Текст книги "Пятая волшебница"

Часть 1
КОРОЛЕВСТВО ЕВТРАКИЯ, 327 лет спустя

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Первым человеком, сумевшим прочитать Манускрипт, станет дочь одного из тех, кто одержит победу. Впоследствии она перейдет на сторону врага. Ее отец, удалившись от мира, проведет свою жизнь в изгнании. Шестеро, владеющих искусством магии, во главе с одним из них, в течение трехсот двадцати семи лет будут помогать в мире и спокойствии править страной тому, кто станет носить Камень. Потомок одного из носителей Камня окажется Избранным, но перед ним явится другой.

Лазурный свет, сопровождающий рождение Избранных, послужит свидетельством особого качества их крови.

Раздел Манускрипта, посвященный направлению магии Закона, глава первая, стр. 478

«Клянусь действовать и даже мыслить только в соответствии со своими принципами: материальные блага – ничто, если речь идет о чести и долге. Клянусь защищать Парагон, чего бы это ни стоило. Клянусь поднимать руку на человеческую жизнь только в целях самозащиты и лишь после того, как предупрежу противника. Клянусь всегда править с мудростью и состраданием».

Слова клятвы снова и сова вертелись в голове, словно надоедливый детский стишок, о чем бы он ни думал, и избавиться от них не было никакой возможности. Отчасти именно по этой причине сегодня утром он пришел сюда, на свое любимое место.

Чтобы побыть одному в Оленьем лесу.

Заученным движением он выхватил из колчана, висящего за правым плечом, еще один метательный нож и бросил его, описав рукой плавный полукруг. Вращаясь, нож стремительно полетел к мишени, вырезанной на стволе огромного старого дуба. Глядя на нож, ушедший глубоко в толщу дерева, Тристан без ложной скромности подумал, что столь точное попадание в цель было предрешено.

Он занимался этим все утро. Правая рука уже одеревенела, лицо блестело от пота, а сам он был весь с головы до ног покрыт грязью.

Тристан откинул со лба черную прядь и провел рукой по длинным волосам, свободно спадающим на спину. Оглядел себя и только сейчас понял, до какой степени перепачкался. На нем была та же одежда, что и всегда, когда он уходил в лес: черные кожаные сапоги до колен, штаны и черный жилет, зашнурованный на голой груди. Жилет не стеснял свободу движений, что было весьма важно при метании ножа.

«Клянусь действовать и даже мыслить только в соответствии со своими принципами: материальные блага – ничто…»

Он проводил взглядом очередной брошенный нож, вонзившийся в дерево рядом с остальными.

Принц Тристан Первый из дома Голландов, законный наследник своего отца, короля Евтракии Николаса Первого, в полном одиночестве отрабатывал на лесной поляне навыки метания ножей и размышлял о том, что сулит ему будущее. В тридцать лет он станет королем Евтракии, сменив на троне своего отца, который отречется от престола. Так всегда происходило в тридцатый день рождения первого королевского сына, и это правило неукоснительно соблюдалась в Евтракии с тех пор, как закончилась Война с волшебницами. Теперь в стране больше не было волшебниц, с которыми приходилось сражаться, и уже более трех веков царили мир и благоденствие – в немалой степени благодаря тому, что правящему монарху неустанно помогал Синклит магов.

Но было бы неверно сказать, что Тристан с нетерпением ожидал наступления своего тридцатого дня рождения.

Он не желал быть королем.

Он не хотел, чтобы всю оставшуюся жизнь его опекали и наставляли маги. Истинные чувства принца упорно противились этому, словно подтверждая слова клятвы, произносимой во время церемонии восшествия на престол. После этого ему не останется ничего другого, как следовать по стопам отца до той поры, пока его старшему сыну не исполнится тридцать лет. Тристан вздохнул. У него пока не было сына.

У него пока не было и жены.

Еще один нож, просвистев в воздухе, вонзился в старое, шишковатое дерево бок о бок со своими собратьями.

Тяжело дыша, принц потянулся через плечо за следующим, но обнаружил, что укрепленный за спиной колчан для метательных ножей пуст. Он направился к дубу, чтобы вытащить торчащие из его ствола лезвия. Это старое дерево было выбрано им по той причине, что росло на самом краю отвесного скалистого утеса, раскинув свои ветви над долиной, – если бросающий промахнется, нож улетит в пропасть и будет утерян навсегда. Справедливое наказание для неумелого метателя, полагал Тристан.

Он бросал ножи уже на протяжении трех часов и пока не промахнулся ни разу.

Теперь, стоя на самом краю утеса, принц вытер пот со лба и, держась за ветку дуба, наклонился над пропастью. Отсюда открывался вид на Таммерланд, его родной город, раскинувшийся на берегах извилистой Сиппоры, прокладывающей свой путь к дельте Кавалона на восточном побережье, где, лениво разливаясь, она впадала в море Шорохов. С того места, где стоял Тристан, были хорошо видны башни и укрепления королевского дворца, расположенного на самом возвышенном месте города. Разбросанные по всему Таммерланду рынки и скверы в это время дня кишели людьми. Тристан улыбнулся, представив себе рачительных домохозяек, пришедших со своими дочерьми купить все, что требовалось к столу, и яростно торгующихся с продавцами за каждую мелочь. Однако улыбка быстро сбежала с губ, стоило ему вспомнить о предстоящем ужине в огромном трапезном зале дворца, в обществе родителей, сестры-двойняшки и ее мужа. Принц очень любил их всех, но сегодня вечером у них явно найдется повод побранить его, а ему не особенно нравилось выслушивать нравоучительные замечания от кого бы то ни было. Пожалуй, он лучше поужинает на кухне вместе со слугами, как предпочитал делать в последнее время.

Сегодня Тристан просто-напросто сбежал со своих обязательных ежедневных занятий с магами, чтобы побыть в одиночестве в Оленьем лесу. Скорее всего, сейчас его уже разыскивают. Пустая трата времени. Эту поляну найти почти невозможно. Вздохнув, принц принялся вытаскивать ножи из ствола.

Искусством метания ножей, по крайней мере, он овладел совершенно самостоятельно. Тристан сам придумал, как сделать подходящий колчан, и сам изготовил метательные ножи. Придворным кожевеннику и кузнецу было позволено лишь помогать принцу. Черная кожаная перевязь удобно обхватывала грудь и проходила под мышками, а колчан с дюжиной метательных ножей с помощью серебряной пряжки надежно крепился к жилету сзади, за правым плечом.

Позади остались долгие часы тренировок, которые поначалу доставляли ему одни огорчения. Сначала он проходил обучение на плацу для строевых занятий, находясь в поле зрения королевских гвардейцев. Ножи один за другим летели мимо цели, и Тристан быстро осознал свою ошибку. Чтобы избежать неловких ситуаций, он стал практиковаться в лесу. И вот уже семь лет тренировался в метании ежедневно, уходя в лес после своих занятий с магами, но никто не видел, как принц бросает ножи, и не догадывался, каких успехов он достиг в этом искусстве.

Иногда для того, чтобы отточить навыки в метании, он охотился на обитателей Оленьего леса. Убить ножом крупное животное нелегко, в особенности если оно бежит, меняя направление и скрываясь за стволами деревьев и листьями кустарников. Требуется точно попасть в наиболее уязвимое место; однако теперь даже такие броски не представляли для Тристана особой сложности. Самым крупной его добычей стал олень-самец с ветвистыми рогами. Уложив его одним ножом, точно вошедшим под левое ухо животного, принц аккуратно разделал тушу и отдал куски свежего мяса людям, жившим на опушке Оленьего леса, постепенно ставшего для него вторым домом.

Однако самая опасная встреча произошла с огромным диким вепрем. В Оленьем лесу их расплодилось великое множество, и нередко можно было услышать рассказы о том, что вепрь своими ужасными раздвоенными копытами затоптал кого-нибудь из охотников или разорвал человека острыми изогнутыми клыками. Тристан наткнулся на зверя случайно, и ему не оставалось ничего другого, как убить его, хотя такой цели он перед собой и не ставил. Вепрь стоял на открытой поляне, яростно фыркая и бросая на принца свирепые взгляды. Когда ужасный зверь бросился в атаку, Тристан на мгновение замер от неожиданности. Преодолев замешательство, молодой охотник с молниеносной скоростью метнул нож, вонзившийся вепрю между глаз. Могучий зверь, пробежав еще несколько шагов, рухнул замертво всего в десяти футах от принца. Тристан оставил труп гнить в лесу, радуясь в душе удачному броску. Вряд ли у него была бы возможность совершить второй.

Все еще глядя вниз на Таммерланд и полностью погрузившись в свои воспоминания, принц не услышал, как позади него кто-то вышел из леса; а когда услышал, было уже слишком поздно. Он ощутил сильный толчок в спину и, теряя равновесие, уже готов был сорваться с края утеса в пропасть, но успел вцепиться правой рукой в ветку дуба. Тристан повис в воздухе, покачиваясь на высоте в тысячу футов над долиной. Закрыв глаза, чтобы ненароком не глянуть вниз, он попытался одолеть охвативший его страх.

Только что кто-то пытался разделаться с ним; посмотреть вниз означало позволить убийце завершить свое дело.

Левой рукой принц передвинул колчан на грудь и вцепился в ветку обеими руками. Долго так не провисишь, но хорошо хоть, что ветка старого дуба пока выдерживала его вес.

«Слава Вечности», – мысленно воскликнул он.

Осторожно, по очереди перехватывая руками, Тристан начал поворачиваться лицом в сторону нападавшего, задаваясь вопросом, хватит ли у него сил удержаться на одной руке, бросая другой нож. Он готов был без колебаний убить любого, кто окажется перед ним. А затем надо будет попытаться добраться по ветке до края утеса.

Если только ему удастся это сделать.

Наконец принц повис на левой руке и изловчился достать нож, вознося молитву, чтобы в момент броска не выпустить из руки ветку, которая сильно накренилась под его весом. Изготовившись к броску, Тристан устремил взгляд туда, где, как он ожидал, стоял убийца.

И увидел своего коня.

Озорник, серый в яблоках жеребец принца, с белой гривой и таким же хвостом, стоял на краю утеса, глядя на принца огромными черными глазами. Конь дважды ударил о землю копытом и мягко фыркнул, словно желая сказать: хватит с меня твоих глупостей, хозяин, пора возвращаться в конюшню. Еще в те времена, когда он был жеребенком, толкать Тристана в спину стало излюбленным развлечением Озорника. Вот только ему было невдомек, что на краю утеса этого делать не следовало.

Теперь, благодаря его игривости, Тристан висел на высоте тысячи футов над долиной, постепенно теряя силы. Он спрятал нож в колчан, вновь ухватился за ветку двумя руками и, извернувшись, постарался оценить прочность ветки, на которой висел. Увидев у самого основания ветви трещину, принц едва не застонал от отчаяния: невозможно было рассчитать, выдержит ли временная опора то, что он намеревался сделать. Просто дотянуться ногами до утеса не удавалось – расстояние было слишком большим. Оставалось одно – раскачавшись на ветке, в прыжке попытаться достигнуть утеса. Тристан начал медленно раскачивать тело – так, как это у него на глазах множество раз проделывали придворные акробаты; при этом от ветки начала отламываться кора, и он ощутил острую боль в ладонях. С каждым разом размах движений становился все больше, но одновременно из-под кровоточащих ладоней летели вниз все новые кусочки коры, пот сильнее заливал глаза, а силы уходили с каждым мгновением.

Трещина на ветке стала еще глубже.

«Пусть мне хватит еще двух взмахов, – взмолился принц. – Вечность, молю тебя – всего два!»

Он отпустил ветку на втором взмахе, и в то же самое мгновение та отломилась от ствола, повиснув на полосках коры. Тристан пролетел по воздуху к утесу и рухнул на него, задев головой морду удивленно попятившегося Озорника. Инерция заставила принца сделать кувырок через голову, и он больно ударился затылком о камни утеса.

Спустя несколько мгновений, оглушенный, с трудом приходя в себя, Тристан ощутил на лице что-то влажное.

Губы Озорника мягко касались щеки хозяина. Было видно, что жеребцу ужасно надоело ждать хозяина и он хочет домой. Принц сел, посмотрел на него и засмеялся, вначале еле слышно, потом все громче и громче, испытывая невероятную радость от осознания того, что все-таки уцелел. Потом Тристан представил себе вытянутые физиономии всех шести магов Синклита, получивших известие о том, что на престол возводить некого, – и расхохотался еще громче. Он хотел бы, конечно, как-нибудь избежать восхождения на трон, но… но не таким же образом! По правде говоря, ему нравилось дразнить магов, но умирать ради этого вовсе не стоило.

Принц медленно встал, надеясь, что не обнаружит у себя каких-нибудь серьезных повреждений, и, обтерев ладони травой, собрал выпавшие из колчана ножи. Вроде бы кости целы, но где-то с неделю он, скорее всего, будет чувствовать себя весьма скверно. Тристан обхватил руками морду Озорника, и конь вздрогнул от боли; его нос тоже оказался разбитым. Ну, ничего не поделаешь, получил по заслугам. Он с улыбкой обнял жеребца за шею и прошептал ему в ухо:

– Ты вел себя из рук вон плохо. Когда придем сюда в следующий раз, придется привязать тебя к дереву.

Озорник негромко заржал и ткнулся мордой в плечо хозяина.

Принц нашел взглядом висящие на ветке седло и уздечку. Оказавшись на этой поляне, он всегда снимал сбрую, отпуская коня свободно пастись. Озорник никогда не уходил далеко и был приучен возвращаться по первому свисту Тристана еще с тех пор, как был жеребенком. Прихрамывая, принц пересек полянку, снял с дерева седло и уздечку и положил их на мягкую траву. Потом поднял взгляд к небу и по положению солнца определил, что недавно перевалило за полдень.

Сняв колчан, он лег на траву, подложив седло под голову, и потянулся к седельной сумке, вытащив из нее пару морковок.

Услышав свист, жеребец тут же потрусил к Тристану, осторожно взял морковь из протянутой руки хозяина длинными ровными зубами и с явным удовольствием захрумкал ею, не спуская глаз с принца, который принялся грызть свою. Это был один из их маленьких ритуалов, и иногда Озорнику доставались обе морковки. Так и на этот раз, почувствовав, что голода он не испытывает, Тристан протянул жеребцу оставшуюся часть морковки. Тот наклонил голову и снова коснулся щеки хозяина губами, оставив на ней маленькие влажные кусочки моркови. Принц вытер лицо и негромко засмеялся – только сейчас он почувствовал, как сильно болят ребра.

– Иди, погуляй пока, – сказал он коню. – Мне, конечно, не мешает умыться, но тебе я это дело поручать не хочу.

Тристан достал из сумки еще одну морковку и, дав ее понюхать Озорнику, бросил на другой край поляны. Принц улыбнулся, увидев, как жеребец поскакал туда, задрав хвост. До него у Тристана была кобыла, которая погибла, дав жизнь Озорнику. С тех пор молодой принц и жеребенок были неразлучны. Временами казалось, что лучшего друга у Тристана и нет. После его сестры-близнеца Шайлихи и Вига, Верховного мага Синклита, конечно. Он снова улегся на траву, скользя ленивым взглядом по медленно плывущим облакам. Одно из них чем-то напоминало профиль старого мага, и принц улыбнулся.

Виг, наставник и друг. Верховный маг – это подразумевало, что в королевстве нет более опытного и могущественного. Человек, поддразнивать которого нравилось Тристану больше всего на свете. Да, Виг, без сомнения, ужасно рассердился бы на него. Но мысль о том, как выглядели бы шесть магов Синклита, увидев его беспомощно болтающимся над пропастью так незадолго до церемонии отречения, снова заставила принца рассмеяться, невзирая на испытываемую при этом боль. «Король Тристан Первый, непревзойденный мастер раскачивания на дубовых ветвях», – подумал он.

Глядя в небо, он задумался о Синклите как о едином целом. Маги – одаренные особым талантом советники короля Евтракии. Тристан по очереди представил себе их лица. Виг, Эглоф, Тритиас, Слайк, Килиус и Мааддар – именно благодаря им много лет назад была одержана победа в Войне с волшебницами. Всем им было далеко за триста; от разрушительного воздействия времени магов защищали заклинания, созданные ими во время войны. Эти заклинания, получившие название «чар времени», воздействовали только на людей с «одаренной» кровью. Использовать их разрешалось только применительно к членам Синклита и правящему королю, если он сам того захочет; даже обладающих не столь значительной силой так называемых «магов резерва» «чарам времени» не подвергали. Ничего больше об этом принцу известно не было.

Но зато он хорошо знал, что в день его тридцатилетия отец отречется от престола и станет седьмым членом Синклита. С этого момента жизнь Николаса тоже будут защищать «чары времени» – а еще обладающий удивительной магической силой драгоценный камень под названием Парагон, усиливающий и без того огромную мощь магов Синклита. И мать Тристана, королева Моргана, с печалью, но смирением умрет от старости раньше супруга, который вместе с другими членами Синклита будет жить вечно.

А он, Тристан, будет править.

Принц вздохнул. Конечно же, он любил и всех своих родных, и старых магов, пусть даже ему и нравилось подшучивать над ними. Но это не прибавляло ему желания стать королем.

После восшествия Тристана на престол Синклит первым делом попытается заставить его обзавестись супругой, в надежде на то, что в день тридцатилетия его первого сына престол перейдет к нему, а сам Тристан вслед за отцом войдет в Синклит. По окончании Войны с волшебницами Синклит избрал уважаемого всеми гражданина, обладающего «одаренной» кровью, и провозгласил его первым королем Евтракии. Дальше все пошло по накатанной колее. По традиции, если правящий король не имел сыновей, Синклит выбирал монарха из числа достойных граждан с «одаренной» кровью. Так продолжалось более трехсот лет, и в стране царили мир и процветание. Королю, отрекшемуся от престола, предоставлялась возможность войти в Синклит, овладеть искусством магии и воспользоваться заклинанием «чар времени». Однако никто из прежних монархов такого желания не выказал, предпочитая, как и положено, умереть от старости.

Таким образом, решение отца Тристана создавало прецедент. Но мало того – Николас пока был первым и единственным королем, который заранее заявил, что сын, когда придет его время оставить престол, тоже станет членом Синклита. И хотя принц много раз требовал объяснений по поводу такого решения и даже возражал против него, ответы и Синклита, и его отца не отличались разнообразием: в один голос они твердили, что это совершенно необходимо и не подлежит обсуждению. В конце концов Тристан прекратил расспросы и угрюмо смирился со своей судьбой.

Взгляд принца продолжал скользить по небу, а мысли обратились от дел государственных к куда более занимавшим его делам сердечным. Жены у него нет, это так – тут он напомнил себе, что скоро ему придется говорить «королевы», – но женщин в его жизни было немало. Он вздохнул. Пожалуй, даже слишком много, как считали его родители. Даже сестра Шайлиха, самый стойкий его защитник в том, что касалось обращенных к Тристану упреков в пренебрежении обязанностями принца и будущего короля, в последнее время начала укорять его за бесконечные романтические приключения.

Но принц всегда был снисходителен к дамам, надеявшимся завоевать его сердце. В королевстве было полно женщин, которые, принимая во внимание его положение и приятную внешность, страстно желали хотя бы попытаться сделать это. Иногда, во время приемов во дворце, он не мог решить, чем они хлопали быстрее – своими ресницами или веерами, которыми овевали лицо, пытаясь остудить пылающие щеки. В результате, ко все возрастающей досаде родителей и Синклита, многие, очень многие из этих дам оказывались у него в постели.

Но влюблен Тристан не был ни разу.

Ни одна из женщин, с которыми принц до сих пор встречался, не вызвала у него желания иметь с ней ничего, кроме короткого романа. И притом он вовсе не был холоден или невнимателен. Обращался с ними ласково и при расставании неизменно проявлял благородство. Такова была его натура. Тристан подложил ладони под голову и устроился поудобнее, провожая взглядом плывущие по небу кучевые облака, в особенности одно из них, особенно причудливой формы. И, в очередной раз вздохнув, подумал: хорошо, что, по крайней мере, до сих пор обходилось без скандалов, связанных с беременностью его бывших пассий.

Грустно, но факт – ни одна женщина не заставила его страдать в свое отсутствие или по-настоящему, до сердечной боли, жаждать встречи с ней. В самой глубине души принц надеялся, что когда-нибудь такое случится и он тоже будет счастлив, как, к примеру, его сестра. Шайлиха первой покинула чрево матери, что частенько служило для нее поводом беззлобно поддразнивать брата. Тот, в свою очередь, каждый раз «тактично» напоминал сестре, что, хотя она и появилась в этом мире на восемь минут раньше, однажды именно он станет королем и, как следствие, ее повелителем. Но на самом деле Тристану хотелось, чтобы его жизнь сложилась примерно так же, как у нее. Шайлиха была счастлива в браке с Фредериком, капитаном королевской гвардии. И сейчас она была на шестом месяце беременности; ее родные, а также все граждане Евтракии с нетерпением ожидали благословенного события. Но больше всего принц завидовал судьбе сестры: ведь ей никогда не придется править страной.

Существовала и еще одна тягостная проблема, связанная с его положением.

Всю его сознательную жизнь наставники-маги готовили Тристана к тому, что он станет королем. И хотя в Евтракии после победоносной войны на протяжении вот уже больше чем трех столетий царил мир, королевские гвардейцы чрезвычайно добросовестно обучали Тристана военному мастерству. После Войны с волшебницами Синклит поклялся, что никогда более не допустит ослабления национальной гвардии. Руководствуясь убеждением, что те, кто не делает выводов из прежних ошибок, обречены их повторять, члены Синклита издали указ, на основании которого во всех школах страны подробно изучали историю Евтракии, а каждый здоровый мужчина обязан был определенный срок отслужить в гвардии и в дальнейшем, при условии, что он хорошо себя проявил, и при наличии желания, мог остаться на военной службе. На местах решающих боев устанавливались почетные знаки и монументы, как правило, из самого прекрасного мрамора. Таким образом проявлялось должное уважение и одновременно отдавалась скорбная дань погибшим магам и их сподвижникам. В результате, и это стало уже традицией, королевские гвардейцы всегда находились в состоянии постоянной готовности защитить королевство от любой возможной угрозы. Однако Тристана не покидала уверенность, что, когда он займет престол, реальной необходимости обращаться к помощи гвардейцев у него не возникнет.

В особенности с целью зашиты королевства.

Принц зевнул, провел рукой по длинным черным волосам и нащупал болезненную шишку в том месте, где ударился головой при падении на утес. Как только он станет королем, маги, скорее всего, заставят его обрезать волосы и носить иную прическу, более соответствующую его положению. А потом, когда он в конце концов войдет в Синклит, ему придется заплетать волосы во множество косичек, как это принято у магов. В который уже раз Тристан с болью подумал о том, что его единственная мечта – прожить жизнью обычного человека – никогда не осуществится.

Маги обучали его самым разнообразным премудростям. Вначале чтению, письму и прочим необходимым наукам, затем истории и основам гражданского права Евтракии, законам государства. Его знакомили также с культурным наследием королевства: музыкой, литературой, живописью и другими видами искусства. Принц прошел необходимое обучение в области ведения переговоров и способов принятия решения в бесконечных тяжбах. Это было необходимо для урегулирования многочисленных конфликтов между герцогами, возглавляющими семь провинций, из которых состояло королевство. Политика никогда особенно не привлекала Тристана, и ему еще многому предстояло научиться, а времени для этого осталось всего ничего. Он мрачно задумался, стоило ли, в самом деле, на целый день отказываться от занятий только ради того, чтобы, уединившись в лесу, бесцельно валяться на мягкой травке. Затылок пульсировал болью все сильнее. Похоже, кратковременный отдых, который позволил себе принц, обернулся совсем не тем, на что он рассчитывал.

Однако губы Тристана снова тронула улыбка, когда он подумал о другой стороне своего обучения. Он получал истинное удовольствие от тренировок с королевскими гвардейцами и, к огромной гордости строевых офицеров, достиг превосходных успехов почти во всех видах военного мастерства – искусстве фехтования, владении кинжалом, верховой езде, рукопашном бою, навыках выживания и многом, многом другом.

До сих пор в его ушах звучал недовольный голос отца, распекающего юношу, когда в возрасте восемнадцати лет Тристан попросил освободить его от обязанностей принца, позволив вместо этого служить в королевской гвардии. Несмотря на суровую отповедь, он имел глупость и дальше досаждать королю этой просьбой. В конце концов Николас пригласил его к себе в приемную и поговорил с ним один на один. В тот день принц узнал, что его мать лишь чудом выжила, произведя на свет самого Тристана и его сестру, и, в результате, иметь детей больше не могла. И поскольку его отец принял беспрецедентное решение стать членом Синклита и передать власть своему единственному сыну, Тристан должен стать королем, а потом – магом Синклита.

После этого разговора Тристан, может быть, и не внял полностью тому, что пытался объяснить ему отец, но перестал сопротивляться, смирившись с предназначенной ему судьбой. Он старался извлечь как можно больше удовольствия из военного обучения и стоически выносил академические занятия и необходимость появляться при дворе в своем официальном качестве. Однако в последние годы что-то изменилось. Иногда он просто физически ощущал, как эта самая «одаренная» кровь струится по его жилам. Принц покачал головой, сосредоточенно размышляя. «Тот, кто не обладает „одаренной“ кровью, не в состоянии овладеть искусством магии».

Когда у Тристана возникало «ощущение» своей крови – а в последнее время это происходило все чаще – он чувствовал себя на редкость энергичным и деятельным. Он много раз просил магов Синклита уже сейчас начать обучение, но неизменно получал отказ. «Сначала ты должен стать королем», – твердили ему. Да, они признавали, что ни один из известных им наделенных «одаренной» кровью королевских наследников не выказывал такого интереса к их искусству в столь раннем возрасте. И тем не менее так внятно и не объяснили, ни чем вызвано это его преждевременное желание, ни причины своего непреклонного отказа.

Принц перевел взгляд с неба на окружающее его великолепие. Сезон Новой Жизни был в полном разгаре; его любимое время года. В этом году он начался раньше обычного, снег и холод уже отступили. Вслед за ним придет сезон Солнца, во время которого растения начнут плодоносить; скорее всего, урожай удастся убрать до того, как придут новые холода и наступит сезон Кристаллов, завершающий цикл, – с пронизывающими горными ветрами и снежными вьюгами.

Полянку окружали высокие деревья с бархатисто-синими листьями, а за ними, на несколько шагов в глубину леса, бурно разросся густой, усыпанный розовыми цветами триллиум. Внезапно с вершин деревьев сорвалась стая жаворонков. Перекликаясь и взмахивая голубовато-белыми крылышками, они взмыли вверх и исчезли в синеве неба. Тристан подумал о жизни королевского двора, в которой явно не хватало простоты и соразмерности. Здесь же, в Оленьем лесу, каждое живое существо, казалось, знало и, что более важно, без возражений принимало свое место в величественном течении Вечности.

А потом у принца буквально перехватило дыхание.

Он просто не мог поверить своим глазам: это были «полевые красавицы».

Встретить их – это само по себе было редчайшим событием; большинство жителей Евтракии за всю свою жизнь только слышали от кого-то, что на свете существуют эти удивительные бабочки; некоторые считали, что они – всего лишь легенда. Тристан замер, затаив дыхание, чтобы не спугнуть «красавиц». Впервые в жизни ему выпало счастье увидеть их грациозный танец.

Дюжины огромных, с размахом крыльев, достигающим размера руки человека, разноцветных – красных, зеленых, голубых, черных, желтых, фиолетовых бабочек без малейших усилий парили на восходящих потоках теплого воздуха. Увидеть их мельком хотя бы раз в жизни уже считалось чудом, но чтобы вот так долго наблюдать за их полетом… Это было просто неслыханно!

Потом принц заметил Озорника. Конь стоял по другую сторону поляны, потряхивал гривой, ржал и бил копытом землю. Неожиданно он направился к центру поляны – видимо, движение разноцветного роя привлекло и его внимание. Гигантские бабочки, вместо того чтобы мгновенно упорхнуть при его приближении, как это свойственно их природе, принялись, вне всяких сомнений, дразнить коня. И Озорник тоже вел себя шаловливо – становился на дыбы, подпрыгивал и носился по поляне. Это зрелище – парящие в воздухе прекрасные бабочки и играющий с ними жеребец – просто зачаровывало. Тристан рассмеялся, глядя, как Озорник тщетно пытается поймать хотя бы одну из «красавиц».

А потом чудесные создания одно за другим с невероятной скоростью растаяли в глубине леса. Все произошло так быстро и согласованно, словно они подчинялись чьему-то безмолвному приказу. И тут, к немалому удивлению принца, Озорник поскакал следом за ними, с шумом проламываясь сквозь лесную чащу. Тристан улыбнулся; он был уверен, что погоня скоро наскучит жеребцу и тот вернется к хозяину.

Этого, однако, не произошло.

Принц встал, стараясь не обращать внимания на боль во всем теле. Улыбка медленно сбежала с его губ. Он свистнул, но Озорник не вернулся, услышав привычный зов. Встревожившись, Тристан вложил два пальца в рот и свистнул сильнее, однако конь так и не появился.

Принц забеспокоился уже всерьез. Взгромоздив на плечо конскую сбрую, он подобрал колчан с ножами и двинулся через поляну к тому месту, где «полевые красавицы» и жеребец углубились в лес.

Он непременно должен найти Озорника. Хорошо хоть, что потерять след было невозможно. Крупный жеребец оставлял на мягкой земле отчетливые следы копыт; кроме того, на всем пути валялись обломанные ветки триллиума, сквозь заросли которого он продирался.

Ужасная мысль внезапно пронзила Тристана. В этом лесу водилось множество норных животных, и на каждом шагу попадались вырытые ими ямки. Вдруг Озорник нечаянно угодит в одну из них, оступится и упадет, сломав ногу? Самое ужасное, что в этом случае принцу придется собственноручно его прикончить. В Таммерланде в подобной ситуации маги своими чарами обычно быстро и безболезненно усыпляли серьезно раненное животное. Но здесь, в лесу, ему придется лишить коня жизни самому. К тому же, если рой бабочек внезапно изменит направление полета и устремится в сторону пропасти, конь может вовремя не заметить опасности и сорваться вниз. Тристан постарался выкинуть из головы эту картину, от которой у него сразу же защемило сердце.