Текст книги "Де Рибас"

Родион Феденёв
Де Рибас

200-летию ОДЕССЫ посвящается

Часть первая

1. Письмо полковника
1769

«Директору министерства Государственного Управления и Военных Сил достопочтимому Михаилу де Рибасу – полковник самнитского полка Фердинандо Альфиери, 11 декабря 1769 года.

Генерал! Только невозможность оставить в сей тревожный момент вверенный мне полк заставляет меня взяться за перо и сделать это безотлагательно, ибо печальное происшествие, имевшее место накануне, может вызвать самые неожиданные и весьма опасные последствия.

Как вам известно, десятого происходили учения самнитских рот в Молизе. Я не имел возможности быть повсюду и обсервировать все роты. В мое отсутствие во вторую мушкетерскую приехал юный Диего Ризелли в сопровождении слуг и капитана Карлуччи. Некоторое время Ризелли наблюдал за учениями, а потом предложил офицерам стрелять на приз – самшитовую шкатулку, инкрустированную костью. Вы знаете, что средства вверенных мне мушкетеров иногда таковы, что у них не бывает и байока в кармане. Но ваш сын, подпоручик второй роты Джузеппе де Рибас в ответ на вызов Ризелли поставил свой серебряный медальон на золотой цепочке. Не могу умолчать о том, что медальон был с изображением Богоматери.

Итак, ваш сын и Ризелли уговорились стрелять поочередно и сделать по шесть выстрелов на пятнадцати шагах. Зарядили дюжину пистолетов. Пули круглые. Мишенью послужили двенадцать карт. Их насаживали на копья эспантонов. Не могу умолчать о том, что на самих эспантонах остались атласные вымпелы с надписью вам хорошо известной: «С королем за Королевство!» Надеюсь, что вы понимаете: при недоброжелательном следствии расследователи могут заключить, что стрельба велась именно по вымпелам.

После пяти выстрелов со стороны вашего сына и пяти со стороны Ризелли счет был равный – по два промаха и по три попадания. Следующим стрелял Ризелли, и он поразил цель. Когда ваш сын поднял пистолет, чтобы стрелять, юный Диего смеялся и утверждал, что подпоручик обязательно промажет. Ваш сын сказал, что смех Ризелли мешает ему. Офицеры предложили Ризелли отойти в сторону, но он не согласился и продолжал насмехаться над волнением вашего сына. Тот выстрелил и промахнулся. Офицеры были удручены. Ризелли стал обладателем приза – медальона с изображением Богоматери.

Ваш сын сказал Ризелли: «Вряд ли вы так смеялись бы, если бы я целился в вас». «Это мы можем тотчас испробовать», – был ответ Ризелли. Ваш сын, обратите на это внимание, сказал: «Вы, Диего, говорите так, потому что знаете: это невозможно. «Отчего же?» «Да оттого, что я не хочу убивать вас». Все офицеры, опрошенные мной, свидетельствуют, что эти слова имели место. Далее. Ризелли смеялся, а потом заявил, что ваш сын попросту трус, и за его словами ничего нет, кроме бахвальства. Подпоручик Джузеппе тут же предложил проверить это.

Решили сходиться на тридцати шагах и стрелять без права первого выстрела – кто когда пожелает. Сей факт сам по себе невероятное нарушение принятых правил, но ваш сын дал согласие. Ризелли был так весел, что многие уверились: они и кончат шуткой – оба выстрелят в воздух. Когда же начали сходиться, Ризелли выстрелил первым и его пуля задела плечо поручика. Все ужаснулись, увидев на мундире кровь. Ваш сын крикнул, что с одного выстрела Ризелли получит две раны.

Так оно, к несчастью, и вышло. Пуля вашего сына прошла между локтем и боком Ризелли, задев руку и повредив ребро. Капитан Карлуччи, сопровождавший Ризелли, здесь же предложил вашему сыну стреляться на тех же условиях, но их развели. Самое печальное было впереди. Полковой врач, вызванный для осмотра ран, сказал, что у Ризелли плохо сворачивается кровь. Действительно, он потерял много крови, несмотря на перевязки, и его тут же увезли.

Генерал! Я уверен, что ваш сын ничего не сообщил вам об этой дуэли. Я уверен, что последствия могут быть непредвиденными. Вы отлично знаете семейство Ризелли. Вряд ли можно предположить, что будет еще одна дуэль. Длинные ножи, выстрел из-за угла – наемные убийцы еще не перевелись в Неаполе. Более всего меня удручает мысль, что месть может быть открытой, то есть объявленной. Тогда прольется немало крови. Напоминаю вам, что Ризелли близки к масонской ложе «Витториа», а что это такое, вы знаете и без меня. Я думаю, вам ничего не стоит оформить дорожные документы для подпоручика Джузеппе де Рибаса на выезд из нашего королевства. Обстоятельства таковы, что понуждают к неотложным действиям. Всегда к вашим услугам».

Дон Михаил в который раз перечитывал письмо полковника, но все еще не мог смириться с внезапной неотвратимостью случившегося. Дорожные документы на проезд до Вены уже лежали на его секретере. Утром военный министр генерал де Лос Риос подписал их. Но утром министр еще ничего не знал о происшествии на учениях, а теперь, наверняка, знает. Дон Михаил ждал своего секретаря, которого больше часа назад послал в порт Неаполя. Жена Дона Михаила Маргарита Ионна находилась тут же, в кабинете. Она стояла у ниши, в которой бликами от свечи вспыхивало мраморное распятье, и молилась. В проеме растворенных дверей появился адъютант. Что ему? Что такое? Ах да, сегодня вечером прием, и генерал всегда лично выбирает сотерн к столу.

– После, после. Джузеппе по срочному делу отправляется в Вену.

Адъютант удалился. Вот так и надо: даже все домашние, кроме доверенных лиц, должны быть уверены, что сын уезжает именно в Вену. Утром Дон Михаил не преминул переговорить с дежурными офицерами министерства о том, насколько теперь дороги в Вену безопасны и какой лучше выбрать путь: сухопутный через Рим или морем? У сына срочное дело в Вене… Главное, побольше подпустить тумана: поручение короля… неотложная депеша… Конечно, завтра о дуэли все узнают в Неаполе, но в шлейфе пересудов будет повторяться слово Вена.

В окно Дон Михаил увидел свою карету, остановившуюся у парадного въезда – секретарь вернулся из порта. Генерал дернул сонетку и попросил появившегося адъютанта позвать в кабинет Джузеппе, но первым из коридора вбежал младший сын – Эммануил…

– Да, Джузеппе уезжает. Да. Ты будешь фехтовать с учителем. Ионна, займись им… – Недовольно говорил генерал.

Появился секретарь, кивнул, значит, все в порядке. Надо закрыть двери поплотнее. Кажется, Джузеппе спускается в кабинет по внутренней лестнице. Успеет ли он собраться?

2. Загадки и открытия
1759–1770

– «Король Георг» идет в Англию?

– Да. Но послезавтра.

Вопрос и ответ. Вполне уместный вопрос, заданный мужчиной лет тридцати на пристани в Ливорно, и весьма краткий ответ молодого человека, только что сошедшего на пристань с фрегата «Король Георг». Ничем не примечательные вопрос и ответ, но молодой человек вздрогнул. Вряд ли он мог предположить, секундно подумать, что именно в это мгновение некто обеспечивает ему неожиданный маневр во времени и пространстве, но природа, естество дали знак, мигнули тревожными сигналами, и возникло лишь ощущение ветерка судьбы – и молодой человек вздрогнул.

Вопрос и ответ прозвучали на французском, и молодой человек, уловив странный акцент у незнакомца, присмотрелся к нему. Собственно, одеты они были почта одинаково. Но серая суконная накидка незнакомца была короче и затягивалась у шеи не белым, а красным шнуром. Из-под накидки виднелись синие кюлоты. Белые чулки крепкого атласа были безукоризненно чисты, несмотря на декабрьскую ливорнскую грязь. А вот башмаки… «Он недавно был в Неаполе», – подумал молодой человек, ибо черные тупоносые башмаки незнакомца с серебряными пряжками в форме сердец были на каблуках, состоящих из двух частей: верхняя – желтая, нижняя – зеленая, недавняя выдумка неаполитанских модных сапожников. Молодой человек не сомневался – его башмаки были точно такими же.

– Держу пари, – улыбнулся незнакомец, – вы – офицер… с итальянского юга.

«Э, да он и рассмотрел меня и успел разгадать в одну минуту! Вот и полагайся на отца, настоявшего, чтобы я ехал в Англию во всем цивильном. Но почему такой интерес к моей персоне? Надо ему представиться и этим сбить с толку. Назваться, как называет меня мать, Иосифом? Или, как предпочитает отец – Хозе? можно отрекомендоваться и полностью: Иосиф Паскуаль Доминик де Рибас…» молодой человек снял серую шляпу с синим бантом, хитро улыбнулся и назвал себя: – Хозе де Рибас, к вашим услугам.

– Испанец? – удивился незнакомец.

–. Нет, я из Неаполя, там меня называют Джузеппе, – он рассмеялся.

Синяя шляпа незнакомца, только с серым бантом, оказалась в его руке и он представился:

– Витторио Сулин. Я путешествую. И вот уже полгода, как в Италии, а до Неаполя так и не добрался.

«Зачем он врет? – уверенно подумал Джузеппе. – Придворные сапожники Неаполя на сторону не торгуют. Впрочем, лучше с ним распрощаться. А перед этим стоит поставить его на место». Он сказал:

– Конечно, для англичанина у меня слишком смуглое лицо. Это не трудно заметить. Выправка офицера тоже не загадка. Но я должен сказать, что мой отец, министр двора, посрамлен. Форма подпоручика самнитского полка в моем багаже на «Короле Георге». Честь имею.

Но путешественник Витторио Сулин и не думал прощаться. Наоборот, он стал на пути Рибаса и заговорил сбивчиво, неизвестно отчего волнуясь, да попросту обрушил на собеседника поток просьб, сведений и предложений.

– Какая удача! Представьте! Неделю назад я тут встретил негоцианта. Очень богатый человек. Очень. Мой отец голландец, а мать русская. Поэтому мы с негоциантом и сошлись! Он ведь из России. Знаток и собиратель италийских древностей. Но южнее Флоренции он, как и я, еще не был. Если бы вы… Ваш совет будет для него неоценим. Собственно, мы с Алехо, мы с ним тут поджидаем авизу с гребцами. Собрались посетить русские суда на рейде. Вы, верно, их видели. Не откажите в любезности разделить с нами ожидание, трапезу, и, уверяю вас, приятную беседу о вашем Неаполе. Ведь недаром же говорят, что прежде, чем умереть, нужно его увидеть.

«Ты уже увидел, но не умер, – подумал Джузеппе. – Но отчего этот Витторио Сулин так взволнован? Знакомство с негоциантом не стоит и выеденного яйца, и какой совет я могу дать твоему Алехо? В мушкетерской роте не занимаются италийскими древностями». Но в отрочестве мать не раз возила Джузеппе в замок Капо-ди-монте, напичканный картинами и рукописями, правда, он интересовался лишь кабинетом медалей; сейчас он решил напрячь память – хороший обед стоил того.

По короткому каменному взлету они поднялись из порта на набережную, где стояла блестевшая коричневым лаком карета и поджидали трое слуг в тяжелых от недавнего дождя накидках и шляпах-горшках. Рядом была обитая медными полосами дверь «Тосканского лавра». Витторио Сулин о чем-то переговорил со слугами на совершенно незнакомом Рибасу языке, а потом обратился к подпоручику по-итальянски:

– Негоциант в двух кварталах отсюда. Возьмем карету или прогуляемся?

В Неаполе считалось весьма зазорным, если дворянин шел пешком даже один квартал, поэтому предложению Витторио Сулина несколько удивило подпоручика, но он решил пройтись – зыбкая палуба «Короля Георга» еще давала о себе знать. Только Рибас успел подумать, какую это посыльную авизу дожидались в порту Витторио и его друг-негоциант, как путешественник сказал:

– Алехо – большой знаток. Одна беда – не торгуется. Сорит деньгами. Представьте, в окрестностях Пизы не снял, а попросту купил для себя палаццо.

– Вы живете в нем?

– Последний месяц.

«Занятно, – усмехнулся про себя Рибас – Встретил ты своего Алехо неделю назад, а живешь у него последний месяц. Что за человек этот путешественник? Для лжи он слишком беспамятен».

Они вошли в ничем не примечательный двухэтажный дом, но прихожая была со сводчатым расписным потолком. Витторио указал на несколько гнутых жестких кресел:

– Присядьте, я мигом.

Он поднялся по лестнице наверх, а из-под сводов к Рибасу тотчас вышли двое мужчин. Один из них, в вишневом новомодном фраке, спросил у Рибаса по-итальянски:

– Вы кого-то ищете?

– Нет, – ответил Рибас, а вишневый растянул свое лунообразное лицо в подобие улыбки, сказал своему спутнику по-английски: «Сразу видно, что этот пройдоха пришел не просто так». А для Рибаса на итальянском:

– Но с какой целью вы здесь?

Рибас помедлил с ответом и снова услыхал по-английски: «Эти итальянцы выводят меня из себя. Высокомерны, как султаны, но скудоумны, как их рабы. Взгляни на этого подлеца – он не желает говорить со мной!»

– Отчего же, я всегда к вашим услугам, – сказал теперь уж по-английски Джузеппе, а затем лайковой перчаткой с замшевым раструбом что есть силы хлестнул по лунообразному лицу – мужчина отшатнулся, капельки крови сразу же выступили на его щеке – металлические крючки на раструбе перчатки сделали свое дело.

– Шпага или пистолеты – выбирайте сами, – учтиво сказал подпоручик. – Я жду вас завтра в семь у Северного источника возле канала.

Он вышел на улицу и зашагал вниз к порту. «Эти люди не похожи на приятелей князей Ризелли. Вряд ли бы Ризелли наняли их для ссоры со мной. Уж слишком они неуклюжи. Но этот путешественник… ловко свел меня с ними. Зачем?» В этот момент он услыхал сзади торопливые шаги, опустил руку на эфес шпаги и обернулся – Витторио Сулин догонял его.

– Простите, простите, мы разминулись с моим негоциантом, – затараторил путешественник. – Из консульства он успел уйти в «Тосканский лавр».

«Значит, мы были в консульстве, и у меня завтра дуэль… Занятно. Однако, похоже, что путешественник ни о чем не осведомлен».

– В каком консульстве мы были?

– В Английском, оно тут недавно, я не нашел консула сэра Дика, но мне сказали, что Алехо ждет в «Тосканском лавре».

«Уж не этого ли сэра Дика я стеганул перчаткой? Ну да ладно, вопросы пока неуместны. Посмотрим, что за птица этот негоциант».

– Алехо болен, смертельно болен, – снова, как бы отвечая на мысли Рибаса, затараторил Витторио Сулин, – и это не мнительность состоятельного человека. Вот уж год, как он лечится на тосканских водах, и здешние эскулапы советуют ему навсегда осесть в Италии – так замучили его лихорадки.

Теперь возле таверны стояли две лаково-коричневые кареты и шестеро слуг, и когда дверь «Тосканского лавра» захлопнулась за вошедшими и глаза Рибаса свыклись с полумраком, смертельно больной негоциант собственной персоной предстал перед ним: он танцевал, вернее, топал по грязному полу ногами в высоких сапогах под пиликанье ливорнского скрипача и вел за руку женщину в широкой малиновой шали – мадзаро. В таверне было пусто, лишь еще одна женщина сидела у камина, раскачивалась и хлопала в ладоши. Рибас поразился нелепости смертельно больного танцора: он был нескладно высок, тяжел, парик не был заплетен в косу и неопрятно болтался по спине, а тесный танцору грязновато-желтый бархатный кафтан обречен был лопнуть в танце по швам, если путешественник своим появлением не остановил бы танец. Джузеппе был от природы брезглив, и его взяла досада: вместо приятной прогулки по Ливорно ему предстояло общение с этаким Гаргантюа… Витторио быстро заговорил на непонятном языке, из сказанного можно было разобрать лишь слово Неаполь, а великан Алехо отодвинул тяжелый стул от накрытого стола, широким жестом, ни слова не говоря, пригласил садиться.

Сели, и только тут Рибас всмотрелся в лицо негоцианта и ужаснулся рваному побагровевшему, видно, от выпитого вина шраму, уродующему левую щеку негоцианта от виска до подбородка. Карие глаза смотрели на Рибаса настороженными щелками, а рубец шрама слегка растягивал полные губы Алехо в постоянную непроизвольную улыбку. Негоциант наливал флорентийское в тяжелые глиняные кружки, путешественник придвинул Рибасу тарелку с рыбой под остро пахнущим тосканским соусом. «Кто знает, что это за люди… Но судя по шраму, прошлое негоцианта было отменно лихим». Алехо поднял кружку:

– За здоровье вашего короля Фердинанда, подпоручик!

Рибаса неприятно поразило, что путешественник ycпел сообщить негоцианту его чин, но тосканские лепешки в остром соусе, тающие во рту угри и освежающее флорентийское делали свое дело.

– За здоровье вашей юной королевы Каролины!.. За процветание двора обеих Сицилии… За вашего отца…

«Как держаться с ними? Строго, подчеркнуто, изысканно вежливо или сыграть роль простоватого неаполитанца, завзятого кутилы и бесшабашного мушкетера?»…Но спустя несколько минут Рибас понял, что принимает участие в странной словесной игре, которая началась между подвыпившим негоциантом и путешественником.

– А есть в Неаполе картины, достойные времени, судьбы и больших денег? – спрашивал Витторио, а Рибас вспомнил поразившую его в отрочестве «Данаю» Тициана.

– Да! – подхватывал негоциант. – Есть ли в Неаполе достойные люди? Как ваш король жив-здоров? Удивляюсь Марии-Терезии Австрийской – она не прогадала, выдав свою дочь за короля Фердинанда! Но, говорят, он со странностями?

– Тициана я взял на заметку, – перебивал путешественник. – А кто еще достоин внимания?

– Да! Кто в Неаполе достоин внимания? – Алехо пододвигался вместе с тяжелым стулом к Рибасу. Шрам теперь не ужасал, а даже, вот странность, был знакомо приятен. – Кто при дворе делами вертит? Тануччи?

Очевидно, под столом Витторио постукивал своим башмаком по сапогу Алехо, потому что негоциант с недовольным видом иногда поворачивался к путешественнику.

– Говорят, у вас Караваджо хорош, – улыбался Витторио, а Алехо подхватывал разговор на свой лад:

– Тануччи в первых министрах у вас сколько? Лет тридцать? Он, видно, во всех отношениях хорош! И при отце вашего нынешнего цезаря министром был. И при Фердинанде теперь. Он в политике Макьявелли – и правильно! С французскими родственниками да с папой надо держать ухо востро.

Витторио опрокинул фарфоровую чашку, извинился, стал расспрашивать о фресках в церкви Паоло Маджоре, а неопрятный великан-негоциант-меценат интересовался всем, но только не искусством. Он не обращал внимания на слуг, обновивших стол сырами, не замечал внимательного уха хозяина «Тосканского лавра», забыл о женщинах…

Последний раз подпоручик видел короля Фердинанда в походе по побережью. Фердинанд приехал к самнитам на простой повозке и был в латаной одежде неаполитанского рыбака. Страсть к переодеваниям – извинительная слабость неаполитанского цезаря. Он мог заявиться на бал в чалме и турецком халате, нести околесицу про свой сераль; он упивался тем, что его «не узнают» и частенько повышал в чине тех, кто его так и «не узнал». Рассказывали, что в первый год своего правления после смерти отца Карла Бурбона он переоделся в нищего и выдал себя за крестьянина провинциального герцога Габриэля де Анно. Все было бы ничего, но крестьянин этот обвинялся в убийстве и герцог приговорил его к отсечению головы. Мнимого крестьянина схватили, устроили скорый суд, прикатили из мясной лавки плаху и вызвали палача. Герцогу Габриэлю оставалось взмахнуть платком, чтобы справедливость восторжествовала, но тут четверо мушкетеров оттеснили палача, поставили над жертвой палатку, и через несколько минут из нее вышел при всех своих регалиях августейший Бурбон Фердинанд. Толпа ахнула так, что с колокольни сорвался главный колокол церкви. Фердинанд, имея и без того мефистофельские черты лица, хохотал, а после устроил с герцогом такой скромный ужин, что в прошлогоднем вине утонуло несколько подданных.

Алехо смеялся рассказам Рибаса, так бил по столу кулачищами, что сыры выпрыгивали из тарелок. Подпоручик уверился, что его сотрапезники не имеют никакого отношения к завтрашней дуэли. Но настораживал лишь их интерес к его персоне.

– Давно ли вы в чине подпоручика? Как ваш отец-испанец оказался в Италии? Зачем вы едете в Англию? Почему так беден ваш цезарь, и не обирают ли его папские нунции?

Рибас заметил, что у камина появилась еще одна женщина. Хозяин таверны кивнул ей, она безразлично отвернулась. А негоциант посмотрел на женщину открыто, восторженно, встал, подошел к ней, взял за руку и что-то сказал. Потом извлек из кармана мелькнувший желтыми камешками браслет, надел женщине на руку, круто повернулся и, ни слова не говоря, вышел из «Тосканского лавра».

– Он приглашает вас на ужин в свой палаццо, – сказал путешественник.

«Что их могло заинтересовать? Собственно, я всего лишь уточнил, что еду не в Англию, а в Шотландию, к родственникам матери. А родом они из Ирландии».

Рибас взглянул на женщин – они тоже собирались покинуть «Тосканский лавр». Та, что пришла последней, не белила лицо на римский манер. Широкое от талии платье развернулось веером, когда женщина набросила на плечи мадзаро.

– Они едут с нами, – сказал путешественник.

– Завтра утром я должен быть в Ливорно.

– Это вполне осуществимо. Граф предоставит вам карету.

«Этот великан к тому же и граф».

На улице Рибас с удовольствием подставил лицо тиррентским порывам ветра. Витторио Сулин распахнул дверцу кареты – внутри на жесткой постели спал великан-граф. Путешественник не удивился, предложил садиться рядом со спящим, слуги прыгнули на запятки, кучер погнал лошадей. На крутом повороте возле фонтана Четырех мавров путешественник попридержал голову спящего, усмехнулся, взглянул на Джузеппе… Выехали к каналу, соединяющему порт Ливорно с торговым устьем реки Арно.

– Северный источник, – объявил Витторио Сулин, кивнув на ровную площадку возле канала, где возвышались четыре колонны. Дуэль, назначенная здесь на завтра, казалась теперь Рибасу нереальной. Путешественник вдруг наклонился к нему и тихо сказал:

– Вы ведь католик. А в Шотландии верховодят протестанты. Англия поддерживает их.

– Времена меняются. Англия готовится к войне за Североамериканские колонии… и гонения на католиков прекратились. Но я не рассчитываю долго оставаться у родственников.

– Я не ошибусь, молодой человек, если предположу, что вы собираетесь вступить в английский флот?

– Вы поражаете меня своей проницательностью, – с нотой осуждения сказал Джузеппе. Путешественник откинулся к спинке сиденья, ответил с улыбкой:

– Одно мне непонятно: зачем вы ищете горячих дел за тысячи миль отсюда, когда рядом, у греческих берегов идет война.

– У нас в Неаполе ее называют маневрами утопленников.

– Я постараюсь разубедить вас, – серьезно сказал путешественник.

В благословенном ленивом Неаполе говаривали о сваре отоманской Порты и России, но это все было далеко, на севере, на краю света. Правда, недавно у берегов Италии появились русские корабли. Вид их после перехода по Северным морям был так жалок, что премьер Франции Шуазель и правительство Испании отказались от намерения их потопить: стихия итак погубила половину русской эскадры, а в Неаполе эту эскадру называли «дикой». Что тут было правдой, что вымыслом, Рибас не знал, да и не хотел уточнять. Неведомая Атлантика манила паруса его честолюбия, и походы Александра в Индию он проецировал на свои устремления в Новый Свет. Ах, сердце щемило от предполагаемых невероятных дел! Вспыхнуть и осветить судьбу высоким пламенем – а там будь что будет.

Даже когда карету затрясло на мостовых Пизы, и в окошке замаячили десятки колонн соборной церкви, Алехо не проснулся. Пизанская башня косо пересекла прямоугольного окна.

Спустя четверть часа карета въехала во двор двухэтажного палаццо с квадратной башенкой в левом крыле. Негоциант проворно сел в каретной постели, что-то по-русски спросил у путешественника, отчужденно кивнул Джузеппе и первым легко для грузного, двухметрового роста человека выпрыгнул из кареты. За ним последовал Рибас. Двор окружали высокие каменные стены, и как только карета с женщинами въехала в их тень, слуги заперли ворота. Алехо с кем-то разговаривал у крыльца. Женщины вошли в дом через боковую дверь.

Путешественик явно не спешил идти к крыльцу, и через секунду Рибас понял причину: Алехо пожимал руку не кому-нибудь, а священнику македонского полка в Неаполе Антонио Джике. Ошибки быть не могло: курчавая голова, грубые крупные черты лица. Одет священник был в атласные голубые шаровары, заправленные в сапоги, красный матерчатый пояс стягивал толстый живот, рубашка на мощной груди распахнута. Оглянувшись, негоциант что-то крикнул путешественнику, загородил собой низкорослого Джику и оттеснил его внутрь дома. Только после этого Витторио Сулин предложил Рибасу следовать за ним. В передней палаццо налево и направо были завешенные красным сукном проемы в комнаты, но путешественник предложил подняться по каменной лестнице на второй этаж, ввел Рибас в одну из комнат, любезно предложил располагаться отдыхать и оставил подпоручика одного.

Большую часть комнаты занимала кровать с зимними бархатными занавесями. Рибас сбросил накидку, снял парик, придвинул кресло к высокому окну, сел. В окне, на далеком холме виднелось мраморное здание купален герцога тосканского.

Итак, Антонио Джика был давно известен в самнитском полку. Еще кадетом Рибас слыхал, что Антонио – побочный сын генерал-поручика графа Страти. Отчаянный карточный игрок. Поговаривали, что он играет и по-гречески, то есть как Апулос – грек-кавалер при дворе Людовика XIV. Шулерской игрой тот составил себе большое состояние. С тех пор шулерство и стали называть игрой «по-гречески». Однако, Апулос был изобличен и его приговорили к двадцати годам каторги, а Джика проиграл имущество своего отца и был изгнан из дома. Говорили, что он стал лакеем, а это было верхом позора. Потом Антонио каялся перед отцом, пошел служить солдатом в македонский полк, состоящий из албанцев. В это время умер полковой капеллан, и Джика, не в пример прошлым грехам, выказал религиозное рвение, собирал албанцев на молитву, временно занял должность наместника господа в казармах, а через месяц исчез, прихватив с собой полковую кассу.

«Может быть, Антонио теперь поставляет негоцианту италийские подделки? Уж не попал ли я в круг людей вне закона?» Сомнений было много, прошло более получаса, и Джузеппе забеспокоился, выглянул в коридор, где никого не было, и решил спуститься вниз. Из-за красных портьер слышались голоса. Говорили то по-итальянски, – то по-французски. Рибас помедлил: входить или не входить, прислушался и узнал голоса негоцианта и Антонио Джики.

– У меня на побережье много агентов, готовых на все, – говорил Антонио.

– Правда ли, что наместник Черногории выдает себя за покойного Петра III?

– А что это меняет? Кто только не выдавал себя за этого покойника.

– Лично мне это не нравится.

– Я понимаю. Но агентам нужно платить.

– Все это предприятие обошлось в миллион золотом! – Выкрикнул негоциант. – А в результате – одни убытки.

«Э, да тут какой-то заговор», – подумал Джузеппе и обнаружил рядом с собой путешественника Витторио Сулина. Тот прижал палец к губам и поманил Рибаса за собой. Они тихо поднялись по лестнице и вошли в комнату, которую только что оставил подпоручик.

– Насколько я понял, тут идет большая игра по-гречески, – сказал Рибас. – Мне остается сожалеть, что я принял случайное приглашение.

– По-гречески? – путешественник улыбнулся. – Конечно, негоциант Алехо готов на многое, чтобы заполучить древние скульптуры или «Мадонну» Леонардо. Вас это смущает?

– Я слыхал о миллионе золотом. На такие деньги можно купить королевство.

– Алехо, как всегда, преувеличивает. Не обращайте внимание на страсти коллекционера. Я хочу объясниться с вами начистоту. Только что я говорил о вас с главнокомандующим всеми военными силами русских на Средиземном море. Он остановился тут рядом. Я иногда выполняю обязанности его секретаря. Мое псковское имение дает небольшой доход, а чтобы путешествовать, нужны средства. Главнокомандующий весьма заинтересовался вами. Интерес практический. Он прикупает суда к своей потрепанной эскадре. Ему нужен лес, парусина, порох, провизия. Очевидно, вы просто в неведении, что у берегов Греции началась серьезная война. На палубах главнокомандующего уже сейчас до полутысячи пушек. Его адмирал Свиридов высадился в турецком порту Витуло, строит галерный флот и имеет под своими знаменами десятитысячную армию, если считать волонтеров. А из Петербурга вышла вторая эскадра. Да, на территории Древней Греции идет большая игра, но не по-гречески, а по всем правилам чести. Может быть, вашему неаполитанскому цезарю Фердинанду безразлично, что в древней Спарте сейчас янычары. Но, как вам известно, наша императрица ведет войну с турками и нам на руку, если потомки спартанцев помогают нам. – Путешественник перевел дух и продолжал: -

Главнокомандующий с удовольствием берет в свою экспедицию людей военных, а особенно офицеров.

– Среди них есть неаполитанцы?

– Нет.

– Вы делаете мне предложение?

– Нет. Но здравый смысл подскажет вам: оказаться ли в драке за северо-американские колонии Англии или участвовать в благородном деле освобождения Греции из-под турок.

– По-моему, вы заинтересовались мной только по той причине, что мой отец – директор Министерства государственного управления в Неаполе.

– Да, это немаловажно, – откровенно ответил Витторио Сулин. – Главнокомандующий надеется хотя бы на неофициальную помощь Неаполя. Впрочем, ваши торговцы уже «помогли» нам. Мы, закупили у них порох, а они вместо пороха продали нам пыль.

Пришел черед улыбнуться Рибасу:

– Представляю, как в Неаполе смеялись над этим.

– Главнокомандующему было не до смеха.

– Простите. Но обмануть простака в Неаполе не считается зазорным.

Витторио Сулин без труда читал на лице подпоручика работу мысли. Молодой человек нравился ему. Он был непосредственен, красив, кафтан цвета неспелых оливок подчеркивал стройность фигуры, кружевное жабо контрастировало с черной смолью волос, а приятное, с правильными чертами лицо не портил чересчур острый взгляд: темные зрачки не вызывали желания отвернуться от них, наоборот, они располагали собеседника своими вниманием и живостью.

Джузеппе, поначалу настроенный скептически, задумался всерьез, а молодое воображение уже переиначивало прежние проекции походов Александра в Индию на вольный дух Спарты и Афин – эллинское возрождение, благородные кагорты и триумфальные арки мерещились ему в наступивших сумерках.

– Главнокомандующий завтра уезжает из Пизы на свой линейный корабль «Три Иерарха». Его штаб-квартира будет в Ливорно, – сказал путешественник.

Постучавшись, вошел слуга, что-то сказал по-русски и принялся растапливать камин.

– Этот сервиторе приглашает нас вниз, – сказал Витторио Сулин. Рибас надел парик.

– Шпагу оставьте, – посоветовал Витторио.

В комнате за красными портьерами они застали небольшое общество, расположившееся в креслах, на диванах среди мраморных скульптур, ваз и громадных картин на стенах. Путешественник и Рибас вошли никем не замеченные, и Витторио сопровождал подпоручика от одних гостей к другим, знакомил, поддерживал беседу. Антонио Джика и негоциант отсутствовали.