазин; когда магазинов тоже станет достаточно много, кто-то захочет построить неподалеку фабрику или порт. Инициатива вовсе не обязательно должна исходить сверху; города могут вырастать на пустом месте сами.
За неделю до встречи с Денебургом я разговаривал с одним из его учеников, тулузским профессором Гаем Тераулазом. Он показал мне видео, на котором муравьи вида Messor sancta рыли под землей разветвлённую сеть туннелей. Затем он показал мне аэрофотоснимки таких «спонтанных городов» с произвольной планировкой – villes spontanées, – как Варанаси, Гослар и Хомс. Сходство было поразительным. Со своим коллегами он выяснил, что в обоих случаях соблюдался практически идеальный, математически верный баланс между эффективностью (минимум улиц) и устойчивостью (разумно достаточное количество улиц исключало наступление транспортного коллапса в случае разрушения или перекрытия одной из них).
«Что интересно, изначально Рим имел регулярную или прямоугольную планировку, – сказал он. – Но со временем стройная система развалилась, а ее остатки затерялись в средневековой свободной или органической застройке». Многие другие города, основанные древними римлянами, – например, Мерида, Каерлеон, Трир, Аоста, Барселона и Дамаск также скатились к хаотичной застройке, поскольку люди начали срезать дороги через опустевшие кварталы, создавать новые площади и приспосабливать стройную сеть имперских дорог под свои нужды. Предоставленные самим себе, люди, сами того не ведая, перестроили города в муравьином стиле.
Оказавшись в кабинете Денебурга, я, конечно, не мог не вспомнить это видео. Мне стало интересно, можно ли, используя знания одного из первых и лучших специалистов по коллективному разуму, создать проект образцового города. Я спросил Денебурга, если бы ему предстояло стать мэром города, строящегося с нуля, как столица Бразилии, каким бы он его видел?
«Сначала я бы хотел увидеть, как он зарождается, – ответил ученый. – Если бы я был мэром, а вероятность этого близка к нулю, я бы занял самую либеральную позицию. Я бы сделал все от себя зависящее, чтобы люди сами могли найти решения, которые будут их полностью устраивать».
Этот ответ показался мне несколько странным: все-таки Денебург занимался разработкой эффективных систем и был в этой области признанным экспертом. Тем не менее он предпочел бы держать свои знания при себе и не вмешиваться, а дать жителям города возможность самостоятельно застраивать свой город. Неужели это правда?
– Да, – ответил он с озорной улыбкой. – Только глупец верит, что может принимать правильные решения за другого человека.
* * *
В условиях, когда население Земли продолжает стремительно расти, но не перестает стекаться и в без того перенаселенные, похожие на пчелиные ульи города, коллективный интеллект муравьев начинает удивлять все больше и больше. Изобретательность муравьев во многом является следствием их почти утопической (или антиутопической, в зависимости от вашего мировоззрения) самоотверженности, которой всем нам, очевидно, не хватает. Например, преодолевая в лаборатории V-образную рампу, муравьи заполняют ее своими телами и фактически создают мост, позволяя тем самым сократить путь другим муравьям. А теперь представьте себе спешащего по своим делам бизнесмена, который, увидев на тротуаре глубокую яму или лужу, ложится в нее, чтобы другие люди не тратили время на преодоление препятствия и шли прямо по его телу. Я пока не вижу ни одной предпосылки к тому, чтобы в сколь-нибудь обозримом будущем все мы вдруг стали альтруистами. Тем не менее, нам есть чему поучиться у муравьев.
Например, оказавшись в большой толпе, и люди и муравьи на ходу естественным образом выстраиваются в шеренги. Но если в людской толпе шеренги разрываются и постепенно восстанавливаются каждые тридцать секунд, то муравьи держат строй четко и никогда его не нарушают. Специалист по теории толпы Мехди Муссаид захотел узнать, почему это происходит, и установил несколько видеокамер на балконах с видом на самые оживленные пешеходные зоны Тулузы. Вскоре он установил, что внести сумятицу и замедлить движение всего потока способен один-единственный нетерпеливый человек, решивший побыстрее пробиться сквозь толпу (я нервно улыбнулся, сразу узнав себя в этом человеке. Работая на Манхеттене, я часто наблюдал этот феномен в подземном переходе метро между Шестой и Седьмой авеню, поскольку постоянно опаздывал и часто оказывался тем самым придурком). В конечном итоге, все пешеходы гораздо быстрее окажутся в нужном им месте, если будут двигаться в общем потоке, а не лавировать в нем.
В другом удивительном исследовании, посвященном динамике муравьиного трафика, бывшая коллега Муссаида по имени Одри Дюссутур установила, что муравьи никогда не попадают в пробки. У муравьев есть одно серьезное преимущество перед нами: по мере увеличения трафика они незамедлительно расширяют границы своих автобанов. Но даже оказавшись в искусственно стесненных условиях, муравьи приспосабливаются к изменившимся обстоятельствам быстрее нас. Дюссутур доказала это, запуская аргентинских муравьев в простой стеклянный лабиринт, похожий на бутылку с узким горлышком; сверху муравьи напоминали плотную толпу людей, пытающихся выйти из театра через узкую дверь. Однако, как Дюссутур ни старалась, муравьи, в отличие от людей, ни разу не заблокировали проход.
Она рассказала мне, что недавно ей удалось найти разумное объяснение этому феномену: она заметила, что когда скопление муравьев становилось критически плотным, некоторые муравьи – около десяти процентов, – внезапно вставали как вкопанные и при необходимости оставались в таком положении до двадцати минут. Замерев на месте, они разбивали беспорядочный поток на ровные шеренги и предотвращали тем самым образование заторов. Звучит парадоксально, но замедлив, как может показаться на первый взгляд, движение, самоотверженные муравьи на самом деле помогают всей колонии быстрее пройти узкое место. Это открытие подтверждается результатами другого исследования, в ходе которого было доказано, что поставленное прямо перед дверным проёмом препятствие, например, колонна, разбивает хаотичную толпу людей на две ровные колонны и ускоряет движение.
Беседуя с Дюссутур, я представлял, как в недалеком будущем беспилотные автомобили, управляемые муравьиными алгоритмами, раз и навсегда искоренят пробки на дорогах. Прежде подобные техноутопические схемы казались мне притянутыми за уши, потому что я не сомневался, что движением автомобилей должен управлять суперкомпьютер (только представьте себе, какие адские пробки образуются на дорогах, если этот компьютер вдруг даст сбой). Однако новые исследования – особенно в области только зарождающейся роевой робототехники, – доказали, что для эффективной координации беспилотным автомобилям не нужен внешний всемогущий компьютер; машины могут самостоятельно согласовывать друг с другом свои маневры, соблюдая простые правила.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?