Текст книги "Перстень принцессы"

Перстень принцессы
Робин Каэри

Дизайнер обложки Dominique Leostelle

© Робин Каэри, 2023

© Dominique Leostelle, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0059-5368-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Перстень принцессы
Пролог. Перстень Марии Медичи

Март 1600 года. Флоренция, Палаццо Питти

– Идут! – сдавленно пискнула Челеста и мелкими шажками просеменила от двери в дальний угол комнаты.

Голос камеристки прозвучал неестественно и до того противно, что Марии захотелось оттаскать девицу за волосы. Само это желание ужаснуло её, ведь это же была её Челеста – единственная преданная ей душа во всём огромном и душном Палаццо Питти, где в длинных и узких комнатах с несоразмерно высокими потолками она чувствовала себя немощной карлицей.

– Сядь! Сядь и не мельтеши! – приказала Мария и уселась на табурет перед станком с давно оставленной на нём работой над вышивкой узора на льняном холсте. Пусть любой, кто войдёт к ней, думает, что всё это время она провела, трудясь над вышиванием за станком, и ей не было никакого дела до того, что происходило за пределами её комнаты.

– Мария, дитя моё!

В распахнутых настежь дверях появился её дядя Фердинанд, Великий герцог Тосканский. Он картинно с драматично суровым выражением лица взмахнул руками и отступил на шаг от двери, уступая дорогу человеку в пурпурной сутане.

Привыкшая с ранних лет к обществу священнослужителей высокого ранга, Мария не испытала при виде вошедшего следом за дядей епископа того душного трепета, который ощущают обычные верующие, стоит им попасть под строгие взоры отцов церкви.

– Ваше преосвященство, – поднявшись со своего места, Мария присела в глубоком реверансе, после чего подошла к епископу, чтобы наклониться к его руке для почтительного поцелуя пастырском перстня.

Синьорина Челеста с побелевшим, словно полотно, лицом и испуганными глазами выскользнула из угла комнаты вслед за своей госпожой и тоже присела в реверансе перед кардиналом, после чего с трепетом приложилась крепко сжатыми губами к пастырскому перстню на милостиво протянутой к ней руке.

– Очень хорошо! Прекрасно, дитя моё! – проговорил епископ, довольный пиететом, выказанным его сану и положению.

– Моя племянница Мария Медичи, – представив юную девицу прелату, герцог почтительно склонил голову и с торжественным тоном в голосе перечислил титулы высокопоставленного гостя:

– Монсеньор Силингарди, епископ Модены. Апостольский нунций при дворе французского короля.

Представив епископа, герцог Фердинанд подошёл к Марии и, ошеломив её неожиданно по-отечески тёплой улыбкой, сжал обе её руки в своих широких ладонях.

– Весьма рад, – произнёс епископ, впрочем, не озвучив, чему именно он радовался, так что Мария перевела вопросительный взгляд от него на дядю.

– Дитя моё, отныне я не посмею называть вас таким образом. Ни я сам и никто более не посмеет называть вас иначе, как… – в чёрных глазах Фердинанда Медичи блеснуло подобострастное обожание. – Отныне все мы должны обращаться к вам только «Ваше величество»! – торжественным, полным пафоса голосом произнёс он и отвесил низкий поклон.

– Свершилось, – почти беззвучно прошептала Мария, в глубине души ужаснувшись при мысли о том, что с той самой минуты её жизнь не будет прежней. Она знала по слухам, витавшим в Палаццо Питти о том, что сам Фердинандо Медичи, её дядюшка, вёл переговоры о том, чтобы выдать её замуж за французского короля. Но до этой самой минуты Мария старалась оттянуть момент осознания неизбежности такой судьбы. Слыша пересуды кузин и прислуги, Мария всякий раз находила для себя занятие или предмет, на котором она могла бы сосредоточиться, чтобы только не думать и даже не строить предположений о том, что ожидало её в случае заключения договора между её дядей и французским королём о её помолвке с Генрихом Бурбоном. И вот теперь это уже были не догадки и сплетни, а самая что ни на есть действительность – её судьба определена.

– Это конец, – ещё тише прошептала она и с обречённым вздохом опустила взгляд.

– Она полна смущения и грации, – улыбнулся довольный герцог, по-своему истолковавший эту реакцию племянницы, и в торжественной манере, сквозившей в каждом его движении, он повернулся к епископу. – Ну что же, монсеньор! Теперь мы с вами готовы встретиться с послами короля Франции и обсудить остальные вопросы, касающиеся брачного договора и церемонии свадьбы по доверенности.

Епископ Силингарди обратил внимательный взгляд на новоиспеченную невесту французского короля и коротко кивнул:

– Да. Теперь мы можем обсудить детали. Самое важное уже свершилось. Ведь это так, дитя моё? – увидев утвердительный жест Марии, он с улыбкой удовлетворения кивнул в ответ и благословил её. – Вы станете прекрасной супругой для короля Франции. Я так и передам его святейшеству. Не беспокойтесь, герцог, мы уладим все спорные детали, если таковые остались.

***

После того, как высокие гости покинули комнату, Мария вернулась к табурету и медленно опустилась на него. Она не вполне ещё осознавала происходящее, ведь одно дело слышать о планах родственников, обсуждавших её замужество, которое неизвестно, когда состоится, и совсем другое – это в один миг осознать, что всё уже свершилось.

– Ох, моя синьора! – снова пискнула Челеста, но Мария жестом прервала её всхлипы и приказала молчать.

Говорить не хотелось совсем. Вернее, её так и распирало от желания выспросить у верной служанки обо всём, что та слышала и знала о французских послах, поселившихся в Палаццо Медичи, и обо всём, о чём судачили в городе о французах и их войнах. Ей было необходимо знать всё! Уж если ей предстоит отдать свою руку и самоё жизнь в распоряжение французской короны, то она должна быть готовой ко всему, что ожидало её впереди.

– О, моя синьора, это так невероятно! Париж! Королевский двор! – нараспев причитала Челеста, по опыту чувствуя скрытый интерес госпожи ко всему, что ждало её в недалёком будущем.

Мария выбрала для себя невысокую кушетку возле высокого стрельчатого окна. Она устроилась на ней, поджав ноги под себя, и молча устремила взгляд на улицу, позволив служанке говорить без умолку в течение долгого времени, пока небо над красными черепичными крышами зданий напротив их дворца не начало темнеть, и комната не погрузилась в серые предвечерние сумерки.

Изредка поглядывая в сторону пажа, появившегося с наступлением вечера, чтобы занять пост в почётном карауле у двери, Мария ловила себя на всё возрастающем интересе к его персоне. Ей известно то, кем он был, а вот откуда прибыл и каким образом попал на службу в Палаццо Питти? А главное, о чём он думал в то время, как Челеста говорила о нравах, царивших при французском дворе, привычках французов и обо всём, что, по её мнению, заслуживало внимания юной синьоры?

Ведь и этот юный паж мог мечтать о чём-то более высоком и почётном, нежели стоять, подобно мраморной статуе, в её комнате. Мария даже усмехнулась, подумав про себя о том, что возможно приписывала этому юноше свои собственные амбиции и желания. А вдруг он вовсе не таков, как она думала о нём? Да и с чего бы всем быть такими же, как она или как её дядюшки, которые жили одними лишь амбициями возвеличить род Медичи.

– Как ваше имя, сударь? – вдруг спросила Мария, а Челеста застыла с удивлённым лицом и раскрытым ртом, умолкнув на полуслове.

– Ранье, ваша милость, – ответил паж, впервые заговорив с юной госпожой.

– Ранье? Просто так – Ранье? И откуда вы прибыли? Где ваша семья? – продолжала расспрашивать Мария. Голос и уверенный тон юноши нравились ей, она даже перестала смотреть в окно, а вместо того с ещё большим интересом принялась разглядывать в темноте фигуру и лицо пажа.

– Ранье из Ла Гонды, ваша милость, – юноша поднял голову повыше и оказался в полосе света, падающего от огня зажжённых Челестой свечей в канделябре. Мария заметила, как покраснели его щёки и блеснули дерзкими огоньками глаза.

– Я прибыл во Флоренцию с отцом. Он служит главным конюшим у его милости Великого герцога Тосканского.

– А вы, что же, никогда не подумывали о том, чтобы проситься на службу в гвардию герцога? – этот вопрос прозвучал несколько надменно – Мария намеренно повысила голос, чтобы юноша перестал воспринимать её как капризную девицу, которую ему поручено охранять.

– Его милость предложил мне место в своей личной гвардии. Но я отказался.

Этот простой ответ без тени бахвальства или ожидаемой лести задел Марию. Она ожидала, что перед ней будут лебезить, уверяя в том, что служить дому Медичи – это честь, удостоиться которой может далеко не каждый. Да хоть бы и соврал, наконец! Но нет же, этот паж смотрел на неё прямо, не выказывая ни малейшего подобострастия! И даже его щёки перестали краснеть. Будто бы это не она бросила ему вызов своим вопросом, а он своим ответом на него!

– Ступайте прочь! – приказала Мария после минутного молчания, и её резкий тон заставил притихшую в углу Челесту встрепенуться.

– Как? Но ведь он же… Синьор Ранье – ваш паж! Он должен оставаться здесь, пока не прикажут… Охранять вас. Разве нет?

– Нет! Синьор Ранье больше не мой паж. Я его впервые вижу и не желаю видеть вовсе, – ответ Марии попал в самое яблочко и заставил юношу вспыхнуть.

– О, синьора, не гоните меня, не узнав всего! Я умоляю вас!

– Он не только глупец, а ещё и упрямец! – зло прошептала Мария, даже не взглянув в его сторону.

Он же принял её молчание за разрешение говорить, а потому, вместо того, чтобы удалиться, плотно закрыл створки дверей и несмело прошёл на середину комнаты.

– Позвольте открыться вам, ваша милость, – тихо проговорил он, не смея поднять опущенную ниже плеч голову.

– Вот уж не знала, что самые дерзкие упрямцы происходят из Ла Гонды! – смягчившись, ответила на его просьбу Мария и милостиво кивнула. – Ну? Говорите же! – повторила она после некоторого молчания.

Ранье поднял голову и, встретив насмешливый взгляд, обращённый к нему, снова зарделся румянцем.

– Если ваша милость позволите, то я признаюсь вам. Я здесь потому, что сам хотел служить вам. Не семье Медичи и не самому монсеньору герцогу. Нет. Я хочу всегда служить именно вам, моя госпожа. Это и мой долг, и призвание всей моей жизни. Когда я увидел вас, то я сразу же понял, что вы необычная девушка…

– Да как вы смеете! – воскликнула, возмущенная такой откровенностью Челеста, но Мария шикнула, приказав ей молчать, и кивком разрешила молодому человеку продолжить свою речь. Её заинтересовали его признания, которые поначалу ничего особенного не обещали и не отличались от всей той чуши, которую горазды нести мужчины любого сословия и положения, будь то юнцы или зрелые мужи.

– Как только я увидел вашу милость, то сразу же понял, что это вы стоите у истоков новой истории. Не ваши кузены и братья, не ваш дядя. И даже не сам папа Римский, – почти шёпотом произнёс Ранье, тогда как при упоминании Святого папы Челеста набожно перекрестилась и с ужасом уставилась на юную госпожу, которая с невозмутимым видом внимала дерзким речам пажа.

– Что вы хотите этим сказать? – Марию удивляли не столько сами слова, сколько то, что всё это могло прийти в голову именно ему – никому не известному пажу, родом из богом забытой Ла Гонды. А ведь он только что слово в слово повторил строки прорицания из её натальной астрологической карты, составленной придворным астрологом дома Сфорцы, которого пригласил во Флоренцию герцог Франческо Медичи, её отец.

– Я знаю, что в скором времени ваша судьба совершенно изменится. Но эти перемены будут важны не только для вас, ваша милость. Судьба целой страны и великой династии связаны с вашей судьбой. И я знаю, что мне предначертано служить вам. Вот поэтому я отказался от своего наследства и даже от места в личной гвардии Великого герцога Фердинанда Медичи.

– Невелика цена за честь подпирать двери комнаты девицы на выданье, – не сдерживая сарказма, Мария щёлкнула пальцами, чтобы привлечь внимание Челесты, которая, раскрыв рот, во все уши слушала рассказ молодого человека.

– Ну что же, ваш расчёт оказался верным, сударь, – холодный и обыденный тон Марии лишил их беседу остатка незримого флёра доверительности. Отвернувшись к окну, она всматривалась в туманно-голубое небо. Казалось, будто бы она и вовсе забыла о дерзком паже и о том, где находилась, мысленно направившись в сторону северных горных перевалов, туда, где простирались земли неведомого и чужого ей французского королевства.

– Вы говорите, что разглядели во мне ту, чья жизнь имеет значение для судьбы целой династии? Как долго вы смотрели в моё лицо, сударь? И как вы посмели смотреть на меня?!

Не ожидавший, что юная Мария Медичи будет настолько разгневана из-за его признаний, Ранье упал на одно колено и повинно склонил голову. Обернувшись, чтобы смерить его гордым и уничижительным взглядом, Мария увидела только подрагивающие плечи.

– Встаньте! – приказала она и с усмешкой отвернулась.

– Простите меня, ваша милость! Я сказал вам правду. Но не всю. Я знаю обо всём со слов моего деда. Он был учеником самого Теофилуса, астролога из Пизы. Он присутствовал при составлении натальных карт многих именитых домов. И его даже приглашали в дом Сфорца! Он был там, когда их личного астролога вызвали во Флоренцию по случаю рождения дочери… Вашего рождения, моя госпожа. Мой дед составлял черновые расчёты в вашей натальной карте. И он запомнил её. Прошлым летом он вернулся в дом моего отца и велел ему снабдить меня деньгами для того, чтобы я мог отправиться на службу. Отец выправил для меня рекомендации к Великому герцогу. А по дороге из Ла Гонды дед рассказал мне о том, что астролог скрыл при чтении вашей натальной карты.

– Фи, – фыркнула Мария, услышав в словах юноши слишком хорошо знакомые ей нотки отрепетированной и продуманной заранее лжи.

– Вы услышали достаточно, ваша милость, чтобы судить обо мне самом и о том, верить мне или нет, – со смиренным видом произнёс Ранье. – Я прошу позволить мне закончить мою речь.

– Так вы же всё равно договорите, позволю я вам или нет, – и Мария вскинула брови в ответ на очередную дерзость.

– Я не смею просить вас отослать прочь вашу служанку, – добавил Ранье, глядя исподлобья на Челесту, в праведном возмущении вздёрнувшую остренький подбородок. – Но пусть она пеняет на себя, если хоть одно слово, произнесённое мной только для ушей вашей милости, прозвучит за дверьми этой комнаты.

– Да он ещё и угрожает! – взвизгнула Челеста и подскочила, уперев кулачки в бока.

– Пусть его! Ты всё поняла! – решительным жестом Мария приказала наперснице успокоиться и сесть. – Молчи и дай ему договорить.

– Астролог не рассказал о том, что ждёт вашу милость после того, как изменится судьба для вас самой и для великой династии за северными горами, – произнёс Ранье.

– А вы вот теперь расскажете? – усмехнулась Мария.

– Нет, – короткий ответ пажа удивил и немного рассердил Марию, и она сделала несколько шагов в его сторону.

– Мы не можем раскрывать всего, о чём говорят звёзды. Некоторые линии судеб переплетены между собой и с линиями судеб других людей, и не единожды. Если вы будете знать о том, какие вас ждут испытания, то не пожелаете ли избегнуть встречи с ними?

– Это будет резонно, – чуть погодя ответила Мария, про себя с удивлением отметив, что речь пажа сделалась более уверенной, и кроме того, убедительной.

– Вот именно! Но если резонное избегание препятствий приведёт вас к ещё большим испытаниям? Или не вас, а кого-то, чья судьба будет зависеть от вас? Ведь это сможет повлиять на цепочку последующих событий.

– Ложь! – крикнула Челеста, подумав о своём, но Мария молчала, обдумывая слова, уже когда-то услышанные ею в беседе с другим человеком.

– Вот поэтому астролог не расскажет вам всего, что видит в линиях натальной карты. Вот поэтому мой дед привёз меня во Флоренцию. Чтобы я служил вам. И я храню у себя тот черновик вашей натальной карты, который он передал мне.

– Черновик? – не веря тому, что услышанное могло испугать её, тихим голосом спросила Мария. – У вас есть моя натальная карта? Да я сейчас же прикажу позвать слуг моего дяди! Нет, его гвардейцев! И уж они-то собьют с вас эту вашу самоуверенность, сударь! Вот ещё! Вы вздумали читать мою натальную карту? Да кто вы такой?

Ответа не последовало. Марии пришлось повернуться лицом к коленопреклоненному пажу, а тот с торжественным видом вынул спрятанный за пазухой свиток и протянул ей.

– Возьмите. Мой дед предупредил меня, что возможно мне придется отдать вам этот черновик. Но в любом случае, даже если бы вы сумели прочесть написанное здесь, сможете ли вы понять значения всех линий?

– У меня есть, у кого спросить совета, – надменно вскинув подбородок, ответила Мария и протянула руку, чтобы забрать свиток, но помедлила.

– И вы готовы ко всему? – спросил её Ранье, чтобы услышать окончательное согласие.

– Хватит! Прекратите эти ваши игры! – воскликнула Мария. – Вы или гнусный шантажист, или ловкий плут. В любом случае, я ведь не смогу вывести вас на чистую воду, не так ли? Значит, мне остаётся или поверить вам, или позвать гвардейцев, чтобы они арестовали вас за нанесённое мне оскорбление.

– Как вам будет угодно! – с покорностью проговорил Ранье, не двинувшись с места.

– Так вы хотите остаться моим пажом? – внезапно сменив гнев на милость, спросила Мария.

– Секретарём, если мне будет позволено, – ответил Ранье, и по его лицу было видно, что он и сам не верил до конца в такую возможность.

– Хорошо! Я попрошу за вас дядю.

– Нет! Не делайте этого, ваша милость! Предоставьте всему идти своим чередом. Я знаю, что линии наших судеб пересекутся снова. И когда это произойдёт, вам уже будет известно о том, кто я такой.

– Дерзец! – грубовато хмыкнув, произнесла Мария, но вдруг улыбнулась молодому человеку.

– Дерзость необходима для того, чтобы свершилось то, что предназначено, – парировал Ранье, осмелев при виде её улыбки.

– Спрячьте этот черновик хорошенько и храните его всегда при себе, – кивнула ему Мария. – Пусть он будет у вас, когда мы встретимся вновь.

– Есть ещё одна милость, о которой я хочу попросить вас, – произнёс Ранье, поднимаясь с колена.

– Что ещё? – вскинула брови Мария.

– Возможно, что я понадоблюсь вам гораздо раньше, чем вы думаете. Тогда пошлите за мной. Пошлите. И где бы я ни был, я сумею явиться к вам по первому же зову. Моё слово!

– Да вы просто паладин из древних песен, – лёгкая усмешка недоверия залегла в уголках губ Марии.

– Вот это кольцо. Пошлите его мне. Оно досталось мне от деда. А он получил его от вашего отца в уплату за составление вашей натальной карты.

– Несомненно, что оно дорогое. Но у меня полно безделушек, – Мария небрежно показала на столик с миниатюрным зеркалом, на котором стояли шкатулки с её личными драгоценностями.

– Но это особенное кольцо! Возьмите его, я прошу вас! Не в качестве украшения, а для службы. В час нужды, когда вам будет необходим преданный вам человек, спросить ли совет или ради ратного дела, пришлите мне этот перстень. И я явлюсь.

– Как же я узнаю, куда его отправить?

– Я буду всюду следовать за своей звездой. А моя звезда одна из тех, которые сияют в путеводном созвездии вашей милости, – с достоинством и торжественным тоном ответил Ранье.

Он вложил перстень в раскрытую ладонь Марии и тут же поспешил вернуться на свой пост, как и полагается пажу, который стоял в карауле, прежде, чем двери комнаты распахнулись перед спешащими с поздравлениями тётушками и кузинами Марии.

Глава 1. Послы из Франции

Февраль 1661 года. Уайтхолл

Двери захлопнулись с тяжёлым грохотом, оставив её одну в гулкой тишине огромного пустого зала. Братец Карл даже не соизволил извиниться перед ней! Нет же, он просто прошёл мимо с совершенно несвойственным ему серьёзным лицом! Красивые, слегка полноватые, скорые на улыбку губы были плотно сжаты, а такие родные, живые и всегда весёлые карие глаза едва лишь посмотрели в её сторону. А когда она бросилась к нему навстречу, чтобы по традиции, заведённой между ними, обнять и повиснуть у него на шее, Карл не остановился и даже не протянул к ней руки. Суровый констебль дворцовой стражи неожиданно возник между ними, как живой щит… Да нет же, скорее, как глухая стена. Незнающий в своей жизни ничего, кроме исполнения приказов, этот человек застыл у неё на пути, словно каменная стена. Генриетта попыталась проскользнуть в зал Совещаний и занять местечко вдали от огромного стола, за которым собирались министры и советники, там, где брат мог видеть её, нередко отвлекаясь от скучных докладов, но ей тут же преградили дорогу гвардейцы. Это были высокие широкоплечие шотландские горцы, с бесстрастным выражением лиц, словно высеченных из камня, и в их светлых глазах не было ни единой искорки понимания или сочувствия. Для принцессы они навсегда остались похожими на конюхов и грузчиков барж на набережной Темзы – немые и безмолвные чурбаны. Уж точно не достойных чести быть из числа дворян, служивших в образцовой гвардейской роте, которую набирали из сыновей самых знатных и верных королю семейств высокогорья Шотландии.

– Ну и пусть! – топнула ножкой Генриетта и досадливо прикусила нижнюю губу.

Вот чего ей совсем не хотелось, так это сдерживать слёзы из-за обиды, тяжёлым комом подкатившей к горлу. Но плакать у дверей в зал Совещаний – о нет, не дождутся! Она тоже дочь и внучка короля! И чем она хуже Карла или Джеймса? Пусть на её прелестной головке и не красуется корона или та диадема, которая полагалась ей по статусу принцессы, так как матушка позволяла носить её только по особым случаям: дескать, тяжёлый венец может испортить осанку девушки столь миниатюрного сложения, какой была юная принцесса. И всё же она – принцесса королевской крови! И когда-нибудь ей суждено стать супругой короля – настоящей королевой! Да хоть бы и как сестрица Мария! Правда, у супруга Марии был какой-то мудрёный титул в Нидерландах – не то короля, не то герцога. Эта неопределенность в положении не нравилась Генриетте, которая обычно с великим вниманием к деталям разбирала любой спорный вопрос или факт, если он даже в мелочи не соответствовал её убеждениям. Хорошо, что этот штатгальтер был уже занят и его не станут прочить ей в мужья! У Генриетты были все шансы стать настоящей королевой. Вот только чьей и где? И когда же?!

Горестный вздох вырвался как-то сам собой. Разумеется, ещё два года назад у Генриетты были все надежды на то, чтобы стать королевой Франции, но первый министр, кардинал Мазарини, и королева Анна Австрийская решили по-своему. А Людовик… Его скандальная любовь к одной из Мазаринеток лишила Генриетту всякой возможности хоть на минуточку поймать его внимание и серьёзный взгляд. Нет, тогда всё время, внимание и даже мысли Людовика были связаны с одной из сестёр Манчини – Марией. А та наверняка замыслила обойти всех принцесс крови, в том числе и маленькую английскую кузину Людовика, лишь бы самой стать его королевой!

– Нечестно! – поддавшись нахлынувшим чувствам, Генриетта снова топнула ножкой. – Так нечестно!

Ну уж нет, она не прольёт ни слезинки! Рыдания о потерях и неудачах – это не для неё. Она – дочь короля, сестра короля, внучка короля! И она ещё заставит Луи пожалеть, что когда-то он даже не смотрел в её сторону.

А уже через минуту несвойственное обычным девушкам её возраста здравомыслие шептало Генриетте, что будь у них с Луи возможность лучше узнать друг друга и, о боже! – полюбить друг друга, кардинал Мазарини вмешался бы, чтобы расстроить эту идиллию. Точно таким же образом, как он вмешался в отношения Луи и Марии, а за два года до того в отношения Луи и Олимпии. А ведь обе они приходились кардиналу родными племянницами!

– Политики… Все они обманщики! – топать ногами у дверей в тот самый зал, где заперлись политики, было как-то неподходяще для дочери короля. К тому же у неё было полно личных дел! Вот пусть Карл теперь пеняет на себя! Его время аудиенции у её высочества принцессы Генриетты вышло!

Вот теперь, найдя в себе не только силы и новую причину для протеста, но вдобавок и достаточную уверенность в себе, чтобы с победным видом выйти из приёмной, Генриетта обернулась, ещё раз посмотрела на запертые двери и круто развернулась, чтобы уйти прочь.

– О, какое огорчение! – смеясь, воскликнул молодой мужчина, в широкую грудь которого Генриетта уткнулась со всей прыти.

– Джордж! – воскликнула она в свою очередь, и вот уже из серо-зелёных глаз брызнули слезы, а пухлые губки цвета вишни дрогнули от сдерживаемых рыданий, готовых вот-вот прорваться наружу. – Он не пускает меня!

– Позвольте представить вам моего нового друга, – словно не замечая града слёз, похожих на крупные прозрачные жемчужины, Бэкингем взмахом руки указал на скромно стоявшего рядом с ним молодого человека.

Сквозь навернувшиеся на глаза слёзы Генриетта смотрела на дворянина, выделявшегося из толпы придворных не только своим внушительным ростом, но ещё благодаря тёмно-синему камзолу, сшитому из дорогой парчи, похожему один в один на камзолы, которые, как она помнила, носили офицеры французской армии. На поясе у него красовался широкий белый шарф из полупрозрачного шёлка, а надетая поверх перевязи для шпаги орденская лента из синего атласа была завязана бантом, огромным и весьма импозантным.

– Ваше высочество, – молодой человек отвесил почтительный поклон, взмахнув широкополой шляпой с длинным белым пером.

– Его светлость герцог Арман де Руже, генерал Пьемонтского королевского полка! – торжественным голосом представил его Джордж Вильерс. – Военный атташе при чрезвычайном посольстве короля Франции.

– Как? Людовик прислал послов? – сглотнув слёзы, Генриетта промокнула глаза и щёки платочком, любезно одолженным ей Вильерсом.

– Это честь для меня, Ваше высочество! – заговорил де Руже, и его серьёзный тон и почтительный вид напомнили принцессе о необходимости соблюдать придворный этикет.

– Я очень рада видеть вас, герцог! И не только потому, что вы француз, – пропела полагавшуюся по этому случаю фразу Генриетта, перейдя на французский язык.

– Я прошу прощения, Ваше высочество, – казалось, что герцог счёл себя виновным в том, что недостаточно хорошо владел английским языком, и это вынудило принцессу заговорить с ним по-французски.

Не понимая причин его сожалений, Генриетта нахмурилась, но Джордж уже пришёл к ней на помощь, перехватив из её рук ставший бесполезным, мокрый насквозь платок.

– Герцог хочет сказать, что он крайне сожалеет, что невольно сделался причиной того, что вы оказались перед запертыми дверьми, – подсказал он с весёлой улыбкой и многозначительно подмигнул де Руже.

– О, Джордж! – задетая за живое Генриетта снова едва не разрыдалась, но короткая и понимающая улыбка мелькнула в уголках губ де Руже и ободрила её. Следовало признаться, это проявление участия со стороны генерала отвлекло принцессу от желания вновь расплакаться.

– Мне очень жаль, Ваше высочество. Я всецело к вашим услугам! Поверьте, я готов на всё, чтобы загладить мою вину.

– Примите его! Примите это обещание, дорогая Генриетта! – воскликнул Джордж. И по его лицу было непонятно – смеялся он над ними или же был серьёзен? Но Генриетта улыбнулась и ему, и де Руже.

– Это не ваша вина, герцог, – произнесла она. – И мне будет очень приятно, если вы станете моим другом. Пока вы в Англии, я прошу вас, не забывайте обо мне!

Лёгкий флёр светской болтовни и флирт со стороны Джорджа Вильерса спасли принцессу от неудобств объяснений с посланником Людовика в том серьёзном тоне, как того требовали придворный этикет и суровый дипломатический протокол. А кроме того, это помогло ей избавиться от чувства досады, вызванной тем, что двери зала совещаний оказались закрытыми для неё. Теперь уже непринужденно и легко Генриетта наклонила голову в лёгком кивке и направилась к выходу. Через несколько шагов она обернулась и с сияющей улыбкой обратилась к молодым людям:

– Я буду ждать вас у себя, господа! В полдень у меня малый приём – мой матине. Прошу вас не опаздывать, Джордж!

– Как можно, Ваше высочество! – шутливым тоном ответил ей Джордж Вильерс, подыграв этому стратегическому отступлению, и на прощание отвесил галантный поклон.

Де Руже также склонился в поклоне, но ничего не ответил, сочтя, что было крайне невежливо принять приглашение, которое ему придётся отклонить из-за обстоятельств, связанных с миссией военного атташе в свите посланника короля Франции.

Уже на пороге приёмной Генриетта едва не столкнулась нос к носу с лордом Флауэрсом, который спешил в зал Совещаний, шествуя во главе длинной процессии, состоящей из писарей канцелярии, секретарей и группы господ, в числе которых Генриетта без труда узнала герцога де Креки и министра Юга де Лионна. Что дипломаты Людовика делали в Англии? – принцесса не имела никакого понятия. Но про себя решила, что вот уж эти постные мины она не желает видеть у себя на матине – маленьком полуденном приёме в её личных покоях, пусть хоть целый сундук брабантских кружев притащат с собой. Ей будет достаточно принять у себя красавца Армана де Руже в компании с Вильерсом. Уж точно Джордж не скроет от неё ничего и в мельчайших подробностях расскажет об этом странном совещании и его причинах. А с герцогом де Руже ей было бы интересно поговорить совсем о другом – о друзьях, которых она оставила во Франции около полугода тому назад, когда они вместе с матушкой покинули гостеприимный двор французского короля, чтобы вернуться в Англию и воссоединиться с Карлом, вернувшим себе отцовскую корону и страну. Как там её милые подруги? Катрин де Грамон, например? Вообще-то, Катрин уехала с новоиспеченным супругом Луи де Монако ко двору его деда, князя Монако, ещё за месяц до отъезда Генриетты. Но как же ей не терпелось узнать новости, которые касались нового положения дорогой подруги, посекретничать обо всех изменениях, случившихся в её жизни в связи с браком! А вдруг она догадалась переслать для неё письмо с герцогом де Руже? Возможность того, что ей могли привезти личные письма от подруг, были призрачны, и всё же не стоило терять надежду. Если не Катрин де Грамон, то уж наверняка бойкая и говорливая Франсуаза де Рошешуар непременно напишет ей. Она-то слыла любительницей историй и новостей, а также записочек и длиннющих писем по любому, даже самому незначительному поводу. Наверняка от мадемуазель де Рошешуар прибудет пакетик с письмами, целой пачкой новеньких лавандовых саше и всяческих приятных мелочей, которые только им девушкам понятны, близки сердцу и крайне важны.

– Эскорт для Её высочества! – выкрикнул церемониймейстер, завидев выходящую из приёмной Генриетту.

Вот же жук! Этот человек никогда не позволял ей пройти мимо незамеченной. Да что там, вообще никому при дворе! Он считал своей прямой обязанностью и священным долгом громко объявлять о появлении любого, хоть капельку важного лица. Вот и теперь, заслышав звучный бас церемониймейстера, несколько дам и девиц, избравшие для ожидания одну из оконных ниш, обернулись к дверям. Завидев принцессу издалека, они тотчас же поспешили к ней навстречу. Из-за щебета их голосов было невозможно разобрать следующее объявление о выходе самой королевы-матери и герцога Йоркского, которые появились в зале со стороны восточного крыла дворца.