Текст книги "Ночные крылья. Человек в лабиринте"

Так я перешел в гильдию Летописцев. Испытания были формальными. Олмейн привела нас в круглую комнату ближе к вершине высокой башни, чьи вогнутые стены были инкрустированы редкими породами дерева разных оттенков. От пола вверх поднимались ряды блестящих скамеек, а в центре располагалась спираль высотой в человечески рост, на которой были написаны буквы, слишком мелкие, чтобы их можно было прочесть. В зале лениво сидело с полдюжины Летописцев. Мне подумалось, что они все были там исключительно по прихоти Олмейн. Было видно, что их ни в малейшей степени не интересует старый, потрепанный жизнью Наблюдатель, чье прошение ей почему-то взбрело в голову поддержать.

Мне протянули нейрошлем. Скрипучий голос задал мне дюжину вопросов, проверяя мои типичные ответы, и также попросил сообщить некоторые подробности моей биографии. Я назвал им мое имя, под которым я был известен в гильдии, чтобы они могли связаться с местным ее главой и удостовериться, что я не самозванец, а также получить согласие на то, что я могу снять с себя обеты. Обычно снять с себя обеты Наблюдателя было невозможно, но это не были обычные времена, и я знал: моя гильдия практически уничтожена.

Все заняло около часа. Олмейн сама возложила на мои плечи шаль Летописца.

– Тебе предоставят комнату рядом с нашими апартаментами, – сказала она. – Тебе придется снять с себя одежду Наблюдателя, но твой друг может оставаться в одежде Пилигрима. Твое обучение начнется по завершении испытательного срока. Пока у тебя есть полный доступ к любому из наших резервуаров памяти. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что ты будешь полностью принят в гильдию не ранее чем через десять лет.

– Да, отдаю, – ответил я.

– Отныне твое имя Томис, – сказала мне Олмейн. – Еще не Томис-Летописец, а Томис из Летописцев. Разница есть. Твое прошлое имя больше не имеет значения.

Нас с принцем провели в маленькую комнату, которую мне предстояло делить с ним. Это было довольно скромное место, однако там были удобства для омовений, розетки для нейрошлемов и других устройств, а также канал подачи пищи. Принц Энрик ходил по комнате и трогал вещи, стараясь запомнить их расположение. Время от времени он натыкался на кнопки, и тогда из стен выскакивали шкафы, кровати, стулья, полки для хранения вещей. В конце концов, он запомнил, где что находится, и даже безошибочно активировал кровать, а из невидимой прорези в стене упала полоса света. Он вытянулся во весь рост.

– Скажи мне одну вещь, Томис из Летописцев.

– Какую?

– Меня снедает любопытство. Как тебя звали в прошлой жизни?

– Сейчас это не имеет значения.

– Ты больше не связан никакими обетами. Так ты скажешь мне или нет?

– Меня связывает старая привычка, – сказал я. – За долгие годы, а это вдвое больше, чем тебе лет, я привык не произносить свое имя, кроме как на законных основаниях.

– Назови его.

– Вуэллиг, – сказал я.

Этот поступок странным образом принес мне облегчение. Мое прежнее имя на миг повисло в воздухе перед моими губами, потом заметалось по комнате, словно выпущенная из клетки птица, взмыло вверх, описало резкий поворот, ударилось о стену и с тихим звоном разлетелось сотней осколков. Я вздрогнул.

– Вуэллиг, – повторил я. – Меня звали Вуэллиг.

– Вуэллига больше нет.

– Теперь есть Томис из Летописцев.

Мы оба рассмеялись и продолжали заливаться смехом, пока нам не сделалось больно. Ослепленный принц вскочил на ноги, и мы, как закадычные друзья, звонко стукнулись ладошками и стали раз за разом выкрикивать наши имена – мое имя, его имя, – словно мальчишки, которые выучили запретные слова, но, в конце концов, обнаружили, что те не более чем пустой звук.

Так началась моя новая жизнь среди Летописцев.

В течение некоторого времени я вообще не покидал их здания. Мои дни и ночи были полностью заняты, и я не видел Перриса. Принц тоже, хотя у него имелось свободное время. Он почти всегда оставался внутри, выходя из дома, лишь когда его одолевала скука или злость. Обычно с ним выходила Олмейн, или же он вместе с ней, чтобы не чувствовать себя одиноким в своей слепоте. Но я знал, что иногда он выходил один, пытаясь доказать, что, даже будучи слеп, вполне способен передвигаться по городу самостоятельно.

Мои часы бодрствования были поделены между следующими занятиями:

+ посещением вводных уроков;

+ выполнением обязанностей ученика;

+ личными изысканиями.

Как и следовало ожидать, я оказался гораздо старше всех других учеников. Большинство были юношами, почти детьми, и смотрели на меня в замешательстве, не в силах понять, каким ветром меня занесло в их ряды.

Было несколько довольно зрелых учеников, тех, кого в середине жизни привело сюда призвание, но и они все как один были моложе меня. Поэтому я не завел себе друзей среди однокашников.

Каждый день в течение нескольких часов мы изучали методы, с помощью которых Летописцы восстанавливают прошлое Земли. Мне показали лаборатории, где проводится анализ полевых образцов. В немом изумлении раскрыв глаза, я смотрел на детекторы, которые по распаду нескольких атомов определяют возраст артефакта. Я наблюдал, как разноцветные лучи, вылетавшие из специальной пушки, превращали кусок дерева в пепел, вынуждая его раскрыть все его секреты. Моему взгляду представали изображения прошлых событий, снятые с неодушевленных субстанций. Мы оставляем свои отпечатки повсюду, на каждом шагу: частицы света отскакивают от наших лиц, и поток фотонов уносит их в окружающую среду. Летописцы снимают их, классифицируют, исправляют. Я как-то раз вошел в комнату, где на жирной голубой пелене плавала фантасмагория лиц: исчезнувшие короли и главы гильдий, всеми забытые герцоги, славные герои древних эпох. Я видел, как техники с ледяными глазами вытягивали историю из горстей обугленного вещества. Я видел, как влажные комья мусора рассказывали о революциях и убийствах, о культурных изменениях, об отказе от обычаев и традиций.

Затем меня поверхностно ознакомили с приемами полевой работы. С помощью хитроумной симуляции мне показали, как Летописцы работают с вакуумными бурами, проводя раскопки холмов на месте великих разрушенных городов Африка и Асьи. Я даже «принял участие» в подводных поисках остатков цивилизаций Затонувших Континентов. Сев в полупрозрачные машины, формой похожие на капли зеленого желатина, команды Летописцев устремлялись в глубины земного океана, все ниже и ниже, к покрытым слоем осклизлого ила прериям бывшей суши, и острыми фиолетовыми лучами бурили слои наносов и сваи под ними, чтобы обнажить скрытые истины. Я наблюдал за работой собирателей осколков, копателей теней, коллекционеров молекулярных пленок. Одно из самых сильных впечатлений во время этих вводных уроков на меня произвели кадры, на которых некоторые по-настоящему героические Летописцы раскопали древнюю метеорологическую машину в нижнем Африке и, обнажив основание этого гигантского сооружения, оторвали ее на силовых тросах от земли. Это был такой титанический труд, что, казалось, сама земля стонала от усилий. Они подняли в воздух эту тяжеловесную реликвию, образец безумия Второго Цикла, а тем временем эксперты в шалях изучали зиявшую под ней яму, чтобы узнать, каким образом колонна была установлена. У меня глаза лезли на лоб от этого удивительного зрелища.

После этих сессий я проникся благоговейным трепетом перед гильдией, которую выбрал.

А вот сами Летописцы, по крайней мере, те, которых я знал, в целом казались мне напыщенными, высокомерными снобами или просто нелюдимыми типами; они не располагали к себе. Однако целое не сводимо к сумме его частей, и я видел таких людей, как Базиль и Элегро, столь далеких от обычных человеческих забот, бескорыстных и страстно увлеченных своим делом, вносивших свой вклад в колоссальные усилия по возвращению из небытия нашего славного прошлого. Это исследование канувших в Лету времен поражало, будучи единственной достойной заменой прежней деятельности человечества. Лишенные настоящего и будущего, мы были вынуждены сосредоточить свои усилия на прошлом, которое никто не мог отнять у нас, если только мы будем бдительными.

В течение многих дней я впитывал нюансы этой работы, каждый ее этап от сбора пылинок в поле до их обработки и анализа в лаборатории и самого благородного этапа, синтеза и интерпретации, которые были прерогативой Старших Летописцев на самом верхнем этаже этого здания. Я видел этих мудрецов лишь мельком: сухопарые и древние, они годились мне в деды. Их седые головы были опущены, тонкие губы шептали комментарии и интерпретации, придирки и исправления. Некоторые из них, как мне сообщили едва слышным шепотом, дважды, а иные и трижды омолаживались в Джорслеме и теперь уже не подлежат омоложению, пребывая в своем последнем почтенном возрасте.

Затем мы познакомились с резервуарами памяти, где Летописцы хранят свои находки и из которых выдают информацию для любопытных. Скажу честно, как бывший Наблюдатель, я питал невеликое любопытство и еще меньший интерес к посещению хранилищ памяти. Разумеется, я ни разу не видел ничего подобного, ибо резервуары памяти Летописцев – это вам не просто хранилища с тремя или пятью мозгами, а гигантские установки с сотней мозгов или более, подключенных последовательно. Помещение, в которое нас привели – одно из десятков под зданием, – было продолговатой, глубокой, но невысокой камерой. Шкафы с мозгами, выстроенные в ряды по девять штук, уходили далеко в темноту. Перспектива играла странные шутки; я не мог сказать, сколько там рядов, десять или пятьдесят, и вид этих обесцвеченных куполов внушал трепет.

– Это мозги бывших Летописцев? – спросил я.

На что наш гид ответил:

– Некоторые из них – да. Но использовать лишь мозги Летописцев – в этом необходимости нет. Подойдет любой нормальный человеческий мозг; даже мозг Сервитора имеет куда большую емкость хранения информации, чем ты думаешь. Нам не нужна избыточность в наших цепях. Мы умеем по максимуму использовать ресурсы каждого мозга.

Я попытался заглянуть сквозь тяжелый, но гладкий защитный экран, оберегавший резервуары памяти от внешних повреждений.

– Какая информация хранится в этой комнате? – спросил я.

– Имена жителей Африка во времена Второго Цикла и те личные данные каждого, какие мы на сегодняшний день смогли восстановить. Кроме того, поскольку эти клетки еще не полностью заполнены, мы временно храним в них некоторые географические данные о Затонувших Континентах и информацию, касающуюся постройки Сухопутного моста.

– Может ли такая информация быть легко перенесена из временного хранилища в постоянное? – уточнил я.

– Да, легко. Здесь все электромагнитное. Все факты представляют собой совокупность зарядов. Изменяя их полярность, мы перемещаем информацию из мозга в мозг.

– А если в сети произошел сбой? – не унимался я. – Ты говоришь, что у вас здесь нет избыточности. Не рискуете ли вы в случае аварии потерять данные?

– Нет, – спокойно ответил гид. – У нас имеется серия устройств для обеспечения бесперебойного питания. Используя же для хранения информации органические ткани, мы получаем наилучшую гарантию безопасности из всех, ибо сами мозги сохранят все данные даже в случае перебоя в питании. Восстановить потери будет хотя и затратно, но возможно.

– Во время вторжения, – сказал я, – возникли ли какие-либо трудности?

– Мы находимся под защитой захватчиков, ибо они считают нашу работу жизненно важной для их собственных интересов.

Вскоре после этого состоялось общее собрание гильдии Летописцев, и нам, ученикам, разрешили наблюдать за ним с балкона. Под нами, в полном облачении, с платками на плечах, были члены гильдии, среди них Элегро и Олмейн. На возвышении, украшенном изображением спирали, стоял канцлер Кенишаль из Летописцев, суровая, внушительная фигура, а рядом с ним – куда более заметный персонаж, из числа захватчиков Земли. Речь Кенишаля была краткой. Его звучный голос был бессилен скрыть пустоту его слов. Как и любой администратор, он изливал потоки банальностей и косвенно похвалил себя, поздравив членов гильдии с выдающимися успехами в работе. Затем он представил захватчика.

Пришелец вытянул в стороны руки, пока те, казалось, не коснулись стен аудитории.

– Я Наместник номер Семь, – негромко сказал он. – Я прокуратор Перриса, и на меня возложена особая ответственность за работу гильдии Летописцев. Цель моего сегодняшнего прихода сюда состоит в том, чтобы подтвердить указ временного оккупационного правительства. Вы, как Летописцы, можете беспрепятственно осуществлять свою деятельность. Вы имеете свободный доступ ко всем сайтам на этой планете, равно как и любой другой, если это поможет вам в изучении прошлого этой планеты. Вам остаются открыты все файлы, кроме тех, которые относятся к организации самого завоевания. Канцлер Кенишаль сообщил мне, что в любом случае завоевание выходит за рамки ваших нынешних исследований, поэтому никаких трудностей не возникнет. Мы в оккупационном правительстве осознаем ценность работы вашей гильдии. История этой планеты для нас крайне важна, и мы хотим, чтобы ваши усилия по ее изучению не прекращались.

– Чтобы привлечь на Землю еще больше туристов, – с горечью сказал принц Роума рядом со мной.

Между тем Наместник номер Семь продолжил свою речь:

– Канцлер попросил меня довести до вашего сведения одно важное административное нововведение, которое следует из оккупированного статуса вашей планеты. В прошлом все споры между вами разрешались судами вашей собственной гильдии, и канцлер Кенишаль имел высшее право на апелляцию. В целях эффективного управления мы сочли необходимым установить для вашей гильдии свою юрисдикцию. Поэтому Канцлер передаст нам те судебные процессы, которые, по его мнению, больше не попадают в сферу его полномочий.

Летописцы ахнули. Внизу под нами члены гильдии заерзали и обменялись недоуменными взглядами.

– Канцлер слагает с себя полномочия! – воскликнул какой-то ученик рядом со мной.

– Какой у него выбор, дурак? – сердито прошептал другой.

В зале поднялся шум. Летописцы вскочили с мест и устремились в коридоры, яростно жестикулируя, споря, что-то доказывая друг другу. Один почтенный обладатель шали был так потрясен, что, не обращая внимания на толпу, согнулся и попытался сделать несколько глубоких вдохов. Толпа налетела на нас, учеников, и мы были вынуждены отпрянуть. Я попытался защитить принца, опасаясь, что его собьют с ног и растопчут. Увы, мы были разлучены, и я на несколько минут потерял его из виду. Когда я увидел его снова, он стоял рядом с Олмейн. На ее лице играл румянец, глаза блестели. Она что-то быстро говорила, а принц слушал. Его рука вцепилась в ее локоть, словно в поисках опоры.

По завершении вводного курса обучения мне были поручены мелкие, тривиальные задачи. Главным образом меня просили сделать то, что раньше было бы полностью выполнено машиной: например, контролировать линии питания, по которым питательные вещества поступали к мозгам в емкости памяти. В течение нескольких часов каждый день я мерил шагами узкий коридор инспекционных панелей в поисках засоренных линий. Устроены они были так, что если в линии возникал затор, то по всей длине прозрачной трубки возникал сигнальный узор, и лучи специального поляризованного света освещали его для инспектора. Я выполнял свою скромную задачу, время от времени находя препятствие. Выполнял я и другие мелкие поручения, которые соответствовали моему статусу ученика.

Впрочем, у меня также имелась возможность вести собственные исследования прошлого моей планеты.

Порой человек осознает ценность вещей, лишь когда они утрачены. Я всю свою жизнь служил Наблюдателем, стремясь заблаговременно предупредить об обещанном вторжении захватчиков, не заботясь о том, кто захочет вторгнуться к нам или почему. Всю мою жизнь я смутно осознавал, что Земля знала куда более великие дни, нежели те, что были в Третьем Цикле, в котором я родился, но при этом не стремился узнать, какими были те дни, а также причины нашего нынешнего упадка. Лишь когда в небе расцвели звездолеты захватчиков, я ощутил внезапный голод, желание узнать наше потерянное прошлое. Теперь, будучи самым пожилым из учеников, я, Томис из Летописцев, рылся в архивах минувших времен.

Любой гражданин имеет право подойти к общественному нейрошлему и запросить у Летописцев информацию по любому вопросу. Никаких секретов нет. Но Летописцы не предлагают помощь. Вы должны знать, как спрашивать, иными словами, вы должны знать, что спрашивать, вы должны сами искать нужные вам факты крупица за крупицей. Это полезно для тех, кто хочет узнать, скажем, долгосрочные климатические изменения в Агюпте, или симптомы болезни кристаллизации, или ограничения в уставе одной из гильдий. Но это совсем не помогает человеку, который желает получить ответы на куда более важные вопросы. Приходится запрашивать тысячу самых разных фактов лишь для того, чтобы начать. Это слишком накладно; мало кто за такое возьмется.

Как будущий Летописец я имел полный доступ ко всем данным. Более того, я имел доступ к каталогам Индексаторов, ведь те являются дочерней гильдией Летописцев. Они своего рода их вьючные животные, чья работа состоит в том, чтобы записывать и классифицировать то, чего они сами часто не понимают. Конечный продукт их труда служит высшей гильдии, но каталоги открыты не для всех. Без них же провести тщательное исследование невозможно.

Я не буду перечислять этапы, через которые я пришел, приобретая знания: часы, в течение которых я мерил шагами лабиринт коридоров, отказы, недоуменные взгляды, головную боль. Наивный новичок, я нередко становился жертвой розыгрышей шутников, и многие другие ученики, и даже один или два члена гильдии, нарочно вводили меня в заблуждение, чтобы посмеяться надо мной. Но я узнал, какими путями следовать, как составлять цепочки вопросов, как двигаться по пути ссылок все выше и выше, пока истина не открывалась мне во всей своем ослепительном великолепии. Благодаря упорству, а не большому уму я извлекал из файлов Летописцев историю упадка человечества.

Например: в далеком прошлом была эпоха, когда жизнь на Земле была жестокой и примитивной. Мы называем это время Первым Циклом. Я имею в виду не период до цивилизации, время нечленораздельных звуков и волосатости, пещер и каменных орудий. Мы считаем, что Первый Цикл начался, когда человек впервые научился записывать информацию и подчинять себе природу.

Это произошло в Агюпте и Сумире. По нашим подсчетам, Первый Цикл начался около 40 000 лет назад, однако мы не уверены в его истинной продолжительности, поскольку в конце Второго Цикла продолжительность года была изменена, и теперь не представляется возможным установить, сколько длился период вращения нашей Земли вокруг Солнца в предыдущие эпохи. Возможно, несколько дольше, чем сейчас.

Первый Цикл был временем Имперского Роума и первого расцвета Джорслема.

Эйроп оставался диким еще долгое время после того, как Асья и части Африка были цивилизованы. На западе большую часть Земного Океана занимали два великих континента, и они тоже были заселены дикарями.

Считается, что в этом цикле человечество не имело контактов с другими мирами или звездами.

Такое одиночество трудно постичь, но все же так было. Человек не умел создавать свет, кроме как через огонь, не мог лечить свои болезни; ему был неведом секрет обновления жизни. Это было время без комфорта, серое и унылое, суровое в своей простоте. Смерть наступала рано, человек едва успевал завести нескольких сыновей и вскоре умирал. Он жил в вечном страхе, хотя и боялся вымышленных вещей.

Душа в ужасе отшатывается от этого времени. И все же верно, что в Первом Цикле были основаны великолепные города – Роум, Перрис, Атин, Джорслем – и совершены великие дела. Сегодня мы замираем в благоговении перед этими далекими предками: дурно пахнущие (вне всякого сомнения), неграмотные, без машин и вместе с тем способные найти общий язык со своей вселенной и до некоторой степени овладеть ею.

Война и страдания были постоянными спутниками Первого Цикла. Разрушение и созидание были почти одновременными. Огонь пожирал самые прекрасные города. Хаос всегда угрожал поглотить порядок. Как только люди могли терпеть такие условия в течение тысяч лет?

К концу Первого Цикла большая часть этого примитивизма была наконец преодолена. Человеку стали доступны источники энергии. Было положено начало настоящему транспорту. Стало возможным общение на расстоянии. Многочисленные изобретения за короткое время изменили мир. Методы ведения войны шли в ногу с технологическим ростом в других направлениях, но полную катастрофу удалось предотвратить, хотя несколько раз казалось, будто она неминуема. Именно на этом, последнем этапе цикла были колонизированы Затонувшие Континенты, в том числе и Стралья, и состоялся первый контакт с соседними планетами нашей Солнечной системы.

Переходом от Первого Цикла ко Второму принято считать момент, когда человек впервые столкнулся с разумными существами из далеких миров. Это, по мнению Летописцев, произошло менее чем через пятьдесят поколений после того, как люди Первого Цикла освоили электронную и ядерную энергию. Таким образом, мы имеем полное право сказать, что ранние люди Земли свершили прыжок от дикости к галактическим контактам – или, возможно, преодолели этот разрыв в несколько быстрых шагов.

Это тоже повод для гордости. Ибо, если Первый Цикл был великим, при всех его недостатках, Второй Цикл был свободен от недостатков и творил чудеса.

В эту эпоху человечество распространилось к звездам, а звезды пришли к человечеству. Земля стала рынком товаров со всех миров. Чудеса были обычным явлением. Продолжительность жизни возросла до нескольких сот лет; глаза, сердце, легкие, почки можно было заменить с той же легкостью, что и обувь; воздух был чист, никто не голодал, войны ушли в прошлое. На службе человека были машины любого рода. Но машин было недостаточно, и поэтому люди Второго Цикла разводили людей, которые были машинами, или машины, которые были людьми; существ, которые генетически были людьми, но были рождены искусственно. Им также давали специальные препараты, которые препятствовали накоплению памяти. Эти существа, аналогичные нашим Кастратам, были способны выполнять дневную работу, но неспособны создать и сохранить тот постоянный набор переживаний, воспоминаний, ожиданий и способностей, который отличает человеческую душу. Миллионы таких недолюдей выполняли самую тоскливую, однообразную работу, освобождая других для великих свершений. Следующим шагом после создания недолюдей явилось создание сверхживотных, которые благодаря биохимическим манипуляциям с их мозгом могли выполнять задачи, превосходившие возможности их биологического вида: собаки, кошки, мыши и крупный рогатый скот были зачислены в рабочую силу, в то время как некоторые высшие приматы получили функции, ранее отводившиеся только людям. Благодаря этой эксплуатации окружающей среды человек создал на Земле рай.

Дух человека взлетел до таких высот, каких он никогда не знал. Поэты, ученые, естествоиспытатели – все внесли свой выдающийся вклад. По всей земле выросли сияющие города. Население было огромным, и тем не менее всем хватало места, недостатка в ресурсах не было.

Любой мог потакать любым своим капризам; постоянно проводились эксперименты с генетической хирургией, а также мутагенными и тератогенными препаратами, в результате чего человеческий вид приобрел немало новых форм. Однако еще не было ничего подобного вариантным формам нашего цикла.

По небу в величественной процессии двигались космические станции, обслуживая все мыслимые нужды и запросы людей. Именно в это время были построены две новые луны, хотя Летописцы еще не сошлись во мнении, было ли их назначение строго функциональным или же чисто эстетическим. Полярные сияния, которые теперь появляются на небе каждую ночь, возможно, были созданы в это же время, хотя некоторые фракции Летописцев утверждают, что присутствие сияний в умеренной климатической зоне началось с геофизических потрясений, ознаменовавших завершение цикла. Во всяком случае, это было лучшее время для жизни.

«Увидеть землю и умереть» – таков был девиз инопланетян. Никому из совершавших галактический гранд-тур даже в голову не пришло бы пропустить эту планету чудес. Мы приветствовали инопланетных гостей, принимали их комплименты и деньги, заботились об их комфорте и с гордостью демонстрировали им наше величие.

Принц Роума – живое подтверждение того, что сильным мира сего в конечном итоге нередко уготовано смирение, и что чем выше стремится человек в своей жажде роскоши и славы, тем более катастрофическим будет его падение. После нескольких тысяч лет процветания, которые я бессилен постичь, счастливые жители Второго цикла замахнулись слишком высоко и совершили два проступка, первый из которых был порожден глупым высокомерием, а второй – чрезмерной доверчивостью. Земля по-прежнему платит за их недальновидность.

Эффект первого был медленным, чтобы его можно было почувствовать сразу. Во время Второго цикла изменилось отношение Землян к другим разумным видам галактики – от простого принятия их такими, как есть, к презрению. В начале цикла дерзкие и наивные земляне ворвались в галактику, уже населенную развитыми расами, которые долгое время были в контакте друг с другом. Это могло бы привести к тяжелой душевной травме, но вместо этого породило агрессивное стремление преуспеть и превзойти чужаков. Так получилось, что земляне вскоре стали смотреть на большинство галактик как на равных себе, а затем, по мере того как прогресс на Земле продолжался, как на менее успешных, что быстро породило презрение к «отсталым».

Было предложено учредить на Земле «центры изучения» низших рас. Эти центры должны были воспроизводить их естественную среду обитания и быть доступными для ученых, желающих наблюдать за их жизненными процессами. Однако затраты на сбор и содержание образцов были столь велики, что вскоре возникла необходимость открыть эти центры для широкой публики в целях развлечения.

Эти якобы «научные» центры были, по сути, зоопарками, в которых содержались другие виды разумных существ.

Вначале в них собирали действительно только инопланетян, настолько далеких от человеческих биологических или психологических норм, что считать их «людьми» можно было лишь с большой натяжкой. Существо со множеством конечностей, обитающее в резервуаре с метаном под высоким давлением, вряд ли вызвало бы большое сочувствие даже у тех, кто обычно возражал против содержания разумных существ в неволе. Если же у этого обитателя метановой среды имелась развитая цивилизация, уникальным образом к этой среде приспособленная, можно было утверждать, что тем более важно продублировать эту среду на Земле, чтобы как можно лучше изучать столь диковинную цивилизацию.

Поэтому в самом начале в этих центрах содержались только самые причудливые виды. Коллекционеры также ограничивались лишь отбором существ, которые пока не достигли стадии галактических полетов. Считалось непорядочным похищать формы жизни, чьи родственники были среди межзвездных туристов, от которых наша мировая экономика оказалась сильно зависимой.

Успех первых центров привел к спросу на строительство новых. Были приняты послабления в стандартах, и теперь на Землю свозили не только совершенно чуждые и гротескные образцы, но и представителей любой галактической жизни, не способной подать дипломатический протест. И, по мере того как дерзость наших предков возрастала, ограничения на сбор ослабевали, пока на Земле не скопились образцы из тысяч миров, в том числе те, чьи цивилизации были старше и сложнее, чем наша собственная.

Архивы Летописцев показывают, что расширение наших центров вызвало некоторое волнение во многих частях вселенной. Нас осудили как мародеров, похитителей и пиратов. Были учреждены специальные комитеты, протестовавшие против нашего бессмысленного пренебрежения правами других разумных существ. Землян, посещавших другие планеты, порой окружали разъяренные толпы аборигенов, требовавших, чтобы мы немедленно освободили из этих центров всех заключенных. Впрочем, эти протестующие составляли лишь меньшинство – большинство галактик хранили молчание. С одной стороны, они осуждали их как проявление жестокости, с другой – охотно посещали их, бывая на Земле. Где еще, в конце концов, за несколько дней можно было увидеть сотни форм жизни, привезенных из всех уголков вселенной? Наши центры были главной достопримечательностью, одним из чудес космоса. По сути, наши соседи по галактике вступили с нами в молчаливый сговор, закрыв глаза на аморальность самой концепции этих центров, чтобы не отказывать себе в удовольствии их посещения.

В архиве Летописцев есть запись резервуара памяти о посещении такого центра. Это одна из старейших визуальных записей, имеющихся в распоряжении гильдии. Я получил к ней доступ с великим трудом, лишь благодаря ходатайству Летописца Олмейн. Несмотря на наличие в нейрошлеме двойного фильтра, изображение было довольно размытым, но рассмотреть запись было можно. За искривленным щитом из прозрачного материала находятся пятьдесят или более существ безымянного мира. Их тела пирамидальные, с темно-синими поверхностями и розовыми визуальными областями в каждой вершине. Они ходят на коротких, толстых ножках, на лице у каждого пара хватательных конечностей. Хотя пытаться истолковать внутреннее состояние инопланетных существ – вещь рискованная, в них чувствуется подавленность и отчаяние. Сквозь мутные зеленые газы их среды они движутся медленно, онемело, без воодушевления. Некоторые соединились вершинами, по всей видимости, общаясь между собой. Один, похоже, недавно умер. Двое склонились к земле, словно обернутые игрушки, но их конечности двигаются в молитве. Это гнетущая сцена. Позже, в дальних углах здания я обнаружил и другие подобные записи. Они на многое мне открыли глаза.

На протяжении более тысячи лет во Втором Цикле эти центры бесконтрольно множились, пока не стало логичным и естественным для всех, кроме жертв, что земляне практикуют эти жестокости во имя науки. Затем на одной далекой планете, ранее не посещавшейся землянами, были обнаружены некие примитивные существа, сравнимые, возможно, с самими землянами в первые дни Первого Цикла. Эти существа имели гуманоидную внешность, несомненно, были разумны, но дики. Ценой гибели нескольких участников команда сборщиков приобрела племенную колонию этих людей и доставила их на Землю для размещения в центре.