Текст книги "В расцвете рыцарства (сборник)"

Глава XII. Прощение

Прошло немного времени, затем в дверь постучали, и в комнату вошли Мэри и Джейн. Брендон заметил их появление уже у самой двери, но не показал вида и даже не поднял головы от книги. Уже темнело; только у окна, где сидел Чарльз, было еще довольно светло. Мэри поколебалась одно мгновение, затем подошла к Брендону и сказала:

– Мастер Брендон, я пришла не затем, чтобы оправдываться – для меня нет оправданий! – а для того, чтобы рассказать вам все, как было!

Брендон встал, отметил ногтем место в книге, на котором остановился, и сказал:

– Ваше высочество бесконечно добры и оказываете мне величайшую честь, но так как наши пути слишком расходятся, то, по моему мнению, было бы лучше, если бы вы воздержались от этого неразумного посещения. Столь высокая особа не может обращаться с речью к такому субъекту, как я, с величайшим трудом избежавшему виселицы.

– Не говорите так, дайте мне рассказать вам все! Я хорошо знаю, что вам было слишком больно думать обо мне так дурно после… после… Ну да вы знаете, что произошло между нами!

– Да, после того, что произошло между нами, это было особенно трудно перенести, – ответил Брендон. – Если вы способны дарить поцелуи… – при этих словах Мэри вся зарделась, – человеку, который вам совершенно безразличен, настолько безразличен, что вы готовы дать ему умереть, как собаке, тогда как одно-единственное ваше слово могло спасти ему жизнь, на каком основании может он думать, что только он один и пользовался этими лестными знаками вашего расположения?

Мэри очень быстро воспользовалась тем, что Брендон был явно несправедлив к ней.

– Вы знаете, что это неправда, и поступаете нечестно по отношению не только ко мне, но и к самому себе, потому что сами отлично знаете, что никакой другой мужчина не может похвастать хотя бы ничтожнейшим знаком моего расположения. Легкомыслие не принадлежит к числу моих недостатков. Да ведь и вовсе не это выводит вас из себя, потому что вы сами уверены во мне… да, боюсь, что слишком уверены! Быть может, это как раз и унижает меня в ваших глазах. Очевидно, вы не очень-то высоко цените то, что я могу дать вам, так как с того момента вы тщательно избегали моей близости. Не говорите мне, что это происходило из-за осторожности и доводов разума! Если бы тоска говорила в вас так же мощно, как во мне, то никакой разум в мире не мог бы удержать вас вдали от меня! – Мэри печально поникла головой и замолчала. Затем она твердо продолжала: – Никакой мужчина не имеет права говорить так с женщиной, от которой он получил доказательства ее симпатии. Можете ли вы оценить, что должна была я испытать при том первом своем поцелуе? Если бы я могла распоряжаться всеми коронами мира, я отдала бы их вам тогда. Этот драгоценный дар – поцелуй – я дала вам добровольно, с радостным сердцем, а вы придаете ему так мало ценности? Неужели вы хотите унизить меня в своем сердце вследствие того самого поступка, которым я так гордилась?

Мэри с ожиданием посмотрела на него. Брендон не разжимал плотно стиснутых губ и упрямо смотрел в книгу. Красота Мэри, никогда еще не сиявшая таким ослепительным светом, как в этот миг самоотречения и самоунижения, и теперь одерживала свою победу. Делай ошибки, но будь красив, и ты получишь прощение! Женщина, подобная Мэри, благодаря своему лицу может заслужить прощение всем своим грехам!

В первый раз я начинал понимать удивительную силу этой девушки, и теперь уже не удивлялся, что она умела водить за нос даже короля, этого властнейшего, непреклоннейшего человека в мире. Она придавала совершенно особое, непередаваемое выражение произносимым словам, да и с чисто женской тактикой ухитрилась превратить Брендона в виноватого лишь потому, что он отчасти был не прав.

Теперь Мэри принялась рассказывать ему, как все это произошло, но Брендон продолжал пребывать в упрямом молчании, делая вид, будто лишь вежливо ожидает, когда она уйдет.

В течение некоторого времени принцесса ожидала возражений и замечаний Брендона. Когда же убедилась, что их не последует, ее глаза наполнились слезами, и она разразилась страстной речью:

– Удостойте меня по крайней мере признанием, что вы доверяете моему рассказу! Я всегда верила в вас и теперь прошу вашего доверия. Я не солгала бы перед вами даже тенью мысли, я не сделала бы этого даже ради вашей любви и прощения, как ни дорожу вами. Я хотела бы быть уверенной, что вы доверяете моей правдивости. Вы видите, я откровенно признаюсь, как дорожу вашей любовью. И если то, что я делаю теперь, – позор для меня, а то, что я сделала, было преступно, то все, что я делала и делаю, было навеяно велениями сердца. Ваши слова значат гораздо больше, чем даже вы можете себе представить. Не питай я полного доверия к вашей любви, меня не было бы здесь. Было бы слишком жестоко с вашей стороны затаптывать в грязь чистейшие и лучшие чувства женщины. Мы гордимся способностью отдаваться без остатка, – это наше священнейшее право дарить богатый клад нашего сердца тому, кого мы любим!

Как плавно текли слова с ее уст! Ну, уж это должно было тронуть Брендона. Наверное, он и сам почувствовал, что искусственная стена его негодования до крайности нужна ему, потому что иначе его крепость быстро пала бы!

Теперь заговорил и он:

– Вы поступили удивительно разумно, обратившись за советом и помощью к герцогу Бэкингемскому, и дело станет еще интереснее, если я скажу вам, что ведь именно герцог и напал тогда на вас! Я не выпускал его из вида все время, пока он преследовал вас от Бридуэльских ворот, и сразу узнал его, когда в бою с него упала маска. Все ваши шаги были удивительно разумны, как я посмотрю!

– О, Боже, могла ли я подозревать это! Ну, герцог поплатится своей головой за такую выходку! Но ведь, обращаясь к нему за помощью, я чувствовала себя просто бедной, сбитой с толку девчонкой… я так боялась… ваши раны… Поверьте, я больше страдала от них, чем вы. А потом этот ужасный брак! Словно жалкая рабыня, должна я быть продана этому старому чудовищу. Никакой мужчина не может представить себе ужас женщины, для которой красота становится ее проклятием и низводит ее до степени простого товара, продаваемого на рынке. Но ведь мои чувства были еще ужаснее… – Мэри с трудом подавила приступ слез. – Я как-нибудь свыклась бы с мыслью об этом ужасном браке, другие принцессы нередко испытывали такую судьбу, но… после того дня, когда вы… Ах, словно искра пробежала во мне от вашего прикосновения, и эта искра, попав мне в сердце, вызвала там такой пожар… – Тут уже слезы неудержимым потоком хлынули из глаз принцессы; она распростерла руки к Брендону и, глубоко вздыхая, продолжала: – Я хотела вас, только вас, в супруги и не могла освоиться с мучительной мыслью, что должна буду потерять вас и принадлежать другому. Я не могла уже отказаться от вас, после того как… было поздно, слишком поздно, мы зашли слишком далеко! – Брендон кинулся к Мэри и хотел прижать ее к своему сердцу, но она отстранила его и сказала: – Теперь вы знаете, что я не оставила бы вас в том ужасном месте, если бы знала об этом. Нет, я не сделала бы этого даже в том случае, если бы ваша свобода стоила мне жизни!

– Я знаю, знаю это… О, я никогда не буду сомневаться в вас. Теперь пришел мой черед просить у вас прощения!

– Нет, нет, простите только вы мне, это все, о чем я прошу! – и с этими словами Мэри склонила головку на грудь Брендону.

– Пойдем в коридор, Эдвин! – сказала мне Джейн.

Когда через некоторое время мы вернулись, Мэри и Брендон сидели у окна на скамейке. Увидев нас, они встали и пошли нам навстречу, взявшись за руки.

Посмотрев Брендону в глаза, Мэри спросила:

– Сказать ли им?

– Как вам угодно, миледи!

Мэри было это угодно, и по ее настоянию Брендон произнес:

– Мы – я и эта женщина, руку которой я держу в своей, – поклялись перед милосердным Богом стать мужем и женой, если это счастье суждено нам!

– Нет, нет, не так! – перебила его Мэри. – Тут нет никаких условий, это должно быть; ничто не должно помешать нам!

С этими словами Мэри поцеловала Джейн и протянула мне руку, потому что в этот момент готова была обласкать всех.

Тогда Брендон обратился к нам:

– Что же остается сказать мне, раз особа такого высокого сана хочет оказать мне честь стать моей женой?

– Любите ее, и только ее одну, от всего сердца и всю жизнь. Я уверена, что это – все, чего она хочет! – воскликнула Джейн.

– Джейн, да ты – истинный Соломон! – сказала Мэри со своей прежней радостной улыбкой. – Уж не дать ли и мне такой же совет кое-кому другому? – и с этими словами она лукаво посмотрела на Джейн и на меня.

– Не знаю, – смущенно ответила Джейн. – Но если вы так высоко цените мою мудрость, то я хочу уделить вам еще кое-что от ее плодов. Мне кажется, что теперь время нам уйти!

– Нет, Джейн, теперь ты снова стала дурочкой! Я еще не хочу уходить! – и, сказав это, Мэри уселась рядом с Брендоном и вступила с ним в милую для них обоих беседу.

Вскоре Чарльз сказал принцессе:

– Мне кажется, что Джейн права и что для вас будет лучше не оставаться здесь долее, хотя я и хотел бы, чтобы вы вечно были около меня!

Мэри выказала готовность сейчас же повиноваться своему милому и, вставая со скамьи и взяв его руки в свои, прошептала:

– Ну, скажи: «Мэри!» Как люблю я слышать это имя из твоих уст!

Мы с Джейн пошли вперед, и по пути она сказала мне:

– Теперь готовьтесь к беде. Она скоро настанет, и я больше всего боюсь за Брендона. Он выдержал честную борьбу против Мэри и самого себя. Немудрено, что она так любит его!

Тут я почувствовал укол ревности и воскликнул:

– Джейн, да разве и вы способны полюбить его?

– Совершенно безразлично, Эдвин, на что я способна и на что – нет. В данном случае я этого не делаю, и с вас этого вполне достаточно!

Тон голоса и выражение сказали мне гораздо больше самих слов. Коридор, по которому мы шли, был почти темен и… и… Ну, словом, я всегда рассматривал этот момент как упущенный счастливый случай!

Глава XIII. Согласие невесты

Брачный договор был подписан, и брак Людовика Валуа с Мэри Тюдор стал решенным вопросом. Все, чего еще не хватало, было согласие невесты; разумеется, оно представляло собой обстоятельство крайне незначительное, потому что принцессы на выданье в глазах политики являются лишь товаром и должны соглашаться на все, что порешит глава царственной семьи. Поэтому, хотя согласие Мэри значилось исключительно на бумаге, но оно принималось в расчет как нечто безусловное.

Искусный канцлер Уолси со своим вкрадчивым обхождением и кошачьими ужимками был избран Генрихом в качестве самого подходящего парламентера с принцессой Мэри; однако и ему пришлось потерпеть полное поражение, как мне потом, смеясь, рассказывала Джейн. Уолси навестил принцессу частным образом и открыл кампанию тем, что принялся восхвалять ее красоту. Однако на это Мэри возразила:

– Да, да, милорд, я знаю, как я красива, никто лучше меня не знает этого и не знает, чего стоят мои волосы, глаза, зубы и брови. Лучше оставьте это, благородный лорд, все равно ничего не поможет. Так или иначе, а моего согласия на брак с этим старым чужеземным греховодником вы не добьетесь. Но почему мой братец, великий и могущественный король Генрих, не явился сам ко мне с этим?

– Мне кажется, он побоялся. Впрочем, говоря по правде, и я взялся за это дело не без страха, – посмеиваясь, ответил Уолси и продолжал: – Его Величество не мог бы придумать для меня более неприятное поручение. Вы, наверное, воображаете, будто я стою за этот брак, но на самом деле это не так! – твердо заявил он, хотя… это была величайшая ложь, когда-либо исходившая из уст дипломата. – Я вынужден соглашаться с планами короля. Он вбил себе в голову этот брачный союз, с тех пор как Лонгвиль заметил о его желательности.

– Значит, эта мумия с кошачьими глазами первая завела речь о браке? – злобно воскликнула Мэри.

– Да, и если вы станете французской королевой, то будете в состоянии с лихвой отплатить ему за это!

– Действительно, уже из-за этого одного мне следовало бы согласиться!

– Говоря по секрету, я нахожу, что в сущности преступление принуждать такую девушку, как вы, выходить замуж за человека вроде Людовика Французского. Но как нам избегнуть этого?

Этим «нам» хитрый Уолси очень ловко устанавливал союз и общность планов с Мэри.

– Как нам избегнуть этого? – повторила Мэри. – Не бойтесь, милорд, я уж покажу вам, как это сделать!

– Дорогая принцесса, вы не знаете Его Величества нашего короля! Вы не можете долее противиться этому браку. По-моему, король готов даже арестовать вас и посадить на хлеб и воду, лишь бы получить ваше согласие. Поэтому вам было бы разумнее дать это согласие добровольно, потому что тогда вы сможете обговорить кое-что и для себя. Могу я откровенно говорить в присутствии леди Болингброк?

– У меня нет секретов от Джейн! – ответила принцесса.

– Ну, хорошо! Людовик стар и очень слаб; он не проживет долго. Быть может, выказав готовность повиноваться своему царственному брату, вы сможете вырвать у него обещание, что при втором браке вам будет предоставлена полная свобода выбора. Таким образом, вы получите то, чего иначе никогда не добьетесь.

– Но откуда вы знаете, что я вообще хочу чего-то добиться, Уолси?

– Мне ничего не известно. Я знаю только, что женщина не всегда может держать свое сердце на привязи и порой ее выбор падает на такого мужчину, который по рождению стоит далеко ниже ее, хотя по величию души и благородству мыслей мог бы померяться с любым человеком на свете. Может быть, и существует такой мужчина, ради которого никакая жертва не покажется слишком большой!

Намек Уолси был слишком ясен, чтобы не быть понятым, и взор Мэри засверкал радостью.

Уолси сообразил, что уже одержал победу, и, чтобы довершить свое торжество, сказал:

– Людовик XII не проживет и года. Разрешите мне передать королю ваше согласие, и я ручаюсь за его обещание относительно второго брака.

Радость сейчас же померкла во взоре Мэри, и на ее челе показались признаки близкой бури.

– Вы хотите передать своему повелителю мое решение, Уолси? – холодно промолвила принцесса. – Ну, так передайте ему следующее: «Я предпочту, чтобы сам король вместе со всем королевством провалился в ад, но согласия на этот брак не дам. Это – мой ответ ныне и присно, и вовеки веков!» До свидания, милорд Уолси!

Сказав это, Мэри с высоко поднятой головой вышла из комнаты, представляя собой воплощенную картину твердой, непреклонной решимости.

Джейн кинулась за принцессой и сказала ей:

– Разве вы не могли послать брату более мягкий ответ? Я уверена, что вы сумели бы и теперь тронуть его сердце, если бы только заставили себя потрудиться ради этого. Ведь во всей этой несчастной истории вы еще ни разу не сделали попытки к подобному шагу.

– Ты права, Джейн, я сейчас же пойду к Генриху!

Мэри подождала, пока не узнала, что король один, и отправилась к нему.

Входя в комнату, она сказала:

– Милый брат, сегодня утром я от излишней горячности послала тебе с Уолси необдуманный ответ. Я пришла просить твоего прощения!

– О, сестрица, я знал, что ты одумаешься! Вот ты и стала опять послушной!

– Не истолковывай ложно моих слов! Я прошу у тебя прощения лишь за эту резкую форму, в которую облекла свой ответ. Что же касается самого брака, то я не хотела сказать тебе, что исполнение твоего намерения будет стоить мне жизни. Я никогда не буду в силах перенести это замужество! О, брат, ты не можешь постигнуть это, ты не в состоянии понять чувства женщины!

Генрих пришел в ярость и среди проклятий и ругательств приказал сестре немедленно убраться вон и не показываться ему больше на глаза, пока она не даст своего согласия на брак.

Мэри пошла к выходу, но на пороге еще раз обернулась и крикнула:

– Никогда! Слышишь? Никогда!

Несмотря на это, при дворе начались деятельные приготовления к свадьбе. Деньги на приданое принцессе были ассигнованы городом Лондоном, засуетились ювелиры, модистки, портные. Но Мэри все еще не теряла мужества и продолжала настойчиво бороться.

Когда к ней явилась королева с шелковой материей, изящными туалетами, чтобы обсудить с Мэри вопрос о вещевом приданом, что искони кажется наиболее важным для всякой женщины вопросом, принцесса категорически отказалась высказаться относительно этого. Когда же королева стала настаивать, чтобы Мэри примерила одно из платьев, принцесса разодрала платье в клочья и приказала Екатерине немедленно убраться из ее комнаты.

Генрих командировал Уолси и герцога Бэкингемского с официальным извещением к принцессе, что тринадцатого августа назначено совершение таинства бракосочетания, во время которого с Мэри будет обвенчан Лонгвиль в качестве представителя Людовика. Но принцесса не дала им договорить до конца и двинулась на послов с вытянутыми вперед пальцами, выказывая явное намерение выцарапать им глаза.

Узнав от Мэри, что герцог тоже сделал попытку склонить ее к браку с Людовиком, Брендон однажды встал герцогу на пути и попытался вызвать его на поединок, считая это единственной возможностью свести их старые счеты. Но герцог Бэкингемский уже испытал на себе силы брендоновских ударов, да и судьба Джадсона отнюдь не улыбалась ему. Поэтому он постарался уклониться от поединка. Однако это лишь еще больше взбудоражило Чарльза.

– Так как вы, милорд, уже дважды скрещивали со мной оружие, то, наверное, окажете мне эту честь и в третий раз и будете так добры указать, где мои друзья могут найти друзей вашей светлости! – настаивал он.

– Нет ни малейшей необходимости решать поединком такой незначительный вопрос! – ответил герцог. – В тот раз вы с честью вышли из положения, и если я не имею к вам никаких претензий, то вам их уже и вовсе ни к чему иметь. Во всяком случае, я был тогда не прав, но ведь я не знал, что сама принцесса пригласила вас на бал!

– Вашей светлости угодно играть со мной в прятки, – ответил Брендон. – Дело идет вовсе не о том случае. Но вы, конечно, правы, потому что раз вы довольны исходом нашего столкновения, то мне приходится быть довольным и подавно. Но ваша светлость соизволила именем короля приказать смотрителю ньюгейтской тюрьмы запрятать меня в самую гнусную подземную нору. Вы устроили так, что день суда надо мной остался в тайне, чтобы те, кто пожелали бы ходатайствовать за мое освобождение, не могли сделать этого. Вы дали обещание леди Мэри добиться моего освобождения и помешали ей самой обратиться с этой просьбой к Его Величеству; затем вы уведомили ее, будто все сделано так, как было обещано, и что я скрылся в Новую Испанию. По этим причинам, милорд, я объявляю вас лжецом, трусом и клятвопреступным рыцарем и требую от вас удовлетворения, которое один мужчина должен дать другому за смертельное оскорбление. Если же вы не примете моего вызова, то в следующий раз я убью вас там, где только встречу!

– Мне ровным счетом наплевать на вашу болтовню, но в ответ на воображаемые обвинения могу сказать, что я сделал для вашего освобождения все, что мог. Тюремный смотритель дал мне обещание помочь вам бежать. Но вслед за этим было обнаружено какое-то адресованное вам письмо, которое смотритель отправил прямо в руки короля. Ознакомившись с содержанием этого письма, король приказал усилить тюремный надзор за вами. Даже Его Величество не станет этого отрицать.

Брендон встал в тупик, совершенно не понимая, о каком письме могла идти речь. Но когда герцог собрался уходить, он удержал его, сказав:

– Одну минуту, ваша светлость! Я охотно готов принять за чистую правду все, что вы сейчас сказали, потому что у меня нет возможности опровергнуть ваши утверждения. Но нам нужно разъяснить еще одну историю. В тот вечер вы напали на меня в Беллингсгейте верхом и пытались убить. Этого вы не можете отрицать. Я наблюдал за вами, когда вы следили за дамами по дороге к Граучу, да и во время схватки с вашего лица свалилась маска. Дальнейшей уликой является ваше поврежденное колено, ушибленное при падении с лошади и заставляющее вас хромать и до сих пор. Надеюсь, вы проявите себя джентльменом по отношению ко мне? Или, быть может, вы предпочтете, чтобы я рассказал королю и всему миру эту историю? До сих пор я молчал обо всем, так как признавал своим личным правом посчитаться с вами!

Герцог Бэкингемский побледнел, но настаивая на своем он воскликнул:

– Я не выхожу на поединок со всяким сбродом и нисколько не боюсь вашего вранья!

Очевидно, он предполагал, что принцессе и Джейн неизвестно, кто напал на них, но случаю было угодно вскоре убедить его в обратном.

После разговора с герцогом Брендон отправился со мной гулять в лес, и там мы «случайно» встретились с Мэри и Джейн. А во время прогулки мы нос к носу столкнулись с герцогом Бэкингемским и его стряпчим Джонсоном. Наверное, они забрались в этот глухой уголок, чтобы вдали от двора обсудить создавшееся положение.

Мэри, увидев герцога, гневно крикнула ему:

– Милорд, вы плохо послужили мне! Ваш образ действий будет стоить вам головы! Подумайте об этом, когда очутитесь на эшафоте!

Герцог раскрыл рот, пытаясь что-то объяснить, но Мэри показала ему рукой на дорогу и сказала:

– Ступайте прочь, или я попрошу мастера Брендона проучить вас своим мечом! Выступить одному против двоих покажется ему детской забавой, после того как в Биллингсгейте ему пришлось отбиваться против подосланных вами четверых. Прочь!

Эта выходка Мэри увеличила число наших врагов еще одним человеком – Джонсоном, зарабатывавшим свой хлеб всякими каверзами, а потому давшим герцогу Бэкингемскому совет, исполнением которого тот нанес нам полное поражение.

Случилось вот что: благородный лорд немедленно отправился к королю и с видом глубоко оскорбленного человека сообщил ему об обвинениях Брендона, встретивших сочувствие у принцессы Мэри. Брендона сейчас же вызвали к королю, и тот заставил его повторить свое обвинение.

Брендон так и сделал, но герцог Бэкингемский сослался на всю свою прислугу, которая могла подтвердить, будто он в указываемое время присутствовал на богослужении. Так как Брендон не мог утвердительно и категорически сказать, что обе девушки видели и опознали герцога, то обвинение, высказанное им, оказалось беспочвенным. Кроме того, из всех обстоятельств дела было видно, что Мэри горячо заступается за Брендона, а к тому же герцог сумел ловко ввернуть, что только что встретил принцессу с Брендоном в самом глухом месте леса. Это усилило подозрения короля, и он начал видеть в лице Брендона главную помеху браку Мэри с французским королем.

В припадке гнева король приказал Чарльзу покинуть двор, прибавив, что только оказанная принцессе важная услуга избавляет его от позорной казни. Так герцог Бэкингемский снова восторжествовал над человеком, осмелившимся затронуть его самолюбие.