Текст книги "Ласковый дождь"

Барабанные перепонки Миреллы содрогнулись, но она заставила себя улыбнуться мистеру Коухену.

Хестер не удержалась и высказалась по поводу того, что Коухен и Шламовиц всегда заказывают одно и то же, как и Мирелла. Эти двое заняли столик возле стены, после чего в кафе зашли две хорошенькие проститутки и устроились возле стойки поближе к телефону и кухонной двери.

Хестер шлепнула на стойку две глубокие тарелки с черносливом, залитым соусом, две чашки кофе с молоком и блюдце с хлебцами.

– Вам бы работать в ООН, – подметила она. – Только прислушайтесь и узнаете, как… команда крутых мужиков решает проблемы мировой безопасности меньше чем за полчаса.

Оба полицейских рассмеялись и с улыбкой посмотрели на нее.

Хайми вышел из-за стойки, нахмурился и, пожав плечами, покосился на Миреллу. Затем молча отправился записывать заказ своих друзей.

– Она немного остра на язык, немного груба, немного не такая, как все, – пробормотал он с извиняющейся улыбкой.

Мирелла снова попыталась отхлебнуть кофе из чашки. Она соскребла ложечкой немного сливочного крема с лепешки на край тарелки, намазала сверху виноградное желе и принялась есть, наблюдая за тем, как мимо проносятся автомобили, а мусорщики опрокидывают полные баки в чрево жутких чудовищ, которые поглощают все, что им ни дай. Она смотрела и невольно прислушивалась к разговорам.

Оссарио читал лекцию о правильном питании двум проституткам. Сигарет и черного кофе недостаточно для нормальной жизнедеятельности организма. Таблетки и бог знает что еще не дают мышцам нарастать на костях. Необходим хороший завтрак. Он объяснил им, что иначе они не смогут поддерживать надлежащую форму. Одну из них он уговорил съесть яичницу с беконом, другую – блинчики с кленовым сиропом.

Полицейские трепались без умолку: о мафии, о шоу-бизнесе, о бандитских группировках, о торговцах наркотиками, о проституции, о Полицейской атлетической лиге, о пенсии, об информаторах, о слежке и снова о мафии.

Коухен и Шламовиц пытались уговорить Хайми провести с ними зиму в Сарасоте, штат Флорида. Они использовали всевозможные аргументы: его преклонный возраст, холодную погоду, усталость человека, которому давно пора на покой, обилие богатых вдовушек в местном клубе. Когда речь зашла о его детях и о том, как они беспокоятся и волнуются за него, он сломался – это оказалось последней каплей. И Хайми согласился уехать с ними.

Мирелла допила кофе, расплатилась с Хестер и ждала сдачу, когда появилась Старушка Минни – беззубая, грязная, оборванная нищенка в двух пальто, надетых одно на другое, и с парой истоптанных мужских ботинок, связанных шнурками и перекинутых через шею. На голове у нее была помятая фетровая шляпа со страусовым пером, приколотым к ленте. В четырех упаковочных сумках из супермаркета она носила все свое имущество. Расположившись напротив закусочной, она принялась разбирать сумки.

Хестер шлепнула на стойку сдачу Миреллы и смела с нее грязные тарелки.

– Только этого еще не хватало для начала трудового дня – полюбуйтесь, пожаловала наша Леди Хоубо. Хайми, Оссарио! Минни заявилась!

Партнеры выругались сквозь зубы каждый на своем языке. Оссарио отправился на кухню готовить яичницу с ветчиной и тосты. Пока Мирелла складывала сдачу в кошелек, один из полицейских помог Хайми вынести на улицу столик и стул для Минни. Хестер налила кружку крепкого чая и достала из-под прилавка большой бумажный пакет. Эта тиранствующая королева закусочной незаметно складывала туда пончики и датские рулеты, булочки и оладьи из отрубей. Минни была весьма неравнодушна к оладьям из отрубей.

Для Миреллы завтрак в закусочной означал пятнадцатиминутное бегство из того мира, в котором она жила, но который не могла постичь. Ее жизнь проходила в декорациях мыльной оперы, только без внешнего блеска и с юмористическим оттенком. Ее окружали несчастные персонажи «Далласа», «Династии» и «Вверх и вниз по лестнице», не считая Арчи Банкера с его воскресной религиозной программой, занимающей целое утро. Мирелле нравилась такая жизнь. Она чувствовала себя в ней чужой среди своих, и эта роль казалась ей очень удобной. Ее положение в ООН тоже ее устраивало, но несколько в другом смысле. Работа вынуждала ее выкладываться полностью, раскрывала скрытый потенциал ее личности. Она требовала сил, стойкости, веры в успех. Она напоминала стиль самой жизни, особенно жизни в Нью-Йорке.

Так она размышляла, когда силуэт стеклянной коробки Секретариата высотой в 540 футов и только в 72 фута шириной стал неясно вырисовываться впереди. Это здание доминировало в архитектурном ансамбле штаб-квартиры ООН. Она любила подходить к этой коробке с ее узкой стороны, потому что ей всегда была ближе скульптура, нежели архитектура. Команда архитекторов, включавшая француза Ле Корбюзье, бразильца Оскара Нимейера и шведа Свена Маркелиуса, а также представителей еще десяти стран работали над этим проектом. Но Мирелла считала здание порождением именно этой талантливой троицы. Скульптура Барбары Хепуорт, украшавшая бассейн перед входом в Секретариат, была, на ее взгляд, лишь дополнением к их гениальному творению. Само здание Секретариата вкупе со скульптурой олицетворяло для нее монументальную силу и чувственность. Каждый раз, когда она подходила к зданию, ее охватывала внутренняя дрожь, создающая мистическое ощущение, которое она никогда не пыталась подвергнуть анализу.

Мирелла поправила на плече сумочку и ускорила шаг. Народу вокруг в этот час было немного, и она наслаждалась спокойствием и символической монолитностью объединенного мира, которые олицетворял собой комплекс зданий ООН. Она миновала здание Генеральной Ассамблеи, вход в которое украшали развевающиеся флаги большинства из 159 стран, обогнула статую Хепуорт и уже собиралась войти внутрь, как вдруг остановилась, обернулась и окинула взглядом здание штаб-квартиры. Мирелла была не из тех, кто теряет голову от собственных успехов, но по какой-то неизвестной причине этим ранним утром она ощутила гордость оттого, что работает в этой Организации вот уже пятнадцать лет. Управление переводческим отделом, где официальные документы переводились на шесть официальных языков ООН – арабский, китайский, английский, французский, русский и испанский, – было лишь небольшой частью ее обязанностей. Помимо них, здесь было представлено более ста пятидесяти других языков, и хотя сотрудники пользовались в основном только английским и французским, Мирелла редко отказывала кому-нибудь в просьбе перевести что-нибудь на другие языки.

Одна лишь мысль о работе, которая составляла смысл ее жизни, делала Миреллу счастливой. Она вошла в подъезд как всегда в приподнятом настроении и в предвкушении того, что уготовил ей новый день.

В помещении еще не было никого, кроме уборщиков, охранников и трудоголиков вроде Миреллы; стояла полная тишина, изредка нарушаемая хлопком двери или гудением пылесоса. Мирелла вошла в лифт и нажала кнопку своего этажа.

Ее офис выходил на Ист-Ривер, из окон открывался восхитительный вид на реку, Куинс и Бруклин, а также на кварталы, расположенные за ними.

На ее рабочем столе удобно расположились компьютер, три телефона, несколько папок с бумагами и кипа словарей. Для нее стояло кресло с высокой спинкой, а напротив – три простых офисных стула для посетителей.

Одна стена была стеклянной, три остальные от пола до потолка были заставлены стеллажами с книгами; между ними примостился стол с аппаратурой для просмотра микрофильмов. Темно-коричневый кожаный диван и два удобных мягких кресла дополняли обстановку. Мощный телескоп с направленной в небо трубой стоял возле стеклянной стены. Еще здесь были офисные столы с настольными лампами. На случай экстренного совещания были предусмотрены маленькие столики розового дерева. В общем, меблировка носила отпечаток рациональной сдержанности.

Единственными чертами персонального представления об уюте в этом классическом офисе была чашка из китайского чайного сервиза с блюдцем, серебряный термос, в котором уборщик заваривал ей черный кофе, и хрустальная ваза с фруктами.

Неожиданно на ее столе зазвонил красный телефон. Мирелла посмотрела на часы – 8.35. Наверное, это звонит Пол. Она сложила бумаги в стопку и положила сверху ручку. Затем развернулась в кресле к окну, откинулась на спинку и сняла трубку.

Они с Полом болтали по телефону ежедневно минимум один раз. Их разговоры всегда носили эротический и заботливый характер и заканчивались договоренностью встречаться три раза на неделе или пообедать где-нибудь вместе. Редко они выбирались на концерт или в театр, но в таком случае им удавалось урвать пару часов для интимного общения в ее квартире или в номере «Прекрасной Голландии». В прошлую пятницу они именно так и провели время. То есть это должно было произойти именно так. Если забыть о том, что в тот вечер она вдруг увидела Пола во всей его красе.

Мирелла положила трубку через пятнадцать минут, размышляя над тем, что их разговор, похоже, превратился вдруг из эротического в похотливый. Странно, что она раньше не замечала этого. Это был дубликат их утреннего разговора, поверхностный, заурядный и начисто лишенный вдохновения. Она почувствовала, что в их отношениях появилась трещина, и думала о том, станет ли он что-нибудь предпринимать.

Впрочем, она была скорее заинтригована, нежели обеспокоена, потому что давно уже смирилась с тем, что никогда не сможет полюбить Пола так, как любила его раньше. Они любили друг друга – да, но с ограничениями и взаимными компромиссами. Их сексуальная жизнь с годами становилась более активной, а другие эмоции шли на убыль.

Около девяти ее секретарь Барбара Смит подала ей список встреч на день. Сначала им предстояло встретиться с главой отдела Роландом Калвером, талантливым семидесятидвухлетним лингвистом. Он еще двенадцать лет назад должен был уйти на пенсию и часто подумывал о том, чтобы сделать Миреллу своей преемницей. В десять она должна была вместе со своим ассистентом Брайаном Палмером присутствовать на встрече с переводчиками, занятыми в зале Генеральной Ассамблеи. В 10.40, теперь уже в своем офисе, ей придется разбираться с увольнением переводчика с французского и заменой его на своего помощника, Эдварда Коула. В 11.00 у нее была встреча с делегатом от Греции, который собирался выдвинуть ей требования, на каковые не имел ни малейшего права. Иными словами, день как день. По крайней мере до двенадцатичасовой встречи.

Глава 4

Мирелла была поглощена панорамным видом, открывающимся из окна ее офиса, располагавшегося на одном из верхних этажей, поэтому создавалось впечатление, что она балансирует на грани между небом и землей, где-то посередине. Иногда она позволяла себе отключить сознание и представить, как шагает сквозь стекло в бездну. От этого у нее перехватывало дыхание, и сердце вздрагивало от смешанного ощущения смертельной опасности и восторга.

В ее офисе стояла такая тишина, что от стука в дверь она невольно вздрагивала. На этот раз Барбара вошла с сообщением о визите Бриндли Риблсдейла.

Мирелла встала с кресла и шагнула к высокому, худощавому, хорошо одетому молодому человеку, который держал в руках потрепанный портфель из дорогой кожи.

Они молча смотрели друг на друга, пока секретарша не оставила их наедине. Молодой человек, казалось, был взволнован, но тем не менее сдержанно поздоровался с ней и даже пожал ей руку. Но тут же после этого возникла неловкая пауза. Мирелла решила взять инициативу в свои руки.

– Мистер Риблсдейл, не хотите ли присесть? – Она указала на диван.

– Да, спасибо, мисс Уингфилд.

Он подождал, пока она сядет, и скромно занял место на противоположном конце дивана.

– Итак, чем могу служить? Насколько мне известно, вы звонили с самого утра и настаивали на срочной встрече. Секретарша передала мне, что у вас какой-то личный вопрос.

– Да, – все так же сдержанно отозвался он. – Прошу прощения, если ваша секретарша сочла меня не вполне учтивым, но я действительно пришел по исключительно приватному делу. Позвольте мне представиться должным образом. Меня зовут Бриндли Риблсдейл, я юрисконсульт лондонской адвокатской компании «Румбольд, Грумторп и Риблсдейл». Мы являемся частными юрисконсультами для избранных клиентов, за жизнью и делами которых мы следим от колыбели до могилы, и это предмет нашей профессиональной гордости. Наша фирма также выступает на стороне владельцев поместий, управление которыми в разное время перешло к основателям фирмы.

– Значит, вы пришли ко мне, чтобы разрешить какую-то юридическую проблему, мистер Риблсдейл?

– Именно так. – С этими словами он поставил портфель на пол и, повернувшись к Мирелле, впервые улыбнулся. – Мисс Уингфилд, я должен исполнить радостный долг и официально заявить от имени «Румбольд, Грумторп и Риблсдейл», что вам предстоит вступить в права наследования.

– Интересно, кто же мог мне что-то оставить? – удивилась Мирелла.

– Ваша прабабушка по материнской линии. Вы наследуете ее состояние, мисс Уингфилд.

– Но это невозможно! Семья моей матери обеднела и потеряла все свои деньги в Турции еще до того, как родилась моя бабушка.

– Боюсь, вас ввели в заблуждение. Это не так. Прежде всего ваша прабабушка оставила завещание, по которому ее состояние передается дочери ее старшей наследницы. То есть вам, мисс Уингфилд.

Он замолчал, дав Мирелле время осмыслить эту новость. Удивление ее постепенно стало сменяться радостным пониманием того, что на голову ей неожиданно свалилась сказочная удача.

– Вы уверены, что именно я законная наследница?

– Абсолютно. Вы, как мы выяснили, прямой потомок прекрасной и умнейшей женщины – Кадин Рокселаны Оуджи, младшей жены турецкого султана. Она и была вашей прабабушкой. У нас есть достоверные подтверждения этого факта, опирающиеся на генеалогические записи.

Мирелла наконец избавилась от потрясения и преисполнилась чувством гордости, ответственности и причастности к родовому состоянию. Она ощутила энергию, передающуюся из поколения в поколение, а заодно и благодарность к всемогущей богине удачи. Она осознала, что наследство перешло к ней от женщины, от которой ее отделяют три поколения. Ее охватило ощущение безвременья. И в следующую секунду, почти мгновенно мысль о том, что ее собственная жизнь, жизнь других людей – все это взаимосвязано. И она частичка этой бесконечной череды ее родственников.

– Как странно, – пробормотала она. – Простите, но вы должны понимать, что воспринять все это сразу… я имею в виду, что я наследница… да еще к тому же у меня такие замечательные предки… И что же я унаследовала? Надеюсь, это деньги? Это именно то, чего бы мне хотелось больше всего, потому что наличных у Уингфилдов отродясь не было. Как бы мне хотелось получить много денег, чтобы их можно было пустить в оборот! Это было бы отлично!

Мирелла заметила оттенок разочарования на лице Риблсдейла и подумала о том, что, наверное, речь идет не о такой большой сумме, о которой можно было бы говорить. Она и сама смутилась оттого, что выставила себя в неблаговидном свете. Но откуда этот британский адвокат мог знать, что меньше всего ей хотелось бы унаследовать такую же никчемную недвижимость, с какой ее отец мучился уже много лет? Мирелла почувствовала, что нужно сказать что-нибудь, чтобы скрыть смущение и разрядить обстановку.

– А как вам удалось проследить столь долгий путь наследства?

– Это очень длинная и интересная история. Я хочу призвать вас к терпению, потому что здесь все слишком запутано. Все началось восемь лет назад, когда мой отец вышел в отставку и передал мне дело о правах владения человека, который умер за пятьдесят лет до него. Его звали Оберон Уинслоу-Уорд.

Мирелла подняла голову и хмыкнула:

– Пятьдесят восемь лет! Да, действительно, история очень длинная. Не хотите ли чашку чаю, коль скоро разговор предстоит долгий?

Ее собеседник кивнул, и она, вызвав Барбару, сделала заказ, после чего предложила юрисконсульту продолжить.

– Мой отец подписывал последнее завещание Оберона Уинслоу-Уорда, которое тот забрал незадолго до смерти. Но в тот же день он написал пространное письмо, в котором возлагал на фирму обязанности опекуна на тот случай, если с ним что-нибудь случится. Он умер через несколько дней, и его завещание так и не было найдено. Таким образом, мы распоряжались его состоянием, следуя более ранним инструкциям.

– Это очень похоже на начало какой-нибудь детективной истории из викторианской эпохи, – отозвалась Мирелла.

– Нет, все не так ужасно, – улыбнулся Бриндли. – Я вел дела этого клиента до тех пор, пока несколько лет назад не начали происходить странные события, которые, как сначала казалось, не были связаны напрямую с этим наследством, – продолжал Бриндли. – Прежде всего наконец-то было найдено и зачитано завещание Оберона Уинслоу-Уорда, которое обнаружилось в секретном ящике его секретера времен Людовика Пятнадцатого, выставленного в музее Пола Гетти в Калифорнии. Второе событие произошло вскоре после первого. Меня пригласили присутствовать на вскрытии ячейки в банке, которая была заведена восемьдесят лет назад фирмой «Кутс и K°». В банке хранилось письмо, в котором говорилось, что вскрытие должно происходить в присутствии кого-либо из нашей фирмы, а содержимое ячейки, равно как и счет нашего клиента, мадам Оттолайн Синан, должен перейти в распоряжение нашей фирмы. Служащие банка отнеслись к этому событию с интересом. И когда все мы собрались в комнате перед ящиками с депозитными вкладами, даже я испытал волнение, открывая ячейку, в которую неизвестная женщина что-то спрятала восемьдесят лет назад. Я думал о том, что же она там спрятала, что мы обнаружим и почему именно нашей фирме она доверила свою тайну. Ящик оказался довольно тяжелым – в таких обычно хранят фамильные драгоценности. Я открыл крышку, и первое, что увидел, – письмо, адресованное «Румбольд, Грумторп и Риблсдейл», написанное бледно-лиловыми чернилами.

Бриндли совсем расслабился и чувствовал себя так непринужденно, что даже позволил себе усмехнуться.

– Почерк был таким же изысканным, как и цвет чернил. – Он вдруг преисполнился почтением к автору письма. – Ящик содержал драгоценности, завернутые в серебряное и золотое шитье, перетянутое шелковыми шнурами. Мы насчитали более двадцати штук. Я начал перекладывать содержимое депозитного ящика в коробку, предоставленную служащими банка, и развернул пару предметов из чистого любопытства. В одном оказалась хрустальная шкатулка в тяжелой золотой оправе. Я открыл ее и вывернул содержимое на стол, покрытый темно-синим бархатом. Это оказалась россыпь бриллиантов изысканной огранки и самых разных размеров. Мы были потрясены. На дне лежал портрет, написанный маслом, в серебряной рамке, усыпанной розовыми бриллиантами. На нем была изображена удивительной красоты женщина. Председатель банка заметил, что рамка выполнена Фаберже, а портрет принадлежит кисти французского художника Джерома.

В этот момент подали чай, и Мирелла знаком велела Барбаре накрыть один из столиков для гостей. Она подвинула столик к дивану, и Мирелла начала разливать чай, увлеченно слушая рассказ гостя.

– Я был очарован тайной Оттолайн Синан. Мне захотелось узнать о ней как можно больше. В письме, оставленном ею, содержалось очень мало ключей к разгадке, но было довольно много интересных сведений о том, какую жизнь она вела, а также просьба найти законную наследницу ее состояния. Вскоре оказалось, что среди сокровищ можно отыскать подсказки для дальнейших действий, если бы мы решили исполнить последнюю волю их хозяйки. Я вызвался сделать это. Таким образом, наша фирма стала опекуном двух загадочных состояний. Я довольно долго работал над поиском разгадок, когда вдруг, к моему огромному изумлению, между ними обнаружилась некая связь. Среди сокровищ мадам Синан была огромная рубиновая печать в золотой оправе с бриллиантовыми вкраплениями. Рубин в центре мог поворачиваться вокруг своей оси и становиться то геммой, то печатью. Драгоценный камень висел на цепи, соединяющей крупные бриллианты. С первой минуты он заворожил меня, и спустя некоторое время я понял почему. Печать показалась мне знакомой. Я уже видел такую раньше. Затем я вспомнил где: такая же печать скрепляла последнюю волю Оберона Уинслоу-Уорда. Я прочитал документ еще раз, затем сверил его печать с печатью Синан – они оказались идентичными! Наследие Оберона Уинслоу-Уорда извлекли из банковского сейфа и подвергли тщательному осмотру. Оказалось, что среди вещей есть точно такая же печать, как у Синан, с той лишь разницей, что гемма была изумрудной, а не рубиновой. В архиве Уинслоу-Уорда отыскалась запись о том, что печать принадлежала его матери и что он получил ее в дар при рождении. Итак, у Оберона Уинслоу-Уорда и Оттолайн Синан оказалась одна мать, но разные отцы, и оба они оставили свое состояние первой дочери их старшей сестры. Иными словами, Оттолайн Синан и ваша бабушка были сестрами Оберон Уинслоу-Уорд, и братом, а их мать, Кадин Рокселана Оуджи, вашей прабабушкой.

– Ну и история! – выдохнула Мирелла. – Я просто потрясена. Прошу вас, расскажите скорее о третьем событии.

– Однажды в нашем офисе появился американский археолог с двадцатью шестью томами семейного архива. Он обнаружил их в Турции – точнее, в Анталье, – в древнейшем могильном кургане Хиттит, который не раз вскрывали и грабили. Первым делом я спросил мистера Кори, почему он принес архив нам. К моему огромному удивлению, он протянул мне старинный документ с грифом нашей компании, найденный им между форзацем и первой страницей одного из томов. В летописях содержалась полная история семьи, а также подробное описание огромного состояния – земель, природных ресурсов и драгоценностей, – накопленного за несколько столетий еврейской семьей с Востока. Семья эта творила настоящие финансовые чудеса, будучи на службе у древних монархов. Позднее они стали влиятельными князьями в Османской империи. Чтобы защитить свою собственность от разграбления, грозящего им по причине еврейского происхождения, они передали ее ответственным опекунам, прибегнув к посредничеству известной адвокатской конторы. В качестве дополнительного средства защиты они выдвинули условие, что состояние будет переходить только к наследнице по женской линии. И так продолжалось более двух веков. Таким образом, мне в руки попал ключ, облегчающий поиск наследницы двух таинственных состояний, которые оказались частями одного большого, принадлежавшего вашей прабабушке!

Мистер Риблсдейл победно улыбнулся и откинулся на спинку дивана.

– Вот и вся история, мисс Уингфилд. На разгадку этого ребуса у меня ушло почти пять лет. И еще три года на то, чтобы найти доказательства, позволяющие прийти к вам и сообщить эту новость.

Мирелла, зачарованная рассказом молодого юриста, не сводила с него взгляда. Ее поразил этот человек – он потратил много лет только на то, чтобы проследить путь ее состояния и найти ее. Интересно, зачем ему это нужно и что он будет делать теперь, когда его поиски подошли к концу?

– Это очень занимательная и трогательная история, мистер Риблсдейл. Я растерянна и не знаю даже, что вам сказать. Ваш рассказ очень напоминает сюжет волшебного сна или романтической сказки. Он совсем не похож на то, что может произойти со мной в самый обычный понедельник в моем офисе. Я потрясена тем, что у меня обнаружились неизвестная до сих пор родня и наследство. Я живу очень напряженной и хорошо организованной жизнью, и хотя владею турецким языком, эта страна совершенно мне неизвестна… и находится она очень далеко, к слову сказать. – Она замолчала, но поскольку Риблсдейл никак не отозвался на ее слова, продолжила: – Этот факт тем более необычен, что моя мать ничего не знает о наследстве. Может быть, бабушка что-то и знала, но она никогда не говорила нам об этом.

Она снова погрузилась в молчание, задумавшись над тем, какой прекрасной, умной и романтической натурой была ее бабушка. Семейные истории, намекавшие на экзотическое турецкое прошлое, почему-то никогда не рассказывались в их семье. Бабушка ее сбежала от своего господина, последнего правящего султана, и из своей страны с франтоватым американским дипломатом, дедушкой Миреллы. Он привез ее в Америку и вынужден был уйти в отставку из-за этой скандальной истории. Они вели жизнь затворников где-то на грани между бостонским высшим светом и благородной бедностью, их единственными средствами к существованию были его скромное наследство и ее драгоценности. Как большинство иммигрантов, бабушка сделала все, чтобы забыть о своем прошлом и о том, что дедушка поплатился карьерой из-за любви к ней; оба они вычеркнули Турцию из своей памяти, чтобы не думать о цене, которую заплатили за свое счастье.

– Я понимаю, что для вас эта новость явилась полной неожиданностью, – прервал молчание мистер Риблсдейл. – Я пришел для того, чтобы облегчить вам вступление в права наследования. Я привез с собой целую пачку документов, которые предварительно рассортировал и привел в порядок, чтобы вам легче было понять суть дела, прежде чем вы отправитесь в Лондон оформлять наследство. Если вы позволите…

– В Лондон? – перебила его Мирелла. – Мне нужно ехать в Лондон? Неужели это так необходимо?

– Уверяю вас, это абсолютно необходимо! После того как вы прочтете часть документов, ваше мнение по поводу поездки в Лондон и в Турцию, я уверен, изменится.

Мирелла поднялась, подошла к окну и повернулась к Риблсдейлу:

– Интересно почему? Согласна, что мне теперь придется ознакомиться с вашими документами, чтобы быть, как говорится, в курсе дела. Но я не вижу причины, по которой я не могла бы избавиться от наследства здесь, в Нью-Йорке, через ваше лондонское представительство. Вы могли бы остаться еще на неделю и помочь мне в этом.

Искреннее изумление, отразившееся на лице Риблсдейла, смутило ее, но она взяла себя в руки и решила держаться независимо.

– Вы уверены, что хотите избавиться от этого наследства? Простите, мисс Уингфилд, но ваше решение кажется мне необдуманным и поспешным. Кроме того, потребуется серьезная работа с привлечением ваших лондонских советников и членов моей фирмы, которые на протяжении стольких лет выступали в качестве ваших опекунов. Вы до сих пор не осознали всей сложности дела. Если позволите, я позвоню вам вечером домой и привезу документы, с которыми вам необходимо ознакомиться, прежде чем вы отправитесь в Лондон. Заодно мы могли бы предварительно обсудить и уладить некоторые формальности. Боюсь, это единственный способ упростить решение вашего дела.

Мирелла понимала, что он прав, и хотя новость о таинственном наследстве радостно взбудоражила ее, она не могла избавиться от гнетущего чувства тяжкого бремени, возложенного на ее плечи. Она нехотя написала свои адрес и телефон на листке блокнота.

– Мистер Риблсдейл, я хочу, чтобы вы поняли следующее: я восхищена не только деятельностью вашей фирмы в разбирательстве этого дела, но также вашим личным упорством и решимостью довести его до конца. К счастью, в настоящее время у меня есть возможность взять отпуск. Мы уладим все формальности так, как вы сочтете необходимым, однако должна вас предупредить, что я живу очень насыщенной жизнью, которая включает прежде всего работу, требующую большой самоотдачи и занимающую много времени. Жизнь моя связана с этим городом, который я очень люблю, и не думаю, что у меня найдется возможность тратить время и силы на ознакомление с моим наследством в Турции. Так что я намерена избавиться от него как можно скорее, и переубедить меня вам будет трудно. Вот мой адрес. Сегодня в семь вечера вам удобно?

Молодой человек выглядел вполне довольным собой. Пока все шло неплохо. Он нашел наследницу, которая оказалась красивой, умной женщиной и к тому же занимала весьма ответственный пост. Кроме того, она готова была воспользоваться его услугами консультанта. Хотелось бы, чтобы она была чуть меньше похожа на американку и чтобы в ее характере присутствовала хоть малая толика романтизма, свойственного ее предкам. Впрочем, может быть, он слишком много времени провел в обществе этих мертвых красавиц, поэтому и ожидал большего? Он улыбнулся:

– Да, мисс Уингфилд. Спасибо. До вечера.