Текст книги "Психолавка"

Альфред Бестер, Роджер Желязны
Психолавка

ГЛАВА 1. ПСИХОБРОКЕР ТУТ

Я сидел и озирался в полном отчаянии, когда мой шеф, Джерри Иган, просунул голову в дверь и спросил с мягким вирджинским акцентом:

– Можно мне войти, Альф?

Примостившись у дальнего конца моего огромного обеденного стола (ненавижу письменные столы!), он некоторое время наблюдал за мной, потом спросил:

– Ты что-нибудь потерял?

– Да чертов паспорт никак не могу найти!

– В карманах хорошо смотрел? А в плаще? А в саквояже?

– Да господи! По три раза!

Он принялся методично перебирать различные предметы, беспорядочно разбросанные на столе, потом вдруг замер и решительно двинулся к низким книжным полкам под окном. Из-за них он выудил мою фуражку с эмблемой Английского клуба автомобилистов. В ней-то паспорт и оказался!

– Но скажи, ради всего святого, как ты догадался, что он именно там?!

– Умение искать у меня от отца: он может воду с помощью ивового прута под землей найти.

– Да благословит его Господь! И тебя тоже!

– Знаешь, Альф, а я ведь хотел еще одно заграничное дельце тебе подсунуть… В Риме. Но довольно темное. Точнее, загадочное. Поспрашивай там насчет Черной Дыры, где некий Меняла Душ обитает, ладно?

– Звучит диковато. А что это за «дыра»?

– Да никто толком не знает. Одна моя девица там побывала, но говорить об этом не желает ни в какую. Вроде бы стесняется.

– И что ты предлагаешь?

– Ну, допустим, копать ты и сам умеешь. Если обнаружишь, что это какой-нибудь очередной салон великосветских бездельников, которые только и делают, что порхают с одного курорта на другой, сразу брось и забудь. Но если там действительно происходит нечто невероятное и творятся новые смертные грехи, тогда дадим материалу полную раскрутку.

– А хоть какую-нибудь наводку ты от этой чересчур стеснительной особы получил?

– Да, одно имя она обронила: Адам Мазер. Но больше ни слова.

– Мазер? А это случайно не аббревиатура какого-нибудь квантового усилителя'?

– Вот это ты и выясни, Альф. Ты же у нас гениальный янки с Севера. А я всего лишь неотесанный южанин.

Наш мир на 99 процентов состоит из обычных людей и 1 процента элиты. Обычные люди вечно чего-то боятся, опасаются собственного нонконформизма. А вот те, кто принадлежит к элите, пребывают в добрых взаимоотношениях не только с самими собой, но и со всем окружающим миром. На все им плевать, ничем их не испугаешь. И когда по Риму разнеслась молва, что я прилетел делать материал для роскошного журнала «Ригодон», меня тут же приняли в самом изысканном обществе, обласкали и направили в нужную сторону.

Так я и оказался за столиком в «Ла Корруте-ле» с Адамом Мазером. Мы выпивали и вели легкую светскую беседу. Мне уже сообщили, что Мазер и есть тот самый таинственный Меняла Душ, и, естественно, я предвкушал встречу с этаким Франкенштейном, графом Дракулой или совсем уж театральным персонажем в карнавальной маске. О, как я заблуждался!

Мазер был с ног до головы рыжий, точнее рыжевато-коричневый, отчего напоминал шкуру леопарда – рыжие волосы его были чуть темнее загорелой, несколько красноватой кожи, казавшейся просто обожженной солнцем и ветром. А вот прищуренные глаза его были абсолютно черными. Заостренные длинные ногти цвета слоновой кости напоминали когти зверя, зато прекрасные зубы сверкали белизной. А все вместе это производило просто потрясающее впечатление!

Когда мы сели за столик, он сперва неторопливо смерил меня взглядом и только после этого представился. Я тоже назвал себя. Он сказал, что слышал обо мне. Я ответил, что тоже о нем наслышан.

Он был само очарование и обходительность; прямо-таки представитель великосветского общества. Он много смеялся, но негромко, точно мурлыча, и речь у него была легкой, непринужденной. Но почему-то несколько неуверенной, точно ему приходилось постоянно подыскивать нужное (или более точное?) слово. А в общем, он был удивительно приятен в общении и совершенно открыт для собеседника – такими, с душой нараспашку, всегда кажутся те люди из одного процента элиты, которым на все наплевать. Я прикинул, что с ним может получиться очень симпатичное интервью, если, конечно, эта его Черная Дыра хоть чего-нибудь стоит.

– Адам Мазер – какое странное имя… – молвил я.

Он кивнул:

– Да. Это имя-компромисс.

– Между чем и чем?

– Мы ведь сейчас где-то в конце двадцатого века, не правда ли?

– Странный вопрос…

– Понимаю. Мне следовало бы осторожнее обращаться со словами. Вы ведь знаете о существовании временных поясов – ну тех, которые пересекаешь, путешествуя, скажем, на самолете?

– Да, разумеется.

– Ну так вот, я тоже путешествую – сквозь различные времена и территории, заселенные различными народами, пересекая различные культурные зоны, – так что мне совершенно необходимо быть уверенным, что в данный конкретный момент я говорю на том языке, на каком нужно. Ну согласитесь: нельзя же говорить по-ацтекски с друидами? Когда-нибудь я расскажу вам об этом подробнее, если вам интересно.

– А пока что расскажите мне об этом компромиссе…

– О моем имени? На самом деле оно должно звучать как Магфазер.

– Вы меня разыгрываете?

– Ничуть, Магфазер – это акроним.

– От каких слов?

– От английских. Maser Generated Fetal Amplification by Stimulated Emission of Radiation. Что примерно значит: «Мазерное ускорение созревания эмбриона в результате стимулированного облучения».

– Господи!

– Вот именно. Но об этом имени только мои самые близкие друзья знают. А Адамом меня назвали потому, что, как говорится, «первый блин комом». Так еще говорят в конце двадцатого века?

– Говорят, но довольно редко.

– Меня первого подвергли стимулированному облучению еще в кладке. Я правильно говорю? У яйцеклеток бывает «кладка»? У меня временные трудности с лексикой последних десятилетий двадцатого века. Дело в том, что я только что вернулся с семинара, который ведет Левенгук. Там эти голландцы страшно долго, в стиле семнадцатого века, обсуждали устройство микроскопа.

– В таком случае вам необходимо немного согреться. – Я подозвал официанта. – Мне, пожалуйста, двойную порцию, а моему лучшему другу Магфазеру или Maser Generated Fetal Amplification by Stimulated Emission of Radiation – все, что он сам захочет.

Адам явно был тронут:

– Вы тонкий человек, Альф. Настоящий знаток ригодона!

– Да вы и сами, Адам, парень не промах. И что эти неведомые мне друзья с квантовым усилителем от вас хотели?

– Да если б я знал! Черт побери, вряд ли и сами они отчетливо себе это представляли! Тоже мне знатоки! Они и до сих пор пытаются установить, чего же, собственно, добились, почему и взяли меня под постоянное наблюдение, точно в террариуме…

Я покачал головой. Он, кажется, начинал по-настоящему сердиться.

– Они полагали, что осуществляют некое линейное увеличение, – презрительно заметил Мазер. – Как если бы сунули меня под увеличительное стекло.

– Увеличение в размерах?

– Да нет, увеличение моего мозга! Хотели увеличить, а на самом деле умножили. И у них получились четыре точных моих копии. Я в четвертой степени!

– В чреве вашей матери?

– Да нет же, черт возьми! Я был всего лишь опытным клоном, зарожденным в пробирке – так сказать, во чреве моего мазера.

– Тогда о каком же «террариуме», в который якобы вас поместили «добрые доктора», идет речь? Он замурлыкал, совершенно как кот.

– О, это мой дом! Если хотите, приходите ко мне в гости, и я все вам покажу.

– Очень хочу! Это место ведь называется Luo-go Nero? Черное Место?

– Да, местные жители так его называют. Хотя точнее было бы говорить Buoco Nero, Черная Дыра.

– Как в Калькутте?note 1Note1
  "Черная дыра»– тюрьма в Калькутте, куда индийцы в 1756 г. посадили 146 европейцев, из которых к следующему утру в живых осталось только 23 человека.


[Закрыть]

– Нет. Просто «черная дыра». Астрономическое понятие. Тело погибшей звезды. А также проход из этой галактики в соседнюю.

– Проход в другую галактику? Здесь? В Риме?

– Конечно. Звезды совершают свое движение в космосе до тех пор, пока у них не кончается «топливо» и не останавливается «двигатель». Эта вот остановилась именно здесь.

– И давно?

– Никто не знает. Она была тут за шесть веков до Рождества Христова, когда этруски только еще захватили небольшой городок под названием Рим и принялись превращать его в столицу мира. Если бы вы стали искать в Риме пресловутое «Черное Место», где занимается своими грязными делишками хитрый Меняла Душ, вам бы указали, что это напротив дворца царицы Тана-КИЛЫ note 2Note2
  Полулегендарная этрусская пророчица, жена 5-го царя Рима Тарквиния Приска (VII-VI вв. до н.э.).


[Закрыть] , и, сказав это, три раза сплюнули бы через левое плечо, отгоняя Зло.

Я улыбнулся и спросил:

– А когда вас-то в эту «черную дыру» занесло?

– Примерно тысячу лет назад – по вашему летосчислению. А по нашему – десять ротаций назад.

Так. Пора все-таки положить этому конец!

– Адам, – сказал я, – мне кажется, один из нас явно не в своем уме.

– И вы, разумеется, уверены, что это я, – рассмеялся он. – Между прочим, именно поэтому-то мне никогда ничего и не грозило, хотя я всем честно и открыто обо всем рассказываю! Никто мне просто не верит!

– У меня задание написать о вас материал…

– Еще бы! Я уже и сам догадался. И готов вам помочь. Я все вам расскажу, вот только ваш «Ригодон» никогда этого не напечатает. Они вам никогда не поверят! Вы просто потеряете со мной время, Альф. Зато у вас будет в загашнике несколько весьма диковинных историй. Ну что, идете со мной?

На улице мой рыжий знакомец поймал такси и сказал водителю:

– II Foro etrusco. – А когда мы сели, пояснил мне:– Так здесь называют руины дворца Тана-килы, форум этрусков. А я помещаюсь как раз напротив. Если бы я назвал водителю свой настоящий адрес, он бы непременно стал клясться, что о таком месте и не слыхивал, а в итоге послал бы нас куда подальше.

Этрусский форум представлял собой обычные древнеримские развалины – площадка в несколько акров, заваленная всяким хламом и обнесенная оградой со всякими дурацкими надписями:

Здесь всегда кушали ДиДи и Джо Смитфилды из США.

Режь их, рви их,сдирай с них кожу живьем!

Пенсильвания,1935.

На той стороне улицы Виа Регина, прямо напротив дворца, и находилось пресловутое Черное Место. Выглядело оно как самый обыкновенный римский домишко, разве что стоявший чересчур обособленно и окруженный пустырями, которые заросли сорной травой. Никому, по всей видимости, так и не захотелось селиться поблизости. Дом был трехэтажный, построенный из плоских римских кирпичей, с окнами и балконами; кое-где даже висело выстиранное белье.

– Окна, балконы, белье – все это для отвода глаз, для пущей реалистичности, – сказал Адам Мазер. – Как и эти кирпичи. Они ведь не из глины; это подвергнутый термической обработке борт, дешевая алмазная крошка

– материал, сами знаете, вечный. Ну что ж, как сказал мухе паучок, милости прошу ко мне в гости!

Мы поднялись на крыльцо.

Над дверью был изображен не обычный логотип подобных заведений – меняльных лавок, ломбардов и т.п. – три золотых шара, считавшиеся тремя «руками» семейства Медичи, а на самом деле изобретение менял и ростовщиков, имеющее целью привлечь внимание клиентов. Нет, данный символ скорее являл собой некую фантастическую экстраполяцию: три золотые восьмерки, расположенные горизонтально, – тройной символ бесконечности. Изящная композиция. А девиз был Res Ullus – Все Что Угодно.

– Окаменевшее эбеновое дерево, – молвил Адам, постучав по двери костяшками пальцев. – Тоже вечный материал. – Он дернул за ручку, и дверь поехала вбок.

– И никаких замков?

– Открыто днем и ночью! Для всех желающих. Те, кто за мной наблюдают, хотят видеть мою реакцию на каждого, кто здесь появляется. Возможно, так им легче разобраться в моей умноженной на четыре сущности. Именно поэтому они и устроили мне террариум в виде меняльной лавки. Это же универсальный перекресток всех дорог и путей.

– Вас, должно быть, не раз пытались ограбить?

– Ни разу! Воришки, видно, считают, что здесь штаб-квартира мафии, и побаиваются даже поблизости появляться. А жаль. Впрочем, не так давно – уже в ваше время – эти придурки-террористы попытались забросать мой дом бомбами, хотя кирпичам из алмазной крошки и эбеновому дереву их бомбы нипочем. Бог знает, что они после столь неудачных покушений могли обо мне подумать…

Прихожая была очень симпатичная, с разнообразной формы вешалками – для шляп, для пальто и для всего прочего; там, например, стояло огромное бронзовое ведро, из которого торчали трости и разноцветные зонты от дождя и от солнца, по всей верятности, забытые посетителями. Адам провел меня в гигантских размеров гостиную или приемную, убранную так роскошно, что хранители музеев и торговцы предметами искусства просто позеленели бы от зависти. Изысканная редкая мебель, дивные светильники, роскошные книги, гравюры и картины, хрусталь ручной работы, масса всяких безделушек – настоящих произведений искусства. Там стояли старинные клавикорды, а на полу лежал старинный обюссонский пестрый ковер плоскостного плетения 20х30. Деревянные панели стен были обиты плотной льняной материей, а на верхние этажи вела потрясающего литья чугунная лестница. Вокруг также было немало совершенно не понятных мне предметов, как бы пришедших из далекого будущего; во всяком случае, в мое время такое явно еще не было ни изобретено, ни сделано… Но самое главное!.. Посреди комнаты стояла женщина немыслимой красоты!

Великолепные блестящие черные волосы, чуть заостренное книзу лицо, тонкие черты, крошечные ушки – вот что я успел заметить сразу. И еще глаза

– золотистые, огромные, чуть удлиненные к вискам… Она смотрела на меня совершенно спокойно и ни разу не моргнула. Ее дивные глаза были так широко расставлены, что она, по-моему, могла видеть и позади себя. Меж тонких губ красавицы то и дело мелькал кончик языка – видимо, от волнения она их все время облизывала. Кожа у нее была смуглая, как у квартеронки, и странно поблескивала – так поблескивают в горной породе чешуйки слюды.

– Это Альф, мой новый приятель, – сообщил Мазер, когда женщина двинулась нам навстречу. – Альф, это моя няня.

– Няня?!

– Ну да, – кивнул он, – я ведь еще ребенок.

– Но… я не… Нет, это уж слишком! А у вашей няни есть имя?

– Я зову ее Медуза.

– Медуза? Господи!

– А что?

– Вы, должно быть, шутите!

– Конечно! – Рыжий снова засмеялся-замурлыкал. – Я называю ее так в шутку. Она ведь из змеиного рода. И мне, видимо, не надо объяснять, почему она называет меня то Магнетроном, то Загадочным Котом, а попросту Закотом?

– Пожалуй, нет. Добрый вечер, мадам. – Я изысканнейшим образом поклонился очарова-гельнице. – А нет ли у вас настоящего имени, каким и я мог бы называть вас?

– Сссс.

Я вопросительно уставился на Мазера.

– Это ее настоящее имя, – подтвердил он.

– Добрый вечер, мисс Сссс. Он зашелся от смеха; на устах красавицы тоже сверкнула улыбка.

– Я что-то опять сделал не так?

– Вы сказали: «Glory Hallelujah!»

– Ничего подобного!

– Да. Сссс. Сссс. Разве вы не слышите: типичная «Глори Аллилуйя!»? Неужели не слышите?

– Нет. Звучит, по-моему, совершенно одинаково.

– Да, у нас действительно галактики почти одинаковые. Вам бы послушать, как бормочут в созвездии Рыб! Скажи-ка ему что-нибудь на двадцатом янке, нянюшка! – Красотка снова ослепительно улыбнулась, но так ничего и не сказала. – Нет, нет, моя дорогая! Альф УВЧ не воспринимает! Попробуй пониже.

До меня донесся ее голос – мелодичный, слегка напоминающий звук гобоя, когда на нем играют в басовом ключе:

– Добрый вечер. Рада с вами познакомиться… – Она протянула мне руку. Рука была очень холодной, но рукопожатие оказалось достаточно крепким.

– Право, мне было бы очень приятно, если бы вы впредь называли меня Глорией, Альф.

– Аллилуйя! – пробормотал я.

– Осторожней! Не зря же я прозвал ее Медузой – вот и вы уже превращаетесь в камень! – рассмеялся Адам и приблизился к одной из обтянутых льняным полотном панелей, которая оказалась потайной дверью. Он отодвинул панель в сторону и озабоченно посмотрел на меня: – Стемнело, боюсь, Альф, вы не сможете делать записи.

– И не надо. Я могу впадать в состояние «вспомнить все» примерно на час. Так что сразу после вас я отправлюсь к себе в гостиницу и быстренько все наговорю на диктофон, пока не забыл.

– Ах вот как? Знаете что, я, пожалуй, сделаю вам небольшой подарок: поменяю эту вашу временную память на постоянную. Чтобы вы всегда все помнили. Бесплатно, разумеется. За счет фирмы.

– Вы можете это сделать?

– Конечно, если вы сами хотите. Это легко. У меня, кстати, есть отличная память – она мне осталась от одного ученого идиота. Я думаю, вам хорошо этот тип известен: Ай-Кью по нулям, зато в памяти сохраняется любая мелочь. Он мне эту память в обмен оставил.

– В обмен на интеллект?

– В том-то и дело, что нет! Вы просто не поверите… Он сменял свою память на инструменты для человека-оркестра! И отправился в большое турне. Няня, побудь, пожалуйста, пока здесь!

Я думаю, большая часть людей когда-нибудь видела ломбард, меняльную лавку или заведение ростовщика. Что до меня, то я даже как-то написал большую статью о таких лавках для «Ригодона». Главный лозунг владельцев подобных заведений таков: «Если предмет неодушевленный и проходит в дверь, то в дело его пустить, безусловно, можно!» А внутреннее убранство таких лавчонок можно охарактеризовать одним-единственным словом: бардак. Там выставлено и можно купить или обменять все – от старинного перегонного куба до цитры. Но такой лавки, как эта «Черная дыра», этот приют психостарьевщиков, я не видел никогда в жизни!

За обтянутой льняным полотном панелью мне открылась некая бездонная черная пропасть, полная самых разнообразных материальных предметов и сверкающих облаков чего-то такого, что очень напоминало новогоднюю мишуру или конфетти. Причем это были не вульгарные кусочки разноцветной бумаги, а вполне материальные части того, что здесь некогда было выменяно или продано.

Например, частички живых душ, обладавшие собственной энергией и старавшиеся сделать себя доступными и нашему восприятию, которое, к сожалению, осуществлялось нашими довольно примитивными органами чувств – зрением, слухом, обонянием, вкусом, осязанием, кинетикой… Этот существующий как бы вне Времени и Пространства обмен либидо представлял собой калейдоскоп человеческих эмоций – презрения и страстного желания, неудовольствия и глубокого удовлетворения.

Преобладали, правда, сексуальные образы: пенис, вагина, ягодицы, груди

– большие, маленькие, остренькие, округлые, – а также великое множество эрогенных зон. Мелькали варианты самых различных половых актов: гетеро, гомо, ското, нимфо, сатиро; всевозможные эротические позы, отражавшие желание, страсть, сладострастие, любовь и просто удовольствие.

Определенный набор образов был связан с Красотой и Силой – мускулистые торсы, статные фигуры, дивная спортивная форма тел, грация движений, прекрасная здоровая кожа, густые волосы, красивые глаза и губы, загар… – а также с Властью – над мужчинами, над женщинами, над ходом событий, над самим собой… Особое место занимали Успех – в любви, в жизни, в карьере, на отдыхе – и Блеск: интеллектуальный, политический, артистический, общественный. А также такие вещи, как Общественный Статус, Общенародная Известность, Популярность, Постоянство Принципов и т.д.

И все это кружилось в хаосе самых разнообразных страхов, зацикленностей, ненавистей, верований, суеверий, последних соломинок, маний, а также – фрагментов немыслимо далекого Будущего и подернутого туманной дымкой Прошлого, которые для меня, впрочем, не имели ни малейшего значения. И всю эту мешанину я видел, ощущал, пробовал на вкус… Меня буквально изрешетило этой шрапнелью – осколками от столкновения устремлений Человека с реальной действительностью. Я был ошарашен, сбит с ног…

– Феерическое зрелище, не правда ли? – донесся до меня голос Адама.

Я с трудом различал его в этом невероятном круговороте странных предметов и образов – да и то исключительно благодаря ярко-рыжей шевелюре, которая как бы светилась. Слов у меня нe нашлось; я лишь восхищенно крякнул в ответ.

– С вами все в порядке. Альф?

Я по-прежнему не отвечал. Не мог. Что-то там, внизу, в глубине, привлекло вдруг мое внимание, и я непроизвольно двинулся в этом направлении.

– Это совсем не то реальное пространство, которое известно вам, – заметил Адам. – Здесь мы окружены несколькими слоями разных хитрых штучек, призванных нас защищать. Но несмотря на это, вас все равно влечет в сторону сингулярности. Если зайдете слишком далеко, это может стать опасным. А если зайти за определенную черту, возврата не будет.

– Угу, – буркнул я, продолжая идти вперед.

– Вы все еще достаточно далеко от роковой черты, – заметил Адам, – иначе я непременно остановил бы вас. На самом деле вы только приближаетесь к «раздевающему» полю, с помощью которого я удаляю у клиентов все те таланты или черты, от которых они хотят избавиться. А «одевающее» поле значительно левее – я все старался устроить согласно законам симметрии. То есть всегда что-нибудь одно: либо выгоду получаю я, либо кто-то другой. Теперь нам, пожалуй, следует сместиться чуточку влево, чтобы спокойно пройти между полями. Не волнуйтесь и следуйте освещенным отметинам, оставленным когтями. Послушайте, неужели вам хочется, чтобы вас совершенно равнодушно раздели до нитки? Пусть даже это сделает просто некое поле?

Я, точно ничего не слыша, пер вперед.

– Воздействие поля тем сильнее, чем глубже вы заходите, – продолжал увещевать меня Адам. – По правде сказать, я и сам не особенно ясно представляю себе, что там, за этой роковой чертой…

Я резко остановился. Прямо-таки застыл как вкопанный. И шумно сглотнул.

Они действительно висели там. Мое подсознание подсказывало мне это задолго до того, как я к ним приблизился. Человеческие тела, подвешенные на мясницких крюках, покачивались передо мной, поворачивались, точно под воздействием слабого ветерка, безвольные и безжизненные… Всего их было семь.

– Кто это? – хрипло прокаркал я. – Кто они такие?

– Эти семеро продали все, что имели, – пояснил Мазер.

– Но как это случилось? Почему?

– В каждом отдельном случае по-разному, но всегда каждый старался прихватить для себя что-то дополнительно, стоило только мне отвернуться. А потом он попадал в «раздевающее» поле – вы же видели, как это легко сделать! – и оно снимало с него все, что он добавил к своей личности с тех пор, как появился на свет. То, что вы видите, всего лишь жалкие остатки людей; впрочем, они дышат – хотя и очень медленно, – и сердца у них тоже бьются, только едва слышно. Благодаря временным особенностям этого поля жизнь в них еще теплится. Но, как говорил Шелли, «больше не осталось ничего».

– Когда же это случилось?

– Первый из них, Ларе, жил очень давно, когда здесь еще всем заправляли этруски. Марк появился на несколько веков позже. Эрик был германским наемником. Затем там есть один вандал и один гот, а еще – нормандский крестоносец из тринадцатого века. А последний, Пьетро, из шестнадцатого века. Уверял, что он художник.

– А почему все они так вели себя, как по-вашему?

Он пожал плечами:

– Возможно, просто из любопытства. Любопытство я понять могу. Но более вероятно, они хотели получить больше, чем, по их мнению, могли себе позволить, и рассчитывали, что все же сумеют ободрать меня как липку. Ну что, вы по-прежнему хотите заполучить память получше?

Ближайшее ко мне тело покачивалось и чуть вращалось в такт дыханию веявшего здесь волшебного ветерка, постепенно поворачиваясь ко мне в профиль…

И тут я пронзительно вскрикнул. Повернулся. Побежал…

– Альф, в чем дело?

Его рука легла мне на плечо, надежно удерживая меня в безопасном коридоре между полями. Тот его вопрос так и звенел у меня в голове. Но я уже стирал из памяти… страх перед возможными последствиями такого шага.

– Да что с вами такое?

– Это тело… меня ошеломило. Оно было так… словно… Я просто не знаю!

– Ага! В первый раз здесь всегда нелегко. Ничего, вы привыкнете.

– Не уверен. Пожалуй, я чересчур, черт меня побери, впечатлителен.

– Впечатлительность – та цена, которую и должен платить настоящий художник.

– А это действительно черная дыра?

– О, еще бы! Вы же прямо в ней оказались, как только порог переступили! Просто прихожая и гостиная убраны соответственно, чтобы не смущать посетителей. Но это самая что ни на есть настоящая черная дыра, уверяю вас!

– Да уж, дыра так дыра! Хотя, по-моему, она больше похожа на адские врата.

Свет чуть мигнул – это открылась и закрылась входная дверь. До нас донесся голос Глории:

– Дамми, у нас посетитель!

– Но это же великолепно, дорогая нянюшка! Альф сможет понаблюдать нас в действии. Откуда клиент? Из каких времен?

– Студент колледжа, из США. Начало девятнадцатого века.

– А в чем его проблема?

– Что-то насчет астмы.

– Я, конечно, не доктор медицины, но посмотрим все же, что можно сделать…

Клиента, разумеется, уже усадили, но, как только мы вошли в приемную, он из вежливости встал – худющий студентик лет двадцати, темноволосый, бледный, большеголовый, с глазами типичного меланхолика, одетый по американской послевоенной моде 30-х годов прошлого века.

– Здравствуйте, сэр! Как поживаете? – ласково осведомился у него Мазер. – Чрезвычайно мило с вашей стороны было ПОЖЕЛАТЬ посетить нас! Кстати, мы здесь все друг друга по именам называем. Знакомьтесь: это Няня, моя ассистентка, а это Альф, мой помощник. Самого меня зовут Адам. А вас?

– В колледже все называли меня Старичок, – сказал юноша. Говор у него был необычный и довольно приятный: явного южанина, но с легким английским акцентом.

– Вы хотели бы у нас что-нибудь купить или заложить?

– Я хотел бы обменять свои астматические хрипы на что-нибудь более терпимое.

– Ах, так у вас хрипы? А почему они, собственно, для вас так уж нестерпимы. Старичок? Слишком громкие? Слишком затяжные? Или болезненные? Что именно вас волнует?

– Они разговаривают со мной, причем на языке, которого я понять не в состоянии! Глаза Адама расширились.

– Ах так? Это что-то новенькое… И вы уверены, что это действительно язык?

– Не уверен. Но они звучат как слова, сложенные в предложения.

– Чрезвычайно интересно, Старичок! Позвольте-ка, я послушаю… – И не ожидая разрешения, Адам нагнулся и прижался ухом к груди студента. – Так… дышите глубже, пожалуйста, и выдыхайте помедленнее…

«Старичок» подчинился. Мазер внимательно выслушал его легкие, выпрямился и улыбнулся.

– Вы совершенно правы, мой дорогой! Это действительно язык. Среднеперсидский. Самое начало XI века. – Адам обернулся ко мне. – Поистине нет конца всяким фантастическим феноменам, Альф! Хрипы нашего клиента – это отрывки из «Шах-наме», эпической фантазии, созданной великим поэтом Фирдоуси. Именно она послужила источником для сказок Шехерезады и вообще «1001 ночи».

Я так и уставился на него. Студент тоже.

– Итак, поскольку я не медик, сделать так, чтобы вы перестали хрипеть, я не могу, – довольно резко заявил Адам. – И менять их на что-либо я тоже отказываюсь! Ведь это такая ценность, что впоследствии вы непременно оцените этот дар и еще будете мне благодарны. Но вот что я могу для вас сделать: я кое-что продам вам – а именно знание персидского языка! И тогда вы сможете понимать то, что слышите. Хотя бы для собственного развлечения пока что. Пройдите, пожалуйста, внутрь.

Да, сейчас передо мной был действительно самый настоящий Магнетрон и Загадочный Кот в одном лице. Причем настроение у него было абсолютно наполеоновское. Любые возражения он отметал сразу. И налицо был его поразительный магнетизм – он называл это «силой личности». Когда юноша, точно загипнотизированный, последовал за ним в Дыру, я вопросительно посмотрел на Глорию.

– Но если Мазер сейчас считается всего лишь ребенком, то каким же он будет, когда вырастет? – спросил я, совершенно потрясенный.

– Возможно, тогда он станет богом? – предположила она совершенно невозмутимо. – Пока что ему еще ни разу не удалось окончательно сбить меня с толку. Но скажу честно, Альф: в последнее время он меня несколько подавляет.

– А вы не думаете, что эта невообразимая сила его личности как-то связана с тем, что он был как бы умножен на четыре?

Она не успела ответить: вернулись Мазер и студент.

– Как? – воскликнул я. – Так скоро?

– Всего лишь несколько мгновений – в реальном времени, – улыбнулся Адам. – Собственно, в том, что касается психики, отсчитывать нечего. В области либидо и интеллекта нет ведь ни времени, ни пространства.

– Зирандазан пахлави, – произнес вдруг юноша и просиял. – Это же значит «пехлевийские ковры»!

– Нет, нет и нет! – Рыжий Адам опять прямо-таки источал энергию. – Мы же условились: никто не должен знать, что вы понимаете по-персидски! Посыплются вопросы, и как вы, интересно, станете на них отвечать? Постарайтесь-ка лучше держать язык за зубами! – Парнишка покорно кивнул. – Вот то-то. Деньги у вас при себе какие-нибудь имеются?

– Только бумажные, сэр. Один федеральный доллар и еще два доллара пятьдесят центов рич-мондского банка.

– Хорошо, я возьму с вас за услуги пятьдесят центов. У меня нет ни малейшего желания работать даром. Но учтите: в следующий раз это будет стоить куда дороже!

– Благодарю вас, сэр.

– А теперь внимание. Когда будете выходить на улицу, как следует вспомните то место, где вас осенила идея отправиться сюда. И тотчас же снова окажетесь там. Время практически не изменится. Само место вашей отправки – тоже. Вы меня поняли?

– Да, сэр. – Юноша торжественно вручил Мазеру пятьдесят центов и направился к выходу. Но тут Глория остановила его:

– Хотите расписку, мистер Старичок?

– Нет, спасибо. – Он поколебался было, но все-таки сказал: – Старичком меня в колледже прозвали. И я, если честно, это прозвище ненавижу. А настоящее мое имя Эдгар. Эдгар По. – И с этим словами он гордо удалился.

Мы трое так и остались с разинутыми от изумления ртами. Потом дружно расхохотались.

– Так вот откуда у него вдохновение! – воскликнул я.

– И вы думаете, «Ригодон» это напечатает? – недоверчиво хмыкнул Адам.

– Сомневаюсь. Сомневаюсь я теперь и насчет стихов самого По. А они случайно не подделка?

– Ни в коем случае! Вам ли этого не знать, Альф. Одно дело обладать вдохновением, и совсем другое – уметь использовать его правильно. Фирдоуси переводили на десятки других языков. Один и тот же источник – для всех. Но разве кто-нибудь другой стал вторым По?

– Да уж. Господь свидетель: многие пытались! И я тоже. Но – никто и никогда!

– А мне совсем другая мысль в голову пришла, – задумчиво сказала Глория. – Что, если он именно поэтому так пристрастился к спиртному и наркотикам? Ведь, должно быть, чертовски трудно жить с таким огромным потенциалом и все время пытаться воспроизвести то, что слышишь внутри себя и так хорошо помнишь…

– Ах да, память! – воскликнул Адам. – Давайте-ка вернемся в наш «лимб», Альф, и я заменю вам ваши временные просветления типа «вспомнить все» отличной постоянной памятью, которую мне оставил тот человек-оркестр. Как я и обещал, за счет заведения. Бесплатно.