Текст книги "Монах: время драконов"

Хоригава кивком подтвердил свое согласие с комплиментом:

– Тебе посчастливилось заполучить в мужья столичного высокорожденного мужчину. Подумай, какой несчастной ты была бы в объятиях грубого деревенщины, воняющего сырым рисом!

Вспомнив роль Хоригавы в казнях четыре года назад и его разговор о массовой резне, Танико подумала: «Я предпочла бы запах сырого риса запаху крови».

Хоригава вытащил из рукава одежды свиток:

– Это доклад, полученный мной от монаха из Китая. Я намереваюсь представить его господину Согамори. Ты переведешь его на наш язык и перепишешь лучшим своим почерком. Надеюсь, твой почерк достаточно хорош?

– Мой почерк многие хвалили, – сказала Танико, – но это, конечно, всего лишь слабые попытки бедной девочки, выросшей в сельском рыбацком поселке.

Сарказм ускользнул от Хоригавы.

– Господин Согамори очень влиятельный человек, несмотря на то что является всего лишь главой самурайского рода. Постарайся, чтобы иероглифы получились как можно более красивыми.

Танико положила свиток в ящик своего деревянного подголовья. Ей не терпелось остаться одной и прочитать письмо из Китая.

Хоригава съел с ней ритуальные лепешки, прославляя Изанами и Изанаги – прародителей всех ками и создателей небес и земли. Ей почти хотелось, чтобы ее лепешка была пропитана ядом. Потом Хоригава снял свой официальный головной убор и прилег, положив голову на деревянное подголовье, которое Танико поставила рядом со своим. Мановением руки он приказал ей задуть свечу.

Они спали в той же одежде, которую носили весь день, что было обычным. Лежали бок о бок в темноте на стеганых матах. Хоригава спал беспокойно, бормотал и стонал что-то, обуреваемый всю ночь страшными снами. Плохие сны могли предвещать Хоригаве несчастья в будущем. Такая возможность доставила ей радость, ибо единственной ее надеждой были мысли о том, что долго он не проживет. Быть может, ему досаждали духи тех, чьей казни он потребовал…

Большую часть ночи Танико не спала. Как и в первую ночь, проведенную с Хоригавой, она попыталась послать свое сознание в путешествие, на этот раз на гору Хигаши, где она провела ночь с Дзебу.

Утром семья Шима, под предводительством Риуичи, тети Цогао и их старшего сына, пятилетнего Мунетоки, ворвалась к ним с ожидаемыми криками радости и поздравлений. Проведя три ночи вместе и отведав священных лепешек, они официально считались мужем и женой. Танико, однако, останется в доме Шима, как предписывал обычай для людей их класса, а Хоригава будет навещать ее тогда, когда захочет наградить своей княжеской милостью. Танико надеялась, что похоть не будет часто овладевать им. Она же будет приходить в его дом, когда того потребуют церемониальные и светские дела.

Дядя и тетя Танико подняли по одной туфле Хоригавы каждый. Взяв сегодня вечером туфли в свою постель, они попытаются удержать Хоригаву рядом с Танико на долгие годы. Каждый знак, призванный сделать этот союз неразрывным, заставлял сердце Танико трепетать все безысходней.

Хоригава надменно передал Риуичи свиток:

– Это список гостей, которых я хотел бы пригласить на брачный пир. Вы устроите пир на тринадцатый день Девятого месяца, через четыре дня после Праздника Хризантем. Мои прорицатели сказали, что это последний благоприятный день на долгое время. – Он вытащил из рукава еще один список. – Я также составил перечень инструкций, в соответствии с которыми нужно провести этот пир. Совершенно необходимо, чтобы каждая деталь была верной и соответствующей моде. Я предпочитаю в таких делах не полагаться на мнение провинциальной семьи.

После ухода Хоригавы Риуичи пришел в ярость и разрыдался. Он был взбешен отношением князя к его семье и пришел в ужас от стоимости свадебного пира, который, по его мнению, съест все состояние семьи, если он последует инструкциям Хоригавы.

– Почему ты должна выходить замуж за эту пиявку? – закричал он на Танико.

Танико склонила голову, чтобы скрыть свое изумление.

– Простите меня, дядя! Мне очень жаль, что он причиняет вам такую боль. Отец приказал мне выйти за него замуж по причинам, которые казались ему мудрыми.

Риуичи затих.

– Мы ожидали, что этот союз будет полезным для нас. Но если бы мой почитаемый старший брат позволил мне заняться твоим сватовством, вместо того чтобы самому заниматься этим так издалека, – он внезапно улыбнулся, – ты тоже была бы более счастливой в результате. Ты слишком хорошая дочь, Танико, чтобы выдавать тебя за такого отвратительного человека.

– Я собираюсь добиться от этого большего, дядя. Я всегда хотела жить в столице, быть частью дел императорского двора. Мне никогда не хотелось жить как обычной женщине. Если Хоригава – это цена, которую я вынуждена заплатить за то, чтобы жить здесь, я согласна с этой ценой. Быть может, я добьюсь многого для себя, далее несмотря на того, за кого мой отец меня просватал.

Ее маленький двоюродный брат Мунетоки не отрываясь смотрел на нее, и его глаза блестели от восхищения.

Глава 9

В день свадебного пира некоторые наиболее известные в Хэйан Кё люди пришли посмотреть на бракосочетание главного советника четвертого ранга с девушкой из неизвестной, но, по общему мнению, богатой семьи из провинции. Танико внимательно изучила список гостей. Главным священнослужителем обряда был настоятель огромного буддистского монастыря с близлежащей горы Хиэй, произносивший речитативом благословения и молитвы очищения, тогда как гости, согласно ритуалу, хлопали в ладоши. Танико, когда смела, бросала взгляды по сторонам, разглядывая присутствующих, стараясь сопоставить их наряды с именами, которые знала.

Многие члены семейства Сасаки пришли с главными женами, чтобы сесть позади Хоригавы, представляя его клан. Еще одна древняя и могущественная семья, Фудзивара, присутствовала едва ли не целиком. Хотя они сами и не бывали императорами, члены семьи Фудзивара до недавних времен обладали верховной властью в столице. Так много дочерей Фудзивара выходили замуж за императоров, что среди тех, кто смел быть непочтительными, существовало мнение, будто императорский дом был одной из ветвей семьи Фудзивара.

В последнее время, несмотря на то что она еще пользовалась большим почтением, действительная власть семьи пришла в упадок. Сила Фудзивара заключалась скорее в дворцовых интригах, чем в реальной власти. Но в эти дни, в связи с подъемом семей самураев, для власти требовалось большее.

Среди тех, кто стремился вытеснить Фудзивара из числа могущественных семей, были Такаши, также широко представленные на этом свадебном пире. Они сидели в переднем ряду гостей, лицом к настоятелю и алтарю. Главой клана был Согамори, министр Левых, мужчина с круглым лицом, чья частично выбритая голова была скрыта под черным официальным головным убором. Он был одет в красный, расшитый золотом плащ, подбитый белым атласом. Согамори выглядел вздорным и вульгарным, как и ожидала Танико, слышавшая о его скверном характере.

Мужчина в подобном же алом одеянии, сидящий рядом с Согамори, был, видимо, Кийоси, его старший сын. При виде его сердце Танико забилось чуть быстрее. В нем было семейное сходство с Согамори, но Киойси был худым, энергичным, с квадратной челюстью. «О, если бы выйти замуж за молодого мужчину, подобного ему, – подумала она. – Это помогло бы мне на время забыть Дзебу».

Кийоси сидел гордо выпрямившись, как подобало военному человеку благородного происхождения. Но в лице его также были видны ум и доброта. Танико подозревала, что он, подобно Дзебу, мог быть ужасающе свирепым, мягко сострадательным или ненасытно страстным. «Неужели, – подумала она, – я проведу остаток жизни, сравнивая каждого встреченного мной мужчину с Дзебу?»

Она поразмышляла и о том, что могло бы произойти, если бы в ту ночь на горе Хигаши она предложила Дзебу убежать с ней, вместо того чтобы продолжить путь в Хэйан Кё. Он был предан своему Ордену, но он также был молод и чувственен, Дзебу мог нарушить обет послушания ради нее. Но она не спросила, и он не был испытан. Почему? Потому что она не захотела изменить течение своей жизни, так же как и он.

Как он не захотел предать свой Орден, она не захотела предать свою семью. Все произошло как сказала тетя Цогао: она была самурайкой, как и все Шима, и если война была долгом мужчин, замужество было долгом женщин. Если мужчины ее семьи могли храбро встретить обнаженные мечи своих врагов, она могла принять с такой же храбростью горькую жизнь с Хоригавой.

Свадебный пир продолжался долго, некоторые гости ушли рано, другие остались дольше. Было выпито много саке, но многих гостей больше интересовал напиток из Китая, называемый чай. Он не был новым для Страны Восходящего Солнца, но употребление его вошло в моду недавно. Свадебным подарком главы Такаши, Согамори, были девять больших металлических коробок, наполненных брикетами чая, присланными с одного из его кораблей, прибывших недавно в Хиого.

Согамори и его сын Кийоси, сидевшие рядом с Хоригавой и Риуичи, остались среди поздних гостей. Каждый из пирующих имел свой отдельный столик для кушаний и напитков, каждого обслуживало несколько слуг. Танико сидела позади своего мужа, подавала ему еду и поддерживала его чашку саке и сосуд воды для чая теплыми. Хоригава ел и пил мало, и почти все время Танико просидела опустив глаза и скрыв лицо веером, ничего не делая.

– Я заметил, что ты стараешься пить только чай, Хоригава, – произнес Согамори глубоким, грубым голосом. – Это очень мудро. Ты не желаешь быть слишком пьяным, чтобы это не помешало тебе насладиться ночью своей новой женой.

– Я должен сохранять свой ум в живости, чтобы соответственно поддерживать разговор с выдающимся министром Левых, – сказал Хоригава голосом, сладким, как слива. – Чай обостряет сообразительность.

– Бьюсь об заклад, госпожа дремлет, укрывшись веером, – рассмеялся Согамори. – Этот пир и весь разговор мужчин погружают ее в сон. Хоригава, я на твоем месте отвел бы ее в постель и пробудил!

– Уверен, вы поступили бы так на моем месте, – сказал Хоригава. – Успехи министра в любовных битвах так же известны, как и его доблесть в боях.

Кийоси рассмеялся.

– Хорошо известны, но менее успешны, да, отец? У тебя, может быть, больше власти и доблести, чем у Домея, но в спальне он взял верх над тобой!

– Не понимаю, о чем ты говоришь! – взревел Согамори.

– Я тоже, – сказал Хоригава.

– Ваше высочество настолько добросовестно относится к делам государства, – сказал Кийоси, – что не обращает никакого внимания на сердечные дела. Я имел в виду пылкие ухаживания моего отца за госпожой Акими.

– Ты должен испытывать большее уважение к своему отцу и не упоминать об этом при людях, – раздраженно заявил Согамори.

– Ты должен испытывать большее уважение к своему клану, чтобы над нами не смеялся весь двор! – Тон Кийоси был легким, но в голосе чувствовалась едва скрытая резкость.

Танико была удивлена, что Кийоси стал дразнить своего отца перед ней, Хоригавой и Риуичи. Она прекрасно знала, о чем они говорят. Все женщины Шима смеялись над грубыми попытками Согамори соблазнить Акими, прекрасную фрейлину, которая была любовницей Домея уже много лет.

Как у большинства аристократов Хэйан Кё, в жизни Согамори было много женщин. Кроме главной жены, матери Кийоси, у него было много побочных жен, каждая из которых жила в Рокухаре. По слухам, у Согамори в любое время были одна или две любовницы. Но, всегда стремясь к большей власти в государстве, он постоянно пытался завоевать новых женщин. Воспользовавшись временным отсутствием главы клана Муратомо в столице, Согамори обложил осадой госпожу Акими при помощи игры на флейте, поэзии, цветов, сделав все, чтобы показать свое стремление завоевать ее. Все это несмотря на тот факт, что у нее уже был сын от Домея. Акими твердо отвергла притязания Согамори, и он, в итоге, вынужден был отступить. Двор, привыкший бояться его, наслаждался возможностью потешиться над неудачником. Когда Домей вернулся и узнал о случившемся, он был сначала разъярен, но потом потешался над Согамори вместе со всеми.

– Госпожа продемонстрировала дурной вкус, – осмелился высказать свое мнение Риуичи. – Как она могла предпочесть грубого, невоспитанного воина, каким является офицер Домей, изысканному господину Согамори?

Согамори кисло взглянул на него, совершенно не обратив внимания на лесть.

– Уважаемый Риуичи-сан, – сказал Кийоси. – Над воинами не насмехаются. Разве мы, Такаши, не являемся кланом воинов?

Танико не могла удержаться, чтобы не посмотреть прямо на Киойси, привлеченная его сильным, приятным голосом. Она знала, что женщина должна стыдиться смотреть в глаза какому-либо мужчине, кроме своего мужа, но возрастающая симпатия к Кийоси, усиленная неприязнью к Хоригаве, заставила ее мельком взглянуть в его темные глаза. Они удержали ее взгляд, приворожили ее. Она коротко вздохнула и опустила глаза к тлеющей жаровне, из-за которой наблюдала.

Кийоси протянул ей чашку для саке, чтобы скрыть их обмен взглядами. Она быстро подняла белый фарфоровый кувшин и наполнила изящную чашу.

– Ни настоящие господа, ни воины не должны обращать внимания на дворцовые сплетни, – нравоучительно заявил Хоригава.

– Тебе не нужно интересоваться женщинами двора – сказал Согамори. – Твоя жена превосходит Акими по красоте. – Он поднял чашку в сторону Танико и выпил. Она почувствовала холодок страха, уловив нотки похотливости в его голосе.

– Она всего лишь молодая девушка из провинциальной семьи, – с легким презрением сказал Хоригава. – Она не привыкла к столичной жизни.

– Она из хорошей семьи, родственной Такаши, – резко возразил Согамори. – Ты забываешься временами, Хоригава. Или забываешь, кто я. Твоя жена научится жизни в столице. Придворные смеялись над неуклюжими танцами моего отца, когда он посещал великие храмы, но я родился в Хэйан Кё, и мой отец позаботился о том, чтобы я обучался у лучших мастеров танцев. Теперь, когда я танцую перед богами, никто не смеется.

– Никто не смеет, – скривил губы Кийоси. – Ты снимешь с них головы.

– Не твоя ли маленькая жена перевела для меня письмо из Китая? – спросил Согамори. – Ее почерк совершенен!

Хоригава поклонился, как будто похвалили его самого.

«Он косоглазый, как старая обезьяна», – подумала Танико. Она закрыла лицо веером, почувствовав, что Кийоси улыбается ей.

Из подголовной книги Шимы Танико:

«Косоглазый старик договорился о моем назначении Фрейлиной императрицы: исключительная честь для девушки, рожденной и выросшей так далеко от столицы. Я буду представлена двору в первый день Одиннадцатого месяца, как только закончится неблагоприятный Десятый месяц, во время которого ками отсутствуют. Дяди Риуичи рвет на себе одежды из-за стоимости моего гардероба, но я обещала, что по возможности буду передавать ему секреты торговли с Китаем. Одно удачное вложение денег перекроет во много раз стоимость моих дворцовых одежд.

Я уже узнала много замечательного о Китае, всего из трех писем, которые перевела своему мужу. Во-первых, существует два Китая: северный Китай, называемый Катай, которым правят дикие варвары, и южный Китай, которым правит из Линьнаня император из династии Сун.

Варвары, известные как монголы, правящие Катаем, завоевали много королевств к северу и западу от Китая. Они воевали с императором Сун, но прекратили войну три года назад, когда умер их собственный император, которого они называли Великий Хан. Когда умирает их Великий Хан, эти монголы немедленно прекращают войну, пока не выберут нового правителя. Они выбирают своих императоров на великих советах монгольских вождей. Странные и наводящие ужас люди.

Что касается меня, мне не терпится приступить к обязанностям при дворе».

Девятый месяц, двадцатый день,

Год Дракона.

Привыкшая к суматошной жизни провинциальной семьи, посвятившей себя войне, земле и торговле, Танико нашла жизнь внутри Девятикратной Ограды совершенно иной, очень изысканной, но часто скучной. Фрейлины жили большую часть времени в резиденции императрицы, Дворце Глицинии. Ничего никогда не происходило, пока прорицатели не провозглашали день благополучным или календарь не требовал исполнения какого-либо старинного обряда. Тянулись бесконечные промежутки пустого времени, когда фрейлины развлекали друг друга играми, такими как го или трик-трак, устраивали соревнования в сложении стихов, составлении композиций из цветов или старались превзойти друг друга в лести.

В один из дней ранней весны до ушей Танико донесся шум из палат императрицы: лай и рычание, мяуканье и шипение, визги и крики императрицы и других женщин. Танико ворвалась в спальню ее императорского величества.

Любимый кот императрицы, Миобу, прекрасное создание с длинной оранжевой шерстью, сидел на высоком шкафчике красного дерева, вопя кошачьи проклятия и отмахиваясь лапами от бурой собаки, не больше его самого. Собака заливалась яростным, пронзительным лаем и подпрыгивала в воздух, стараясь схватить кота императрицы.

Императрица Садако, обычно спокойная женщина, была напугана яростью собаки не менее, чем ее кот, и в страхе рыдала. Она сама и другие женщины в комнате были совершенно беспомощны от ужаса.

– О Танико-сан, спасите Миобу! Поторопитесь, прошу вас!

Поклонившись императрице, Танико схватила собаку и сунула ее себе под мышку. Пес извивался и яростно лаял. Он был китайской породы и казался Танико похожим на гигантскую мохнатую лягушку. Танико сразу же узнала его. Его звали Ли Бо, и он принадлежал госпоже Акими, любовнице Домея. Акими покинула дворец на несколько дней. Фрейлины, по обычаю, удалялись в свои дома на период их нечистого времени месяца.

Танико знала Акими так же хорошо, как и других придворных императрицы, но что-то отделяло эту женщину от других – может быть, спокойное благородство поведения, которое заставляло Танико постараться узнать ее получше. Но Акими вела себя с Танико сдержанно. Все же Танико была замужем за одним из худших врагов семьи Муратомо. Акими не могла знать, что Танико всем сердцем поддерживает ее любовника. Она видела лихого усатого офицера Домея, ехавшего во главе дворцовой стражи. Как мог неуклюжий Согамори представить, что он сумеет состязаться с таким мужчиной за благосклонность Акими? Она слышала, как бывший император, сейчас удалившийся от престола, плохо относился к Домею, как он отплатил за преданность Домея во время мятежа, приказав ему казнить собственного отца, как пренебрегли Домеем, когда тот император и его преемник осыпали вниманием, должностями и почестями его соперников Такаши. Танико всем сердцем была на стороне Домея.

Императрица Садако, спотыкаясь, подошла к кабинету, путаясь в колышущихся платьях и нижних юбках, и протянула руки к коту:

– Иди ко мне, мое сокровище, иди к своей мамочке!

Миобу прыгнул в объятия императрицы. Ее императорское величество повернулась к Танико:

– Эта собака испугала моего бедного Миобу. Подобным животным нельзя разрешать свободно бегать по дворцу. Накажите его!

Танико собиралась заметить, что собака принадлежит одной из ее императорского величества старших фрейлин, но вовремя поняла, что императрица не может не знать об этом, но предпочитает не обнаруживать это знание. Садако хочет уничтожить собаку? Танико решила, что лучшим будет удалить животное с ее глаз и не задавать никаких вопросов.

Но, думала Танико, спеша из Дворца Глицинии, прижав к себе Ли Бо, если она прикажет убить собаку Акими, то приобретет в лице любовницы Домея постоянного врага, у которого, к сожалению, уже есть причины невзлюбить ее. Кроме того, ей нравилась собачка. Она лежала у нее на руках тихо и доверчиво. Спустившись со ступеней Дворца Глицинии, Танико огляделась. Вдалеке группа офицеров дворцовой стражи играла в мяч перед Дворцом Воинской Доблести.

Эта игра с древних времен была любимой среди вельмож. Выстроившись в кольцо, группа мужчин старалась удержать мягкий кожаный мяч в воздухе как можно дольше, пиная его только ногами. Танико подошла к ним. Она немного знала некоторых офицеров стражи, и кто-нибудь из них мог подсказать, как поступить с собакой.

Танико еще раз поблагодарила свою карму, позволившую ей служить при дворе, где она могла подойти и поговорить с любым человеком – мужчиной или женщиной. Проводить все дни и ночи, скрываясь за ширмой или веером, как вынуждены были поступать все благородные дамы, живущие дома, – это могло свести с ума.

Одним из играющих был Домей. Это навело ее на мысль.

Домей был по крайней мере на десять лет старше остальных игроков, но играл с большей энергией и воодушевлением. Он старался всех обыграть, старался удержать мяч у себя, выбивая его из-под носа у других игроков, проводя удары так близко от их голов, что те вынуждены были отступить. Играющие с Домеем мужчины искренне смеялись при каждом новом проявлении агрессивности Домея.

Танико подождала, пока наступит перерыв в игре, потом застенчиво поманила Домея. Офицер немедленно подошел к ней и поклонился.

– Госпожа Танико, чем я могу служить вам? – Если он и чувствовал к ней враждебность из-за мужа, этого не было заметно.

Его дыхание вырывалось паром в зимнем воздухе. Муратомо-но Домей был высоким, широкоплечим, лицо у него было темным, как у человека, проводящего большую часть времени на свежем воздухе. Такой цвет не считался приличным при дворе, где мужчины и женщины пудрили свои лица, чтобы казаться еще более бледными. Лоб его был высоким и выступающим. Все волосы его были сбриты с головы, за исключением локона, завязанного аккуратно в самурайский узел. Крупная голова блестела от пота. Его густые усы привлекали внимание к самой неприятной части его лица – выступающим передним зубам.

Танико объяснила желание императрицы наказать собаку. Она не потрудилась уточнить, что это любимец Акими. Была уверена, что Домей узнал его.

– Напугать кота ее величества – тяжкое преступление! Я беру на себя наказание преступника! – Он забрал у нее собаку и прижал к себе, поглаживая по голове.

– Что вы с ним сделаете, Домей-сан? – неуверенно спросила Танико.

– Ну, стража использует бродячих собак как мишени при стрельбе из лука.

Пораженная Танико прижала ладонь к губам.

– Желаете присутствовать при казни, моя госпожа?

– Нет, нет!

Мнение Танико о Муратомо все еще находилось под влиянием поведения грубого ориоши, которого Дзебу убил в прошлом году на дороге Токайдо. Но тот человек был не членом семьи Муратомо, а всего лишь одним из их платных сторонников. Домей казался достаточно приятным и вежливым, хотя манерам его недоставало утонченности, которую можно было наблюдать у членов старейших семей столицы. Танико не поверила, что Домей действительно убьет собаку Акими.

Все говорили, что Муратомо ужасно грубы, но Домей, несомненно, был идеальным выбором на пост офицера дворцовой стражи. Он явно был прирожденным воином, отличался от тучных, круглолицых придворных, как сокол отличается от куропатки.

Если говорить о воинской славе, то о семье Муратомо ходило больше легенд, чем о любой другой семье. Они переселились в восточные провинции много веков назад и нажили там состояния. Муратомо были передовым отрядом, открывшим богатые рисовые долины Канто, прогнав с них волосатых айну. Их главным ками был Хачиман, бог войны, и один из военачальников Муратомо, одержавший блестящие победы, был прозван Старшим Сыном Хачимана.

В прошлом веке Муратомо подавили два самых опасных восстания, которые когда-либо были подняты против короны: Раннюю Девятилетнюю Войну и Позднюю Трехлетнюю Войну. Муратомо могли быть плохо воспитаны, но они были бесподобными воинами.

Госпожа Акими вернулась во Дворец Глицинии на следующий день. Ее глаза были красными от слез, и несколько раз она заливалась ничем не объяснимыми слезами в присутствии императрицы.

Садако была добросердечной женщиной, которая не могла вынести несчастного вида ни одной из своих фрейлин. Но, несмотря на все ее попытки, она не смогла уговорить Акими рассказать, что же случилось.

Только когда сама императрица расплакалась, Акими ответила на ее настойчивые расспросы:

– О, ваше величество! Я услышала, что офицер охраны императора застрелил мою собачку Ли Бо!

Императрица смущенно отвернулась:

– Я не слышала этого…

– О да, ваше величество! Но действительно заставило меня плакать то, что Ли Бо огорчил вас. Оставалось только убить его!

– Я не приказывала казнить вашу собачку, Акими-сан! – взмолилась императрица. Она повернулась к Танико: – Пошлите за офицером Домеем!

Домей быстро пришел и бросился к ногам императрицы. Она спросила его, что случилось с собакой.

– Как я сказал госпоже Танико, ваше величество, полагаю, единственным справедливым наказанием собаки, которая испугала кота вашего императорского величества, будет использовать его в качестве мишени при тренировке конных лучников!..

– Какая дикость! – воскликнула императрица. – Вы вызвали сильную боль у одной из моих уважаемых фрейлин! Я очень разгневана на вас, офицер Домей!

Домей склонил голову:

– Прошу ваше величество отсечь мне голову во искупление!

Садако содрогнулась:

– Прошу вас, офицер Домей! Уже достаточно убийств. Оставьте нас сейчас. Вы ничего уже не сможете сделать!

Домей ушел. Но позже, в тот же день, он вернулся и показал императрице маленькую бурую собачку, очень похожую на Ли Бо. Однако он настаивал, что это другой пес.

– Мне кажется, что это перевоплотившийся Ли Бо, – сказал Домей. – По специальному благоволению ками он снова вернулся к нам. – Акими прижала к себе собачку.

– Как он может быть перевоплощением той собаки, когда она явно такого же возраста? – спросила императрица.

– Я не стану притворяться, что знаю, ваше величество, – сказал Домей. – Я не очень религиозный человек. – Сидящая в углу Танико спрятала свою улыбку за веером.

– Не будет ли проще сказать, что это та собака и вы не убивали ее?

– Но это будет означать, что я не подчинился вашему величеству! – сказал Домей. – Как бы то ни было, от той собаки мы избавились, как вы приказали, но теперь у нас есть другая, и госпожа Акими счастлива.

– Не думаете ли вы двое, что вам удастся обмануть меня? – сурово спросила Садако.

Акими мгновенно упала на колени и прижалась лбом к полу.

– Нет, ваше величество, никогда! Мы сожалеем, что нарушили ваш покой этим делом с собакой. Собаками…

Императрица отпустила их. Новая собака, которую Акими назвала Ду Фу, была принята в число обитателей Дворца Глицинии.

На следующий день Акими пришла в комнату Танико. Она была на десять лет старше Танико и одной из самых прекрасных женщин, которую Танико когда-либо видела, с большими глазами и лицом в форме идеального овала.

– Домей и я хотим поблагодарить вас за вашу доброту. Если бы вы отдали моего маленького Ли Бо кому-нибудь другому, я могла бы потерять его навсегда. Ли Бо – любимец нашего сына Юкио, и у него разорвалось бы сердце, если бы с ним что-нибудь случилось.

Танико поклонилась:

– Я благодарна за возможность служить вам, госпожа Акими. Могу ли я также сказать, что вы великолепная актриса?

Акими рассмеялась. Она протянула пакет, завернутый в шелк:

– Я прошу вас принять это. Это маленький подарок, не сравнимый с жизнью любимого питомца, но надеюсь, он вам понравится.

Танико развернула шелк и обнаружила книгу в переплете из красной кожи.

– Это первый том очень длинной истории под названием «Рассказ о Пустом Дереве», – сказала Акими. – Он был написал около двухсот лет назад одним из чиновников двора. Эта копия была подарена мне матерью. И каллиграфия и иллюстрации всегда доставляли мне наслаждение.

– Благодарю вас, – сказала Танико, открыв книгу и восхитившись искусно раскрашенным изображением плачущей женщины. – Я не заслужила этого!

Акими стала серьезной:

– Домею и мне кажется, что вы ищете с нами дружбы. У нас мало друзей при дворе, и ни одного из вашей семьи. Простите, что упоминаю об этом, но существует вечная вражда между Домеем и вашим мужем.

– Я знаю, – сказала Танико. – И, конечно, мой долг быть абсолютно верной своему мужу. Но там, где это не пересекается с моим долгом, я считаю, что могу выбирать друзей по собственному усмотрению. Для меня будет великой честью считать себя вашим другом, если это возможно.

Акими печально взглянула на нее:

– Карма вносит в нашу жизнь много неожиданных поворотов. Мы будем считать вас другом. Что бы ни случилось.

Позже, читая книгу, подаренную ей Акими, Танико позволила глазам оторваться от страницы. Она была счастлива, что ее дружеский жест был принят, но в голосе Акими при словах «что бы ни случилось» прозвучали зловещие нотки. Домей, несомненно, был гордым человеком и прожил долгую жизнь с тяжелой обидой. Не была ли видимая безмятежность двора в действительности гнетущей тишиной, наступающей перед землетрясением?