Текст книги "Игры тестостерона и другие вопросы биологии поведения"

Юные и безрассудные

Марк Танси, «Миф о глубине», 1984

Помню, как я уезжал в университет. Я так волновался, что у меня неделю перед отъездом был понос. Что, если меня приняли по ошибке? Что, если я ни с кем не подружусь? Правда ли это будут лучшие годы моей жизни? Голова кружилась, меня тошнило, я запрятал в рюкзак пузырек с каплями от диареи и забросил сумки в автобус.

Мой кишечник беспокоился не зря: на первом курсе меня ожидали эпохальные события – озарение, что я никогда не пойму фотосинтез и что мне пора отказаться от специализации в биологии; осознание (в предвкушении следующих четырех лет со столовским фиолетовым йогуртом и полинезийскими тефтелями без мяса), что моя мать прекрасно готовит; мой первый урок политкорректности – я узнал, что теперь меня окружают женщины, а не девочки; приятное открытие, что некоторые из этих женщин не прочь иногда со мной поговорить; чудо наблюдать за тем, как парни постарше непринужденно вплетают в разговор цитаты из Клода Леви-Стросса и Бакминстера Фуллера; окрыляющее удовольствие, когда обнаруживаешь, что шутка, над которой смеялись в школе, вызывает смех здесь; успокаивающий ритуал ежевечерней перебранки с соседом о том, открывать ли окно.

Взрослеешь и уходишь. Уходишь в университет, на войну, на заработки в город, переселяешься в новый мир – дом никогда не будет прежним, а иногда его и не увидишь больше. Что поразительно в этом элементе взросления – он важен не только для нас, людей, но и для многих наших родичей-приматов. Процесс взросления и ухода выглядит до боли знакомым – волнующим, полным трудностей и открытий.

Некоторые приматы, например орангутаны, ведут уединенную жизнь, встречаясь только иногда, чтобы спариться. Но обычно группы приматов крайне социальны, будь это семья из десятка горилл в высокогорных дождевых лесах, группа из 20 лангуров на окраине индийской деревни или стая из сотни павианов в африканских саваннах. В подобных группах детеныш приходит в мир, полный родственников, друзей и противников, вокруг царят происки, козни, тайные свидания и героические поступки – большие сплетни маленького городка. Довольно бурный поток для малыша, который осваивает, кому можно доверять, каковы правила и как принято вести себя за столом.

Большинство юных приматов довольно эффективно социализируются, и дом становится все более уютным. Затем многие молодые особи должны уйти из стаи и начать свою жизнь. Это простой факт, заложенный генетикой и эволюцией: если бы все оставались, где родились, там же взрослели и размножались, а потом и их дети, и дети их детей, то в итоге все бы оказались довольно близкой родней. Возникли бы типичные проблемы близкородственного скрещивания – куча странного вида детишек с шестью пальцами и двумя хвостами (не говоря уже о более серьезных генетических неприятностях). Так что практически все социальные приматы развили механизмы для переходов из группы в группу в подростковом возрасте. Необязательно уходить всем подросткам. Чтобы избежать близкородственного скрещивания, достаточно, чтобы все подростки одного пола ушли попытать счастья где-нибудь еще, а другой пол может оставаться дома и спариваться с новоприбывшими переселенцами. У шимпанзе и горилл в новые группы обычно уходят самки, а самцы остаются дома с матерями. Но среди большинства обезьян Старого Света – павианов, макак, лангуров – уходят самцы. Почему у одного вида мигрирует один пол, а у другого – другой, остается загадкой, о которой приматологи с удовольствием спорят до хрипоты.

Механизм подростковой миграции снимает угрозу близкородственного скрещивания. Но рассматривать это просто как решение эволюционной проблемы значило бы смотреть на вещи механистически. Нельзя упускать из виду, что это живые звери, которые терпят тяжелые испытания. Удивительно наблюдать за этим процессом: в мире приматов каждый день кто-то юный и напуганный собирается с силами, оставляет мамочку и отправляется в неизвестность.

Павианы, которых я каждое лето изучаю в Восточной Африке, представляют один из самых ярких примеров подростковой миграции. Две стаи встречаются в полдень у какой-нибудь естественной границы, к примеру у реки. Как это свойственно павианам, самцы обеих стай совершают ряд агрессивных жестов с воплями и завыванием, которые, как они надеются, изображают серьезную угрозу. Постепенно всем надоедает, и они возвращаются к еде и отдыху, не обращая внимания на непрошеных соседей на другой стороне реки. И вдруг вы видите детеныша – подростка из своей стаи. Он стоит на самом краю берега, совершенно завороженный. Новые павианы, целая толпа! Он делает пять шагов к ним, четыре от них, оглядывает членов своей стаи – почему же никто больше не зачарован незнакомцами? И после бесконечных раздумий опасливо перебирается через реку и присаживается на самом краю другого берега, в панике соскакивая вниз, стоит кому-нибудь из новой стаи на него посмотреть.

Проходит неделя. Когда две стаи встречаются снова, подросток повторяет свой фокус. Только на этот раз он полдня сидит на границе новой стаи. В следующую встречу он немножко следует за ними, пока тревога не перевесит и он не вернется назад. И вот однажды он набирается смелости переночевать с ними. Он может еще долго колебаться и даже осесть в итоге в какой-то третьей стае, но он начал свой переход во взрослую жизнь.

А ведь это ужасный опыт – чувствовать себя до боли одиноким и ненужным. Нет никаких программ ориентации для первокурсников. Новички не сбиваются в группки, чтобы прикрыть свою робость напускной храбростью. Есть только одинокий павиан-недоросток на краю новой стаи, и никому до него нет никакого дела. Хотя это не так: часто члены новой стаи обращают на новичка много внимания, демонстрируя некоторые наименее приятные повадки социальных приматов, чем напоминают своих человеческих свойственников. Предположим, вы низкоранговый член стаи: тщедушный юнец, который перебрался сюда только год назад. Почти все время вы проигрываете в схватках, высокоранговые особи отбирают у вас еду и гоняют туда-сюда. У вас километровый список жалоб, до которого никому нет дела. Конечно, в стае есть детеныши, которых вы могли бы сами гонять, но они не доросли до возраста миграции – за них вступятся матери, а может быть, и отцы, и все остальные родственники. И вот он, подарок небес – появляется новенький, еще более хилый юнец, на котором можно выместить обиды. (Среди шимпанзе, у которых мигрируют самки, происходит то же самое: самки-старожилки встречают прибившуюся к стае новенькую очень агрессивно.)

Но это только начало проблем животного-переселенца. Когда в рамках исследований закономерностей болезней у павианов я временно усыпляю и обследую самцов-переселенцев, то обнаруживаю, что эти юные особи полны паразитов. Никто теперь их не вычесывает, не сидит с ними, приводя в порядок их шерсть – наполовину из соображений гигиены, наполовину из дружбы. А если никого не интересует вычесывание новичка, то уж точно никого не интересуют более интимные вещи. В этот период своей жизни к сексу они только готовятся. Молодые самцы терпят все унижения завзятых ботанов.

К тому же они очень уязвимы. При нападении хищника новый переселенец (который обычно остается на периферии стаи, на виду) вряд ли различит сигналы стаи и не может рассчитывать, что его кто-то бросится защищать. Я однажды наблюдал такой случай. Злополучное животное было совсем новым в моей стае, у него даже не было имени, а только номер, 273. Стая бродила в полуденной жаре и, спускаясь в высохшее русло реки, нарвалась на неприятности: там дремала львица. Поднялась паника, животные рассыпались кто куда, пока львица потягивалась, – а самец 273 стоял в растерянности у нее на виду. Она сильно его покалечила, и несчастный долгие мили полз в свою бывшую родную стаю, чтобы умереть возле матери.

Короче говоря, период переселения – опасное и паршивое время в жизни примата. И тем не менее почти незаметно, но жизнь улучшается. Однажды возле нашего робкого переселенца присядет самка-подросток и минутку его повычесывает. Однажды голодная стая наткнется на дерево, усыпанное плодами, и старшие самцы забудут прогнать новичка. Однажды подросток обменяется приветствиями со взрослым самцом (у павианов это выражается дерганьем друг друга за пенисы – если это не жест доверия, то что же?). И однажды, неизбежно, появится новый перепуганный переселенец, и наш герой – наверное, к своему неизбывному стыду – позволит себе жестокое удовольствие задирать кого-то, кто ниже его по социальной лестнице.

В процессе постепенной ассимиляции переселенец встречает друга, находит союзника, пару и поднимается в иерархии стаи. Это может растянуться на годы. Вот почему так замечателен был Гоббс.

Три года назад мы с женой провели лето, работая со стаей павианов в национальном парке Амбосели в Кении, где исследованиями руководят специалисты по биологии поведения Джин и Стюарт Олтманн из Чикагского университета. Во время полевых исследований я изучаю, как связаны ранг павианов и их персональные качества; как организм животного реагирует на стресс и какими связанными со стрессом заболеваниями оно страдает. Чтобы получить физиологические данные – образцы крови для измерения уровня гормонов стресса, работы иммунной системы и прочего, – нужно на несколько часов усыпить животное при помощи маленького алюминиевого пистолета, стреляющего дротиками со снотворным. Наполните дротик нужным количеством снотворного, подойдите к павиану, прицельтесь, выстрелите – и через пять минут он захрапит. Конечно, все не так просто. Стрелять в них можно только по утрам (чтобы измерения уровня гормонов не искажались из-за суточных ритмов). Нужно удостовериться, что вокруг нет хищников, которые нападут на спящего, и что он не влезет на дерево, прежде чем отключится. А главное, нужно подстрелить и удалить его из стаи, когда другие павианы не смотрят, чтобы не переполошить их и не нарушить процесс привыкания к исследователям. В общем, университетское образование дало мне возможность ползать по кустам за стаей обезьян, выжидая, когда они отвернутся, чтобы всадить одной из них дротик в задницу.

Это было примерно в середине лета. Мы только начали знакомиться с обезьянами из своей стаи (которую назвали стаей Хук – в честь давно умершей самки-матриарха) и разбираться в их распорядке дня. Каждую ночь они спали в облюбованной рощице, каждое утро рыскали в поисках еды в саванне, засыпанной вечность назад вулканическими обломками из жерла близкой горы Килиманджаро. Это был засушливый сезон, а значит, павианам, чтобы найти еду и воду, приходилось уходить дальше, чем обычно, но и того и другого хватало, и у стаи в самую жару было время поваляться в тени. Главным в иерархии самцов был внушительный персонаж по имени Руто, который присоединился к стае несколько лет назад и поднялся по социальной лестнице довольно быстро. Вторым по рангу был самец по кличке Толстяк, который, на свою беду, присоединился к стае, будучи пухленьким подростком, и получил имя от бездушного исследователя. Теперь это был вовсе не толстяк, а мускулистый самец в расцвете сил, самый очевидный соперник Руто, но все еще младше его по рангу. Это был вполне мирный период в жизни стаи: почту доставляли исправно, поезда ходили вовремя.

Затем однажды утром мы пришли и обнаружили павианов в полнейшем смятении. Говоря по-человечески (что очень здесь допустимо), они были на пределе. Появился новый переселенец, но он не жался на периферии. Он был в центре стаи и поставил ее на уши – угрожал и гонялся за всеми, кого видел. Это неприятное жестокое животное скоро получило имя Гоббс (из уважения к английскому философу XVII века, который назвал жизнь человека одинокой, бедной, неприятной, жестокой и короткой).

Среди павианов такое бывает крайне редко (но все-таки бывает). Переселенец в таких случаях – крупный, мускулистый, грозный парень. Он может быть старше среднего 7-летнего самца-переселенца, или, возможно, это его второе переселение и он набрался смелости во время первого. Может быть, он был наглым сыном высокоранговой самки в домашней стае. В любом случае такой редкий экземпляр наезжает с мощностью паровоза, и какое-то время ему это сходит с рук. Если он продолжит вести себя бесцеремонно, то пройдет некоторое время, прежде чем кто-то из самцов-старожилов осмелится ему противоречить. Никто его пока не знает – и не знает, нарвется ли на смертельные увечья, восстав первым против агрессивного маньяка.

Так вел себя Гоббс. Испуганные самцы беспомощно стояли вокруг. Толстяк вспомнил, что у него куча дел в другом месте. Руто спрятался за спины самок. Никто больше не собирался принимать вызов. За неделю Гоббс стал старшим в иерархии стаи.

Несмотря на стремительное возвышение, успеху Гоббса не суждено было длиться долго. Он все еще был неопытным подростком, и рано или поздно один из более крупных самцов преподал бы ему урок. Гоббс развлекался около месяца. Потом принялся за жестокое насилие, в котором тем не менее была некоторая мрачная эволюционная логика. Он стал прицельно нападать на беременных самок. Он избивал и калечил их, и у троих из четверых вскоре случились выкидыши.

Один из главных штампов о поведении животных в контексте эволюции – в том, что животные действуют на благо вида. Эту идею развенчали в 1960-х, но она все просачивается в рассуждения о поведении животных в духе передачи Wild Kingdom[16]16
  Американская документальная телепередача о дикой природе, выходившая с 1963 по 1988 год и возрожденная в 2002-м. Сейчас выходит на канале Animal Planet.


[Закрыть]. Точнее было бы сказать, что животные обычно ведут себя так, чтобы они сами и их близкие родственники оставили как можно больше потомства. Это объясняет удивительные акты альтруизма и самопожертвования в одних обстоятельствах и жуткую агрессию в других. И с этой точки зрения в атаках Гоббса был смысл. Если бы те самки доносили беременности и вырастили детенышей, они, скорее всего, не спаривались бы еще два года, а кто знает, что бы сталось с Гоббсом к тому времени. Так что он нападал на них, доводя до выкидыша, и через несколько недель у них опять наступала овуляция. Хоть у самок павиана и есть право голоса в вопросе, с кем спариваться, но, столкнувшись с кем-то настолько сильным и напористым, они мало что могут сделать: спустя считаные недели Гоббс, все еще доминантный самец стаи, спаривался с двумя из тех трех самок. (Это не подразумевает, что Гоббс читал учебники эволюции, поведения животных и приматологического акушерства и продумал свою стратегию, как и те животные, которые достигали половой зрелости в определенное время, не продумывали это логически. Использованные здесь формулировки – сокращенная версия рассуждения о том, что паттерны его поведения практически наверняка были бессознательными, эволюционно обусловленными.)

Так случилось, что появление Гоббса – как раз когда мы усыпили и обследовали примерно половину животных – подарило нам редкую возможность. Мы могли сравнить физиологию стаи до и после его мятежного переселения. И в исследовании, которое мы опубликовали с Джин Олтманн и Сьюзен Олбертс, я описал не слишком удивительный результат. Гоббс доводил этих животных до ручки. Уровень кортизола (одного из гормонов, который чаще всего выделяется во время стресса) у них в крови значительно повышался. В то же время количество белых кровяных клеток, или лимфоцитов, – стражей иммунной системы, защищающих организм от инфекций, – значительно снижалось: это еще один надежный показатель стресса. Эти маркеры ответа на стресс были заметнее всего у животных, которых больше всего допекал Гоббс. У самок, которые от него не пострадали, лимфоцитов было в три раза больше, чем у несчастной самки, на которую он напал пять раз за первые две недели.

Очевидный вопрос: почему бы каждому самцу-переселенцу не воспользоваться скандально успешным методом Гоббса? Во-первых, большинство из них слишком малы в возрасте переселения (около семи лет), чтобы испугать даже газель, не говоря уж о 80-фунтовом взрослом самце павиана. (Гоббс был исключительным случаем – он весил целых 70 фунтов.) У большинства не тот характер, чтобы заниматься подобными мерзостями. К тому же это рискованная стратегия – буян вроде Гоббса имеет все шансы быть покалеченным в юности.

Но была и другая причина, которая стала понятна лишь позже. Однажды утром, когда Гоббс раздумывал, к кому бы прицепиться, и не обращал на нас внимания, мне удалось попасть дротиком ему в ляжку. Спустя месяцы, изучив образец его крови в лаборатории, мы обнаружили, что у Гоббса был один из самых высоких уровней кортизола в стае и предельно низкий уровень лимфоцитов, меньше четверти среднего по группе (у Руто и Толстяка, которые отсиживались в сторонке, лимфоцитов было в три и в шесть раз больше, чем у Гоббса). Молодой павиан сам переживал сильнейший стресс, даже больший, чем самки, на которых он нападал, – и уж точно больший, чем обычные робкие самцы-переселенцы, которых я изучал. Другими словами, круглые сутки быть подонком не так уж просто – пара месяцев в таком режиме будет дорого стоить организму.

В порядке эпилога: Гоббс не удержал своих позиций. Через пять месяцев его свергли, он стал третьим по рангу. Через три года в стае он исчез в закат, мигрировал в неизвестность – попытать счастья в какой-нибудь другой стае.

Все это только подтверждает, что переселение дается юнцам тяжело, будь они обычными тихонями, идущими по пути медленного принятия, или редкими экземплярами вроде Гоббса, которые попытаются взять стаю нахрапом. В любом случае это испытание, и молодые животные платят высокую цену. Удивительно, что они продолжают этим заниматься. Переселение может решать проблему близкородственного скрещивания для популяции, но какое до этого дело индивиду?

Переселение подростков – свойство многих социальных млекопитающих, не только приматов, и его механизмы могут различаться. Иногда переселение вызвано внутриполовой конкуренцией – то есть, говоря человеческим языком, подростков выживают из группы более сильные соперники одного с ними пола. Это можно наблюдать на примере импал и газелей. Ядро группы состоит из одного самца-производителя, толпы самок и их детенышей. Детеныши-самцы один за другим достигают половой зрелости. Но, поскольку самец-производитель обычно недолго удерживается на своем посту, он вряд ли отец этих подростков. Он воспринимает их не как взрослеющих сыновей, но как посторонних самцов, которые превращаются в репродуктивных конкурентов. При первых признаках созревания он яростно изгоняет их из группы.

У приматов же насильственное расселение почти не встречается. Происходит поразительное: подростки выбирают уйти – хотя это кажется безумием. В конце концов, они живут в окружении семьи и друзей. Они знают свою домашнюю территорию, когда какие деревья плодоносят, где скрываются хищники. И они покидают домашний уют, чтобы терпеть паразитов и одиночество. Зачем? Чтобы поселиться среди чужаков, которые отвратительно с ними обращаются. С точки зрения отдельного животного, в этом нет никакого смысла. Бихевиористские теории формулируют более официально: животные, в том числе и люди, стремятся делать то, за что получают вознаграждение, и избегать того, за что получают наказание. И тем не менее они уходят из уютного вознаграждающего мира, чтобы получить изрядную порцию пинков. Более того, животные обычно ненавидят новое. Посадите крысу в новую клетку, кормите ее по новой схеме – и получите стрессовую реакцию. Но вот юные приматы, которые ставят все на карту ради новизны. Обезьяны Старого Света могут переселяться до пяти раз за жизнь или проходить до 40 миль, чтобы найти новую стаю.

Кто в здравом уме будет этим заниматься?

Я не знаю, зачем происходит переселение, но корни его явно глубоки. Люди, в частности из-за гибкой диеты, самые широко распространенные на Земле млекопитающие, заселившие каждый богом забытый уголок планеты. Среди наших родственников-приматов самые нетребовательные в пище (например, павианы) также среди самых широко распространенных животных на Земле. Африканские павианы населяют зоны от пустынь до джунглей, от гор до саванн. Кому-то неизбежно приходилось быть первооткрывателем новых земель – индивидом, который решился на переселение по-крупному. И скорее всего, это был кто-то молодой.

Этот роман с риском и новизной, похоже, и есть причина, по которой молодняк всех видов приматов часто погибает от несчастных случаев, делая глупости, пока старики кудахчут[17]17
  Я недавно обнаружил замечательный пример. В предгорьях Сьерры-Невады расположены Калифорнийские пещеры. Это подземная система, которая начинается узким извилистым 10-метровым спуском, ведущим к резкому обрыву 50 метров глубиной (теперь там оборудовали лестницу и дюльфер – спуск с помощью альпинистского снаряжения). Смотрители обнаружили под обрывом остатки человеческих скелетов, датированных сотнями и тысячами лет назад. Все, что мы знаем о культурах американских индейцев, населявших тогда эту область, говорит против человеческих жертвоприношений. Это скелеты любопытных, которые шагнули слишком далеко в темноту. И все скелеты принадлежали подросткам.


[Закрыть]. И по этой же причине именно у молодых больше всего шансов открыть что-то новое и удивительное – в физической или умственной сфере. Когда японские макаки освоили практику мытья еды в морской воде, первым это сделал подросток, а сверстники подхватили новое веяние; почти никто из старших не заинтересовался. А когда на ученых-приматологов середины XIX века обрушились идеи Дарвина об эволюции, их приняли с энтузиазмом именно молодые, набирающие силу школяры.

Не нужно далеко ходить за другими примерами. Вспомните традицию революций в математике, устроенных недавними подростками, или молодых Пикассо и Стравинского, изобретающих культуру XX века. Вспомните о подростках, которые всегда хотят ездить слишком быстро, или заняться новым свежеизобретенным спортом, от которого точно сломают шею, или в радостном возбуждении ринуться в любую идиотскую войну, которую развязали их родители. Вспомните о бесчисленных молодых людях, покидающих родные дома – возможно, измотанные бедностью и лишениями, но родные, – чтобы отправиться к новым мирам.

Одна из причин эволюционного успеха приматов, причем не только людей, – в том, что мы довольно умные животные. К тому же у нас имеются оттопыренные большие пальцы, которые дают нам кучу преимуществ, и мы более свободны в выборе еды. Но наша сущность как приматов больше, чем просто абстрактное мышление, ловкость рук и всеядность. Другая причина нашего успеха должна быть связана с этим добровольным переселением, с этим достоянием приматов – стремлением, возникающим в подростковом возрасте. Как развилось добровольное расселение? Что происходит с генами, гормонами и нейромедиаторами индивида, заставляя его отправиться в дорогу? Это нам неизвестно, но мы знаем, что следовать этому стремлению – одно из самых ярких проявлений приматов. Молодой павиан завороженно замирает на берегу реки, юная самка шимпанзе вытягивает шею, чтобы разглядеть шимпанзе в соседней долине. Новые животные, целая толпа! К черту логику и разумное поведение, к черту традиции и уважение к старшим, к черту этот унылый городишко и к черту этот комок страха в желудке. Любопытство, волнение, приключение – жажда новизны, это необъяснимое и ценное свойство, общее для всех представителей нашего отряда приматов.

Что еще почитать

Хороший общий обзор межгруппового переселения приматов дан в Puseyand C. Packer, «Dispersaland Philopatry,» in B. Smuts, D. Cheney, R. Seyfarth, R. Wrangham, and T. Struhsackers, eds., Primate Societies (Chicago: University of Chicago Press, 1987), 250.

Подробный анализ преимуществ и недостатков переселения у павианов см. в S. Alberts and J. Altmann, "Balancing Costs and Opportunities: Dispersal in Male Baboons," American Naturalist 145 (1995): 279.

История Гоббса с утомительными техническими подробностями изложена в S. Alberts, J. Altmann, and R. Sapolsky, "Behavioral, Endocrine and Immunological Correlates of Immigration by an Aggressive Male into a Natural Primate Group," Hormones and Behavior 26 (1992): 167.