Текст книги "Гнездо синицы"

– Он существует!

И все разом обернутся.

– Кто это?

– Неужели это он? Тот самый? – зашепчутся.

– Не сочтите за дерзость, но не могли вы представиться?

– Да! С кем честь имеем?

Таинственный мужчина, стоящий в дверном проёме, не носил шляпы (такой, которую обычно находят у эпатажных сыщиков); нельзя было назвать его старым, но и юнцом он тоже не был; он не смолил, как паровоз; в его гардеробе не висел бежевый плащ; не чересчур аккуратный, не безбожно неряшливый; у изголовья его кровати, на тумбочке, не нашлось места будильнику с характерными красными цифрами, который будил бы его в полчетвёртого ночи; он не был обладателем каких-либо примечательных черт во внешности: подбородок его не слишком выдающийся, но в то же время к соевым и мягким его не причислить, нос – не слишком длинный, не короткий, глаза – не зелёные, не голубые и не карие, про причёску тоже особо ничего не скажешь, не расчёсан и не растрёпан; ведя дело, он не развешивал газетные вырезки и фотографии на специальной доске, не обозначал на карте места преступлений гвоздиками и не натягивал между ними цветные ниточки с целью обозначить географию преступлений; на его рабочем столе не копились папки; он не заливал в себя литрами кофе, а после тяжёлого рабочего дня не позволял себе расслабиться за стаканчиком виски; вы бы не обнаружили в его походке ничего примечательного; рукопожатие его не было слишком крепким или откровенно вялым; даже пресловутой трости у него не имелось.

– Моё имя – Стужин.

– Это точно он, – после охов и ахов раздастся новая порция комментариев.

– Но зачем он здесь?

– Так уж это обязательно?

– Мы и сами справимся.

– Выскочка.

– Тише-тише, господа. Где же ваша учтивость? Весьма наслышаны о ваших достижениях и рады поприветствовать вас в наших рядах.

– Благодарю вас.

– Так значит, господин Стужин, вы допускаете, что этот индивид существует в действительности? – шевеля усами, спросил полковник.

– Не просто допускаю, я в этом ни капли не сомневаюсь.

Раздадутся смешки, но нашего героя они лишь подзадорят.

– В таком случае, может быть, вы не откажете в праве на существование и арлекину по имени Пьеро?

– Верно, не откажу.

Смешки повторно наполнят и без того душное пространство.

– Абсурд! Идиотизм!

– Ещё что? Дед Мороз есть?

– Тише, пусть говорит.

– Господин Стужин, потрудитесь объяснить вашу точку зрения. Как видите, мы в недоумении…

– Именно за этим я сюда и пришёл, судари и сударыни. Занимайте свои места, прошу. Тяжело, должно быть, живётся людям, требующим от нашего зыбкого мира присутствия чётко сформулированного смысла и ясности. Нет, это не катастрофично, но тем не менее я не завидую тревогам, что гнетут их с момента пробуждения, когда первый лучик солнца, отражаясь от поверхности окружающих предметов, прикасается к их сетчатке, а далее – дневная суета, информационные неоднородности преследуют их за обедом и ужином, копятся вплоть до отхода ко сну, окончательно спутывающего все карты. Скажу по секрету: в предрассветные часы у меня и самого порой по спине пробегает неясная дрожь, и если в это мгновение меня способно очаровать красивое, то я тут же начинаю сомневаться. В чём именно? Да во всём. Бледный зеленоватый отблеск на восточном своде пепельного неба пугает и вместе с тем вселяет надежду, что следующее утро вот-вот настанет и свет отразится от предметов, но не так, как это было вчера, а иначе – по-завтрашнему. У меня, по крайней мере, так. А вообще, я уверен, что многие из нас лукавят. Ответьте, дорогие коллеги: ища в заскоках жизни некий смысл, не пытаемся ли мы поставить собаку на фундамент или приделать к облаку мост? Впрочем, я не берусь осуждать храбрых борцов с бессмысленностью, могу лишь посочувствовать им. Ближе к делу. Вы хотите с ходу услышать: «Преступник – тот-то, тот-то», но, господа, так это не работает. Убийца, может быть, и хотел бы, чтобы его раскрыли, хотел бы понять, что на самом деле произошло, но причинно-следственные связи тут не помогут. Я считаю, что интересующее вас лицо на самом деле не преступник, а жертва обстоятельств. Это глубоко больной человек, утомлённый прелестями жизни, но в то же время бесстрашный и утончённый, вы сами вдумайтесь: студия, похожая внешне на черепаху, но не являющаяся ею, к тому же из натурального дерева! Это же гениально, это породило бы новый взгляд на построение офисного пространства. Вслушайтесь: престиж – значит жить в экологичном стеклянном шаре или чопорном панцире[90]90
  любые ваши запросы будут удовлетворены


[Закрыть] прямо на работе, не тратя драгоценные минуты на дорогу, вся инфраструктура этажа доступна для регентов. Этот человек видится мне самим собой – и только за это должен быть четвертован.

Девять

Меня ещё нужно отыскать, и чтобы это сделать, придётся хорошенько поднапрячься. Скрываться я умею, у меня был непревзойдённый учитель.

Наша безлюдная местность на стыке вымышленного пригорода, леса, реки и тянущегося вдоль неё шоссе как никакая другая располагала к игре в прятки, чем мы успешно и пользовались. Множество закутков, гаражи, почерневшие сараи, огороды, обширные посадки кустов сирени и шиповника, гниющие срубы незаконченных изб, списанные грузовики, пилорама, остатки колхозной инфраструктуры, лес, испещрённый воронками со времён Великой Отечественной; правила ограничивали зону пряток полотном дороги с востока и с севера[91]91
  в полутора километрах шоссе вслед за рекой сворачивало, отделяя таким образом сосновый перелесок от лесного массива


[Закрыть], с запада – полем, с юга же очевидной преградой становилась обнесённая бетонным забором территория дорожно-строительного управления.

По правилам водящий запирался в подъезде и считал до тридцати (обычно выбор падал именно на второй подъезд, так как его старая деревянная дверь куда громче реагировала на стук), затем задача водящего сводилась к поиску прячущихся, и при обнаружении кого-то из игроков он должен был как можно быстрее добежать до вышеназванной двери и одновременно со стуком выкрикнуть его имя и место. В то же время у прячущихся имелась возможность опередить водящего и самим застучать себя. Ситуация, когда водящий ошибался и выкрикивал неправильное имя/место, называлась «пожар» и считалась позорным поражением. Одураченный вынужден был повторно запираться в подъезде и вести отсчёт. Это правило подталкивало играющих заранее обмениваться куртками в надежде на невнимательность водящего.

Девочке с гнездом в этой игре не было равных. Если ей выпадало искать, не могло быть сомнений, что все мы будем обнаружены и застуканы верно – даже в самое изощрённое место без как-либо подсказок и мухлежа её вела интуиция; если же она пряталась, к тому моменту, когда остальные были уже застуканы, в ход шло следующее допущение: чтобы хоть как-то увеличить шансы, мы принимались искать её вместе. Прислушиваясь к любому шороху, каждый из нас с замиранием сердца мечтал обнаружить её первым, но довольствоваться приходилось лишь её платьями и кедами, что краешками как бы ненароком выглядывали из-за углов.

Десять

«Ты очень смелая и красивая»

«ты мне нравишься, и в пост6е ли ненакрашенная, и на пати, и на пляже естественная… а значит, и я, так же как и ты, могу кому-нибудь нравиться»

«спасибо большое, ты вселяешь уверенность»

«глядя на тебя понимаешь, что каждая женщина совершенство»

«все мы уникальны, а значит, красивы»

Ира не считала себя инфлюенсером[92]92
  инфлюенсер (англ. influence – «влияние») – пользователь соцсетей, имеющий обширную лояльную аудиторию


[Закрыть], она просто жила и делилась своими мыслями, а потому комментарии с благодарностями от незнакомых представительниц прекрасной половины человечества, что лились на неё сутками напролёт, доставляли ей искреннее удовольствие.

Значит, она всё это делает не зря.

Перед публикацией поста она тщательно продумывала его содержание, несколько раз с нуля прописывала текст в заметках, выбирала лучшие части, отбрасывала худшие, а редактируя фото, стремилась следовать единой цветовой схеме, учитывающей общий контекст ленты, затем сверялась с часами, чтобы попасть в самое удачное время для максимального охвата. Ира ко всему старалась подходить обстоятельно; внутренняя потребность к совершенству заставляла её бесконечно искать пути для роста, ведь чтобы проломить рабскую парадигму и оказаться в мире без стеклянных потолков, в мире лучшем, чем тот, в котором жили их матери, нужно прикладывать соответствующие усилия, – и она бы не смогла себя простить, если бы не выложилась на максимум. «Нужно ещё разок пробежаться глазами по тексту, не допустила ли какую-нибудь нелепую ошибку, вроде нет… и ещё разок», – а выложив, наконец отбрасывала в сторону телефон, закрывала лэптоп и искренне хвалила себя за проделанную работу.

До первой тысячи у Иры была привычка обновлять страницу с уведомлениями, проверяя количество оценок, но, преодолев этот рубеж, она переосмыслила этот ритуал, найдя его вредным: излишняя значимость способствует завышению потенциала, что в свою очередь приводит к эмоциональному выгоранию.

Выгорание случалось с ней довольно редко, может быть, раз или два в месяц, и протекало почти всегда по одному и тому же сценарию: сначала ни с того ни с сего опускались руки, продуктивность падала до нуля, и ни за что на свете не хотелось выползать из постели, будто мир вне одеяла проваливался в безрадостную серость, бессонница на проводе, дорогуша, и как назло именно в эти дни всем от неё что-то было нужно: с работы обязательно прилетали замечания, по учёбе всплывала забытая презентация к семинару по «Введению в историю искусства», терялась любимая серёжка, вдобавок какой-нибудь неандерталец предлагал ей в ЛС[93]93
  личные сообщения


[Закрыть] воспользоваться вместо стула его мерзким лицом, а не получив ответа, в следующем сообщении присылал портрет эрегированных гениталий, как бы в подтверждение серьёзности намерений (на деле им и не нужны ответы, подобные девианты не рассчитывают всерьёз ни на встречу, ни на реальный секс, диалог происходит в их звериных головах исключительно в процессе самоудовлетворения – этот феномен в подробностях описывает Маргарита Набережная, культовый сексолог).

«Вишенка на торте. И ведь они живут среди нас, могут быть врачами, полицейскими, поварами… в конце концов, именно они разводят войны», – рассуждала она, зарываясь лицом в подушку, с ощущением беспричинной тревожности.

Благо длились эти страдания обычно недолго, достаточно было уделить себе пару дней, устроить информационный детокс, развеяться как следует, и можно снова входить в колею. Мотивационные статьи, может, сериальчик, медитации, умеренная физическая нагрузка. Аффирмация дня: я сама создаю мир, который мне нравится.

«А я, наоборот, таким всегда завидую и при случае даже хвалю. Представь, солнышко, это же преодолеть себя нужно! Перешли мне!» – подбодрила её Лиза, к чьей помощи Ира прибегала в особо тяжёлых случаях.

Лиза мастерски умела избегать негатива. «To live, so to say, is good. But to live well is even better», – смеялась она с литровой кружкой пенного лагера в руке, и все насущные проблемы вместе с ошибками в Лизиной английской речи отходили на второй план. И ведь она именно так и напишет в посте. Я бы написала «It’s good to live, so to speak. But living well is better». Кстати, зачем это вообще переводить на английский, если это не английская идиома, а русская? А вообще что это? Нелепая отсылка к творчеству Гайдая? Нет уж, такого я бы никогда не написала, извольте. Это какой-то испанский стыд.

Ладно, хватит негатива. Сфоткались и вернули пиво законному владельцу – бородатому красавцу за барной стойкой в клетчатой рубахе, с подтяжками, согласившемуся их любезно сфотографировать, ну вылитый канадский лесоруб, только топора не хватает. Ира здесь не для того, чтобы душнить, вдох на четыре, выдох на восемь. А для чего тогда? Лиза была спецом по части «отпускания ситуации»: в любой день недели знала, где можно непринуждённо провести время при минимальных затратах и с максимальной отдачей. И этим Ира не гнушалась время от времени пользоваться, не без удовольствия поддаваясь Лизиному вайбу[94]94
  вайб (англ. vibe – «вибрация») – эмоциональное состояние, возникающее при контакте с кем-либо или с чем-либо


[Закрыть] и позволяя себе чуть больше обычного.

Портретное фото с руки: «Отдам в хорошие руки котят, за подробностями в дм», – пишет Лиза и выкладывает в сторис. Жаль, не мой ракурс, впрочем, как всегда. Она как специально. Вдох на четыре, выдох на восемь. Даже не буду пытаться предположить, где мы окажемся через полчаса. Но это, пожалуй, опустим.

В этот вечер (точнее, ночь) после встречи усталая, но довольная Ира приметила, что после того, как она выложила очередную «порцию неизлитой сексуальности» (Лизино определение сторис (пошлятина) из ванны, заполненной густой пеной при свечах, с подписью «почему ты в моей ванной?», её буквально спустя секунду просмотрел незнакомый аккаунт (открытый, на неё не подписан, вообще ни на кого не подписан, и на него никто не подписан, на аватарке скучающий кот из мемов, в описании профиля «ZXC 1000, 993, 986, 979…»). Вроде ничего особенного, она бы и внимания не обратила при своих четырёх с половиной тысячах подписчиков, но то же самое случилось и на следующий день, когда она не удержалась и выложила бэкстейдж[95]95
  бэкстейдж (англ. backstage) – съёмка из-за кулис


[Закрыть] фотосессии на живописной лесопилке (она позировала в нюдовом кружевном белье, забиралась на горы почерневших от сырости брёвен), привлекая таким образом внимание к проблеме вырубки лесов (суть которой будет раскрыта в объёмном посте).

Конечно, Лиза вводит в заблуждение своей простотой и открытостью, так всегда было и будет, но, честное слово, хоть раз ещё сходить с ней на фотосессию, нет уж, спасибо. Ей бы только раздеться, и ведь никакой глубины этому акту она придавать не желает: «шлюха наломала дров» – подписала Лиза к своему таймлапсу[96]96
  таймлапс (англ. timelapse) – видео, созданное из серии фотографий, снятых неподвижной камерой в течение длительного отрезка времени


[Закрыть] (хотя мы божились не выкладывать ничего до обработки первых фотографий). За ту ли сторону ты воюешь?

Так думает Ира про подругу, помешивая в бокале совершенный шприц макаронинкой. Но уже через секунду корит себя за деструктивные мысли (у зависти наиболее вредная частота). Она занята тем, что пересматривает фотографии в галерее, удаляет ненужные, так как телефон в очередной раз сообщает о заканчивающейся памяти. Удалить старые улыбки, чтобы запечатлеть новые – отрезок с вечно исчезающим концом и вечно растущим началом. Среди тысяч временных копий пустоты выделены несколько фотографий, не подлежащих удалению, их всего с десяток на шесть тысяч. И вот с новой силой перед Ирой вырастает проблема копий и оригиналов, осмысление и представление действительности. И вот уже снова тянет её на учёбу, хочется делиться мыслями с миром; она делает заметку:

«Уникальное, мимолётное ощущение глубины, схваченное исключительно случайно, ненароком, – единственный критерий подлинности».

Следующую сторис Ира записала, качаясь на плетёных качелях в своём любимом уютном кафе на Лесной с прелестными гирляндами и огонёчками на запотевших окнах, за которыми валил крупными хлопьями снег, хотя, казалось бы, весна уже взяла своё. Балуйте себя, исполняйте все свои капризы, любите себя чуточку больше, чем нужно! Чувство тепла разливается по телу, когда запускаешь волну положительной энергии в отравленную информационную среду, когда твой пост быстро набирает огромное количество откликов «мы все красивые», «да это истинно», «спасибо за тёплые слова», «мы заслуживаем большего»… Пусть это капля в море желчи и негатива, но не становится ли она от этого ценнее? Быть источником добра, резонатором света, пилигримом новой этики в шовинистическом милитаристском мирке, знать, что ты не одна, и сообщать это чувство другим – это очень-очень важно.

И снова он.

Как-то подозрительно. И, собственно, не суть, что выкладывать и в каком количестве: три, четыре, десять раз – каждый раз кот первый. Это сподвигает Иру на эксперимент: проснувшись по будильнику, она в четыре часа утра выкладывает заранее подготовленный материал, что-то про тактильный голод и дистанцию. Выложила, а сама про себя считает секунды, раз, два, обновляет – никого, пятнадцать, шестнадцать – снова никого, тридцать девять, сорок – мурашки бегут по телу.

– Чёрт! – взвизгнула она со страху.

Тут как тут… даже ночью. Ира трясущимися руками написала Лизе: «…когда угодно… не успеешь выложить, а он будто поджидает наготове…», но та (ответила сразу же, видно, шляется где-то посреди недели, а Иру не зовёт) лишь рассмеялась: «Детка, это слава!»

Ира хоть и успокоилась, но до конца не смогла отделаться от осадочка, ситуация, как ни крути, подозрительная, но в целом Лиза права, она не может позволять себе долго отвлекаться на всякую ерунду, какие-то там скрывающиеся за фейками онанисты не вписываются в её стратегию саморазвития. Мьют[97]97
  мьют (англ. mute) – функция ограничения доступа


[Закрыть] – и забыть про это.

Она давно задумывала серию постов на тему «Эмпауэрмент и объективация», в которой объяснила бы принципиальные различия этих феноменов. Плюс к тому, она подумывала над влогом, но банально не находила времени для соответствующих курсов, а бросаться в бой без должной подготовки казалось ей страшной глупостью. И дело тут не в каком-нибудь заигрывании с аудиторией, мнение окружающих её совершенно не волновало, лишь та планка, которую она ставила себе сама, имела значение, лишь её собственные правила определяли, как ей жить. Понятно, что абсолютно во всём свою линию гнуть нельзя, да и не нужно, главное уметь верно определять границы личного пространства и социального, понимать, где ты, а где мир. Рациональный подход – ключ ко всем дверям. Следуя этому утверждению, она уже месяц как практиковала интервальное голодание и осознанное дыхание и добилась колоссального прогресса, что не смогла не подметить её подруга со стретчинга (подчёркнуто не ради поддержания товарного вида, а ради себя самой), Кира.

– Это так заметно невооружённым глазом, кожа и волосы стали ещё лучше, чем были!

– Ты мне льстишь.

– Да нет же, это чистая правда!

– Ты тоже прекрасно выглядишь.

– Врёшь, я сегодня почти не спала ночью.

– Отдыхала?

– Если бы, рассказать стыдно. Какая-то ерунда со мной происходит, преследует меня тут какой-то урод. Но не буквально, по крайней мере, надеюсь на это… – Тут Кира вывалила ей про подозрительный аккаунт, который якобы следит за ней круглые сутки, притом не подписывается, не реагирует и не ставит лайки. Ира не поверила своим ушам, всё один в один, и аккаунт тот же самый.

– Я-то думала, что с ума схожу.

Долго в тот вечер подруги голову ломали, кто бы это мог быть, кто связан одновременно и с той и с другой девушкой. Точек пересечения между ними было, по правде сказать, не так чтобы очень много. Ведь они и познакомились тут же, на стретчинге, разговорившись как-то раз после тренировки о том, как быстро набрать аудиторию, а уже через десять минут Кира советовала ей знакомого остеопата с волшебными руками, в свою очередь Ира делилась с новой знакомой контактами психологини, которая не раз вытаскивала её из кризисных ситуаций.

Кира была негативом, снятым с Лизы, чересчур серьёзной, и, в отличие от самой Иры, не умела хотя бы изредка отпускать вожжи (типичная грейсексуалка[98]98
  что бы это ни значило


[Закрыть]). Так можно и до взрыва себя довести, рассуждала Ира о своей приятельнице. Касательно преследователя: может быть, в конечном итоге это и не так странно, в том плане, что «мало ли, бывает», но жуть как интересно было выяснить, кто скрывается под маской уставшего кота. За чашкой травяного чая с выраженными нотками тархуна они очертили круг подозреваемых на салфетке и даже пообещали при следующей встрече приступить к наступательной операции по раскрытию анонима. Но как-то исшутилось, да и притихло.

Нельзя выпадать из позитивного потока из-за таких вот мелочей, к тому же Кира чересчур никакая, даже по моим меркам – неохота тратить на неё время. Gnarly pronunciation[99]99
  корявое произношение (англ.)


[Закрыть] заслуживает большего внимания; придётся взять ещё пару часов в неделю с Omar в зуме. А ещё не за горами лето.

Благо, в отличие от недальновидных подснежников и подснежниц, Ира озаботилась этим вопросом ещё в прошлом октябре, и теперь чётко выраженная линия пресса достоверно сообщала о её отличной форме; дело за малым: не сорваться на финишной прямой. О том, что всего через неделю начинается зачётная неделя, лучше уж вообще не вспоминать (на самом деле Ира догадывалась, что ей светят автоматы по большей части дисциплин, но тем не менее раньше времени не радовалась, зачитываясь вечерами трудами Мерло-Понти[100]100
  Морис Мерло-Понти (1908–1961) – французский философ, представитель экзистенциальной феноменологии


[Закрыть] и Бергсона[101]101
  Анри-Луи Бергсон (1859–1941) – французский философ, представитель интуитивизма и философии жизни


[Закрыть], посвящёнными искусству).

История со странным аккаунтом и вовсе позабылась бы, если бы не давняя подруга – Лина. Проводя субботний вечер в Музее современного искусства на Петровке, Лина между делом поведала Ире почти в тех же самых выражениях то же, что двумя неделями ранее рассказала Кира. Тут уж Ира напряглась не на шутку, связей между этими двумя девочками быть не могло, но Ира на всякий случай переспросила, не знакома ли Лина с Кирой, нет, не знакома. Кира в прошлом году поступила в вышку на журналистику, нынче же жила одной учёбой, почти как затворница (так, конечно, нельзя). Лина же пока поступать не планировала, она решила за год пройти пару театральных мастерских, помыкаться по кастингам, да и вообще не переживала за будущее. «Будущее должно быть безусловно прекрасным», – твёрдо заявляла она. Мастерские ей были нужны лишь для того, чтобы занять время, и не далее чем через год-два она видела себя то ли в Милане, то ли в Стокгольме, даже несмотря на не самые удачные внешнеполитические обстоятельства.

Ира ни капли не сомневалась в будущем успехе своих подруг, иначе бы их дружба не продвинулась дальше обмена контактами. Окружать себя нужно исключительно полезными людьми, с правильной энергетикой, лишь они способствуют развитию. В соответствии с этой очевидной истиной Ира часто подчищала список близких знакомств, пребывая в постоянном движении на пути самосовершенствования. Ведь это чуть ли не единственный способ изменить что-то в задыхающемся мире: начать непременно нужно с себя.

Выгадав минутку в своём плотном графике, Ира, привыкшая всегда во всём доходить до сути, написала подругам и знакомым, с которыми общалась в сети. Каково же было её удивление, когда каждая вторая девушка подтвердила её опасения! Даша, например, никогда не обращала внимания на просмотры, но, проверив, обнаружила в истории злосчастный аккаунт с котом, от скуки подпирающим мордочку. У Кати вообще было всего два поста: один – смазанный снимок Центра Жоржа Помпиду, второй – улочки Тренто, она по просьбе Иры выложила историю – кот тут же проглотил наживку. Проанализировав все случаи, она без труда обнаружила зависимость: следят в ста процентах случаев за молодыми девушками из её родного города. И неважно, как далеко те переехали: Добрынина Поли уже как три года не возвращается из Вены (ещё до эпидемии нашла себе местного сирийца, прекрасно обеспеченного, и главное – со свободными взглядами), а до этого она с семьёй шесть лет прожила в пяти минутах ходьбы от костёла Святой Людмилы в Праге, Ира там даже как-то гостила из любезности, так как их родители дружили (в противном случае зазнайка Поли давно стала бы жертвой «социального субботника»); Таисия из Питера – соратница по танцам, хоть и родилась в N*, прожила там всего пять лет, затем родители променяли этот медный таз на Медного Всадника и очарование мало-мальски европейского города (Ира с ней познакомилась совсем недавно, но уже успела сдружиться, так что июньские длинные выходные заранее отвела на посещение мероприятий в Северной столице совместно с Тосей в качестве подарка себе самой (за успешное закрытие сессии).

Всё это показалось Ире чрезвычайно подозрительным. А затем случилась эта история с отцом Лизы, и сама Лиза исчезла…

Одиннадцать

У неприметного здания[102]102
  маскировка под заброшенный кожвендиспансер


[Закрыть] следственного комитета, где часом ранее закончилось совещание по громкому делу об убийстве директора и поджоге, прятались под козырьком двое, потягивая горький дым из сигареток; один совсем зелёный, кучерявый и с брекетами, другой – посуровей, поопытней, полысее.

– Зябко что-то. Терпеть не могу такую погоду. Это тебе и не снег, и не дождь!

– Зима всё никак не отпустит.

– Да уж лето скоро! Вчера – двадцать, сегодня – три!

– Всему свой срок.

– Слушай, а что это за щёголь с камерой?

– Ты не понял?

– Впервые вижу.

– Таких в лицо надо знать.

– Журналист?

– Нет, не журналист. Свой. Жуткий тип. Прошёл не одну операцию.

– И что?

– В составе карательных.

– Карательных? Да ладно? Это же полный…

– Верно. Худшие из худших, изощрённые бездушные отродья, после которых один лишь пепел. На словах зовётся гуманитарной помощью, а по факту – пытки и казни без суда и следствия. Гуманность в чистом виде: старики и дети улыбаются им, протягивая исхудавшими руками торты из последних остатков дрянной муки, о креме можно и не мечтать… торты без крема! Они даже не ожидают, что их ждёт за эту оплошность. Не дай бог попасться им на глаза, им же вообще нет разницы: свои или чужие.

– Он нам такой же свой, как гной. Но разве это не утка?

– Да кто ж теперь разберётся.

– Да сто процентов утка. Ты можешь поверить, чтобы за наши налоги кормили подобных нелюдей? Нет, ну всё понять можно, но это… это уже перебор.

– Хотелось бы, чтобы было так.

– А здесь-то он что делает?

– Говорят, когда оклемался, пошёл к федералам под прикрытием работать. Внедрялся в крупные организации, выискивал утечки и слабые места. В своё время он взял трёх, мягко говоря, непростых ребят. Видимо, его пригласили для консультации.

– Да, вспомни, Петров и сам был удивлён не меньше нашего. Вот как распсиховался. Что-то здесь нечисто.

– Видимо, сверху приказали. Выше Петрова.

– Неужели так серьёзно?

– Так-то покойный Самойлов был связан с администрацией и кое с кем повыше – из серых.

– Каким образом?..

– Да кто ж тебе ответит? Это дела, знаешь ли, не широких кругов.

– А слышно что-нибудь?

– Семён, ты идиот? Даже если кто-то где-то будет говорить про… ну, ты понял, я настоятельно рекомендую тебе заткнуть уши, да покрепче, чтобы, не дай бог, и в самом деле не услышать чего.

– Ещё по одной? – предложил тот, что помоложе, чтобы как-то загладить оплошность.

– Давай, – не отказался второй. – На этот раз точно по последней.

– А может, его оттуда – сверху – и убрали?

– Значит, там виднее.

– Ещё что планируется, не в курсе?

– Вроде все молчат. Но я бы поприсутствовал, мало ли. Проще часок повтыкать, чем на полпути возвращаться.

– Да уж, шум, конечно, поднялся.

– Сейчас пару недель поподнимают спецом, а после народ захочет – не вспомнит.

– И всё же бред какой-то.

– Как всегда. Безумное время.

– Ты поверил ему? В смысле, насчёт сумасшедшего типа.

– В этот бред? Нет, конечно.

– А наши и даже Петров, кажись, поверили. Странно это всё.

– Тоже заметил?

– Да у них глаза слезами наполнились, как тазики.

– А вдруг этот сейчас к нашим внедряется.

– Типа, не просто так его сюда поставили?

– Думаю, да.

– Повнимательней надо быть.

Скрипнули петли серой тяжёлой двери, двое отточенным движением синхронно выбросили окурки под ноги и выпрямились по стойке. Но полковник даже плевком их не удосужил, как заворожённый плёлся вслед за человеком без лица, но с камерой на шее.

Двенадцать

Выходит, это так.

Я давно искал нужные слова для описания того, что происходит со мной. Егор нашёл их с ходу.

Я мёртв внутри – точно так же, как бездельники из интернета.

Я настолько мёртв, что привык ничему не сопротивляться, а потому, если цирк – значит цирк, война – значит война, ремонт – значит ремонт, да так, чтобы обои к стене клеились кровью. Я ответственно плыву по течению и умею преодолевать преграды, поэтому мне никогда не бывает скучно.

Я ем овсянку по утрам (на воде, без сахара).

Я бесцельно расходую отведённое мне время среди виртуальных туловищ и бесконечного множества прослоек иронии и отдаю себе в этом полный отчёт (хотелось бы в это верить).

Я ношу маску в общественных местах.

Я сознательно отказываюсь следовать двум диалектическим эволюционным инстинктам: толкать падающего и спасать. Мёртвому внутри не пристало обижаться на окружающий мир, ведь сам он ему принадлежит лишь формально.

Я никогда не затягиваю с мытьём посуды и не хрущу пальцами.

Я напряжённо наблюдаю за наблюдающим.

Я с лёгкостью могу подтянуться больше 30 раз за подход. Разве можно быть мёртвым внутри и подтягиваться меньше 30 раз?

Я желаю знать смерть в лицо, чтобы при встрече не сторониться её, для этого я постоянно тренируюсь, жадно поглощая всякое знание без разбора: пока ты мёртв, что бы ты ни узнавал – всё о смерти. А чем ещё, кроме как острием рассудка, можно препарировать мир, скажите мне на милость? Забившись поглубже в нору, разделив с миром его внутреннее пространство, где стирается человеческая личина и остаются лишь буквы и знаки, указывающие на те или иные принадлежности. А затем стираются и они. И всё оказывается в одном.

Я сортирую мусор.

Май, 9

Я всегда слышал дорогу, особенно летом, когда окна открыты нараспашку.

Тринадцать

– Зря ты, – поманил меня директор наполовину пустой бутылкой.

Под определённым углом казалось, будто от чёрной жидкости внутри исходит золотистое свечение. Он успел достать откуда-то пару походных железных стопок и разлить. Огонь в дверном проёме, ведущем в офисное пространство, отливал почти что бордовым.

– Сорок лет! Сорок лет бутыль ждала своего выхода и вот наконец дождалась! Попробуй, хотя бы самую малость, и всё станет ясно.

– Благодарю, но вынужден отказаться. Я не употребляю спиртное.

– Это достойно похвалы. Но буду вынужден тебя расстроить: пусть немного, но всё же ты выпил. От чая-то ты не отказался.

– Ясненько. – В этот момент я как раз подносил кружку ко рту.

– Уже поздно.

– А я уж было подумал, что это Карина паршиво заваривает чай, – ответил, тонкой струйкой выливая жидкость из кружки на пол.

– Карина тут ни при чём. У неё золотые руки. Впрочем, сильно не переживай: это не какой-нибудь там шмурдяк.

– Верно, мне следует спросить, что же это?

– О, это долгая история, и я бы с удовольствием её тебе поведал, но обстоятельства, понимаешь, не располагают к cosy chat[103]103
  см. Л. Н. Толстой, «Анна Каренина»


[Закрыть] (приятной беседе). К тому же что там на часах? Полночь! Ай-ай-ай! Нарушать режим – посягать на святое!

Мы уже направились было к двери, когда Директор развернулся по-солдатски резко, лицо его выразило в тот момент крайнюю обеспокоенность.

– Хотя стой.

– Что случилось?

– Ты даже не попытаешься меня остановить?

– Зачем?

– Огонь ведь не страшен для тебя.

– Прошу прощения…

– Разве не в этом твоя суть?

– Моя суть – помешать вам выйти из горящего здания?

– Как тебе сказать: и да, и нет…

– В смысле?

– Как монетка упадёт.

– Вы хотите сейчас бросить монетку?

– У меня нет монетки! – воскликнул он почти оскорблённо.

– На что же теперь надеяться?

– Раз монетки нет, значит, я не уйду. Это моё решение. Пока ещё не время, – указал он наверх, а сам удобно уселся в кресло, пригласив меня расположиться напротив. – Я постараюсь успеть.