Текст книги "Чувство движения. Интеллектуальная история"

Ч. Белл

В начале XIX века начали появляться достоверные знания о сенсорно-двигательной структурной и функциональной организации нервной системы. Это привело к упрочению понятия рефлекса – модели того, как соотносятся психические процессы и работа головного мозга (Clarke, Jacyna, 1987). Эти теоретические положения в середине XIX века сопутствовали развитию экспериментальной физиологии и современных форм научной медицины, питая энтузиазм приверженцев физиологического подхода к психологии. Вскоре один из авторов сенсорно-двигательного анатомического и функционального анализа, анатом, создатель великолепных анатомических зарисовок и истинный художник в описаниях эмоций Чарльз Белл внес свой весомый вклад в изучение чувства движения. В этом его несомненная заслуга. Вот почему последующие поколения ученых отдавали должное Беллу как человеку, который был «первым, кто недвусмысленно с точки зрения физиологии постулировал существование мышечного чувства наравне с другими чувствами» (Sherrington 1900, p. 1006; см. также: Carmichael, 1926).

Илл. 6. Сэр Чарльз Белл. Автор термина «мышечное чувство»

Читая лекции студентам-медикам в Лондоне в середине второй декады XIX века, Белл ввел описание чувства движения, назвав его «шестым чувством». Я привожу цитату из его работы в качестве эпиграфа к этой главе. Если авторы XVIII века относили ощущение примарных качеств к осязанию, то Белл – к чувству движения. В своих лекциях он затрагивал данную тему, кратко определяя каждое из чувств. О чувстве осязания, подтвердив его статус, Белл говорил, что «это чувство, которое необходимо для существования всякого живого существа». Далее он переходил к рассуждениям о «мышечном чувстве», явно отделяя его от осязания:

«Более того, это чувство, которое корректирует все другие, по крайней мере, если мы правы в том, что придаем столь большое значение действенности этого чувства; речь идет о твердости, мягкости, плотности, форме, протяженности и движении. Если осязание отвечает за изменение в головном мозгу, происходящее от прикосновения к коже внешних тел, тогда, конечно, у этого органа высокая степень действенности и из всех чувств оно самое ценное. Но мне представляется, что эти качества <…> стали бы нам известны, не будь у нас на кончиках пальцев вовсе никаких нервов! Означенные качества имеют отношение к чувству, которое я назвал бы мышечным, это понятие о расстоянии, которое мы получаем, совершая движение своим телом или его членами, надавливая на предмет и ощущая исходящее от него сопротивление. По данному поводу можно много говорить, но очевидно, что эти два чувства – чувство движения или действия и чувство ощущения – должны быть тесно связаны и взаимно полезны» (Bell, Bell, 1816, vol. 3, p. 216–217).

Так, выделяя мышечное чувство, Белл делал различие между чувством действия и ощущением, возникающим в мышечной системе. Он считал, что и то, и другое связаны с чувством движения, но был склонен приписывать первоначальное знание о внешних вещах мышечному чувству[87]87
  Позже Белл отмечал связь между этим положением и мнением, высказанным Томасом Брауном в лекциях о психической науке (см. далее), посвященных, в частности, чувству движения (Bell, 1833, p. 195, note). Неизвестно, существовали ли более тесные отношения между Беллом и Брауном. (Белл, например, не упоминает Джеймса Милля, писавшего о мышечном чувстве, что, возможно, и неудивительно, поскольку он принадлежал к другому политическому лагерю.)


[Закрыть]. Потом он пошел еще дальше.

Новые исследования Белла 1820-х годов касались анатомии и функционирования нервов, идущих от головного мозга. Он наблюдал сплетение нервных волокон от VII черепного (лицевого) нерва, покрывающих мышцы и состоящих, как он думал, из сенсорных и двигательных нервов. Придя к заключению, что мышечное чувство существует, и связав анатомию с функционированием, Белл интерпретировал свои наблюдения следующим образом: нервные связи мышц являются органом чувства. Затем он приписал этой сенсорной функции регулирующую роль в движении – через «нервный круг»: «Мышца имеет нерв в дополнение к двигательному нерву [который], однако, не оказывает прямого воздействия на мышцу, но, кружным путем через мозг вызывая ощущение, может стать причиной двигательной активности» (Bell, 1826, p. 170). Это утверждение позже стало «классической» демонстрацией организующей или регулирующей функции центральной нервной системы. Белл обеспечил эмпирическую поддержку положению о том, что сенсорная система располагается в мышцах, соединенных через центральную структуру мозга с моторной активностью или движением. Рассматривая управление мышцами и движением, Белл выдвинул идею о каузальной роли периферических мышечных ощущений в дополнение к центральному осознанию усилия в чувстве движения. Он стал известен как ученый, выделивший в мышечном чувстве периферическую составляющую, хотя также соглашался с реальностью возникновения центрального восприятия. Последнее он называл сознанием «активной силы души» и, будучи анатомом, отказывался далее исследовать этот предмет (Bell, Bell, 1816, vol. 3, p. 10). Белл также использовал клинические данные (Bell, 1830, Appendix, p. clvii-clix). В литературе по этому вопросу часто в различных вариациях излагается следующий медицинский случай. Женщина не имела чувствительности в руках и могла держать своего ребенка, только когда смотрела на него. Если же она закрывала глаза, ребенок падал. Белл полагал, что у нее была утрачена мышечная чувствительность, необходимая для нормального самоконтроля.

Белл опубликовал классический учебный текст для студентов-медиков, научно-исследовательские работы, а также замечательную книгу о руке, предназначенную для образованных людей того времени. Эта книга во многом способствовала распространению знаний о мышечном чувстве в англоговорящем мире. Она была заказана как одна работ в серии «Трактаты Бриджуотера» по желанию графа Бриджуотера, дабы продемонстрировать «Божью силу, мудрость и благодать, явленную в Его творении» (см.: Topham, 1998)[88]88
  Об общих функциях естественной теологии см.: Брук, 2004, глава 6.


[Закрыть]. Белл изящно и точно описал тончайшую систему, регулирующую движения руки благодаря чувству осязания. Осязание, объяснял он, двойственно: «Мы должны не только чувствовать прикосновение объекта, но и ощущать мышечное усилие, которое требуется, чтобы дотянуться до него или обхватить пальцами» (Bell, 1833, p. 151). Рассматривая это усилие в разделе, озаглавленном «О мышечном чувстве», Белл совсем немного говорил об умственном усилии, но описал большую роль, которую играет чувство, идущее от самих мышц. «Нет другого источника знания, кроме чувства, передающего степень напряжения в мышцах, посредством которого человек может знать положение своего тела и конечностей, если отсутствует зрительная точка для направления усилий или контакт с любым внешним телом» (ibid., p. 198). Такая точность владения рукой, дал ясно понять Белл, вызывает благоговение перед осуществленным замыслом Творца. Далее Белл говорил об удовольствиях, получаемых от мышечного чувства, не в последнюю очередь от движения глаз, воспринимающих красоту. Здесь Белл-рисовальщик коснулся близкой ему темы: он рисовал превосходно, с увлечением добиваясь максимальной выразительности, когда воспроизводил собственной рукой на бумаге результаты божественного замысла.

Ментальная наука

Как показывают труды Локка, Кондильяка, Гартли и Мен де Бирана, в Европе существовала значительная традиция исследования чувств без непосредственного обращения к анатомии и физиологии. В англоговорящем мире XIX века эта область относилась к ведению «ментальной науки», которую преподавали в колледжах и университетах, применяли во врачебной практике, поскольку она имела отношение к помрачению рассудка у больного, и обсуждали в обществе, проявлявшем любопытство ко всем граням человеческого характера. Ментальная наука была довольно широким понятием, хотя следует признать, что английская психология развивалась именно в интеллектуальном контексте. Упоминания мышечного чувства появились одновременно и в литературе, посвященной ментальной науке, и в литературе, описывающей эксперименты и физиологию.

Выдающийся критик Дарвина с философских и религиозных позиций, эдинбургский профессор философии морали Томас Браун сделал многое, чтобы распространить в ментальной науке понятие мышечного чувства как чувства движения. В первой половине XIX века опубликованные лекции Брауна сформировали принцип преподавания ментальной науки в Великобритании и Северной Америке. По мнению Уильяма Гамильтона, возглавлявшего позднее кафедру логики и метафизики Эдинбургского университета, Браун просто позаимствовал рассуждения о чувстве движения у Дестюта де Траси[89]89
  Гамильтон привел, на первый взгляд, весьма научный, но фактически (для моих целей) совершенно ненужный комментарий, касающийся высказываний о мышечном чувстве в конце эпохи Возрождения: Hamilton, 1863, note D, p. 864–869. Известная биография Брауна (Welsh, 1825) не содержит информации по этому вопросу.


[Закрыть]. Я не нашел этому прямых доказательств, хотя, без сомнения, наставник Брауна Дугалд Стюарт был хорошо знаком с работами французских философов. В любом случае высказывание об идеях как о материальной, передаваемой от одного человека к другому философской собственности не учитывает более широкий, в том числе медицинский, контекст дискуссий о жизни и чувствительности. Браун был прекрасно знаком с сочинениями Дарвина. Кроме того, в те годы активно шел интеллектуальный и медицинский обмен между Великобританией (особенно Шотландией) и континентальной Европой. Какие бы влияния ни испытывал Браун, его «Лекции по философии человеческого ума» (1820) на три десятилетия стали чрезвычайно востребованной книгой в колледжах Великобритании и Северной Америки. В этих лекциях Браун дает систематическое описание явлений человеческого сознания, при этом категорически утверждая, что среди «менее определенных чувственных воздействий» «самыми важными являются наши мышечные ощущения» (Brown, 1820, p. 48).

Браун уделял особое внимание восприятию сопротивления. Действительно, он считал любое осязательное ощущение, за исключением ощущения температуры, «всего лишь формой восприятия протяженности и сопротивления, того самого сочетания, которое присутствует во всех определениях материи» (ibid., p. 78). Далее он подчеркивал, что инструментом ощущения сопротивления является не осязание, а мышечное чувство. Он называл мышцы органом чувства, поскольку они могут ощущать сопротивление: «Чувство сопротивления <…>, как я полагаю, должно быть приписано не нашему органу осязания, но нашей мышечной структуре <…>, образующей вполне определенный орган чувства» (Brown, 1824, vol. 1, p. 460). Так, широкую известность получила идея о том, что мышцы представляют собой орган чувства. Этому сенсорному органу Браун приписал не только знание первичных качеств тел, но и саму идею наличия чего-то внешнего по отношению к сознанию. Более того, он утверждал, что осязание, как и зрение, обладает в этом отношении производным знанием. И зрение, и осязательный контакт способствуют восприятию протяженных и сопротивляющихся тел через связь с мышечным ощущением, и именно последнее является первоисточником знания о протяженности и сопротивлении. По словам Брауна, зрение и осязание вызывают восприятие протяженности путем «предположения», которое возникает от более ранних мышечных ощущений[90]90
  О причинах, по которым Браун предпочитал термин «предположение» термину «ассоциация идей» см.: Brown, 1824, vol. 2, p. 312–335 (lecture XL).


[Закрыть]. Продолжающееся во времени сопротивление лежит в основе восприятия пространственной протяженности. Таким образом, ощущение сопротивления мышечному движению, сопротивления, вызванного телом индивида, взаимодействующим с другими телами, есть источник понимания физической реальности.

Мышечное чувство способствует тому, чтобы ребенок мог различать себя и внешний мир: каждый раз, двигаясь, он чувствует свое движение, и, когда это движение встречает сопротивление, он естественным образом начинает предполагать существование нового прообраза движения в чем-то внешнем по отношению к своему «я». «Ребенок, который пока еще ничего не знает, кроме самого себя, не осознает и ничего отличного от него; и, следовательно, чувство сопротивления кажется ему чем-то неизвестным, имеющим причину в чем-то, что не есть он сам» (ibid., p. 509). Браун принимал как должное двойственную природу чувства движения: активный полюс – это чувство усилия, а пассивный полюс – это сопротивление, вызванное данным усилием. «Мы не можем сделать ни одного усилия в какое угодно время, не ощутив мышечного чувства, связанного с этим усилием» (ibid., p. 462). Описание чувства движения – что не без причины подчеркивается так часто – предполагало (если следовать метафоре Старобинского) «пару», партнерство, в котором один партнер представляет «внешнее», окружающий мир, а другой – «внутреннее», собственное «я».

Браун повлиял на сурового утилитариста Джеймса Милля, чья работа «Анализ явлений человеческого ума» (1829) была памятником абстрактному анализу, основанному на психологических принципах ассоциации идей удовольствия и боли как определяющих поведение индивида (принцип поведения «удовольствие – боль»). Милль признавал влияние Гартли, Дарвина и Брауна и отводил мышечному чувству решающую роль в порождении представлений о пространстве и движении. Для Милля ощущения осязательного контакта являются сигналами, которые посредством ассоциаций вводят идеи сопротивления и протяженности, идеи, которые в своей основе зависят от ощущения сопротивления, порождаемого мышечным чувством. Он также рассматривал мышечное чувство как «пару»: первичное или элементарное осознание себя представляет собой силу, противостоящую другой силе, то есть «действие – сопротивление».

«У нас бы не было идеи сопротивления, которая формирует большую часть того, что мы зовем идеей материи, без ощущения, сопутствующего мышечному действию. Сопротивление означает силу, противостоящую другой силе; силу предмета, противостоящую силе, которую мы к нему прикладываем. Сила, которую мы прикладываем, есть сила наших мышц, которая становится нам известной лишь благодаря ощущению, ее сопровождающему» (Mill, 1829, vol. 1, p. 34–35)[91]91
  Между прочим, именно эта цитата, а не цитата из Белла или Брауна приводится как первый источник для «мышечного чувства» в Оксфордском словаре английского языка.


[Закрыть].

На феноменологическом осознании сопротивления Милль выстраивал познание мира и индивида как компонентов в мировой последовательности причинно-следственных связей.

В соответствии со своей радикальной оппозицией философскому идеализму Милль упростил ощущение волевого действия до мышечного чувства – чувства сопротивления.

«Почти во все идеи, относимые к мышечному чувству и достаточно важные, чтобы иметь названия, включается воля. Мышечное чувство – это следствие, воля – его предшественница; название идеи предполагает и то, и другое. Таким образом, идея сопротивления – это мысль или идея о чувстве, которое у нас есть, когда мы проявляем волю к сокращению некоторых мышц и чувствуем помеху этому сокращению» (Mill, 1829, vol. 1, p. 47).

В заключение Милль писал: «В нашей природе нет более важного для нас чувства, чем чувство сопротивления» (ibid.).

Милль был убежденным детерминистом в нравственной и политической философии, и в его системе не оставалось места для независимой воли, понимаемой как сила ума или души. В этом его мирское мировоззрение было дистанцировано от христианского идеализма, воссозданного Бираном и неофициально являвшегося сутью обыденного морализма многих британских современников Милля. Каждое действие, согласно Миллю, представляет собой ответ на приятные или болезненные по своему характеру ощущения. И, следовательно, рассуждал он, именно это чувство реакции, передаваемое посредством мышечного чувства, сила, действующая против другой силы, составляет сущность традиционных описаний, трактующих волю или чувство усилия. Милль говорил о силе, которая в других контекстах подразумевала динамическую активность, в таком ключе, чтобы возникло однозначное впечатление, будто, по его мнению, сознание (ум) во всех своих характеристиках имеет пассивную природу. Эти его рассуждения существенно отличаются от более ранних описаний чувства движения как выражения живости жизни. Отчасти это можно объяснить тем, что его интересовала не медицина, а политэкономия. Целью его работы было обоснование педагогики, следовательно, социальной и политической реформы с помощью научной теории о человеческом сознании. Он намеренно не касался физиологии и анатомии: его проект был аналитическим и дидактическим.

Более поздние авторы, однако, включая и тех, кто сочувствовал его утилитаристскому проекту, вынуждены были вернуть в рассуждения Милля воплощенные чувства – чувства жизни. Сын философа Джон Стюарт Милль отредактировал и опубликовал новое издание «Анализа», сопроводив его примечаниями, специально написанными, чтобы вернуть действию центральное место в психологии[92]92
  Mill, 1869 / Ed. J. S. Mill, with notes on activity by Alexander Bain, vol. 1, p. 41–44, 58–59; vol. 2, p. 327–395.


[Закрыть]. Для сына, о чем явственно свидетельствует его биография, это был глубоко личный поступок, давший возможность найти в теории место для живых ощущений и вместе с тем повысить интерес читающей публики к психологии человеческой природы, лежащей в основе утилитаризма и политических реформ. Сын полагал, что книгу отца необходимо переиздать, поскольку ее справедливо критиковали за слишком узкую и ограниченную психологическую базу, а это ставило под угрозу программу политических реформ, для которых книга являлась авторитетным обоснованием. В этом смысле существенно, что критики Милля придавали большое значение осязанию и чувству движения как средствам познания активно действующего «я».

В 1830-е годы одним из наиболее влиятельных философских критиков в Великобритании был Уильям Гамильтон. В Эдинбургском университете он преподавал студентам-философам, ставшим впоследствии преподавателями, которые способствовали распространению идеалистических теорий в британских университетах. В XVIII веке в Шотландии Рид и другие подчеркивали активную способность сознания, которую, как они полагали, была склонна отрицать «школа опыта», позже представленная Джеймсом Миллем. В контексте общественных дискуссий о вере и морали это приводило к защите свободной воли со всей богатой нравственной, юридической, политической и религиозной подоплекой. Гамильтон полагал, что он углубил рассуждения, логически (квазикантиански) раскрывая суть отношений между априорными идеями (к каковым относится идея пространства) и идеями апостериорными, полученными из ощущений. В своем сочинении о «непосредственном восприятии», где он рассуждал об априорных и апостериорных составляющих, Гамильтон назвал мышечное чувство главным в унификации знаний о реальности. Отвергая мнение, что осязание, а не зрение является источником идеи пространственности, он доказывал, что все ощущения носят характер чего-то «внешнего» и передают протяженность в пространстве. Вновь подчеркнув различие первичных и вторичных качеств, Гамильтон добавил описание (в его терминологии) «вторично-первичных качеств», знание которых проистекает из восприятия сопротивления. Пожалуй, это можно истолковать таким образом, что Гамильтон наметил эпистемологический мост: когда априорные и апостериорные элементы познания соединяются в знании «вторично-первичных качеств», то есть качеств сопротивления, возникает чувственное понимание того, что реально в отношениях материальных тел; и, наоборот, когда эти качества ощущаются другими способами, например с помощью зрения, полученное знание носит всего лишь условный характер. Восприятие сопротивления «первично», поскольку предполагает познание плотности, и «вторично», поскольку передает тактильные или мышечные ощущения. Гамильтон предложил теорию познания, основанную на осязании и чувстве движения, которые доставляют знание о «себе» и о мире, и связывающую априорные и апостериорные понятия[93]93
  Hamilton, 1852. В своих лекциях Гамильтон (Hamilton, 1859–1960, vol. 2, Lectures 27, 28) не повторял это рассуждение о восприятии, зрении и осязании.


[Закрыть]. Говоря о мышечном чувстве, он назвал его «парой» с «двигательным свойством»[94]94
  Как лишь различные модификации сопротивления «все вторично-первичные качества в виде собственно перцептов, в виде квазипримарных качеств воспринимаются через двигательное свойство и наше осознание его энергии; в виде ощущений, вторичных качеств они воспринимаются как модификации собственно осязания, а также кожного и мышечного чувства» (Hamilton, 1863, note D, p. 864–865).


[Закрыть]. Вслед за Беллом он также считал пассивное мышечное ощущение афферентным чувством, переходящим от мышц к мозгу. Даже не вдаваясь в детали, мы видим: рассуждения Гамильтона демонстрируют, что приблизительно через десятилетие после выхода лекций Брауна исследования мышечного чувства стали неотъемлемой частью академического дискурса. С ними знакомились и студенты, изучавшие медицину, и студенты, слушавшие курс философии. Многие, например, читали сочинение Джона Аберкромби о принципах медицинской аргументации «Исследования об умственных способностях человека и об изыскании истины», где автор цитировал суждения Брауна о мышечном ощущении (Abercrombie, 1838, p. 44).

Как подсказывает упоминание «двигательного свойства», Гамильтон в согласии с банальным морализмом допускал, что люди обладают чувством реального активного усилия, что играет большую роль в характере человека. Более того, он считал, что усилие и сопротивление поддаются измерению:

«Я считаю <…>, что сознание умственной двигательной энергии и более или менее интенсивная потребность в такой энергии для осуществления нашего намерения в различных обстоятельствах сами по себе всегда дадут нам возможность воспринимать этот факт и в определенной степени измерить количество любого сопротивления нашим сознательным движениям» (Hamilton, 1863, p. 864, Note D).

Гамильтон в обычной манере рассуждал о силе воли, понимаемой как зарождающаяся сила ума или души. Пожалуй, излишне еще раз подчеркивать, что верой в такую силу воли была пронизана вся викторианская культура, и даже сейчас слово «викторианский» ассоциируется именно с верой в силу воли. Таким образом, любое упоминание чувства движения ассоциировалось в общественном сознании с нравственным усилием.

К 1830 году понятие вполне определенного мышечного чувства утвердилось в терминологии английских, французских и немецких ученых, в медицинских и философских кругах. Траси, Браун, Белл, Милль и другие отвели ему центральное место в своих исследованиях, посвященных источникам познания реальности. Стиль описания этого узнавания реальности был очень близок обыденному пониманию, выраженному в пинке доктора Джонсона, продемонстрировавшего его физическую ощутимость. Отсюда возникает следующая историческая возможность: когда авторы сочинений по ментальной науке указывали на движение и мышечное чувство как на источники познания реальности, создается авторитетное интеллектуальное обоснование того, что обычный человек воспринимал как нечто само собой разумеющееся. В этом случае для разговора о движении и мышечном чувстве уже имелась подготовленная аудитория. Что и объясняет быстрое распространение таких рассуждений. К середине XIX века авторы, публиковавшие свои труды или печатавшиеся в периодических изданиях, предназначенных для образованных людей того времени, конечно, не сомневались в том, что с понятием мышечного чувства их читатели уже хорошо знакомы.