Книга: Лекции по зарубежной литературе - Владимир Набоков

В чем причина? Первое. Самое важное. В лекциях цитируются целыми кусками произведение. Ну, как так? Зачем оно мне надо? Лекция о литературе – это критика произведения, описание героев, их характеров, модель поведения, психология поступков, суть, смысл романа. Так же? Вроде да. И зачем мне в данной ситуации целые куски с диалогами из книги, например, Кафки «Превращение»? Зачем? Ты суть объясни. «Благодаря» таким вырванным кускам из книг у меня пропало желание читать то, что я еще не читала. Например, я теперь не хочу читать Диккенса «Холодный дом», Марселя Пруста «В сторону Свана».

Второе. Я не почувствовала у Набокова любовь к литературе. Сплошное пренебрежение, скепсис. И это не только в лекциях по зарубежной литературе. Я читала еще и лекции по русской литературе (следующая рецензия будет принадлежать этой книге) и там автор вообще дискредитировал русских писателей. Просто фобия и ненависть какая-то. И почему? Конкуренция?

Единственная лекция, которая мне пришлась по вкусу и где я нашла интересные и неожиданные наблюдения – это лекция на книгу Франца Кафки «Превращение».

Все очень скучно, поверхностно, витиевато. Невозможно было зацепиться за единую концепцию по причине постоянных вставок из книг. А еще Набоков в качестве лектора мне показался удивительно скучен и нечитабелен.

Выводы о каждом произведении совершенно не понятны. Так и не получается докопаться до сути произведения, основной мысли и посыла. Слишком субъективный взгляд на каждое произведение. Тот случай, когда читать приведенные Набоковым книги нет желания. Так он отбил это самое желание.

Разумеется, нельзя отрицать, что написанная Стивенсоном в 1885 году повесть является предтечей современного детектива.

Однако в наши дни жанр детектива не совместим с понятием стиля и в лучшем случае не поднимается над уровнем заурядного чтения.

Честно говоря, я не из тех преподавателей, которые застенчиво козыряют любовью к детективам - на мой вкус, они слишком плохо написаны, их тошно читать. А повесть Стивенсона - помилуй, Господи, его чистую душу! - как детектив хромает. Не является она и притчей или аллегорией: в обоих случаях она грешила бы против хорошего вкуса.

История о Джекиле и Хайде выстроена красиво, но это старая история. Мораль ее нелепа, поскольку не добро, ни зло практически не изображены - в них предлагается поверить, и борьба идет между двумя пустыми контурами.

Красота плюс жалость - вот самое близкое к определению искусства (не жирно ли, определять так искусство в целом?! - прим. рец.), что мы можем предложить. Где есть красота, там есть и жалость по той простой причине, что красота должна умереть: красота всегда умирает, форма умирает с содержанием, мир умирает с индивидом.

Заметьте, какой он хороший и добрый, наш бедный маленький монстр. Превращение в жука, исказившее, изуродованное его тело, кажется, еще ярче высветило его человеческую прелесть. Его крайнее бескорыстие, постоянная озабоченность чужими нуждами на фоне ужасного несчастья выступают особенно рельефно. Мастерство Кафки проявляется в том, как он накапливает, с одной стороны, энтомологические черты Грегора, все печальные подробности облика насекомого, а с другой - прозрачно и живо раскрывает перед читателем его нежную, тонкую человеческую душу.

У жуков под надкрыльями скрыты жиденькие крылышки, а, выпустив их, жук может преодолевать в неуклюжем полете многие километры. Любопытно, что жук Грегор так и не узнал, что под жестким покровом на спине у него есть крылья. (Это очень тонкое наблюдение с моей стороны, и вы будете дорожить им всю жизнь. Некоторые Грегоры, некоторые Джоны и Дженни не знают, что у них есть крылья.)

Не желая обидеть любителей музыки, замечу тем не менее, что в общем плане, с потребительской точки зрения, музыка является наиболее примитивным, более животным видом искусства, чем литература или живопись. Я беру музыку в целом - не в плане личного творчества, воображения, сочинительства, а в плане ее воздействия на рядового слушателя.

Что интересно, с этой точки зрения ведь можно рассматривать все виды искусства, в том числе и отделенные Набоковым литературу и живопись. Говоря словами Уайльда, "красота в глазах смотрящего", но в данном случае и в ушах, как в совершенно равноценном органе чувств. Но это личные контры Набокова с музыкой, когда человек свои недостатки выдает за облечения "голого короля". Этим повторным заявлением, Набоков лишь хотел подчеркнуть, что и Кафка придерживался того же мнения о псевдоискусстве музыки, и это, как бы было бы не неожиданно, козырный ход со стороны В.В. Мне приходилось читать в некоторых биографиях Кафки, что у того были сложные отношения с музыкой, но их сложно сравнить с таким яро отрицающим отношением, как у Набокова. Музыка была для Кафки той сферой искусства, которую он не понимал, но хотел бы понять. Он писал (не дословно), "я разбираюсь в любви также, как в музыке, (что саркастически означает, "не разбираюсь" - прим. рец.) и я должен довольствоваться самыми поверхностными впечатлениями, которые меня задевают" То есть, эти "поверхностные впечатления" Набоков вправе приравнивать к "животному уровню", однако, опять же не ради духа противоречия, сложно согласится, что это одно и тоже. Видите ли вы разницу в этих двух значениях, как явственно вижу их я? В целом, лекция Набокова о Кафке, такой же пересказ сюжета, как предыдущие, только теперь в другом эмоциональном ключе - Набоков хочет, чтобы мы воспринимали "Превращение", не забывая, что это (аллегорическая) трагедия (никто и не спорит) и эту трагичность всячески афиширует. Интересно, не смотря на то, что по настоящему нового ничего представлено не будет.

Джеймс Джойс "Улисс" Не удивительно, что эта глава, как тяжелая артиллерия, идет в самом конце. Если было тяжело читать импрессионичный анализ Пруста, то пересказ "Улисса", уходящего в поток сознания, вот не легче не чуть. Более того, Набоков обрубает читателю последний "спасательный круг" позволявший более не менее ориентироваться в "Улиссе" - он снисходительно фыркает на мифологическую основу произведения, дескать, она тут совсем не при чем, так, чисто поверхностные аллюзии. Пересказ самого произведения не вносит какой-то ясности в понимание монументального романа, что наверняка, люди не читавшие роман, вряд ли захотят влазить в эти дебри. Все запутано, абсурдно и совершенно не понятно, и тем не менее, Набоков чуть ли не в каждой главе не устает подчеркивать, что перед нами "логичный и прозрачный Джойс". Лучшим советом бы было, просто взять сам роман и имея много времени в запасе, самому преодолеть этот кирпич, с большим вниманием прочитав сноски, чем лекцию В.В. уровня сайта Брифли.

Закончить хочется цитатой самого Набокова из послесловия о курсе лекций по зарубежной литературе в общем:

Знания, которые я стремился вам передать, в сущности, предмет роскоши

«Должен сказать, что, несмотря, на великолепное построение романа, основной просчет был в том, что Эстер дали рассказать часть истории. Я бы ее и близко не подпустил!»

(С. 173).

Рядом с Диккенсом Набоков становится по-викториански тягуч и пространен:

«Совершенно ясно, что меня больше интересует чародей, нежели рассказчик историй либо учитель. В отношении Диккенса только такой подход, как мне кажется, сможет сохранить его живым – вопреки его приверженности реформам, дешевой писанине, сентиментальной чуши и театральной чепухе»

(С. 124).

Тем не менее, в этой лекции, посвященной роману «Холодной дом», есть те элементы анализа, которые могут заинтересовать читателя. Однако удельный вес их невелик, и они в большей степени связаны с формальными приёмами: например, 8 структурных особенностей вышеупомянутого произведения (С. 170 – 190). С таким же успехом их могло быть и 48, и 108, настолько они приближаются к несистематизированным частностям. Набоков даже рисует занимательную схему (С. 127), желая придать научности своим выводам, но это воспринимается как очередная игра, более уместная в художественном творчестве. Знаменитая новелла о докторе Джекиле и мистере Хайде просто пересказана Набоковым с той или иной долей писательского таланта. Демонстрируется фокус под названием «Я вот так читаю Стивенсона». Обращаю ваше вниманию: «читаю», но не «прочитываю»:

«1. Добродетелен ли Джекил? Нет, он составная натура, смесь добра и зла, препарат, на 99% состоящий из раствора джекилита и на 1% – из Хайда (или гидатиды <…>)»

(С. 281).

Книга «догружена» предисловиями Ф. Бауэрса и Д. Апдайка, призванными разъяснить читателю некоторые детали набоковской творческой жизни. Но эти тексты скорее ещё более затрудняют понимание Набокова. К недостаткам издания я бы отнёс и то, что все лекции, кроме трёх переведённых Г. Дашевским, имеют своего переводчика; также нет общей редакции. Подобного рода экзерсисы живо напоминают, что литературоведение необходимо при всех его неизбежных издержках. Иначе мы имеем опьянённых набоковской «методикой» окололитературных «гуру» (быковы, веллеры, акунины и т.д.) и сотни их сектантов-учеников. Примечательно, что «сермяжные», простые до одури дилетанты «нападают» на академических деятелей именно в силу собственной интеллектуальной никчёмности и склонности к словоблудию.

Суди, дружок, не свыше сапога!

Интерпретатор, стремящийся выйти за пределы обывательского чтения (на уровне «зашло – не зашло»), должен быть профессиональным! В этом смысле, ограничиваться набоковскими лекциями нельзя, слишком они субъективны и высокомерны.

Яркие цитаты "Мир великого писателя - это волшебная демократия, где даже самые второстепенные, самые случайные герои...имеют право жить и множиться" (предсказуемо о Диккенсе:))

"...не спрашивайте, правда ли то, что написано в романе...<...>Девушки Эммы Бовари никогда не было; книга "Госпожа Бовари" пребудет вовеки. Книги живут дольше девушек"

Между 24 и 45 большая разница, особенно когда не стоишь на месте, потихоньку продвигаясь в сторону внимания и понимания. А потом был "Дар" и: Этого невозможно превзойти на русском языке. Мне рассказывали литературную байку о том, что Битов, прочтя "Дар", на два года перестал писать вовсе, понимая: все, что сможет, будет на порядок хуже. Не знаю, правда ли, как литературный анекдот услышала. так и передаю дальше, за что купила...

Знала прежде о "Лекциях по зарубежной литературе", да как-то все недосуг было прочесть, когда бы ни Фанни Прайс из "Мэнсфилд Парка", которая вспомнилась отчетливо одним осенним утром. Начала о Фанни, протянулась ассоциативная ниточка к набоковским "Лекциям" - с оценкой произведения не вполне согласилась (о, ужас!). И взялась-таки наконец. Нет, не прогадала, Набоков - это всегда стилистическое наслаждение, даже и тогда, когда не полностью совпадаешь с ним в оценках. К мисс Остин, мне показалось, чересчур суров и слегка предвзят. Но он в своем праве. Литература - это страна, в которой каждый сам прокладывает тропы. Не устраивает прямохожая-прямоезжая, по которой уж и поезд пустили - протаптывай собственную через дебри, Бог в помощь.

Эта осень прошла под эгидой набоковских Лекций и ощущение было волшебным. Помните, у Лермонтова в "Мцыри": "И стану думать я что друг иль брат, склонившись надо мной...", нет-нет, хладного пота кончины стирать с моего лба пока не надобно. Рука друга, протянутая к тебе; плечо, на которое можешь опереться; собеседник, много умнее тебя - такое ощущение от "Лекций". И я прошла, опираясь на эту руку, диккенсова "Дэвида Копперфильда" ("Холодный дом" показался не настолько привлекательным), "Превращение" Кафки ( вспомнила сейчас и цветок больной нежности к бедному Замзе набух в душе), джойсова "Улисса". Да, даже и его.

И вспомнила многое, читанное раньше. Взглянув иначе на "Джекила и Хайда", на всех несчастных плененных птиц в романах Диккенса; на бедную глупенькую красавицу Эмму Бовари и ее несуразного мужа; и на мальчика, не желающего засыпать без материнского поцелуя в прустовом "Утраченном времени". Это было хорошо? Бесспорно. Было ли это полезно с точки зрения главного понимания, к которому имеет смысл стремиться - понимания самой себя? Да. разумеется. Есть ли ощущение, что время, проведенное в обществе Набокова, стало временем прекрасной дружбы? А почему нет?

Во всем ли и безоговорочно ли согласна с суждениями и оценками Владимира Владимировича? А вот и нет. В частности - та дрожь по позвоночнику, которая пробегает у талантливого читателя, когда встречает свою книгу, у меня случается и набухающими комочками нежности, как с Замзой; и мгновенным сбивающимся дыханием, а после слезами восторга, как с любимым отрывком Лазарчука или стихами Бродского, или некоторыми местами из самого Мэтра. И это не мешает по-детски ассоциировать себя с героями - практика, снобски осуждаемая великим писателем. И даже искать в книге рецептов от собственных житейских проблем (менее резко, но осуждаемая).

Азбучные истины не всегда верны бывают: лошади с неменьшим удовольствием едят свежий клевер, а зима в некоторых регионах почти не отличается от весны и лета. Но Набоков таки гений. Верно, как то, что сумма углов треугольника всегда равна 180 градусам.