Текст книги "Неидеальная страсть"

14

Всякий человек – порождение эпохи, в которую он живет.

Вольтер

Берлин, август 1936 г.

Улицы немецкой столицы не были похожи на те, которые она знала прежде. Военные автомашины пересекались с патрулями СС и гестапо, которые маршировали в черных мундирах и начищенных до блеска сапогах. Отряды молодежи из гитлерюгенда шагали по городу идеально стройными рядами. На многих зданиях висели большие красные флаги с черной свастикой в белом круге. Лимузин Фрица и Хеди пересек мост через реку Шпрее, Музейный остров и канал. Университет имени Гумбольдта напротив памятника Фридриху Великому обозначал въезд на проспект Унтер-ден-Линден, ведущий к Бранденбургским воротам, увенчанным скульптурой орла с распростертыми крыльями, держащего в когтях нацистский символ, – и так на каждой площади, общественном здании или памятнике Берлина.

Миновав Тиргартен, их автомобиль углубился в один из районов среднего класса, и Хеди увидела, как целые семьи загоняют в грузовики. Водитель объяснил, что это евреи-переселенцы, которых отправляют в трудовые лагеря. Он умолчал о насилии, которое применяли солдаты и о том, как они выбрасывают мебель и пожитки из окон домов, а лишь добавил, что гости не должны были видеть подобные сцены или, по крайней мере, не в эти дни.

По мере приближения к Олимпийскому стадиону громкие крики толпы усиливались. Дирижабль «Гинденбург» бесшумно пролетел над трибунами.

На стадионе их проводили в зал для официальных лиц, который находился в задней части президентской ложи. Широкие панорамные окна с драпировками холодного цвета позволяли видеть серое небо, казавшееся отсюда ярким, даже ослепительным. Стены украшали флаги и гербы со свастикой; повсюду были продуманно расставлены круглые столы с белыми скатертями, официанты подавали шампанское и бутерброды. Хеди почувствовала озноб, ведь она понимала: пусть даже они с мужем получили специальное приглашение, их не считают здесь желанными гостями. Ее охватил страх, и она сжала руку Фрица.

Сто тысяч душ приветствовали своего вождя, когда Гитлер триумфально вступил на трибуну и занял главное место. Рядом были Гиммлер, Роммель и другие генералы, которых Хеди не узнала. Министр пропаганды Йозеф Геббельс сидел за одним из столиков в зале в сопровождении группы журналистов. Было заметно, что он не обращается к конкретному человеку, а словно бы говорит в пустое пространство, при этом взгляд его был прикован к легкоатлетической дорожке. Монотонным голосом, с безразличным выражением лица он отпускал замечания, которые переводчики пересказывали иностранным репортерам. Казалось, никто не удостоился его взгляда. Геббельс занимался планированием Международных Олимпийских игр, которые должны были продемонстрировать превосходство арийской расы. Повсюду стояли кинокамеры, а вокруг гигантской спортивной арены развевались нацистские флаги.

Хеди сопровождала Фрица, когда он здоровался с разными деятелями. Она не обращала особого внимания на то, кто они, и не читала визитные карточки, приколотые у некоторых на пиджаках. Она как будто задыхалась в этой враждебной среде и чувствовала на себе не восхищенные взгляды, а осуждение, порицание, ненависть.

Это был последний день состязаний. Немецкий легкоатлет Луц Лонг получил строгий нагоняй за то, что уступил в прыжках в длину афроамериканцу Джесси Оуэнсу, который, к огорчению нацистов, уже завоевал три золотые медали и побил несколько мировых рекордов. Перед началом эстафеты немцы оказали давление на делегации разных стран, чтобы в состав их команд не вошел ни один спортсмен-еврей, поэтому американцы не включили двух своих лучших бегунов. Однако все пошло не так; одного из них заменил Оуэнс, который выиграл на этом соревновании свою четвертую медаль. Хеди видела, как недовольный Гитлер удалился в сопровождении своих приспешников. Под девизом «Спорт и политика не должны смешиваться» иностранные делегации закрывали глаза на бесчисленные проявления дискриминации и несправедливости в спорте.

В очередной раз страх и ксенофобия шли рука об руку во всем мире.

Фриц обсуждал с немецким министром Альбертом Шпеером подробности поставок оружия, когда вдруг заметил явное раздражение своей жены. Он ничего не сказал ей, так как тоже чувствовал гнетущую атмосферу, царившую на стадионе.

К ним подошел маршал Герман Геринг. Этот тучный громогласный мужчина обратился непосредственно к Фрицу:

– Сегодня вы не можете пожаловаться, герр Мандль: все плакаты, запрещающие присутствие евреев в общественных местах, сняты по меньшей мере на эти две недели.

Это был прямой намек на его отца и Хеди. Фриц холодно взглянул на Геринга и, не ответив ему, продолжил разговор со Шпеером. А этот личный архитектор Гитлера пригласил их сесть с ним за один столик, но Фриц отклонил предложение. Сев в машину, он велел шоферу отвезти их в отель. На следующее утро у него была намечена пара важных встреч.

– Ты можешь оставаться здесь, Фриц, но сначала отвези меня в аэропорт. Берлинский воздух стал для меня невыносимым, – пробормотала Хеди.

Ее муж размышлял несколько секунд. Он сознавал, что немцы терпят их, потому что он им нужен. Однако возникал вопрос, до каких пор они будут мириться с его присутствием? Фриц столкнулся с выбором между нетерпимостью к нацистам и своей зависимостью от их денег. Материальные выгоды были значительными, но, вероятно, пришло время задуматься о том, как изящно выйти из этого сценария. Он не мог позволить себе представить, как далеко зайдут нацисты в потакании собственной ненависти.

– В этот раз мне не стоило брать тебя с собой, Хеди, прими мои извинения.

Он приказал изменить маршрут: они немедленно возвращаются в Зальцбург.

15

Знание – сила.

Френсис Бэкон

Париж, октябрь 1936 г.

В вестибюле отеля «Риц» было настоящее столпотворение. Выставки фотографий и картин, как и сезонные концерты, привлекали важных персон. В баре некоторые посетители подходили поприветствовать композитора Рихарда Штрауса. Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар ненадолго покинули андеграундные заведения, которые обычно посещали, и теперь оживленно болтали с группой студентов. Хеди тосковала, ведь ее жизнь как известной актрисы там, в Вене, закончилась.

Рядом с ней Фриц беседовал с двумя испанскими военными. Муссолини и Гитлер помогли ему выйти на генералиссимуса Франсиско Франко, а гражданская война в Испании обеспечивала хорошие сделки. Он оказался в нужное время в нужном месте.

Хеди не переставала улыбаться, замечая, что собеседники ее мужа бросают на нее похотливые взгляды. После смерти Франка она погрузилась в омут страха и печали, внушив себе, что должна стать неуязвимой, но ей было трудно контролировать свои фобии. И все же у нее не было иного выбора, кроме того, чтобы каким-то образом справиться с трудностями, хотя находилась она в абсолютно ненадежном положении. Да, муж не сумеет одолеть ее, но отчаяние Хеди достигало порой невыносимых пределов. Грета следила за ней на удалении в несколько метров, готовая появиться рядом на случай, если Фрицу понадобится отлучиться. Он держал Хеди в изоляции, лишив связи с внешним миром, и она была под его полным контролем.

То, что когда-то было удовольствием, стало тяжким бременем, разрушавшим ее сильную личность.

Во второй половине того же дня они покинули «Риц» и должны были прибыть на мыс Антиб до наступления темноты. Полет на «Дугласе ДиСи-2» прошел спокойно. Хеди откинула спинку своего кресла – она чувствовала боль в позвоночнике и по прибытии собиралась позвать массажиста. Она смотрела на экране фильм «Новые времена» Чарльза Чаплина и скучала по своей работе в кинематографе, по учебе и жизни на свободе. Ее глаза лишились блеска; на каждом мероприятии ей приходилось прилагать усилия, чтобы не падать духом. Она замечала в себе признаки тоски и депрессии.

Фриц превратился в ее тюремщика и уже совершенно не скрывал, что делает все, что и когда ему заблагорассудится. Она почувствовала более чем просто унижение, заметив, как муж, проходя мимо стюардессы, шлепнул ту по заднице.

На Лазурном берегу солнце клонилось к закату, когда их самолет приземлился. Пейзаж на фоне бирюзового моря впечатлял, был насыщенным и ярким. Их черно-красный лимузин ждал у трапа самолета: автомобили Фрица имели доступ к взлетно-посадочным полосам в каждом аэропорту.

Мыс Антиб, расположенный между Каннами и Ниццей, в непосредственной близости от княжества Монако, был эксклюзивным морским курортом с самыми изысканными ресторанами и ночными клубами. Там находился отель «Дю Кап», и это место рядом с древней эллинской виллой, принадлежавшей княжеской семье Гримальди, казалось нереальным, перемещенным из фантастического рассказа. Каждый номер люкс был оснащен роскошными удобствами, а гостиничный комплекс предлагал рестораны, салоны и услуги, которые могли себе позволить лишь немногие привилегированные клиенты.

В парках отеля располагались также частные виллы, каждая – со своим эксклюзивным бассейном, с просторными ванными комнатами, выложенными мрамором залами и помпезными автомобилями, предоставленными в распоряжение гостей. Все строения огромного комплекса были белоснежными, а крыши были покрыты черной черепицей в лучшем стиле средиземноморских дворцов Франции. Через ухоженные сады проложены дорожки, ведущие к частным пляжам.

Однако всего этого Фрицу было недостаточно, поскольку он ненавидел смешиваться с кем-то, делить свое пространство с другими и не терпел, когда его обслуживал посторонний, а не собственный персонал. Поэтому он предварительно приобрел соседний особняк и договорился с владельцами отеля о соединении обоих объектов так, чтобы можно было пользоваться любыми услугами их заведения, не останавливаясь в нем. У Фрица постоянно был зарезервирован здесь отдельный столик, как и в каждом известном ресторане в крупнейших городах Старого Света.

Жители мыса Антиб – представители европейской знати – традиционно наслаждались буколическим летом на Лазурном берегу. В соседнем поместье пребывали герцог и герцогиня Виндзорские. Ранее Эдуард VIII отрекся от британской короны, чтобы жениться на дважды разведенной американке Уоллис Симпсон.

«Монарх перестал быть королем ради своей возлюбленной; может, и мне лучше оставить своего короля», – думала Хеди. Она совершила ошибку, ее жизнь состояла не только из роскоши и удовольствий, посещения театров и музеев: она не была женщиной для услужения мужу, хотя и восхищалась Фрицем.

Не вся вина за провал лежала только на нем, Хеди сознавала это. Она была юной и, разумеется, могла ошибаться, но это заблуждение дорого ей обошлось: в то время властью в их семье обладал муж, и она его терпела. Хеди размышляла об этом, удаляясь в свою спальню.

– Не переодевайся, к ужину придет гость, – приказал ей Фриц.

– А кто это? Мне надо подготовиться.

– Поужинаем с английским полковником, займись этим. – Его тон, когда-то любезный, сменился повелительными фразами.

Столовая всегда выглядела экстравагантно. Грета удалилась в свою комнату, когда вошел Фриц с британцем, которого он представил как полковника Кромвеля. Британские секретные службы хотели завербовать Фрица, и он согласился, ведь связи с ними всегда открывают новые возможности. У него имелся опыт в этой области, поскольку он уже был агентом немцев и итальянцев. Наряду с оружием он приторговывал информацией: его собственная шпионская сеть действовала в разных частях планеты.

Официант подал мясное блюдо, вкусное, идеально приготовленное. Обоих мужчин поразили знания Хеди об Англии, будь то культура, политика или просто всякая всячина. Разговор зашел о возможности войны в Европе, ведь уже не было секретом, что Гитлер перевооружается, и Кромвель хотел получить подробную информацию о поставляемом ему оружии. Фюрер распустил парламент и взял под свой контроль все рычаги власти. Он доминировал над прессой и судьями, подписывал указы о наделении себя особыми полномочиями, приказывал арестовать всех политических противников и в каждой своей речи вопил о превосходстве арийской расы, выражая ненависть к тем, кого он именовал представителями недочеловеческих рас.

Перед десертом Фриц отлучился, сказав, что вернется через несколько минут; Хеди сразу же почувствовала появившуюся возможность. Англичанин показался ей приветливым; она взяла его за руку и попросила выслушать ее внимательно, не перебивая.

– Мне нужна ваша помощь, меня похитили. Моя жизнь – мучение. Я лишена возможности свободно выйти на улицу, с кем-нибудь пообщаться и должна лишь служить ему. Пожалуйста, сделайте что-нибудь. Я здесь как рабыня.

Англичанин так удивился, что ограничился кивком. Через какое-то время Фриц вернулся, и ужин продолжился, хотя гость явно испытывал некоторую неловкость.

Когда полковник британской секретной службы ушел, Фриц позвал Хеди в гостиную, проявив странную доброту, что не вызвало у нее удивления, поскольку она привыкла к его ухаживаниям, когда он желал чего-то добиться. К тому же слова Фрица не допускали толкований. Зазвучала романтическая песня, и Фриц взял ее за руку.

Ее очарование, так сильно действующее на него, сохранялось, и Фриц разрывался между чувствами к ней и болью, вызванной ее предательством. Он снова и снова прилагал усилия, чтобы не поддаться искушению полюбить Хеди слишком сильно, и старался поставить разум выше своих чувств.

Они медленно танцевали, как вдруг музыка сменилась бормотанием, громкость которого усиливалась:

«Мне нужна ваша помощь, меня похитили. Моя жизнь – мучение. Я лишена возможности свободно выйти на улицу, поговорить с кем-нибудь…»

Прозвучал ее собственный голос, запись ее слов, произнесенных совсем недавно. Фриц и Хеди пристально посмотрели друг на друга; взгляд Хеди был вызывающим, а глаза Фрица выражали разочарование. Хеди осознала, какой степени достигла его власть над ней, она повернулась и ушла в свою спальню, спрашивая себя, сколько еще времени сможет терпеть эту му́ку.

Ее охватили отвращение и досада, ей было трудно найти хоть толику покоя, а иногда – даже сформулировать мысли или идеи. Ужасные образы начали посещать ее каждую ночь в сновидениях.

16

Ничего не достаточно для человека, которому достаточно – мало.

Эпикур

Мюнхен, январь 1937 г.

Сигаретный дым наполнял салон новенького «Мерседеса-Бенц-500», который двигался на большой скорости, миновав общину Фрасдорф. Позади осталось озеро Кимзее и почти половина пути. Рядом с Фрицем сидел Людвиг, не расстававшийся с портфелем, в котором были финансовые документы. Он крепко вцепился в красное кожаное кресло, с помощью которого дизайнер Фердинанд Кейбл придал автомобилю нотку изысканности. Фриц решил сбавить скорость, поскольку не заметил в зеркале заднего вида «Кадиллак» своих охранников. На предстоявшей в тот день встрече компания Людвига была ему вдвойне необходима. Кроме того, им нужно было вместе совершить ряд банковских переводов.

Фриц наращивал свои инвестиции в Аргентине не только потому, что они приносили ему большие доходы. С 1933 года расовая политика Гитлера нагнеталась в геометрической прогрессии, и третирование Фрица Геббельсом усилилось. Фриц уже чувствовал затылком дыхание этого хромого и взъерошенного человека с гнусными намерениями. А генерал Геринг задавал слишком много вопросов о заводе Фрица и добывал сведения о производстве. Политика Гитлера должна была привести к катастрофе, уже казавшейся неизбежной, и Фриц хотел обеспечить себе достаточно далекое безопасное место, чтобы укрыться в случае необходимости. Лимузин остановился в Розенхайме, где несколько друзей из банков должны были помочь совершать транзакции.

Мюнхен, как всегда, выглядел опрятным и организованным. Сверху они увидели квадратную сеть оранжевых и охристых крыш; в центре города выделялся кафедральный собор с двумя зеленовато-ржавыми куполами. Приехавшие направились в мэрию, где работали правительственные учреждения. Ожидание, как обычно, стало долгим. С охраной Фрица туда не впустили, телохранителям пришлось остаться снаружи. Фрицу пришлось еще и поторговаться с немецкими офицерами, чтобы вразумить их: присутствие Людвига на этой встрече просто необходимо.

Дожидаясь встречи, они разглядывали в окно площадь, на которой находился отель «Фюрстенфельдер», где зародилась нацистская партия, неподалеку от пивной «Хофбройхаус», в которой Гитлер произнес несколько своих речей. Оба места стали знаменитыми, поэтому улицу переименовали в Гитлерштрассе. Из этой самой мэрии фюрер и его приближенные организовали сожжение книг на площади Университета имени Гумбольдта, и устроили выставку «дегенеративного искусства», прежде чем уничтожить произведения, якобы пагубные для арийских принципов.

На Мюнхен уже опускался вечер, когда лейтенант СС велел им следовать за ним. Вместе они вышли из здания через черный ход, и их пригласили сесть в «Фольксваген», который ждал с работающим двигателем. Фриц нащупал пистолет за поясом, вспомнив, что его охрана осталась на другой стороне площади. После короткой поездки они прибыли в Дом германского искусства. Здание впечатляло: прямые, строгие очертания, огромный вход, обрамленный более чем двадцатью колоннами, поддерживающими карниз тройной высоты. Произведение нацистского архитектора Пауля Людвига Трооста было последним в серии, с помощью которой Гитлер стремился навязать Германии национал-социалистический стиль, призванный внушать гордость, страсть к величию и страх перед властью. Именно здесь он разместил мюнхенские офисы нацистской партии.

После того как у Фрица отобрали оружие, и закончилось еще одно утомительное ожидание, они вошли в широкий зал. Толстые драпировки, картины на стенах, полированный гранитный пол и огромный нацистский флаг на заднем плане контрастировали с внешним видом того унылого помещения, где Фриц впервые встретился с Гитлером.

Он участвовал в нескольких совещаниях и общественных мероприятиях, где присутствовал фюрер, и познакомился с несколькими его верными и жалкими последователями. Фриц считал их посредственными бюрократами, обладающими той долей власти, которую выделял им этот человечек.

Лагерь для военнопленных Дахау был темой разговора немецких офицеров, когда гости приближались к столу заседаний. Фриц так и не узнал, обсуждались ли некоторые вопросы по чистой случайности, когда он вошел, или это было частью предназначавшегося ему послания. Он хорошо знал, что в Дахау, к северо-западу от города, на самом деле функционировал концентрационный лагерь, в который ссылали политических заключенных, а недавно выяснил, что цыган, евреев, инвалидов и гомосексуалистов отправляли туда, чтобы они никогда не смогли его покинуть.

Фриц сел рядом с архитектором Альбертом Шпеером, новым министром вооружений; тройку хозяев дополняли министр финансов Лутц фон Крозиг и министр экономики Яльмар Шахт. Фриц сознавал, что внушает уважение и страх, и понимал, что даже если он окажется среди офицеров-преступников, они не станут плохо обращаться с ним или оскорблять. К тому же в отличие от иных встреч, на которых его усаживали по другую сторону стола, Фрица и Людвига на этот раз пригласили занять места рядом с троицей. Они должны были усердно поработать.

Прошла уже половина отведенного для совещания времени, когда офицеры вдруг вскочили и щелкнули каблуками, что предшествовало классическому немецкому приветствию. Появились Гитлер и Геббельс. Министр пропаганды не привык здороваться, его ледяной взгляд застыл на лице, не выражавшем никаких чувств, когда он хромал за своим вождем. Оба были в темной военной форме, с нацистской повязкой на рукаве, и Гитлер едва поднял руку, чтобы ответить на приветствие присутствующих.

Фриц вручил фюреру запечатанный конверт, сказав, что это личный подарок. Любопытство подвигло Гитлера немедленно вскрыть его. Он обнаружил там две катушки кинопленки; на одной была надпись «Лоэнгрин», название его любимой оперы Рихарда Вагнера, киноленту которой чрезвычайно трудно было добыть. Другая, без надписи, – порнографический фильм, одна из слабостей нацистского лидера. Мандль заметил, как на его лице нарисовалась улыбка.

Гитлер заговорил с ним с энтузиазмом: немецкая экономика восстанавливается, а его политика индустриализации и жесткой дисциплины уже дает первые плоды; при его правлении нет места требованиям профсоюзов или кого-то еще. Экспроприация собственности заключенных и депортированных тоже способствует оздоровлению немецкой государственной казны. Кроме того, он ведет переговоры об аннексии Австрии, своей родины, и Чехословакии – обеих под предлогом, что этого требует большинство населения Германии, поскольку оно считает своих австрийских соотечественников арийцами. Присоединение этих территорий к Третьему рейху может случиться в любой момент.

Переговоры были скорее проверкой реакции западных держав, которые покорно уступали прихотям Гитлера. Он хотел также расширения за счет части Венгрии и Польши согласно тому, что называл жизненным пространством для территориальных нужд Германии. Это не только обеспечило бы Гитлеру финансовый доход, ведь он, помимо прочего, прибрал бы к рукам казну и имущество этих стран, но и предоставило бы инфраструктуру для военной промышленности, которая была очень хорошо развита в чешском регионе.

– Вот тут-то вы и вмешаетесь, Фриц. Мы хотим, чтобы вы внесли свой вклад в организацию производства оружия на территориях, которые мы аннексируем.

– При некоторой материально-технической поддержке я мог бы помочь вам, мой фюрер.

– Нам также нужны ваши связи в Аргентине. У нас есть план разместить там в ближайшие годы более четырехсот предприятий. Меня проинформировали, что у вас хорошие контакты в этом регионе, особенно с подполковником Хуаном Пероном, другом Муссолини. У молодого Перона большое будущее в Южной Америке, мы должны распространить братские связи до далеких горизонтов.

Мандль знал, что аргентинское правительство симпатизирует Гитлеру и что Перон, остававшийся военным атташе в своем посольстве в Риме, – поклонник Муссолини и прусских армий. Для перемещения своих фондов фюреру требовались страны, называвшие себя нейтральными, такие как Швейцария. Людвиг изложил стратегию, в соответствии с которой банковские переводы не должны были вызывать подозрений. Они согласовали встречи и общение с подчиненными, а также распределили сферы деятельности.

Фриц Мандль вел себя непринужденно и вызывал уважение. Отношения с нацистами пока что были взаимовыгодными.