Текст книги "Чувство движения. Интеллектуальная история"

Каузальная сила

Натурфилософы XVIII и XIX веков понимали важность того факта, что их труды подняли сложные вопросы изменения и каузальности. Понятие силы и, следовательно, как я считаю, чувства движения, занимали в этих вопросах центральное место, благодаря уверенности ученых, что каузальные отношения, то есть причинно-следственные связи – это отношения динамические. В обыденном представлении и тогда, и теперь причина видится как сила, ведущая к изменениям. В противоположность этому мнению в середине XVIII века Дэвид Юм считал, что описание каузальных отношений – это всего лишь описание регулярных, обычных последовательностей действий: отношение причины к следствию не динамично, а линейно. Многие современные философы и ученые согласны с Юмом, но есть и довольно много тех, кто не согласен. В данном подразделе мы остановимся на роли, которую субъективная интуиция человека, будучи источником каузальной силы, играет в трактовках динамической каузальности. Интуиция вместе со спорными религиозными импликациями, касающимися выводов о происхождении каузальности (поскольку считалось, что сила и мудрость Бога сокрыты в Его природе как первопричины), обеспечили интерес и доступность дискуссий на эту тему в образованном обществе. Я уделю основное внимание дискуссиям в Великобритании, чтобы быть исторически конкретным. Изложение истории этих дискуссий в XIX веке будет продолжено в главе о «чувстве силы».

Два полюса в спорах о каузальности были представлены Юмом, который скептически отрицал возможность познания реальной природы вещей, особенно реальной динамической причинно-следственной связи, и Томасом Ридом. Шотландец Рид, современник Юма, был сторонником познания на основе «общего чувства», или, как принято переводить это выражение на русский язык, «здравого смысла», то есть он верил в существование реальной активной силы и реальной пассивной материи. Юм сознательно противостоял общему мнению, Рид же, наоборот, встал на его защиту. Юм утверждал, что рассмотрение причинно-следственных отношений есть всего лишь способ описания обычно испытываемой последовательности ощущений или идей. Исследуя «термины действенности, силы, энергии, необходимости, связи и продуцирующего качества», Юм пришел к выводу, что все они возникли из идеи «связи» последовательных ощущений, появляющихся в нашем сознании (Юм, 1996, с. 212). Он считал, что мы не имеем знания о силах природы, которые действительно порождают те или иные события, а следовательно, не можем иметь и знания о силе божества как первичного двигателя вселенной «перводвигателя вселенной» (там же, с. 213)[76]76
  Эти доводы способствовали репутации Юма как основателя научного натурализма (см.: Huxley, 1902, p. 146), Т. Г. Гексли хвалил Юма за то, что тот свел понимание причинности к «физическому факту» (о восприятии идей Юма см.: Harris, 2005b).


[Закрыть]. Распространенное мнение, столь красноречиво выраженное доктором Джонсоном, оспаривало данное утверждение: опыт или непосредственное восприятие человеческой деятельности, встречающей сопротивление, предполагает феноменалистское осознание реальных причинно-следственных отношений, и это источник и оправдание убежденности в том, что каузальность включает активность реальной силы. В обыденном языке упоминание причины предполагало нечто большее, чем последовательность впечатлений, и это нечто понималось как определенная сила, ведущая к результату. Именно так она и воспринимается до сих пор.

До середины XIX века у Юма было немного последователей. Возражение Рида в ответ на теорию Юма началось с наблюдения, которое Рид связывал со «здравым смыслом»: «Мы с ранних лет, благодаря своему физическому складу, обладаем убежденностью или верой в существование у нас определенного уровня активной силы» (Reid, 1788, p. 7). Опыт показывает, что «все люди имеют представление или идею об активной силе <…> Существует множество процессов в нашем сознании, общих для всех, кто имеет рассудок, и необходимых в обычном течении жизни, [и это есть] вера в активную силу внутри нас и в других» (ibid., p. 19). Сила, настаивал Рид, постигается внутренним чутьем в ходе обычной жизнедеятельности, и, когда люди где-нибудь наблюдают активность – в других людях или в мире, они, естественно, также приписывают эту активность силе. Достоверный источник идеи силы находится в осознании людьми собственного действия – движения.

Доводы Рида, опровергающие Юма реалистической теорией каузальности, не были наивны. Рид утверждал, что люди имеют лишь «представление» о силе и «относительное», а не абсолютное ее знание (ibid., p. 8). Он также отмечал, что «слово причина весьма двусмысленно во всех языках». Поэтому он считал необходимым разграничивать «физическую» и «действующую» причины (Reid, 1863, p. 65)[77]77
  Letter written, 1785. Примечательно универсалистское предположение Рида относительно «всех» языков.


[Закрыть]. Благодаря опубликованному в 1840-е годы более чем через полвека после смерти Рида собранию его сочинений, его терминология продолжала использоваться во второй половине XIX столетия. Под физической он понимал причину, которая «обозначает лишь нечто, действующее по законам природы и всегда приводящее к результату». Юм, а позднее Джон Стюарт Милль ограничивали человеческое познание познанием именно таких «физических» причин или последовательностей. Однако Рид, кроме того, полагал, что «должен существовать реальный деятель, чтобы производить явление в соответствии с законом», и это, строго говоря, по его мнению, должно именоваться причиной. Он назвал ее «действующей» причиной. Более того, он не считал возможным говорить о «действующих» причинах, не учитывая основополагающую первопричину, то есть Бога. Его доводы, что существенно для нашей темы, основывались на «здравомыслящим» субъективном осознании человеческой воли в действии, воли как силы:

«Я не могу сформировать представление о том, как сила, строго говоря, способна проявиться без воли; точно так же не может быть и воли без определенной степени ее понимания. Следовательно, ничто не может быть действующей причиной в полном смысле этого слова, кроме разумного существа.

Полагаю, что мы получаем первое представление о силе в полном смысле этого слова из осознания наших собственных потуг; и поскольку вся наша сила проявляется с помощью воли, мы не в состоянии сформировать представление о том, как сила может проявляться без воли» (Reid, 1863, p. 65).

Рид был достаточно осторожен и не распространял свое понимание субъективного источника «первого представления о силе» на натурфилософию. На практике он «согласился использовать термин „физическая причина“ (часто в сокращении до „причина“) для обозначения не более чем описательного закона природы, обнаруживаемого благодаря повторяющемуся опыту» (Olson, 1975, p. 43). Однако далее он делает интересное замечание: какой бы искушенной ни становилась научная дискуссия об изменениях и силе, обыденный язык все-таки видит корни познания силы в активности самого индивида: «Сила и активность прежде всего воспринимаются, когда мы осознаем их в себе <…> Опыт, по крайней мере, сообщает нам, что вещи вокруг нас не имеют той же силы, что есть у нас; но язык сформировался, исходя из противоположного предположения, до того как было сделано это открытие» (Reid, 1863, p. 74; см. также: Reid, 1788). Другие авторы были менее осторожны в переносе субъективной чувствительности на природу.

В этих дискуссиях мы можем увидеть зародыш общего места антропологии конца XIX века: описание каузальных сил возникло в «примитивных» обществах, где люди переносили на явления природы собственный опыт действия силы. Естествоиспытатели в более поздний период включились в спор с намерением дискредитировать утверждения Рида о каузальности, и тогда на первый план вышло мнение Юма о причинности как постоянной связи. Но, прежде чем говорить об этом в рамках интеллектуальной истории второй половины XIX века, я обращусь к особому понятию мышечного чувства как источника чувства движения и чувства силы. В более поздней дискуссии о каузальности и суждениях о реальности действующих сил появились упоминания об особом чувстве движения.

Глава 6
Мышечное чувство

Существуют пять органов, специально приспособленных, чтобы передавать ощущения сознанию, или, как я более склонен говорить, пробуждать способности сознания, воздействуя на внутренние органы чувств в мозге <…> Если бы я желал оспорить общепринятые мнения из элементарного учебника, я бы сказал, что есть шестое чувство, наиважнейшее из всех, чувство движения; ибо благодаря именно чувству движения мы познаем многие качества внешних вещей, таких как расстояние, форма, сопротивляемость и вес.

Чарльз Белл (Bell, Bell, 1816, vol. 3, p. 9–10)[78]78
  Это было существенно переработанное издание труда Чарльза Белла, представлявшего собой студенческое сочинение, первоначально опубликованное в 1793 году его братом. Интересно отметить общий тон текста, свидетельствовавший о возможности нового подхода. К слову сказать, Оксфордский словарь английского языка не приводит высказываний Белла ни в статье о мышечном чувстве, ни в статье о шестом чувстве.


[Закрыть]

Телесное чувство, зрительное чувство и чувство движения

Около 1800 года появились рассуждения и специфическая терминология, связанные с чувством движения как особым чувством, отличным от осязания. Именно в этот период возникло четко сформулированное понятие чувства движения. В предыдущих главах я говорил о предпосылках его возникновения. Жан Старобинский и Дэниел Хеллер-Роузен представили некоторые аспекты этой темы в истории чувства телесного существования и общего чувства, формировавших и объединявших чувственный мир (Starobinski, 1989, 2003; Heller-Roazen, 2007). Я добавил описание исследований о влиянии сенсорного восприятия на познавательный процесс, о натурфилософии силы, о природе активности и жизни. Исследователи, писавшие об осязании и об «осязательной» чувствительности, связывали субъективное ощущение движения с осознанием своего тела, с ощущением здоровья или болезни, с чувством определенных органов (желудка, мочевого пузыря, сердца), с внутренней болью и вообще со всеми ощущениями, благодаря которым человек осознает себя живым или же (как принято говорить с кривой усмешкой) полуживым. Описания телесной чувствительности перетекали без четко обозначенной границы в описания страстей и эмоций. В этой главе главное внимание будет уделено сочинениям, в которых выделяется тема чувства движения, обозначенного как особое «мышечное чувство». Этот термин очертил новую область исследований, вызванных тем хаотичным интересом, который до того времени проявлялся в историческом плане.

Илл. 5. Мышцы при смехе. 1800. Выразительные движения

Тесная связь «телесного чувства» и «чувства движения» очевидна при рассмотрении ценестезии. Около 1800 года немецкий физиолог Иоганн Христиан Рейль ввел термин «coenaesthesis» для обозначения «внутреннего восприятия нашего собственного тела» (Heller-Roazen, 2007, p. 237–251; Starobinski, 1989, p. 355). Другие исследователи подхватили этот термин и его вариации[79]79
  См. также рассмотрение «сенестезии» как совокупности телесных ощущений: Gauchet, 1992, p. 87–98.


[Закрыть]. Они полагали, что «внутреннее восприятие» тела имеет, по крайней мере, три характеристики: чувство тела (предполагалось, что оно присутствует уже в зародыше), чувство ощущений, воздействующих на тело, и чувство активности души. Я полагаю, что во все это было включено в чувство ощущаемого (феноменологически) движения, и оно было такой неотъемлемой частью «внутреннего восприятия», что мне представляется довольно искусственным, говоря о тех ранних трудах, разделение высказываний о «телесном чувстве» и о «чувстве движения». Кабанис, Биран, Рейль и, как будет показано, Эразм Дарвин – все эти ученые подчеркивали близость телесного чувства и чувства движения. Более поздние исследователи также понимали мышечное чувство как особую форму телесной чувствительности, ощущения. В таком же ключе физиолог Мориц Шифф, который 1850–1870-х годах описывал нервную организацию, скорее в терминах экономии энергии, чем в терминах особых структурных и функционально-рефлекторных нервных связей, использовал слово «ценестезия», считая мышечное чувство в большей степени частью телесного чувства, чем особой функцией (Starobinski, 1977). Под «темным», или «смутным чувством», Иван Сеченов понимал чувство, состоящее из чувства тела и чувства положения и движения тела (Сеченов, 1942, с. 66)[80]80
  Об этом пойдет речь в главе 9.


[Закрыть]. Современные физиологи иногда говорят о «соместезии»[81]81
  Определяется как «восприятие ощущений, идущих от кожи, мышц, суставов и внутренних органов через особые рецепторы кожи и глубоко лежащие ткани» (Hsiao, Yoshioka, Johnson, 2003, p. 92).


[Закрыть].

Появлялись также труды, посвященные мышцам как сенсорной системе, связанной с телесным чувством, но отличной от него.

Как уже говорилось в предыдущей главе, в конце XVIII века развернулась широкая дискуссия о природе жизни. Главное внимание уделялось особым качествам организованной субстанции живых существ, что способствовало появлению эмпирических исследований различных свойств в разнообразных формах органов и тканей. Швейцарский физиолог, поэт и естествоиспытатель Альбрехт фон Галлер внес в эту дискуссию свой вклад, вызвавший большой резонанс, когда выделил у животных «раздражительность» и «чувствительность» (Haller 1936). Организованные структуры в теле, полагал он, проявляют раздражительность, когда отвечают на какой-то стимул (мышцы), и чувствительность, которая сопровождает эту реакцию (от нервов к мозгу). В обоих случаях он изображал органическую реакцию, жизнь как разновидность движения в ответ на соприкосновение.

Среди работ, увидевших свет после сочинения Галлера, следует назвать труд английского врача Эразма Дарвина «Зоономия, или Законы органической жизни» (1794–1796), в котором жизнь описывалась как активность органических волокон, обладающих свойством раздражительности. Дарвин представлял организмы как пучки волокон, пробуждаемых к жизни посредством присущего им внутреннего свойства реагировать на соприкосновение[82]82
  О социальном контексте трудов Дарвина см.: McNeil, 1987.


[Закрыть]. Под влиянием Гартли и Пристли, пропагандиста Гартли, Дарвин утверждал, что это является органической основой для понимания происхождения сенсорного восприятия и следующей за ним ассоциации идей. Таким образом, в этом смысле его труд, как и работы «врачей-идеологов» (влияние ни в том, ни в другом направлении между французскими авторами и Дарвином не отмечалось), внес свой вклад в исследования воплощенности сознания, а если использовать современную терминологию, то связал психологию с биологией. И Кабанис, и Дарвин, например, описывали инстинкт, вызывающий активность зародыша еще до рождения ребенка, тем самым выдвигая основания для восприятия веса и сопротивления. «Первые идеи, с которыми мы знакомимся, – это идеи чувства осязания; ибо зародыш должен испытывать некие разновидности возбуждения и осуществлять какое-то мышечное действие в материнской утробе» (Darwin, 1794–1796, vol. 1, p. 109–110; об инстинкте: Richards, 1982).

Дарвин разграничивал разнообразные волокна кожи, мышц и нервов в зависимости от их реакции. Чувствительность различных нервов, предполагал он, порождает и разные идеи. Он описал различие между ощущением давления, которое наблюдал в волокнах кожи, и ощущением протяженности, которое, хотя обычно приписывается осязанию, в действительности должно, по его мнению, принадлежать мышечным волокнам. Вследствие этого он счел кожу и мышцы двумя различными сенсорными органами, хотя в обоих случаях отмечал, что они присутствуют во всем теле и не имеют локализации. Эти органы, писал Дарвин, пронизанные «живительным духом», буквально воспринимают форму фигуры, давления или любого предмета, который на них воздействует, и передают эти впечатления в мозг, где последние существуют в форме идей. Дарвин относил идеи протяженности, плотности и «фигуры» к мышечной чувствительности, которая возникает благодаря активности индивида (включая активность, необходимую для со хранения положения тела), встречающего сопротивление: «Как только мы воспринимаем движение предметов вокруг нас и узнаем, что обладаем способностью осуществлять движения собственным телом, мы ощущаем на опыте, что эти предметы, порождающие в нас идею плотности и фигуры, противостоят сознательному движению наших собственных органов» (Darwin, 1794–1796, vol. 1, p. 113). Дарвин считал все мышцы «одним органом чувства», хотя и предполагал, что его чувствительность может лишь едва проявляться в осознанном восприятии.

«Осязательный орган есть, в сущности, чувство давления, но сами мышечные волокна формируют орган чувства, который ощущает протяженность. <…> Поэтому вся мышечная система может считаться одним чувственным органом с различными положениями тела, идеями, принадлежащими этому органу, многие из которых мы ежечасно осознаем, <…> хотя многие другие лишены нашего внимания» (ibid., p. 122–123).

Мышечный «орган чувства» является источником идей тела в пространственном мире.

В своем труде Дарвин в большей степени имел в виду практические медицинские соображения, чем философскую теорию. По мысли Дарвина, мы осознаем мир точно так же, как осознаем наполненный мочевой пузырь или увеличенное сердце: наличие идей давления и протяженности – это часть организации жизни. Исходя из этого, он предложил описание мышечных органов как сенсорной системы. Если высказывания Дарвина выглядят сейчас умозрительно и туманно, то следует помнить, что в те времена почти не существовало понимания различий в функциях частей нервной системы.

Литература о раздражимости содержала описание как экспериментальных исследований, так и клинических случаев, относящихся к чувствам. К примеру, стало известно существование «слепого пятна» (возникающего, когда свет падает на ту область, где зрительный нерв проходит сквозь сетчатку глаза) (Hatfield, 1995)[83]83
  Современные ученые, когда пишут об истории чувственного восприятия (например: Wade, 2003, 2011) обращаются к работе Эдвина Боринга, которая, хотя и не отличается историческим подходом, содержит большое количество информации (Boring, 1942). Боринг рассматривал мышечное чувство как часть «органической чувствительности», отвергая попытки составить перечень всех чувственных органов как слишком запутанных (ibid., chs. 13–14).


[Закрыть]. Проявлялся и медицинский интерес к головокружению, к чувству равновесия и к роли вестибулярного аппарата (см.: Wade, 2003). Если говорить конкретнее, то к концу XVIII века была проведена довольно серьезная исследовательская работа по изучению зрительного восприятия, и эта работа постепенно охватывала все больше явлений и все более усложнялась. Она сыграла значительную роль в формировании особого интереса к мышечным ощущениям и, развиваясь, создавала формулировки, эмпирически более точные.

По оценке Гэри Хэтфилда, труд Иоганна Георга Штейнбуха «Физиология чувств» (1811) «был самой всеобъемлющей попыткой в Германии первых двух десятилетий XIX века развить физиологическую и психологическую теорию чувств» (Hatfield, 1990а, p. 131)[84]84
  Я благодарен Хорсту Гундлаху, который давно привлек мое внимание к значению труда Штейнбуха. Штейнбух был врачом, по крайней мере, в 1805 году и был связан с городом Эрлангеном.


[Закрыть]. Непосредственной научной предпосылкой было утверждение Канта, что логическим требованием возможности познания являются априорные категории. С самого начала некоторые читатели Канта сделали из этого вывод, что категории способствуют достижению знания с помощью чувств. Даже если мысль Канта была понята не совсем верно или слишком упрощенно, многие натурфилософы в XIX веке интерпретировали слова Канта таким образом, что интеллект или какая-то врожденная психическая структура формирует восприятие или понимание. Это открыло дорогу исследователям, склонным к эмпиризму, одним из которых был Штейнбух, утверждавший, что прогресс в изучении психической жизни будет достигнут путем тщательных экспериментальных исследований психических структур, а не путем продолжения философствования. «Кантианская» ориентация в психологии содействовала исследованиям, продолженным Германом Гельмгольцем и многими другими учеными, изучавшими факторы, в том числе врожденные, которые используются психикой для формирования чувственного опыта.

Штейнбух уделял движению центральное место в зрительном восприятии. Когда ребенок развивается, полагал он, спонтанное движение порождает в его сознании отчетливые идеи (можно сказать – «двигательные идеи»). Эти идеи, по его мнению, вполне осознанны (возможно, их даже специально воспитывают) и различаются качественно в зависимости от определенных мышц, участвующих в движении, и от степени мышечного сокращения. Как идеи они ассоциируются друг с другом, что зависит от их сходства и временной последовательности. Ассоциации идей, полученных от ощущений в мышцах, рассуждал Штейнбух, создают основу для пространственного восприятия. Ассоциация идей как следствие сокращения мышц, которые движут глазными яблоками (каждое имеет две пары прямых мышц), лежит в основе пространственного представления: «В соответствии с последовательным порядком они интуитивно воспринимаются как лежащие рядом друг с другом вдоль определенного направления или области» (Steinbuch, 1811, p. 36; цит. по: Hatfield, 1990а, p. 135). Более того, двигательные идеи, по мнению Штейнбуха, в свою очередь порождают движение, а эта деятельность есть элементарная основа воли. Хотя книга Штейнбуха посвящена движению глаз при зрительном восприятии, она внесла существенный вклад в исследование того, что другие ученые тогда именовали «мышечным чувством». Штейнбух предложил радикальную эмпирическую теорию познания: двигательные идеи (Bewegideen), которые берут свое начало в спонтанных движениях эмбриона, являются основой способности индивида испытывать ощущения в целом, а вместе с тем и частной способности зрительно воспринимать пространство[85]85
  Штейнбух, как и Дарвин, надеялся, что станет возможно объяснять органические процессы организацией материи. Дарвин оказал влияние на немецких ученых, его труды читал, например, медик Рейль, занимавшийся душевными болезнями. Его физиологические теории повлияли на исследования Штейнбуха.


[Закрыть]. Когда плод выходит на свет, зрительные раздражители сетчатки глаза служат сигналами, вызывающими благоприобретенные пространственные представления.

Это были весомые заявления, и они дали толчок экспериментальным и клиническим исследованиям чувства движения путем наблюдения за движением глаз. Книга Штейнбуха изучалась его немецкими коллегами, в том числе влиятельным физиологом Иоганном Мюллером, но не была известна в других странах.

В тот период появился и немецкий термин Muskelsinn, или «мышечное чувство», в ином научном направлении – антропологии. Не вдаваясь в подробности использования слова «антропология», мы можем отметить, что Кант был одним из ряда немецких ученых, которые под этим названием подразумевали эмпирическое исследование человеческих качеств, отличавшееся от более полноценного подхода к достижению научных результатов исключительно понятными способами. Работ было написано много, и авторы, занимавшиеся антропологией, сочетали в них интерес к психологии, языку, культуре и медицине с философским интересом к условиям обретения знания о себе как о человеке. На этом фоне упоминание мышечного чувства стало обычным явлением. Но никто его не исследовал[86]86
  В традиционно цитируемом источнике (Ritter, Gründer, 1971–2007, Band. IX, Spaltes 851–856) говорится, что существование der Muskelsinn было постулировано между 1800 и 1820 годами, приводятся две работы (которые я не читал), написанные до труда Штейнбуха: Engel J. J. Uber den Urspring des Begriffs der Kraft (1802); Gruithuisen F. Anthropologie (1810). См. также: Wagner, 2016.


[Закрыть].