Книга: Смотри на арлекинов! - Владимир Набоков

3 из 5. Не самый любимый набоковский роман, на языке осталось послевкусие открытого конца.

Видит Бог, так я и сделал.

Я, наверно, крупно ошиблась начав открывать для себя творчество Владимира Набокова именно с этой книги. Нужно было пойти по более разумному пути и начать с чего-то общеизвестного и всеми читаемого, "Лолиты", "Защиты Лужина", "Машеньки" и пр. Но название на столько очаровало, что скачала книгу еще до того как осознано прочитала аннотацию. "Смотри на арлекинов!" - что-то в этом есть манящее, неизвестное и многообещающее. Я увидела название, а внутренняя чуйка сказала: - "Ты должна её прочитать!". И она не подвела, только со временем промазала. Теперь я буду читать другие романы Набокова, а потом обязательно вернусь к этому роману-итогу, роману-черте... и тогда, может быть, допишу этот отзыв, а сейчас рано... Скажу только что написано волшебно - образно, иронично, не просто для восприятия.

1/12 - Генплан13

Ивор Блэк намеревался облачить Городничего в халат, потому что «все это просто приснилось старому проходимцу, не правда ли? — ведь и само название “Ревизор” происходит от французского “ręve“ то есть “сон“».

Препарирует не только своё творчество (тут, конечно, одна рекомендация: за роман стоит браться исключительно поклонникам автора. Иначе все эти «Полнолуния» с «Тамарами» читателю просто ни о чём не скажут. С другой стороны — нам лишний повод вспомнить, ещё раз переосмыслить, а того и гляди — перечитать), но и очень хорошо, а главное – правдиво показывает, что:

Всякий автор при выходе первой книги верует, что те, кто ее похвалил, — суть его личные друзья или безликие, но благородные радетели, на хулу же способны лишь завистливый прощелыга да пустое ничтожество.

Воспоминания о преодолении ужаса одиночества через творческий поиск, элегантные кивки коллегам-писателям, справедливые замечания лживому (только ли тогдашнему?) «серьёзному кино» и лёгкие намёки на богоподобное изящество ошибок, свойственное исключительно русской школе перевода, и, конечно, язык. Бесподобный язык Набокова, достигающий в романе высот заоблачных совершенно! «Девятая симфония»! «Симфониетта»! Браво! Один из самых достойных примеров завершающего романа в литературе!

С названия и первых строк может показаться, что это книга о воображении (я и надеялась, что она о воображении), а потом может показаться, что она превращается в книгу о жизни и женщинах и остаётся такой, напоминая дневник плохого Казановы. Думаю, второе впечатление - блеф: главный герой толком не открывается через своих женщин (они только движут сюжет). И никакие реальные события не касаются сердца Вадима Вадимовича. Зато касаются его воображения. Это книга о жизненном пути одной творческой головы, которая всё время боится того, что однажды вымышленную реальность заклинит. А ведь иначе уже не выжить, иначе "хмурость и вялость". Главный герой усвоил это с детства.

– Довольно кукситься! – бывало, восклицала она. – Смотри на арлекинов! – Каких арлекинов? Где? – Да везде! Всюду вокруг. Деревья ­ арлекины, слова – арлекины. И ситуации, и задачки. Сложи любые две вещи – остроты, образы – и вот тебе троица скоморохов! Давай же! Играй! Выдумывай мир! Твори реальность!

Так я и сделал. Видит Бог, так я и сделал.

С возрастом выдумки резчают, максимально дубеют до объективной реальности и оголяются арлекины. К двадцати годам главный герой попал в зависимость от своих образов-скоморох. Именно это объяснить, об этой своей слабости предупредить так настойчиво пытался главный герой каждого нового близкого ему человека (читай, женщину). Воображение - наша наибольшая защита и наша наибольшая слабость. Жизненные "и ситуации, и задачки" будут только такими, какими мы увидим их в своей голове.

Так что вот вам книга-угол, под которым МОЖНО посмотреть на жизнь писателя. И я, конечно, на 99% уверена, что данный угол не ТОТ САМЫЙ угол Набокова настоящего.

Читая поздние произведения Набокова, прихожу к выводу, что набирая знаний, интеллекта, а следовательно способности играть с читателем, В.В. слишком заигрывается, слишком залюбовывается, не достигая уже высот "сиринского" периода, за который стал почитаем.