Текст книги "Уитни Хьюстон. История великой певицы глазами ее близкой подруги"

Глава пятая. Будущее – это сейчас

Осенью 1982-го я вернулась в колледж, это был последний год моей учебы, но в середине семестра я решила, что должна подумать о будущем. И мое будущее начиналось с уходом из колледжа.

Близились конец обычного сезона и старт соревновательного. WNBA тогда не существовало, так что игра в студенческой лиге не казалась мне перспективным или хотя бы серьезным делом. Это было другое время, и я понимала, что работа тренером в будущем не для меня. Кроме того, тренер, которая взяла меня в команду, Джоан Мартин, ушла в отставку. Ее заменил мужчина, который при каждом удобном случае орал: «Я твой отец; я твой парень; я твой тренер; я для тебя – все». Я знала, что он делает это из добрых побуждений, но меня это не вдохновляло. В мыслях я была далеко оттуда.

Во время одного из наших вечерних разговоров я спросила Ниппи, как она смотрит на то, чтобы я ушла из колледжа. Она ответила: «Это решение ты должна принять самостоятельно». Я знала, что она подавляет свои истинные чувства. Почти каждый предыдущий звонок она начинала и заканчивала фразой: «Жаль, что тебя нет рядом».

Я хорошенько все обдумала и решила уехать до окончания осеннего семестра. Мама, узнав об этом, назвала меня неблагодарной девчонкой, которая получила стипендию только ради того, чтобы выбросить ее в окно. Что ж, с ней не поспоришь. Джанет, которая так много работала, чтобы чего-то добиться и дать своим детям новые возможности, хотела, чтобы по крайней мере один из них окончил колледж.

Поговорив с мамой, я созвала всех после тренировки и объявила о своем уходе. Мы провели девятнадцать матчей, и я была, пожалуй, лучшей бомбардиршей. Это был непростой разговор.

Наконец, я сказала Уитни. «Ты уверена?» – спросила она, едва сдерживая волнение.

Почти никто не понял моего решения, но для меня оно было совершенно очевидным. Я верила в свою подругу и в то, что она пыталась сделать. Вернуться к ней означало скрепить наше намерение добиться успеха. Так что я попрощалась со всеми, собрала вещи и уехала из колледжа чуть больше чем за один семестр до получения диплома.

Конечно, я понимала, что нам будет нелегко. Мы с Нип нуждались в деньгах, а ее модельных контрактов не хватало. Ей не нравилось, что в модной индустрии относятся к моделям так, будто они не люди. Иногда фотографы и стилисты начинали совершенно беспардонные разговоры, делая вид, что она их не слышит. После одной из таких съемок Нип вернулась домой в слезах. Ее волосы скатались в липкое месиво из-за огромного количества геля, который нанесли ради воплощения замысла фотографа. Я успокоила ее: сказала, что все будет хорошо, что я все исправлю, и мыла ей голову до тех пор, пока волосы не вернулись к своей естественной мягкой хлопковой текстуре.

В мое первое утро дома передо мной выросла мама. «Я иду на работу – и ты тоже». Я сказала ей, что помогаю Нип начать карьеру, что уже само по себе работа на полную ставку. В то время я читала книги вроде «Непроторенной дороги» и много размышляла. Естественно, мама на это не купилась. Как и мой дядя Роберт, который рассмеялся мне в лицо: «Думаешь, эта девчонка сорвет большой куш, а? Такое бывает только в кино, детка».

Но мама меня понимала. Она всегда верила в меня и в глубине души верила в нашу с Уитни мечту.

Тем не менее я дала ей повод усомниться. Она осознавала, что что-то не так. В первые месяцы, бросив колледж, я слишком часто вваливалась домой с глупым хихиканьем из-за травы или чересчур отстраненной из-за наркотиков. Часто не приходила ночевать без звонка.

Однажды утром мама сидела в гостиной и ждала, когда я проснусь.

– Робин, я хочу с тобой поговорить. Сядь, – сказала она мягко, но непреклонно, не сводя с меня глаз.

Я села напротив нее, и она продолжила:

– Где вы были прошлой ночью?

– Да просто гуляли, – ответила я.

Мама надавила на меня, пытаясь выудить истинные причины моего недавнего поведения, и я призналась, что мы с Уитни употребляли наркотки. Она спросила, где мы все это берем, и я ответила, что в разных местах, но в основном покупаем у одного знакомого из Ист-Оранджа.

– Какой у Сисси номер телефона?

Я заколебалась, и она потребовала:

– Набери ее.

Пришлось подчиниться. Я стала медленно вращать телефонный диск, надеясь немного потянуть время.

Сев рядом с мамой на подлокотник дивана, я слушала, что она говорит, и с каждым словом все больше ужасалась. Больше всего я жалела, что не смогла предупредить Ниппи, и теперь из-за моего длинного языка у нее будут неприятности.

– Сисси, это Джанет Кроуфорд, мать Робин. Вы знаете, что делают наши дети? Робин говорит, что они употребляют наркотики. Так вот, я не виню вашу дочь, потому что воспитала своих детей думать своим умом. Но хочу сказать, что Робин не была такой до того, как ее встретила. Понимаете?

К этому времени я уже стекла с дивана на пол. Мама повесила трубку, не произнесла ни слова, даже не взглянула на меня и прошла в свою комнату. В оглушительной тишине.

Чуть позже мне позвонила Ниппи, и мы встретились, чтобы все обсудить. Я рассказала, что мама обо всем догадалась и у меня не было шанса скрыть правду. Нам обеим пора было взять себя в руки, потому что с Джанет Кроуфорд шутки плохи. Спустя какое-то время я поняла, что Нип так ничего и не сообщила мне о реакции Сисси.

Тогда Уитни сделала глубокую медленную затяжку Newport и сказала:

– Мама со мной поговорила.

Оказалось, ее это не беспокоит. По правде говоря, ей было плевать.

Когда я вернулась домой, в гостиной на кухонных стульях сидели мужчина и женщина, которые представились консультантами из реабилитационного центра, где раньше работала мама. Они предложили мне присесть. В моем-то собственном доме.

Затем мужчина спросил, что я знаю о наркотиках, где беру их и знаю ли, что еще в них содержится.

Женщина уточнила:

– Как часто вы употребляете?

– Не особенно часто. Мне просто нравится баловаться изредка, но я планирую бросить. Скоро.

Я продолжала относиться к ситуации легкомысленно. Помню, как сказала: «Поверьте мне, я знаю, что делаю». Я не восприняла происходящее всерьез, хихикала, отшучивалась. В тот день мы с Уитни снова не ночевали дома.

Утром я попыталась открыть входную дверь – и не смогла. Мама сменила замки. Она явно хотела, чтобы я восприняла ее посыл серьезно. Мне стало стыдно. Я поняла, что заслужила это.

По телефону я сказала, что понимаю, как она разочарована во мне, и что я тоже разочарована в себе. Мне удалось ее убедить, что я в безопасности и найду, где остановиться, пока не приду в себя. Внезапно я оказалась бездомной. Пришлось искать еду и место для ночлега, а главное – справляться в одиночку. Но на дворе было лето, а значит, все не так уж и плохо. По крайней мере, я на это надеялась.

Мне удалось найти ночлег. У парня, который тренировал баскетбольную команду Летней лиги, была свободная комната в передней части дома. Я не ела там – только спала, потом заправляла постель и выскальзывала наружу. Примерно через неделю или две я стала ночевать в машине, припаркованной на заднем дворе Нип. К тому времени у нее уже были права, и она сказала Сисси, что арендует машину. По ночам бывало довольно холодно, но стоило ее матери выйти из дома, Нип забирала меня к себе. Однажды Сисси вышла и обошла вокруг машины. Я сжалась в комок под одеялом, стараясь не двигаться, и это сработало. Каким-то чудом она меня не заметила.

Такой бродячий образ жизни вряд ли можно было назвать стабильным, поэтому я съездила в аэропорт Ньюарка и заполнила заявление о приеме на работу.

После трех с половиной недель отсутствия я извинилась перед мамой за свое поведение и сказала, что собираюсь взять себя в руки. Мама вздохнула с облегчением, расплакалась и разрешила вернуться домой. Мы не стали обсуждать наркотики. Через несколько дней я получила письмо от авиакомпании Piedmont Airlines: меня наняли продавать билеты и предложили шестимесячный контракт на неполный рабочий день. Смены были с четырех до десяти утра.

Мне нравился распорядок дня и ответственность, но работать было тяжело. У меня не было собственной машины, а это означало, что в три часа утра нужно было выйти из дома и отправиться на отвратительную прогулку до дома моей коллеги, чтобы поехать вместе. Я изо всех сил старалась не засыпать после работы и помогать Нип.

Что же касается вечеринок, то мы были так заняты, что нам едва удавалось выделить на них день или два. Когда освобождалось немного времени, Нип спрашивала: «Хочешь купить немного?» И мы брали грамм-другой. Пусть мы не обсуждали это напрямую, та ситуация с мамой оказала на нас серьезное влияние, наши приоритеты изменились. Мы сосредоточились на мечте и способах ее достижения. Уитни часто повторяла: «Там, куда мы идем, не место наркотикам».

Я была готова снять квартиру, но денег не хватало. Поэтому мы с Уитни ждали, когда наши мамы уйдут по своим делам, садились в такси, чтобы проехать из одного конца Ист-Оранджа в другой, забирались в постель и составляли списки песен, которые Уитни мечтала записать на студии. Она хватала свой плеер, ставила какой-нибудь альбом Эла Джерро – Breakin’ Away, All Fly Home или This Time – и исполняла из него все песни, нота за нотой, в наушниках. Жестикулировала руками, расхаживала туда-сюда по полу и качала головой влево-вправо, как будто выступала перед живой аудиторией.

Я вела блокнот, чтобы однажды, когда Уитни Хьюстон станет знаменитой, оглянуться назад и сказать: «Слушай, помнишь, ты говорила, что хочешь исполнить эту песню?» Именно так и появилась I’m Every Woman. Она генерировала идеи, а я была рядом, чтобы в нужный момент о них напомнить и предпринять необходимые шаги, чтобы они осуществились. В такие моменты мы чувствовали себя ближе друг к другу, чем когда-либо.

По рекомендации Дионн Уитни подписала контракт с менеджерской группой Tara Productions. В ее команде было трое мужчин: Джин Харви, Сеймур Флик и Стив Гиттельман. Владельцем студии был отец Стива Дэниел Гиттельман. Слухи об Уитни распространялись повсюду. Валери Симпсон из дуэта композиторов Ashford & Simpson увидела, как Уитни выступает с матерью в Sweetwater, позвонила Куинси Джонсу и сказала, что он должен подписать контракт с дочерью Сисси Хьюстон. Но Куинси сказал, что у него уже есть одна исполнительница: Патти Остин, чьи пластинки Уитни просто обожала. Музыкальный издатель Дейрдре О’Хара неоднократно предлагала менеджеру из Arista Джерри Гриффиту послушать, как поет Уитни. Когда он наконец это сделал, то был потрясен и позвонил Дейдре сказать, что она права. А затем посоветовал своему боссу Клайву Дэвису немедленно подписать с Уитни контракт. Он даже устроил прослушивание в Bottom Line, чтобы Клайв по достоинству ее оценил.

Одновременно с этим президент Elektra Records Брюс Лундвалл посетил еще одно прослушивание и тоже «приударил» за Уитни. Фактически ее единственной сольной записью до подписания контракта была Memories, трек на материале джаз-фьюжн группы Material из альбома One Down 1982 года, записанном на Elektra Records. Основателем группы, фронтменом и продюсером – а также бас-гитаристом, известным своими разнообразными музыкальными пристрастиями, от авангарда до фанка – был Билл Ласвелл. На пластинке также играет экстраординарный тенор-саксофонист Арчи Шепп. Прежде чем она вошла в кабинку звукозаписи и открыла рот, Билл Ласвелл сказал Джину Харви, что она ему не подходит – должно быть, решил, будто слишком молода, чтобы правильно интерпретировать песню. Ситуация была напряженной, пока, наконец, Джин не настоял на том, чтобы, раз уж они здесь, Уит по крайней мере дали возможность продемонстрировать свой голос.

После выпуска Memories критик Village Voice Роберт Кристгау назвал песню «одной из самых великолепных баллад, которые вы когда-либо слышали».

Клайв присутствовал на втором прослушивании, после которого Нип сказала, что он сидел за первым столом с двумя или тремя другими людьми, смотрел безо всякого выражения на лице и постукивал ногой. Когда она закончила, он встал и ушел, не сказав ни слова. Только когда Джерри сказал ему, что она записала песню в Elektra, он поспешил предложить ей контракт. Тогда же позвонила и Arista, и перед Уитни встало важное решение: подписать контракт с Arista или с Elektra. Ее мать и менеджер хотели, чтобы она выбрала Клайва.

Мы с ней много говорили о списке подопечных Клайва, в который входили Филлис Хайман, Барри Манилоу, Дионн и Арета. Arista были легендарным лейблом, и Уитни решила подписать с ними контракт. Но если бы Куинси сидел за столом, думаю, она выбрала бы его.

Наконец-то Уитни получила то, ради чего так упорно трудилась.

– Сегодня я подписала контракт. Пора браться за дело, – я услышала в ее словах облегчение и гордость, но Уитни была не из тех, кто любит себя похвалить или чрезмерно порадоваться тому, что с ней происходит. – Теперь надо найти продюсеров, – объявила она.

Вскоре после этого Уит зашла ко мне и сказала, что у нее есть для меня подарок. Она вложила мне в руки коробку, в которой лежала синяя Библия. Мы больше не должны спать друг с другом, сказала она, потому что это все только усложнит. И добавила, что хочет когда-нибудь иметь детей, а жить такой жизнью, как жили мы, означало попасть в ад.

– Ты знаешь, что между нами было, – добавила Уитни. – Ты знаешь, как я к тебе отношусь. И этого у нас никому не отнять.

Я сказала ей, что тоже не хочу попасть в ад. Но если бы Уитни предложила сохранить отношения, я бы пошла на это, потому что она была той, о ком я мечтала. И у меня не было причин ее разлюбить. Пожалуй, в тот день я ничему не удивилась; не так давно мы уже обсуждали, как наши отношения могут повлиять на ее карьеру. Мы чувствовали давление. Люди знали, что мы близки, и уже начали задавать вопросы. Нас столько всего связывало, что мы поняли друг друга без слов.

– Если люди узнают, то никогда не оставят нас в покое, – сказала она.

Я знала, что говорит церковь и Библия, но все равно продолжала ее любить. Мои чувства к Ниппи были настоящими и простыми, наполненными таким количеством эмоций, что, когда мы решили оставить в прошлом физическую близость, я этого почти не заметила.

После того разговора единственное, что между нами изменилось, это физические контакты. Мы оставались лучшими подругами и партнершами, продолжали полагаться друг на друга во всем. Каждый день.

В газете мы нашли недавно построенный комплекс кондоминиумов недалеко от Вудбриджа, штат Нью-Джерси, к югу от Оранджа. Woodbridge Commons Way, 705, в Излине показался нам достаточно безопасным, к тому же в нем было много ресторанов, магазинов и выезд на Первую трассу прямо до аэропорта Ньюарка и магистрали, ведущей к Большому яблоку.

Мама волновалась, что мы не сможем о себе позаботиться, и не зря. Наши кулинарные навыки оставляли желать лучшего. Тем не менее она не стала препятствовать. А в день переезда дала нам тушенки, пару других консервов, рецепты и пожелала всего хорошего.

Потом мы отправились в дом Уитни, чтобы собрать ее вещи. Ее мама держалась в сторонке до тех пор, пока мы не сели в машину. Когда я завела мотор, она вышла на крыльцо, подняла в воздух упаковку женских гигиенических пакетов и крикнула: «Не забудь эту свою херню!» Нип расплакалась. Я уезжала из своего дома, а она из своего – убегала.

Мы переехали в квартиру на первом этаже здания мятного цвета. Оно было со вкусом оформлено, с теннисными кортами прямо за черным ходом и внутренним двориком. Квартира была отличного размера, с удобной планировкой: кухня, гостиная, две спальни и ванная комната. У Нип была своя комната; у меня – своя. Правда, я частенько засыпала в ее постели, когда весь вечер накануне мы проводили в ее комнате. К тому же мне не нравилось оставлять ее одну, если мы что-то употребляли. Я не хотела, чтобы с ней что-то случилось. Спокойнее было спать вместе.

Мебель у нас была самой простой. Сосновые кровати с выдвижными ящиками внизу, гладильная доска и один жалкий торшер, который мы таскали с собой из комнаты в комнату. Нам удалось выделить деньги на посуду, кастрюли и сковородки из магазина товаров для дома и даже сделать пару крупных покупок: проигрыватель Technics, приемник Hafler и хорошие динамики. У Уитни была мечта, и я собиралась помочь ее осуществить.

Библия, ее подарок, обосновалась в изголовье моей кровати. Чтобы прославить Бога и почтить нашу любовь, мы написали на ней с двух сторон о своих чувствах друг к другу. Каждая исписала по целой странице, рассказав о своей любви, и поклялась, что всегда будет хранить верность, оставив прошлое в прошлом. Это случилось 13 февраля 1982 года. Мы знали, что Бог понимает наши чувства. Никто и никогда не сможет разрушить нашу связь. Это был наш секрет, и он всегда удерживал нас вместе.

Позже в том году Уитни поехала на студию, чтобы записать свой второй сольный трек Eternal Love для пластинки Paul Jabara and Friends. В той же студии мы познакомились с Мартой Уош и Изорой Армстед, дуэтом, первоначально известным как Two Tons o’ Fun. Это были две большие поющие матроны, которых теперь называют Weather Girls. Они записывали там свой хит It’s Raining Men, который впервые появится на той же самой пластинке.

Глава шестая. Никто не любит меня так, как ты

23 июня 1983 года, примерно через год после того, как мы съехались, я сидела в гостиной перед телевизором, ожидая появления Уитни Элизабет Хьюстон в «Шоу Мерва Гриффина». Клайв Дэвис развалился на диване Мерва, будто у себя дома, и рассказывал ему о своем новом «открытии» – Ниппи. К тому моменту я видела Клайва всего пару раз, в Sweetwater. Он приводил самых разных представителей шоубизнеса послушать, как поет Уитни, чтобы создать вокруг нее шумиху и закрепить в их сознании, что именно он «открыл» ее первым. Ко мне Клайв относился неплохо, но я видела, что его главный приоритет – сделать дебют Уитни коммерчески успешным.

В то время, если певец или певица нравились мне настолько, что я была готова купить их альбом, а не просто сингл, я изучала обложку, логотип и титры, в которых перечислялось, кто есть кто и кто что сделал. Так что я уже знала пул артистов Клайва. Большинство из них были женщинами: Филлис Хайман, Анджела Бофилл, Арета Франклин и любимица моего родного города (и кузина Уитни) Дионн Уорвик. На мой взгляд, вполне уместно было бы назвать этот лейбл «домом легенд». В отличие от большинства продюсеров, Клайв любил появляться в СМИ, и его имя было синонимом таких исполнителей, как Дженис Джоплин, Барри Манилоу, Брюс Спрингстин; Sly & the Family Stone; Earth, Wind & Fire; Патти Смит; Grateful Dead – список можно продолжать бесконечно. Успех во всех музыкальных жанрах укрепил его репутацию как «человека с золотыми ушами».

Я заметила, что Клайв всегда подолгу разговаривает с людьми, поэтому его выступление у Мерва вряд ли должно было стать для меня сюрпризом. Клайв отлично знал, как растянуть время и подогреть интерес публики, но в тот момент он сводил меня с ума. Я хотела, чтобы он поторопился и поскорее выпустил Уитни.

Наконец, Мерв представил Уитни. Она выглядела почти так же прекрасно, как в ночь своего выпускного бала. На ней был сногсшибательный фиолетовый топ с открытыми плечами и пышными рукавами, а длинная черная юбка и высокие каблуки делали ее еще более статной, чем обычно. Во время вступления я почувствовала, какой это важный для нее момент. Она немного нервничала, стоя у микрофона и потирая руки так, как это часто делала моя мама.

Но затем ее тело расслабилось, а голос воспарил, она запела Home из мюзикла The Wiz. Каким-то образом в ее исполнении все казалось легким и естественным, без малейшего напряжения. Зрителей было не видно, но, судя по тишине в зале, она их покорила. Уитни с чувством выводила:

 
And I’ve learned
That we must look inside our hearts
To find a world full of love
Like yours
Like mine
Like home
 

Home завершался пронзительной длинной нотой. Большинство исполнителей к этому моменту уже бы слишком устали, но Нип даже добавила вибрато.

Когда Мерв поднялся с дивана, Клайв и Уитни обнялись, радуясь общей победе. «Запомните это имя! – крикнул Мерв. – Уитни Хьюстон!»

Мерв Гриффин пригласил Ниппи на сцену во второй раз в конце шоу, на этот раз с мамой. Вместе они исполнили попурри из бродвейского мюзикла Taking My Turn, в котором играла Сисси. Уит подчинялась в дуэте, сдерживалась и делала ровно столько, сколько от нее требовалось, позволяя матери вести.

Когда Ниппи вернулась домой, я крепко обняла ее и попросила все мне рассказать.

– Видела, как мама дирижировала оркестром? – спросила она.

– Так это была она? – рассмеялась я.

Я почувствовала, что оркестр играет чуть медленнее, чем нужно, увидела, как перед ним появилась чья-то тень и замахала руками вверх-вниз, чтобы ускорить темп.

Уитни сказала, что музыканты затянули Home, поэтому Сисси вышла и начала дирижировать, чтобы они слегка пошевелились. Это сработало, и Уитни попала в ритм. Иногда, когда я вспоминаю о Нип и ранних днях, то ищу в интернете запись этого выступления и смотрю на то, как Сисси двигает руками вверх и вниз за прозрачными радужно-голубыми занавесками, которые скрывают оркестр.

Несмотря на то что музыкальная карьера Уитни двигалась неплохо, для моей семьи – особенно для Марти – прошедший год обернулся тяжелым испытанием. Тем летом он попал в аварию.

Он вступил в Вооруженные силы и служил сапером на военно-воздушной базе Сеймура Джонсона в Голдсборо, штат Северная Каролина. В тот вечер он ехал домой с вечеринки в своем Fiat с тремя девушками, жившими по соседству. Они втиснулись в салон где-то между его диджейским оборудованием. Он остановился на углу и начал медленно продвигаться вперед, чтобы заглянуть за кукурузные стебли, загораживающие обзор. Вроде все было чисто, но внезапно на дороге появился автомобиль, вероятно, с пьяным водителем за рулем. Удар пришелся на петлю дверцы со стороны Марти так, что дверца распахнулась, и он отлетел в сторону, пока машина кувыркалась на дороге.

Когда мы с Уитни вернулись из Атлантик-Сити и услышали новости, мама уже уехала в аэропорт. Мы наскребли 100 долларов, заправили машину бензином, схватили Бину и направились прямиком в Северную Каролину.

Какое-то время в этой поездке я размышляла, как далеко Марти продвинулся с тех пор, как мы были детьми. Он всегда был для меня источником вдохновения. Старший из троих детей семьи Кроуфорд, он был хозяином дома. В детстве я никогда не нарывалась на неприятности из-за своей любви к спортивной одежде или играм с мальчиками. Зато окружающие нередко спрашивали: «Что не так с твоим братом?» Он вообще не интересовался спортом, хотя он мог обогнать кого угодно в своем длиннющем стильном пальто.

– Он просто увлекается музыкой, – отвечала я.

– Ты больше мужик, чем он, – заключали они.

Марти был музыкантом, композитором. Иногда он наряжал нашу младшую сестренку в многослойные костюмы – например, в свою рубашку, подпоясанную вокруг талии галстуком, – и завершал ее образ подходящими по цвету колготками. Он перешил мои лучшие тренировочные шорты, так чтобы они стали более облегающими, и надевал их на танцы. Девушки его обожали, потому что он был симпатичным, обходительным и танцевал хастл. Но он никогда ни с кем не встречался.

Мама боготворила и лелеяла его, как и все ее подруги, и это оказалось палкой о двух концах. Когда Марти ясно продемонстрировал, что он не такой, как большинство других мальчиков, ее стали в этом винить. Что она сделала не так – нарядила его в вельветовые брюки вместо джинсов? Мой отец, в частности, придумывал всевозможные объяснения, например что он «слишком много времени проводил с женщинами», или мама его чересчур избаловала.

Папа даже попытался проводить сеансы коррекционной терапии – орать во всю глотку прямо в лицо:

– Кто тут главный – я или мама?

Марти кротко отвечал:

– Ты, папочка.

И как только он это говорил, папа бил его кулаком в грудь и называл сопляком. Мой отец спокойно относился к гомосексуалам, его старший брат был таким. Несколько раз, когда мы навещали дядю Дикки, отец с удовольствием брал из его рук тарелку домашней стряпни, да и вообще, казалось, любил своего старшего брата. Однако такую же терпимость и понимание к сыну, который не стал его отражением, он проявить не смог.

Пусть я была похожа на него, отец никогда не называл меня пацанкой. Мама всегда говорила, что я – истинная Кроуфорд. Я унаследовала от отца внешность, атлетичное тело и соревновательный характер, в то время как мягкий артистичный Марти и тихая умная Бина пошли в маму.

Как только мама забрала нас от отца, Марти расцвел. Он был красивым парнем, с большими, глубокими печальными глазами. Вокруг него всегда вились поклонницы. Он получил музыкальную стипендию флоридского университета A&M за свои достижения в оркестре. Но вскоре после того, как Марти уехал учиться, он заболел – подхватил гепатит В вместе с несколькими другими учениками. Марти сказал, что это все из-за грязной посуды. Вскоре после этого он бросил университет и вернулся домой, жалуясь на жестокое обращение каких-то громил из группы.

– Они били нас палкой.

Марти мало мне рассказывал о своем коротком студенческом опыте, но я знала, что ему там было плохо.

Приехав в больницу, мы поспешили в приемный покой. Уитни твердо держала меня за руку.

– Что бы ни случилось, я с тобой, – сказала она.

Я нашла маму в приемной. Увидев нас, она вздохнула с облегчением и повела по коридорам к его палате, сказав, что у Марти серьезные внутренние и внешние повреждения и он в коме. Сначала его отвезли в больницу, где не было нейрохирургического оборудования, а затем перевезли в Мемориальную больницу округа Питт, где не обнаружили никаких признаков повреждения мозга.

Я собралась с духом и вошла в его палату. Было ужасно тяжело видеть брата таким. Легкие у него отказали, он был весь в синяках и ссадинах, со сломанной рукой, челюстью и ребрами, с трубками по обе стороны тела, с засохшими кровавыми пятнами на лице. Врачам пришлось восстанавливать ему нос. Несмотря на все это, Марти выглядел так, словно излучал жизнь – его кожа отливала оранжевым цветом. В тот момент я поняла, что с ним все будет в порядке, и сказала это. Мама позвонила отцу и предложила ему приехать в Северную Каролину проведать сына. Он появился на один день. Мама поселила нас в гостинице, и через несколько дней они с Биной уехали домой. Мы же с Уитни остались на неделю, потом уехали и вернулись снова.

К тому времени Марти перевели в военно-морской госпиталь в Портсмут, штат Виргиния. Прошло около трех недель, а он все еще был в коме. Через несколько дней я позвонила домой и сказала маме, что Марти проснется на следующий день, в среду. И он проснулся. Мы спросили, не хочет ли он чего-нибудь, и он ответил: «Бургер с сыром и клубничный коктейль». Его челюсть была закрыта проволокой с небольшим отверстием, в которое как раз влезала соломинка. Поэтому я сказала: «Не думаю, что ты сможешь съесть чизбургер, но мы принесем тебе коктейль».

Ему пришлось заново учиться ходить. Когда он немного окреп, Уитни выкатила Марти из больницы, откуда открывался чудесный вид на воду, и мы дали ему выкурить наркотик.

Через шесть недель после этого несчастного случая Марти выздоравливал в маминой гостиной. Он много писал в дневник, был раздраженным и злым, но я не понимала всего, что за этим стоит. Мама снова позвонила отцу – сказать ему, что Марти дома, и попросить о помощи, потому что ей пришли огромные счета по кредитке из-за отеля и перелетов. Деннис Кроуфорд не дал ей ни цента.

– Даже в критической ситуации он ни на что не годен, – пробормотала мама и ушла в свою комнату.

Когда она скрылась из виду, Марти выпалил:

– Зато Робин хороша только в критических ситуациях.

Ошеломленная, я остановилась и ждала, что он объяснится. Когда он этого не сделал, я нарушила молчание:

– Как думаешь, мы с Уитни останемся вместе, когда она добьется успеха? – спросила я.

– Она наверняка устанет от твоей задницы, – отрезал он.

Однажды он видел, как мы с Уитни целовались, но мы никогда это не обсуждали. Многократные поездки со мной в Северную Каролину и наше совместное проживание, вероятно, дали всем понять, что мы очень близки. Его слова сбили меня с толку и задели, но в то же время прозвучали немного ревниво и озлобленно. Я никогда не видела Марти с кем-то, кто заботился бы о нем так, как Уитни заботилась обо мне.

Выздоровев, Марти вернулся на базу, где из-за полученных ранений больше не мог быть заряжающим бомбы. Вместо этого его назначили ответственным за амбар с инструментами. Из амбара ему было видно свою команду на взлетной полосе. Марти с большим вниманием относился к инструментам и проинструктировал персонал тщательно чистить их, прежде чем возвращать обратно в слоты.

Мы с Ниппи решили нанести ему неожиданный визит на его двадцать шестой день рождения.

Марти любил сюрпризы, и, черт возьми, он заслужил хороший сюрприз после всего, что ему пришлось пережить. Сначала он нам не поверил, но когда мы назвали пару ориентиров по телефону, он хихикнул и позвонил на КПП. Он всегда интересовался тем, чем мы занимались, и считал нас с Уитни довольно забавными. Мы для него были «Ниппи и Нэппи».

Втроем мы отлично повеселились и познакомились с некоторыми его товарищами-летчиками и друзьями. За выходные Ниппи привязалась к бродячему ангорскому котенку, которого приютил Марти. Кошечку, всего несколько недель от роду, звали Мисти. Он кормил ее молоком из крошечной пластиковой бутылки с соской. Нип не спала всю ночь и весь следующий день, кормила ее и ласкала. Перед отъездом она попросила у Марти разрешения взять с собой Мисти. Конечно, он согласился.

Мы решили вернуть взятую напрокат машину в Северной Каролине и улететь домой. Я все еще работала в авиакомпании Piedmont Airlines, так что мне удалось получить откидное сиденье бесплатно, и нам оставалось только покрыть стоимость билета Уитни. Ниппи спрятала Мисти в сумку и стала баюкать ее, как младенца. В середине полета мы обнаружили, что у Мисти полно блох, поэтому Нип плотно завернула ее в бесплатное самолетное одеяло, а потом оставила одеяло на своем месте. (Знаю-знаю – ужас!)

Когда мы вернулись домой и устроились, нам пришлось думать, как избавиться от блох Мисти, так как они быстро распространились по всей квартире. (Расплата за самолет!) У нас был светло-серый ковер от стены до стены, и на нем то здесь, то там были видны черные пятнышки. Сидя на диване, я замечала их на своих белых носках, чувствовала, как они кусают мои лодыжки, плечи и шею. Нип сидела на полу с Мисти на коленях, снимая блох одну за другой, и давила их между большим и указательным пальцами.