Текст книги "История раннего Средневековья"

Городской бог не только властвует над округой, но у него также есть обязанности перед людьми, он должен заботиться об их благоденствии. Когда, например, слишком долго длится засуха и не помогают никакие молебны, всем становится ясно, что это недосмотр городского бога. В таком случае, с соизволения властей, принимается мера исправления: идол, в котором предполагается присутствие самого бога, выносят из храма; с него снимают все одеяние и заставляют испытать на голом теле жгучие лучи солнца. Если же и это не помогает, тогда остается одно: свергнуть бога с его положения и заменить его другим. Конфуцианцы не только руководят всеми этими действиями расправы над провинившимся божеством, но допускают в них участие даосов, последователей Лаоцзы. Они даже признали должность верховного заклинателя духов, тьенши: потомку волшебника Чандаолина предоставлена важная духовная обязанность – наблюдать за поведением городских богов; он имеет право отнять божественный чин у провинившегося и на место свергнутого предложить нового кандидата. Однако возводить на небо новых богов тьенши не может; все его предложения рассматриваются в столице особым ведомством по делам небесным и все назначения утверждаются императором.

Конфуцианцы допустили, между прочим, обычай приносить в храм шелковые ленты с написанными на них молитвами, списком жертвоприношений, заклинаниями и т. д.; по окончании богослужения ленты сжигаются. Сожжение письмен или рисунков основано на учении даосов, утверждающих, что боги принимают лишь духовную долю всякого дара и приношения, а она освобождается и возносится к небу лишь благодаря сожжению. Вера в чудодейственную силу сожжения, чуждая конфуцианцам, все больше и больше распространялась в народе; но так как шелковые ленты стоили дорого и были не по средствам массе людей малосостоятельных, появился запрос на материал более общедоступный. В 100 г. после Р.X. управляющий императорским оружейным заводом Цай-лунь придумал изготовлять бумагу из тряпья, древесной коры, пеньки и старых рыбацких сетей. Изобретатель получил высочайшее одобрение; долго потом показывали в виде одной из достопримечательностей Китая дом знаменитого человека и камень, служивший ему подставкой при тиснении бумаги. Вслед за изобретением тряпичной бумаги скоро появился способ механического печатания. Бумага и типография изобретены были в Китае задолго до появления тех же искусств в Европе (раньше на 12–13 веков); но в то время как европейцы применили оба изобретения к распространению дешевой книги, в Китае бумага и печать стали служить религиозным и волшебным целям. Бумажные ленты, бумажные фигуры, плакаты, флаги, вывески идут в дело в огромном количестве и служат сотням разнообразных потребностей. В начале нового года красными бумажными полосками, на которых вытиснены изречения и картинки, обклеиваются двери, стены, шкапы, сундуки и ящики: цель состоит в том, чтобы обеспечить дому благоденствие, а красный цвет нужен потому, что его не любят и боятся бесы. Бумага с таинственными знаками наклеивается на крышу, чтобы отогнать духов, приносящих заразу и болезнь, или же бумагу сжигают и дают больному выпить раствор золы в воде, чтобы изгнать из него духа болезни. Сумасшедших запирают в комнаты, стены которых обклеены изображениями адских мучений; цель опять в том, чтобы напугать бесов, вселившихся в больного, и выгнать их из него.

Наконец, люди пользуются бумагой для переписки с богами. Часто перед совершением молебна, на который со стороны приглашены священники, собирают суммы по подписке. Отправляясь в храм, священники по дороге выдают подписчикам бумажные амулеты, предохраняющие от несчастий, а также принимают от них написанные на бумаге молитвы, желания и просьбы, обращенные к богам. При этом проситель должен выставить свое имя, год и день рождения и адрес для того, чтобы бог точно знал, куда ему потом направить свои милости.

Круг сношений китайской империи. Восточноазиатский мир и по своему географическому положению, и по судьбе своей культуры очень непохож на мир европейский. Европа, сравнительно бедная естественными произведениями, с ранних пор, в погоне за чужими богатствами, стала высылать воителей и колонистов; к тому же, будучи открыта в сторону других материков, Европа изобилует удобными выходами. Напротив, восточная Азия замкнута с материковой стороны высокими горами и бесплодными пустынями. Население счастливо одаренных от природы речных долин Китая не имеет основания зариться на постороннюю добычу. Восточноазиаты легко могли бы забыть об остальном мире и жить исключительно в своем культурном кругу. Так и существовали долгие века китайцы, не имея сношений даже с ближними к ним частями азиатского материка – Индией, Сибирью, Туркестаном, – и так могло бы остаться навеки, если бы к ним не являлись в свою очередь чужестранцы, не вызывали бы их на бой, на соперничество и на выселение.

К началу нашей эры, одновременно с римской империей, Китай беспокоили кочевые среднеазиатские племена, особенно гунны. Долго старались китайцы ограничиться обороной; свидетельством их усилий осталась единственная в мире крепостная стена в 2000 с лишком верст длиной. Но все-таки им пришлось выйти из границ и сделаться в свою очередь завоевателями. Сокрушая кочевников, врезываясь в глубину степей, китайские вожди шли беспрепятственно на запад от линии Дзунгарских проходов, ведущих к западному (ныне русскому) Туркестану. Самый далекий из походов был совершен в 95 г. по Р.X.: китайское войско достигло восточных берегов Каспийского моря.

Пробив себе путь наружу, китайцы открыли этим свою страну вниманию иностранцев: из эллинистических государств Передней Азии направились к ним произведения греческого и сирийского искусства и ремесла; греческие торговцы устремились за изумительным для европейца продуктом Китая, шелковыми материями. Однако китайцы, верные себе, не допускали чужих в глубину своего края: покупатели шелка доезжали только до восточного (ныне китайского) Туркестана, куда китайцы подвозили им весь товар; шелковичный червь и шелковое производство оставалось для Запада тайной. Встречая непреодолимую загородку с суши, европейцы эпохи римской империи пытались добраться до Китая океаническим путем, выходя из Суэца у Аравийского залива и огибая всю южную Азию. С берегов Тонкина, где приставали их корабли, привезли они в Европу имя страны шелка, слышанное у малайцев, – Хина, которое до сих пор принято на Западе (усвоенное нами название Китай пришло другим путем: так обозначена северная часть империи у итальянского путешественника XIII века Марко Поло).

В летописях Ханьской династии под годом, соответствующим нашему 166 г. после Р.X., значится, что китайский государь принимал депутацию от царя Антуна (это – римский император Марк Аврелий из династии Антонинов); послы прибыли морем, подъехавши к одному из южнокитайских портов. Но сами китайцы никогда не делали морских выездов в обратном направлении, к западу. То, чего не достигли европейские торговцы и путешественники, удалось буддийским монахам Индии, проникшим в Китай в обход Гималайских гор, через Бактрию и Тибет.

Буддизм в Китае. Есть рассказ о том, как император Ханьской династии, Мингди (в 61 г. по Р.X.) видел во сне парившее в воздухе над дворцом золотое изображение божества. Брат императора, тайный приверженец буддизма, объяснил, что сновидение указывает на статую Будды, и стал убеждать государя ввести новую веру в Китае: решено было отправить в Индию посольство с поручением добыть учителей и книги буддийской веры. Шесть лет спустя вернулись послы в сопровождении индийских ученых, впервые начавших переводить буддийские тексты на китайский язык. Скоро китайцы стали увлекаться буддийским учением, принимать посвящение в монашеские ордена буддистов, совершать богомолья в Индию, которая обратилась для них в страну священную.

В 221 г. по Р.X. Ханьская династия прекратилась, и Китай распался на несколько государств, между которыми начались вражда и усобицы. Хотя в 265 г. единство империи восстановилось, но правители были слабы, войско пришло в упадок, могущество Китая исчезло. Север, несмотря на великую стену, подпал опять господству гуннов, тунгузов, татар и других кочевников; для него утратились связи с Сирией, Индией и Явой, с торговцами и путешественниками, посещавшими южнокитайские порты. Императоры перенесли свою столицу подальше от беспокойной северной границы в Нанкин. В свою очередь южный Китай не принимал участия в борьбе с кочевниками; северные страны, Манчжурия и Корея, мало его интересовали.

Раздробление империи не помешало проповеди буддизма распространиться по всему Китаю. Слабые императоры смутного времени были покровителями ученых и художников, собирателями книг, любителями театра, поэзии и философии; все, что выходили из Индии, воспринималось при дворе с великим интересом. Но не только образованный класс увлекался новой религией; буддизм распространился и в народной среде благодаря тому, что проповедники искусно умели приспособляться к исконным китайским понятиям и верованиям.

В Китае буддизм сильно отклонился от своего первоначального индийского учения. В Индии последователи Будды учили, что добродетельные души освобождались от тягости переселений.

До появления буддизма в Китае не было духовенства, почти не было храмов и изображений богов. Сторонники Конфуция, рассудительные и холодные, не чувствовали потребности ни в духовниках-учителях, ни в сияющих образах неземной жизни. Даосы, последователи Лаоцзы, отдавали больше внимания миру…

Даосы являлись в дома лишь в качестве заклинателей в опасностях, в трудных исключительных случаях, но не служили постоянными исполнителями правильно повторяемых обрядов. Напротив, буддийские монахи и проповедники сумели сделаться участниками всех событий обыденной жизни. Особенно нужным лицом становился бонза, или буддийский священник, когда в семье приключалась смерть: его звали читать заупокойные молитвы, силой которых душа умершего высвобождается из ада и переносится в рай. Китайцы, более всего озабоченные судьбой своих предков, жадно воспринимали новое учение о загробной жизни; бонзы как бы принимали на себя ответственность за судьбу умерших; занимая положение посредников между миром небесным и земным, они вместе с тем создавали себе источник немалых доходов.

Буддисты принесли с собой незнакомые до тех пор китайцам мифы о божествах-покровителях, трогательные рассказы о милосердных высших существах.

Пока длилось раздробление Китая, конфуцианцы были бессильны против распространения буддизма. Но положение изменилось, когда воинственный Тай-цун (627–650) из династии Тан (правившей с 618 по 906) объединил опять великую империю, заставил признать господство китайцев в Корее, Тибете и Туркестане и возобновил могущество императорского двора.

Теперь, побуждаемые конфуцианскими учеными, власти начинают преследовать буддистов, особенно стараются разрушить их монастыри. По временам гонения принимали жестокий, беспощадный характер; тысячами изгонялись из страны буддийские монахи, во множестве закрывались монашеские общежития.

Преследования, однако, не могли сломить буддизм: слишком привыкли в Китае к его богослужению и обрядам, слишком полюбились народу его милосердые, близкие к людям боги. После временного разгрома буддизм опять стал оживать; постепенно он захватил большую часть китайского народа.

Старинное устройство Японии

Могущество китайской империи, созданное Ханьской династией, было началом широкого распространения китайской культуры. Завоеватели открыли дорогу торговцам, путешественникам, ремесленникам и ученым, искателям прибыли, распространителям знаний и проповедникам веры. Создался большой культурный круг, охвативший восточную половину Азии, совершенно отделенный от западной части Старого Света. В этом восточназиатском мире после Китая следующее по значению место занимает Япония.

Японцы гораздо позже китайцев стали покидать варварский быт. На островах, составляющих нынешнюю Японию (Гондо, Иесо, Киушиу, Шикоку) они появились в качестве завоевателей, вытесняя более старинных поселенцев, айнов, остатки которых сохранились в настоящее время лишь на северном острове Иесо. Среди японцев и сейчас еще различают две расы: одну более грубого типа монголо-малайского, пришедшую с юга, от островов Зондского архипелага, другую с более тонким очертанием лица, манчжуро-корейского происхождения, переправившуюся через пролив с азиатского материка.

В японском быту за 2000 лет до нашего времени нет почти ни одной черты, характерной для современной Японии: нет чая, шелководства, фарфора, разрисованных вееров, лакированных изделий; все эти виды производства пришли позднее из Китая.

Исстари в Японии существует только разработка риса, рядом с ней главное место занимали охота и рыболовство. Религия японцев так же, как китайская, коренится в верованиях кочевников средней Азии: у них то же поклонение предкам, то же почитание бесчисленных ками (богов и духов), направляющих светила небесные, посылающих на землю дожди, ветры, урожай и засуху, дающих людям удачу счастья и тягости болезней. Эта старинная религия получила потом китайское название шинто, что значит «дорога богов». Японский шинтойский храм так же, как первоначальный китайский, лишен всяких изображений; в маленькой часовне стоит только стол, на нем металлическое зеркало, символ солнечного блеска, и драгоценный камень или шарик из горного кристалла, означающий чистоту и могущество добрых духов.

Характер японцев иной сравнительно с серьезными, тяжелыми на подъем, рассудительными китайцами; они подвижнее, обладают более живым воображением, наклонностью к юмору. Черты эти отражаются в мифах о происхождении земли и людей.

Под конец Ханьской династии около 200 г. по Р.X. в Японию стали проникать китайские товары; японцы начинают поставлять в Китай рабов, получая оттуда золото и шелк. Скоро китайские искусства, письмо и живопись, направились в Японию через Корею, отделенную от острова Киушиу лишь узким проливом. Сохранилось известие, что китайская каллиграфия перенесена в Японию корейцем Вани в 48 г. по Р.X. Китай производил чарующее впечатление на японцев своею роскошью, изящными изделиями, шелководством, плодовыми садами, ученостью, стройной религией, порядком в управлении. Обмен с этой волшебной страной вывел Японию из замкнутости; с островов молодые люди едут на материк учиться медицине и юридическим наукам; среди японцев начинает распространяться китайская литература: они знакомятся с сочинениями Конфуция и с учением буддизма, который только что достиг в Китае своих наибольших успехов.

Конец римской империи

Гунны в Европе. Блестящие победы императоров Ханьской династии избавили от варварских нашествий Китай, но на культуре западной части Старого Света они отозвались невыгодно: кочевники, отогнанные от цветущих стран Дальнего Востока, нахлынули на Переднюю Азию и Европу.

Самое воинственное из диких монгольских племен, хиунгну, или гунны, раскололось: южные гунны остались на месте в подчинении китайской империи; северные направились к Алтаю, к верховьям Оби и Иртыша. Здесь масса переселявшихся кочевников опять разделилась. Одна часть, так называемые белые гунны, утвердившись у Аральского моря, в нынешней Хиве и Балхе, стали делать опустошительные набеги на персидскую державу Сассанидов, потом через Афганистан пробились в Индию. Другая часть, гунны в собственном смысле, из степей юго-западной Сибири и северного Туркестана перешла через широкие «ворота народов» между Каспийским морем и Уральским хребтом в безлесные равнины юго-восточной Европы. Здесь монгольские желтолицые кочевники натолкнулись на бродячие европейские племена, властвовавшие над земледельческими массами.

Т.Коул. Падение Римской империи

Около 350 г., когда в империи правили преемники Константина, гунны напали на сарматский народ аланов, занимавших низовье Волги. Часть аланов бежала в Кавказские горы (остаток их – нынешные осетины у горы Казбека), другая присоединилась к гуннам. Увлекая за собой толпы покоренных, гунны перешли Дон и обрушились на большое германское племя готов, раскинувших свое господство на всем протяжении от Дона до Карпат и Дуная. Старый вождь Эрманарих, создавший могущество готов, прославленный в воинских песнях и сказаниях, в отчаянии покончил с собою. Так же как аланы, разделились и готы: в то время как остроготы вынуждены были следовать за гуннами, визиготы бежали на запад.

Своей многочисленностью, своим диким натиском гунны вызывали всюду неслыханный ужас. Грекам и римлянам бросалась в глаза их некрасивая наружность, их приземистые, широкоплечие фигуры, их скуластые, безбородые лица с приплюснутыми носами, их грубая одежда из невыделанных шкур, их жадность до сырого мяса; поражало, что у них нет даже юрт; в то время как женщины и дети живут в кибитках, служащих при передвижении, мужчины почти не расстаются со своими невзрачными и быстрыми лошадками.

Сражались гунны не сплоченными рядами, а врассыпную, окружая врага со всех сторон, увлекая его притворным бегством, затем внезапно оборачиваясь и переходя в нападение; они метали пращи из заостренных костей, ловили и запутывали противника арканом, рубились кривыми саблями.

Начало великого переселения народов. Отступая от гуннов, визиготы с женами, детьми и всем скарбом подошли к нижнему Дунаю и потребовали у римлян допущения в имперские провинции. Император Востока, Валент, согласился предоставить готам Мёзию (нын. Болгарию) при условии, что они выдадут оружие: он рассчитывал оживить поселением готского народа пограничные области, опустошенные прежними набегами германцев, и создать из колонистов защитный вал против новых нападений; до тех пор, пока пришельцы не наладят на уступленной земле хозяйства, было обещано кормить их за счет империи. Но римские чиновники, при нимавшие визиготское племя, дали себя подкупить и втайне оставили варварам оружие; в то же время они обманули готов, не доставивши им припасов. Озлобленные, голодающие готы позвали к себе на помощь гуннов и аланов и бросились грабить соседние области империи; к варварам присоединился всякого рода недовольный и бродячий люд: беглые крепостные из римских имений, горнорабочие, несостоятельные должники, осужденные на каторгу, рабы. Сам Валент выступил против грозных орд, но в ожесточенном бою при Адрианополе был разбит и погиб (378 г.).

Отправляя спешно военные силы на Балканский полуостров, правитель Запада Грациан предоставил главнокомандующему, испанцу Феодосию, императорскую власть над Востоком. Своими искусными действиями Феодосий усмирил готов, но все-таки уступил им в главном: варвары были приняты на поселение в провинциях Фракии, Мёзии и Македонии в качестве федератов, т. е. союзников Рима, обязанных служить ему против других германских народов. У римлян, греков и других народов, населявших в это время провинции великой державы, не хватало патриотизма, т. е. чувства национальной гордости, желания отстаивать свою независимость; имперцы разучились сами владеть оружием и неохотно платили налоги для поддержания наемных войск. Нерасположенные к войне на защиту государства, подданные империи, однако, делились на религиозные партии, жестоко между собою враждовавшие.

Хотя со времени Константина обязательной верой стало христианство, большинство оставалось приверженным к старой греческой и римской религии; много было язычников в должностях придворных и военных, из языческой среды выходили талантливые ораторы, писатели, ученые и преподаватели. Помимо столкновений между язычниками и христианами, происходили резкие споры между православными и еретиками. Главной ересью в то время было арианство. Осужденные на первом вселенском соборе в Никее 325 г. ариане вовсе не сдались: арианские проповедники отправились к германцам и обратили восточные племена готов, бургундов, вандалов в свою веру; арианский епископ Вульфила перевел на готский язык Библию.

Император Феодосий отличался необычайной ревностью к православию. Он созвал в 381 г. в Константинополе второй вселенский собор, на котором ариане еще раз подверглись осуждению; собственноручно рвал он сочинения еретиков. Он считал необходимым истребить до конца язычество: под страхом смерти были воспрещены жертвоприношения в храмах, гадание по внутренностям животных; преследовались также такие невинные обряды, как зажигание факелов, украшение жилищ гирляндами цветов в праздники. В 391 г. с одобрения правительства александрийский епископ Феофил принялся за разгром великого храма Сераписа в Египте: во главе разъяренной толпы монахи взяли громадное укрепленное здание штурмом. Разрушили его до основания, сожгли при этом большую часть знаменитой александрийской библиотеки, заключавшей в себе ученое и литературное творчество античной Греции.

Феодосии умер в цвете сил – 49 лет (в 395 г.). Незадолго до смерти он взял в свои руки запад империи; в последний раз накануне германских нашествий объединилась громадная держава, простиравшаяся от Атлантического океана до Евфрата, от Северного моря до песков Сахары. По завещанию Феодосия империя разделилась между двумя малолетними сыновьями, Аркадием и Гонорием, причем старшему досталась восточная половина с Константинополем, младшему западная с Римом; из этого разделения видно, что старый Рим уступил свое первенство новому. На западе Феодосий назначил главнокомандующим Стилихона, по рождению вандала, поднявшегося на римской службе и сделавшегося зятем императора; войско, которым располагал Стилихон, состояло из германских наемников и германских поселенцев: одни варвары защищали империю от нашествия других.

Конец Рима. Напрасно римское посольство пыталось остановить германцев напоминанием о громадном количестве жителей вечного города. Аларих только посмеялся: «Чем гуще трава, тем легче косить!» Когда под страхом голода Рим открыл свои ворота завоевателю, готы обрушились со всею жадностью варваров до сокровищ и три дня грабили столицу мира.

Старинной неукротимости римлян не было и в помине; ослабевшее, отвыкшее от оружия население равнодушно отнеслось к разгрому: одни отдавались прожиганию жизни в грубых наслаждениях, другие тупому отчаянию. Лишь немногие, подобно монаху Иерониму, до которого весть дошла в далекий Вифлеем, плакали об участи Рима: «Мой голос пресекся, когда я услыхал, что покорен город, которому покорялся весь земной шар. Когда погас самый яркий светоч и голова римской державы отсечена от туловища, когда вместе с Римом погиб весь мир, я поник духом, я уже не вижу нигде добра, меня точно пожирает внутреннее пламя».

Совершенно иначе отнесся к гибели столицы другой церковный писатель, африканский епископ Августин, для которого Рим был не лучше, чем грешный Вавилон, осужденный на сожжение.

Августин находил в событиях лишь новое подтверждение своей веры, что государства, составляющие дело рук человеческих, должны неминуемо разрушаться, тогда как Божья, церковная община будет все расти и крепнуть. «Не надо, – говорил он, – приходить в отчаяние от тяжких испытаний судьбы. Все равно, как при шатании стен от землетрясения люди быстро спасаются в спокойные места, так христиане, видя разрушение сего мира, должны устремиться к превращению земных богатств в сокровища небесные».

Аларих умер вскоре после занятия Рима, а его преемник Атаульф заключил с императором соглашение, в силу которого готам предоставлялась юго-западная Галлия с главным городом Толозой (нын. Тулуза на реке Гаронне). Увлеченный блеском имперской культуры Атаульф оделся в римский костюм, взял себе в жены захваченную в плен сестру Гонория. Он уверял, что хочет силами готов восстановить прежнюю славу и могущество римской державы. Все эти возвышенные речи не мешали варварам водворяться среди империи полными господами. В северо-восточной Галлии утвердились перешедшие через Рейн франки; в юго-восточной Галлии по р. Роне сели бургунды; визиготы, помимо юго-западной Галлии, заняли по другую сторону Пиреней север Испании. Еще раньше них пробилось в Испанию племя вандалов; под начальством предприимчивого и необузданно-жестокого вождя своего Гейзериха вандалы переправились через пролив, отделяющий Испанию от африканского материка, и, пройдя мавританским берегом, обрушились на цветущую область Карфагена.

Визиготы и бургунды сели в провинциях империи с согласия Рима, в качестве гостей и сотрапезников, присоединившихся к римским владельцам земель и домов. Вместе с разорением прежних землевладельцев пришли в упадок и города, где они проживали большую часть года, разорились служившие им поставщики товаров, художники, ремесленники, врачи, адвокаты. У самих варваров не было никакого интереса к городской жизни; они остались в деревнях, продолжали ходить в своих овчинах; только те, кто был побогаче, выкрашивали тулуп в пурпуровый цвет.

Весьма равнодушно отнеслись к перемене владельцев крепостные крестьяне, работавшие на господской земле; скорее они были даже рады приходу варваров, так как он их избавлял от всех тягостей римского управления, от дорожной, подводной и других повинностей, от доставки припасов в армию и уплаты налогов на содержание войска. Наконец клир (духовенство) вовсе не приходил в уныние от водворения германцев. Правда, варвары местами сильно пограбили ризницы и церкви, но зато епископы утешались прибавлением новой многочисленной паствы, в которой они надеялись найти людей простых, со свежими чувствами, более доступных проповеди, чем утонченное, избалованное римское общество.

Церковные споры восточной империи. «Новый Рим», спокойный в своем безопасном положении, с поразительным равнодушием относился к судьбе своего старшего собрата. В то время как Стилихон выбивался из сил в борьбе с варварами, громившими Италию, константинопольский двор утопал в роскоши и удовольствиях; столичное духовенство вело жизнь светскую и развращенную; церковь забыла свою первоначальную заботу о неимущих и угнетенных, в полном небрежении находилась участь многочисленной городской бедноты.

Впечатления несправедливости и греха заставили людей идеального склада мысли искать в монашестве спасения своей душевной и телесной чистоты. В своем рвении многие из них впадали в противоположную крайность, отдаваясь изнурительным постам и жестоким самоистязаниям. Возвращаясь в города, эти подвижники встречали глубокое сочувствие народных масс тем более, что они поднимали голос против роскоши, против жадности священников, призывали богатых к покаянию, напоминали им о великом долге в отношении обездоленных. Речи эти внушали немалые опасения высшим классам и самому императорскому двору, который чувствовал себя задетым обличениями проповедников. Но, с другой стороны, нельзя было и преследовать отшельников, столь же строгих к другим, как и к самим себе: в этот век религиозной ревности императоры не раз объявляли, что «государство держится не столько внешними средствами, сколько молитвами и подвигами святых людей».

В 397 г. архиепископом константинопольским сделался один из таких ревнителей – антиохийский священник Иоанн.

Иоанн Златоуст сурово преследовал вольные нравы столичного духовенства; по его мнению, только отрекшийся от благ сего мира, самоотверженный аскет может быть достойным пастырем народа. В большой соборной церкви, куда приходила во главе своего двора расточительная императрица Евдоксия, Иоанн гремел против безумных трат на шелковые наряды и жемчужные украшения. Перед большой толпой народа он любил противопоставлять несправедливому строю своего века коммунистический идеал первоначальной церкви, когда не было бедных, так как «все христиане составляли одно целое, все у них было в общем пользовании, богатые продавали свои владения и имущества и разделяли между всеми смотря по надобности» (слова новозаветной книги Деяний Апостольских). Единственное средство поправить вопиющую неправду роскоши одних и голодания других он видел в широкой, постоянной и обильной помощи бедным. «Богатство, остающееся в пользовании немногих счастливцев, – говорил он, – становится великим грехом; богачи, не уделяющие части своего имущества, – не что иное, как грабители и разбойники».

Чем более благоговейно внимала толпа пламенному оратору, который вместе с тем вызывал преклонение своей святой жизнью, тем больше беспокойства испытывал императорский двор. Наконец Евдоксии удалось добиться смещения и ссылки сурового иерарха. Но следом за его отъездом произошло землетрясение; испуганная Евдоксия бросилась к императору и настояла на возвращении святого человека, приписывая несчастие гневу Божию за изгнание его. Скоро после этого, однако, Иоанна одолело духовенство, возмущенное его строгостью: нашли, что при смещении епископов за дурную жизнь он нарушал церковные правила, и добились заключения его в дальний монастырь в Армянских горах, где он скоро и окончил свои дни (407 г.).

Так же, как в свое время греки делились на философские кружки, жестоко между собою враждовавшие, теперь в восточных эллинистических странах кипели споры между сторонниками религиозных учений. Как только выступал ученый богослов с особым взглядом и собирал вокруг себя секту, противники его объединялись, объявляли новое учение ересью, требовали созыва собора для его осуждения.

В 428 г. константинопольским патриархом (так стали зваться епископы крупнейших городов) сделался Несторий, крайне заносчивый и нетерпимый. От усердия патриарха борьба религиозных партий еще больше усилилась, переходя нередко в уличные столкновения и кровопролитные побоища. Когда патриарх приказал отнять у ариан еще остававшуюся в их руках часовню в столице, еретики подожгли ее, пожар быстро распространился и уничтожил значительную часть города.

Среди преследований враги Нестория сделали открытие, что строгий судья церкви впал в ересь: он отрицал учение о Богоматери, признавая и Марию, и рожденного ею Иисуса за смертных людей. По его мнению, с личностью Иисуса, величайшего пророка и праведника, лишь временно соединялся Сын Божий. Адвокат Евсевий однажды прервал проповедь Нестория в церкви, крикнувши: «Ложь и богохульство!» Враги Нестория раздавали народу листки, в которых возвещалась «анафема тому, кто Сына Божия отделяет от сына Марии».

Всего опаснее для Нестория было выступление александрийского ученого патриарха Кирилла. Заручившись поддержкой римского епископа, за которым собор 381 г. признал первое место среди иерархов, Кирилл потребовал суда над Несторием. В 431 г. сошлись в Эфесе епископы на третий вселенский собор. Несторий, опираясь на поддержку императора, явился со своими приверженцами; сначала образовались два собора, заседавшие отдельно и посылавшие друг другу проклятия. Но противники Нестория взяли верх, император от него отступился; его лишили сана и послали в дальний египетский монастырь.