Текст книги "Чувства на продажу (сборник)"

У меня задрожали руки. Так сильно, что пришлось поставить бутылку с пивом на стол. Это все запись – только запись и ничего больше. Но теперь я знал, что больше никогда не повернусь спиной к своему агенту. Больше никогда.

* * *

Вернувшись домой, я уселся на диван и попытался честно посмотреть старые ленты. Но уже на второй меня затошнило. На третьей я решил, что на сегодня с меня хватит, а остаток дня лучше провести в каком-нибудь кабаке. Какого черта, ведь именно это посоветовал мой агент. В конце концов, он прав. Пора бросить размышлять о смысле жизни и начинать просто жить. Зарабатывать деньги. Играть главные роли, записываться, давать интервью… Пора. Я клятвенно пообещал себе, что буду записывать все что попросят, или хотя бы пытаюсь это делать.

Я вышел из дома, когда летнее солнце уже опускалось на черепичные крыши. Привычно поправил на поясе «Вампира». Пусть записывает, может потом пригодиться. Порадую агента.

На улицах оказалось довольно много народа. Люди улыбались, хмурились, радовались, печалились… Звенели древние трамваи, превращенные в движущиеся кафе, по мостовой шныряли юркие электрокары. Жизнь продолжалась. Это не запись, это – жизнь.

Позвякивая мелочью в кармане, я привычно направился к подземке. Не обзавелся я еще личным каром. Хотя деньги есть. Просто мне это не нужно. А может и правда, – купить машину? Не очень дорогую, но чтобы смотрелась хорошо. Похвастаться – у меня есть деньги на такие глупости. Хмыкнув, я достал сигареты из кармана и нахмурился: в пачке оставалась одна штука. Придется вернуться к магазину.

Мимо прошмыгнул «Медан» новой модели, черный, стремительный, бесшумный и гладкий, как все электрокары. Я посмотрел ему вслед. Все-таки надо купить машину, завести подругу – блондинку под два метра ростом и наслаждаться жизнью. Вот только не утрачу ли я тогда свою ценность? Ведь главное в моей профессии – именно чувствовать. Переживать. Терзаться. Только тогда ты представляешь ценность для компаний. А, гори оно все огнем!

Я плюнул на сигареты и на подземку. Встав у бортика тормознул общественный кар и отправился в тот самый кабак, где не был уже давно – темную, грязную и на редкость подозрительную забегаловку. В ней я был всего пару раз, но дорогу помнил хорошо. Это очень своеобразное место, бывшее когда-то легендарным, а потом одряхлевшее и пережившее свою славу. Бар – пенсионер.

Раньше там собирались сенсетивы, еще в то время когда мнемозаписи были окутаны легендами и слухами. А потом… Потом удачливые актеры перебрались в шикарные рестораны а в кабаке остались только неудачники. Но и они со временем перестали заходить в бар – тяжело еще и вечером пялится на свое собственное отражение за соседним столиком. Нет, это не выход. Сенсеты полюбили другие бары, те, в которых не встретишь коллег. Там где нормальная жизнь, в которой не сходят с ума к тридцати годам.

Я толкнул двери из темного стекла с истертой надписью «Текила Бум» и внутри звякнул колокольчик. Мне он ужасно нравился, я и забыл уже какой у него нежный и приятный звук. Я улыбнулся начал спускаться по узенькой лестнице в зал.

Там царили полумрак и тишина. Клубы табачного дыма медленно плавали вокруг столов, застилая белый свет. Кажется, это последний бар в городе, где можно курить в общем зале. В остальных либо запрещено вообще, либо есть отдельное помещение. Но тут – можно. Это старый бар, и его уже никто не сможет изменить.

Я подошел к стойке и поздоровался с барменом. Тот кивнул в ответ. Я заказал бочковое пиво и сигару. Сегодня будем форсить. Заняв свободный столик, я сделал первый большой глоток. Потом поставил кружку на стол, раскурил сигару и откинулся на спинку деревянного стула.

Где-то я слышал, что чем больше человек думает, тем больше у него неприятностей. По-моему это верно. Но ведь встречаются такие люди, кто не может прекратить думать. Можно забыться, но это только на время. Спорт, выпивка, женщины… Но все равно мысли возвращаются, заставляя сжиматься от боли виски. Плохо быть чувствующим. Сенсетивом. Иногда мне казалось, что я отдал бы все, чтобы стать обычным человеком. Но при этом я знаю – я лгу самому себе. Нет, это лишь кокетство, игра ума. Сенсетив ни за что не отдаст свой талант за новую машину. Даже самый плохенький сенсет, и даже за самую шикарную машину. О, черт. Опять!

Торопливо отхлебнув из кружки, я постарался выбросить из головы все мысли. Нет, в самом деле, хватит на сегодня. Прикончив пиво, я поднял пустую кружку. Бармен немедленно налил новую, и поспешил ко мне – этот универсальный знак знали везде. «Бармен – повторить!»

Стряхнув хлопья белого пепла с кончика сигары, я откинулся на резную спинку деревянного стула, и осмотрел зал. Может, стоило пойти развеяться в ночной клуб? Туда где громкая музыка, танцы, девчонки в прозрачных топиках и пареньки в модных футболках… Черт возьми, а ведь я не знаю таких мест. Те дискотеки, что я посещал десяток лет назад, наверно, все закрылись. Надо будет попросить Ричи показать пару популярных клубов. Думаю, он с радостью согласиться.

Медленно выпив вторую кружку, я снова откинулся на спинку стула и огляделся. И удивился – за то время пока я расправлялся с пивом, в баре прибавилось народа. Оказывается, это не такое уж и забытое местечко, как мне казалось. Правда, компаний почти не было – посетители садились по одному за столик, предпочитая оставаться с выпивкой наедине. Я даже узнал некоторых. Коллеги. С ними я встречался на записях, но не был близко знаком. Вот, скажем, двое парней за столиком у стены – я их помнил. Веселые ребята, обычно работают с молодежными комедиями. Один из них поймал мой взгляд и, улыбнувшись, поднял кружку. Я повторил его жест. Как-то мы пили пиво в баре перед студией «Орион». Я приходил туда на пробы, а Майк, кажется, так его зовут, забежал глотнуть пивка после сеанса. Интересно, а о чем грустят они? Быть вечным шутом тоже не легко.

– Свободно?

Я обернулся, удивленно приподнимая брови. Над столиком навис высокий человек в строгом костюме. В темноте не разобрать лица… Кто это? Неужели во всем баре не осталось свободного места?

– Да, пожалуйста, – растерянно ответил я.

Мужчина кивнул и тяжело опустился на свободный стул и только тогда я понял, почему не разобрал в темноте его лица. Он был черным, как смоль. Афро-европеец, как принято нынче говорить. На вид лет за тридцать, а черная бородка, аккуратно подстриженная, делает его еще старше.

Подавив любопытство, я отвернулся – нехорошо так откровенно разглядывать человека. Невежливо. Бармен выбрался из-за стойки и принес моему соседу по столику пиво. Тот одним глотком ополовинил высокий бокал и повернулся на стуле, оглядывая зал. Невольно я скосил глаза и заметил характерную выпуклость под пиджаком. «Вампир». Ага, значит, все же, это не случайный посетитель. Свой парень. Я посмотрел на его темный профиль и попытался вспомнить – быть может, я его знаю? Неожиданно он обернулся и поймал мой взгляд.

– Ник. Меня зовут, Ник, – сказал он.

– Генрих, – представился я.

– Твое здоровье, Генрих, – сказал Ник и снова припал к своему бокалу. И только тут я заметил, что мой новый знакомый уже навеселе – видно успел опрокинуть не один стаканчик по дороге в бар. Что же, не мне его осуждать. Все мы одинаковы, все мы заложники нашего дара.

– Твое здоровье, Ник – мягко сказал я и приложился к кружке.

Сенсетив поставил кружку и демонстративно взглянул на мой пояс. Конечно, он сразу заметил под пиджаком моего «Вампира» и подмигнул мне.

– Как жизнь, брат? – спросил он.

– Идет понемногу, – отозвался я. Почему не поговорить с человеком? Мы вовсе не такие уж одиночки, какими нас порой выставляют журналисты. Мы общаемся между собой, дружим. Просто чаще предпочитаем одиночество, чем шумную компанию.

– Это хорошо, – отозвался Ник и икнул. – Слыш, парень, а тебе никогда не хотелось снять шлем?

– Что, простите? – удивился я.

– Содрать с головы поганую железку и вынырнуть из этой трахнутой жизни?

И тут я его узнал. Он так эмоционально произнес фразу, что я ощутил отголоски его дара и сразу узнал интонации знакомые по записям. Это был Николай О’Нил, сын русской эмигрантки и черного ирландца. Известный сенсет, чья слава уже пошла на убыль. В основном он работал с боевиками, в которых очень мало крови. Я его никогда не видел раньше, но смотрел несколько фильмов, где он работал с главным персонажем. Похоже, и у него сегодня у него трудный день.

– Нет, Николай, – я покачал головой. – Эта жизнь еще не настолько мне опротивела.

– Мы знакомы? – спросил Ник, блеснув в темноте белками глаз.

– Нет. Но я смотрел пару твоих работ.

– Узнал, значит, – Николай махнул официанту. – Тебе чего? Пива или водки?

– Светлого, любого, – отозвался я.

Отказаться от угощения – значит обидеть.

Сенсетив показал бармену два пальца. Тот кинул и взялся за кружки. Похоже, он неплохо знал Николая и его вкусы. А может, даже, помнил и меня. Эти ребята – профессионалы в своем деле.

Получив новый бокал, черный сенсетив откинулся на спинку стула, точно как я, рассматривая меня слезящимися глазами.

– Посмотри кругом, – сказал он, обводя рукой зал. – Что ты видишь? Бар? Нет. На самом деле ты лежишь сейчас привязанный к креслу, а проклятые режиссеры сосут из тебя твои чувства.

– Ник, у тебя был трудный день? – спросил я.

– Нет, у меня чертовски трудная вся жизнь, – мрачно отозвался сенсетив.

Он достал из кармана мятую пачку и закурил. Я молчал. Пусть человек выговориться. Сейчас он даже не слышит моих ответов, да и не нуждается в них. Сейчас он живет в своем мире. Такое бывает и со мной.

– Эта трахнутая жизнь на самом деле просто фильм. Понял? – сказал Ник, затягиваясь сигаретой. – Представь парень, что сейчас раздастся крик «Запись»! С тебя снимут шлем, и окажется, что ты давно спятил, подыхаешь в клинике от цирроза, а режиссеры делаю запись твоих последних впечатлений.

– Брось, Ник, это не запись. Она такой чистой не бывает, – отозвался я, пытаясь вдавить из себя улыбку.

Николай засмеялся.

– Брат, не думай, что я сошел с ума. Не надо меня жалеть. Просто и тебе однажды очень захочется снять шлем. И захочется оказаться зрителем, а не актером. Захочется, чтобы у тебя была совсем другая жизнь. И чтобы шлем всегда можно было откинуть в сторону.

У меня защемило сердце. Вот болван! Я же хотел на сегодня забыть о работе, и тут… Вот поэтому мы и не общаемся. Каждому вполне хватает собственных проблем. Слушать о чужих, – перебор.

Я поднялся, не допив пиво, бросил на стол мятую купюру.

– Извини Ник, мне пора. Удачи.

И не дожидаясь ответа, я направился к выходу.

– И тебе, брат, – донеслось в спину, – помни о проклятом шлеме!

Я взбежал по лестнице, распахнул двери и вылетел на улицу. С наслаждением втянул вечерний воздух, стараясь унять сердце, что колотилось в груди безумным барабаном. Этого следовало ожидать. Надо было пойти в ночной клуб и снять шлюху, а не изображать из себя звезду мнемозаписей. Почему у меня всегда все получается так по идиотски?

До дома я решил пройтись пешком. И старался ни о чем не думать. Просто шел по улице, разглядывая витрины. Пару раз я ловил на себе взгляды молоденьких девчонок и старательно улыбался в ответ. Прекрасно. Значит, не все потеряно. Можно еще жить, не думая о самом главном шлеме, – шлеме жизни.

Так. Хватит. Вот уже и название подобрал. Не будем об этом. Лучше о девушках. Вот, например, какая симпатичная! Идет одна. Не торопиться. Интересно куда он идет? Домой к мужу и детям? Нет, не похоже. Такой походкой идут на свидание. Не могу представить, что она идет с работы. Может она художница? Актриса? Интересно, не делает ли она записи? Такая выразительная походка прекрасно бы подошла сенсету. Она ведь даже спиной может передать свои чувства. А, черт! Не будем о работе.

Я ускорил шаг и обогнал девушку. Пойдем-ка мы лучше домой. Если не умею радоваться жизни, то хоть погрущу немного. Но завтра, прямо с утра, я насяду на Ричи, – пусть сводит меня в ночной клуб. Причем на свои деньги, ведь это была его идея.

Когда я подошел к дому, на город уже опустились сумерки. Мягкий неоновый свет не был ярким – все-таки ночь на дворе. Но лампы, вмонтированные в бортик тротуара, прекрасно освещали дорогу. Я привычно нырнул в арку и направился к подъезду. Наверно консьерж отчитает меня за столь позднее возращение. А может и нет – Луи мой поклонник. Он всегда осведомлялся о моем здоровье и о моих творческих планах. Причем он выражал искрению озабоченность, а не просто спрашивал из вежливости. Наверно, ему льстило, что в его подъезде живет сенсетив.

Миновав арку, я вошел в темный двор. Едва я сделал шаг вперед, как мне на встречу вынырнула серая фигура человека.

– Деньги давай, – приказала она.

От удивления я даже отшатнулся. Уличные грабители в нашем районе? Немыслимо!

Сзади раздался шорох и я оглянулся. Довольно крепкий парень в короткой майке шагнул мне за спину, отрезая путь к бегству.

– Деньги, – повторил первый и шагнул мне на встречу. Он был превосходно сложен, как настоящий спортсмен и совсем не походил на грабителя из фильмов. Тощий, высокий, с длинным хвостом волос, перевязанных кожаным шнурком. И с совершенно бешенными глазами.

Меня толкнули в спину, и я задрожал.

– Сейчас, – выдавил я трясущимися губами, – подожди. Сейчас…

Длинноволосый довольно ухмыльнулся. Он заметил, как меня трясет, но немного ошибся. Это не страх. Я так разволновался, что почти не понимал, что происходит. Я сенсетив и все ощущаю острее, чем обычный человек, мои эмоции это огонь, выжигающий и меня и зрителя.

Сияющая пелена затянула глаза. Дрожь добралась до рук, и я ощутил сильную потребность сжать кулаки. До боли. Меня объял дикий восторг, – это и есть жизнь! Захотелось бить, резать терзать! Пусть меня ударят, пусть! Я хочу чувствовать боль! Хочу чувствовать вкус жизни!

Закричав от восторга, я бросился вперед. Длинноволосый отшатнулся, и я успел заметить гримасу страха на его лице. Потом я выбросил вперед руки, и он с криком отпрыгнул в сторону. Я увидел, что он прижимает обе руки к лицу, а из-под пальцев течет что-то темное. Мои руки сами вскинулись, сжимаясь в замок, но тут меня обхватили сзади. Второй! Он схватил меня, прижав руки к телу. Я дернулся вперед, но он держал крепко. Тогда я с размаху подался назад, и что было сил, запрокинул голову. Мой затылок ударился обо что-то твердое, да так, что зазвенело в голове. Меня отпустили. Не теряя времени, я повернулся и словно клещ вцепился в крепыша. Повалил его на землю и обхватил его горло, яростно сжимая ладони. Грабитель захрипел и стал извиваться, словно уж. Ударил меня по лицу. Но мне было уже все равно, я не чувствовал ни боли, ни ударов. Ярость душила меня, и я выплескивал ее наружу, чтобы не задохнуться.

И даже когда меня ухватили за плечи, я не разжал онемевших пальцев.

– Генрих! Генрих! Это я! Отпусти его!

Луи? Нет, у него другой голос.

Вокруг стало шумно и людно. Меня потянули назад, и я вдруг понял, что я делаю. Руки сами разжались, и я отпустил горло неудачливого грабителя. Меня оттащили в сторону и положили на землю. Я потряс головой и сел. Вокруг было много народу. Десяток человек бегали, кричали друг на друга. Неужели полиция?

– Генрих! – надо мною склонилось знакомое лицо.

– Ричи! Матерь божья, Ричи!

– Как ты Генрих? Успокойся, все в порядке! Это мои люди!

– Ричи, – прорычал я.

В руке моего агента появился пластиковый шприц, и когда игла впилась мне в плечо, я вздрогнул.

– Тише, Генрих, – мягко попросил Ричард. – Это всего лишь успокоительное.

Я оглянулся по сторонам. Грабители стояли метрах в пяти от нас. Рядом стоял один из людей Ричи. Они кричали друг на друга. Тот что был похож на спортсмена не отнимал правую руку от лица.

– Ричард, – простонал я, – что за хрень?

– Все в порядке, – отозвался он, – все хорошо. Просто посиди спокойно пару минут, ладно? Ричи все уладит.

Оставив меня на земле, он поднялся и заорал во все горло:

– Пит! Быстро сюда! Забери «вампира» и немедленно отправь его в офис.

У меня перед глазами поплыли темные пятна. Я почувствовал, как чужие руки снимают с моего пояса мнеморекордер, и недовольно заворчал. Укол подействовал, – я расслабился, из головы ушла жаркая волна гнева, и в глазах прояснилось. Я ощутил, что у меня болит ушибленный бок, и страшно ноет левая скула. И тут меня словно ударило.

– Ричи, – булькнул я, еще не веря сам себе. – Зачем тебе «вампир»?

Мой агент обернулся. Его глаза светились от счастья. Он был похож на кота, попавшего на колбасный склад.

– Ричи! – крикнул я.

– Завтра это уйдет в Голливуд! – отозвался он. – Я думаю, что все вышло отлично! Это будет на рабочий материал, а полноценная запись.

Я застонал и попытался подняться на ноги.

– Не вставай, – забеспокоился Ричи и обнял меня за плечи. – Не нужно напрягаться. Ты уже все сделал. Признаться, не ожидал от тебя такой прыти.

Я окинул двор безумным взглядом. Двое грабителей закончили кричать и теперь спокойно что-то обсуждали с ассистентом Ричарда. Он сунул руку в карман, вытащил пухлый пакет и протянул его моим противникам. Длинноволосый схватил пакет, что-то буркнул и оба, развернувшись, растворились в темноте.

Слезы проступили на моих глазах, слезы жалости и злости. У меня нет даже этого, – драки. Только инсценировка. Только запись. Все мои чувства – на продажу. Все для работы. А ведь я успел почувствовать себя человеком, что может жить не только воспоминаниями и фантазиями. Напрасная надежда. Все – обман. Игра, притворство. Этот ублюдок Клео специально все подстроил, чтобы получить запись, которую я давно отказывался писать. И он ее получил.

– Подонок, – простонал я.

– Тише Генрих, тише, – откликнулся Ричи, и глаза стали холодными, словно лед.

– Подонок!

– Успокойся, старик. Так было нужно. Теперь все в порядке. Это была великолепная работа. Думаю, что твоя запись побьет записи этого полоумного китайца Дениса Ли. Ему до тебя как до луны.

Я уронил голову на грудь и застонал от боли в скуле. Какая же это сволочная штука – жизнь. Вся жизнь не больше чем инсценировка. Проклятый шлем – он всегда со мной. О’Нил прав. Прав во всем.

Ричи повернулся, заорал на кого-то и я заметил, что у него под пиджаком кобура. С моих глаз упала пелена, я словно увидел окружающий мир чистым незамутненным взглядом. О чем я думал раньше? Кого я пытаюсь обмануть? Ричард – бандит, самый настоящий бандит, один из тех, кто обдирает наивных сенсетов. И как я раньше этого не замечал? И он меня прикончит – ради пачки денег. Ему ведь больше ничего не нужно. Его не интересуют ни записи, ни таланты – только прибыль. Эта истина засияла передо мной словно написанная неоновыми буквами. Этот подонок выжмет меня до последней капли и бросит подыхать на улице. Может, по старой памяти, пристроит в какую-нибудь лечебницу, где я буду доживать свой век пускающим слюни идиотом. Надо срочно избавляться от всего этого. Это я тоже ясно видел. Это тупик. Это путь в бездну.

Я встал и поморщился, когда в боку кольнуло. Ричард отвернулся, что-то обсуждая со своими приятелями, и я, воспользовавшись удобным случаем, начал потихоньку пятиться к подъезду. Пора сваливать отсюда.

– Генрих!

Я резко обернулся, сжимая кулаки, но это оказался всего лишь Луи. Всклокоченный, с выпученным глазами, ошалело разглядывающий свой мирный дворик, заполненный суетящейся толпой.

– Пойдемте, господин Генрих, я провожу вас до квартиры, – сказал консьерж, решив, что ему не с руки вмешиваться в чужие дела.

– Погоди, – я повернулся. – Ричи!

Мой агент обернулся и помахал рукой.

– Иди спать Генрих! – велел он. – Я загляну к тебе завтра утром! Не забудь, что завтра вечером запись на студии Атлантика!

Я резко повернулся, вырвавшись из рук Луи, и зашагал к подъезду. Я сыт этим по горло. Надо все хорошенько продумать. Но не сейчас, черт возьми, не сейчас, когда в жилах кипит ярость.

* * *

Сухой песок утекал сквозь пальцы как вода. Я выбросил руку далеко вперед и вонзил ногти в горячие песчинки. Потом вторую руку. Подтянулся, чувствуя, как живот плавно проехался по склону дюны. Ладони утопали в горячем песке. Кончики пальцев горели огнем, они давно ободраны до крови и каждое прикосновение к песку – пытка.

Я сдвинулся вперед и замер, пытаясь проглотить пыльный комок, осевший в горле. Надо собраться с силами, чтобы вновь выбросить вперед руки. Жарко. Темно. Ведь я закрыл глаза. И не раскрывал их уже несколько дней – просто не мог разлепить ссохшиеся веки.

Наждак из горячего песка дерет горло. На зубах хрустят песчинки а пальцы словно погрузили в расплавленный свинец. Но мне нужно двигаться. Вперед. Только вперед. К воде. Она там, впереди. Зовет меня. Пара глотков прозрачной, нежной как шелк воды.

Я запрокинул голову, широко открыв рот, и попытался крикнуть. Воздух, горячий и сухой, ворвался в мои легкие, огнем пролетев сквозь горло. Я захрипел и опустил голову. Нет. Не выйдет. Все равно никто не услышит. Нужно идти вперед, только вперед. Сейчас. Руку. Правую. Потом левую.

* * *

– Стоп! Запись!

В горле сухо. Пустыня? Нет, черт возьми, это только запись. Как болит голова. Яркий свет бьет по глазам, нужно закрыть глаза.

– Старик, ты как? В порядке?

Я открыл один глаз и увидел знакомое до отвращения лицо. Нет. Нельзя так думать. Надо улыбаться.

– В порядке, – выдохнул я. – Как запись?

Ричард обернулся к стеклянной стене и помахал рукой режиссеру. Тот в ответ показал сомкнутые колечком пальцы. Очень хорошо. Я начал отстегивать датчики от предплечий.

– Вот и чудненько, – радостно сказал Ричи и улыбнулся. Широко и приветливо.

– Послушай, – сказал я, поднимаясь из продавленного кресла. – Давно хотел спросить, зачем ты каждый раз сидишь около меня во время записи?

Ричард ухмыльнулся.

– Если тебе станет плохо, нужно чтобы я узнал об этом первым. И вызвал врача. Режиссеры нихрена не видят кроме своих пленок, им наплевать на сенсета. А я, твой агент, дорожу твоим здоровьем. Ты приносишь мне денежки.

Ричард подмигнул и оскалился. Акула шоубизнеса. Тошнотворное зрелище – как я раньше только мог смотреть на эту мерзкую рожу?

– Понятно, – отозвался я и встал.

Сейчас надо выпить – чего-нибудь холодного и мокрого. Не кофе и не пива. Воды. Просто воды.

– Генрих, а ты бывал в пустыне?

– Нет, Ричи, это всего лишь фантазия.

– Потрясающе! Просто великолепно! Жаль, что от студии Лича поступил заказ только на этот эпизод.

Я остановился в дверях. Кажется, я знал, для чего им понадобился этот эпизод. Неужели осуществилась детская мечта? Надо бы переспросить. Но не сейчас. Сейчас – вода.

– Генрих, подожди, – Ричи догнал меня и попытался заглянуть в глаза. К его губам снова прилипла шутовская ухмылка. – Послушай, старик, ты не обижаешься на меня? Ну, за то, что случилось позавчера?

– Да нет, что ты, – сразу отозвался я. – Мне нужно было встряхнуться.

– Я очень рад, что ты относишься к этому именно так, – Ричи покрутил головой. – А то мне показалось, что ты обиделся.

– Нет, что ты, – отозвался я, пытаясь выглядеть удивленным. – Кстати, ты не зайдешь ко мне вечером? Выпьем пива, поговорим о продлении контракта.

– В самом деле? – удивился Ричи. – Превосходно. Кажется, тебе действительно нужна была встряска. Рад, что у тебя такое настроение.

– Так ты зайдешь?

– Конечно, старик, без вопросов. И знаешь что, – у меня есть две знакомые девчонки, которые давно хотят встретиться с настоящим сенсетивом.

– Э, нет! – быстро сказал я. – Это в следующий раз. Сегодня просто поговорим. Мы же с тобой так толком и не говорили ни разу, верно?

– Так держать, Генрих! – Ричи похлопал меня по плечу. – Кажется, ты выздоравливаешь!

Мы спустились к стоянке каров. Ричи по-прежнему был шумным и фамильярным. Отвратительные манеры. Меня его поведение всегда раздражало, но я сдерживался, полагая, что все агенты таковы. Теперь же я видел фальшь. На самом деле лицо Ричи всегда оставалось холодным и твердым как клинок ножа. И это лицо ему больше подходило. Таким я его уже видел. А вот все эти похлопывания по плечу, возгласы «как дела, старик?» – не более чем маска. Причем плохо сделанная фальшивая маска.

У машин мы попрощались, – я взял такси, а Ричард отправился к своему кару. Но перед этим клятвенно меня заверил, что никакие дела не помешают ему заглянуть ко мне вечером. Отлично. Только бы он пришел один. Вдруг кого-то приведет? Десяток крепких ребят с пистолетами за пазухой… Нет, не будет он так светиться. Он у нас веселый малый, агент по продаже чувств, – зачем ему охрана? Только бы он пришел один. Я все продумал. Он не будет больше издеваться надо мной.

Сказав таксисту, чтобы он отвез меня в ближайший супермаркет, я уставился в окно кара, вспоминая вчерашний день.

Вчера я встал поздно, долго валялся в постели, – после вечерней стычки болели ребра. И – голова. Вроде бы меня никто не бил, но железный обруч сдавливал виски, заставляя меня вздрагивать от боли при каждом ударе сердца. Ерунда. Пройдет. По старой привычке я включил в гостиной новостной канал и отправился умываться под томное воркование дикторши.

Я был очень зол на Ричарда, очень зол. Но сквозь ярость проглядывал и страх. Теперь я понял, что белобрысый парнишка не просто агент. Он один из тех ребят, что получают деньги, ничего не делая. Преступники? Какое грубое слово. Свободные предприниматели, частная охрана актеров. Я знал о таких случаях. Да и сам встречался с подобными прохвостами. Но меня оставили в покое – с тех пор как я стал работать с Ричи. Он брался улаживать такие дела, и проблемы сами собой рассасывались. Теперь я знал – почему. От злости руки начали трястись, и тогда я открыл холодную воду и сунул голову под кран.

В самом деле, что такого случилось? О чем я беспокоюсь – подумалось мне, когда ледяная вода смыла с висков тугой обруч боли. Живется мне неплохо. И пусть даже Ричи настоящий мафиози, как говорят южане. Но ведь я не делаю ничего плохого и получаю деньги за свою работу. И все же червячок сомнения гложет сердце. Все это плохо кончится. Очень плохо – такие люди как Ричард не ценят чужую жизнь.

Я вытерся бумажным полотенцем и, накинув халат, отправился на кухню, к холодильнику. В гостиной звякнул лоток пневмопочты и я остановился. Что за чудеса? Счета доставляют с нарочитым, значит, пришло настоящее письмо, написанное на бумаге, от руки. Это в наше время редкость. Вот бы это оказалось послание от симпатичной поклонницы! Такие письма здорово поднимают настроение.

Я быстро включил кухонный комбайн на разогрев готового завтрака и отправился в гостиную. Доставая из приемника трубочку с письмом, я подумал, что поклонницам, если таковые у меня имеются, вряд ли известен мой адрес. Это немного остудило мой пыл и я, не торопясь, отвинтил крышку транспортного пенала. Бумага. Настоящий листок, свернутый в трубочку и – увы – никакого запаха духов.

Я развернул письмо. Оно оказалось коротким, всего пара строчек и подпись. Подпись! Ого, да это О’Нил!

Уважаемый Генрих!

Вы так внезапно ушли, что я не успел вам сказать самого главного. Поэтому я пишу вам письмо, отправлю его прямо из бара, думаю, Вы получите его завтра. Я вспомнил, где слышал Ваше имя, но так и не успел вам ничего рассказать. Постараюсь быть кратким.

Я знаю, что вы работаете с Ричардом Клео. Он ваш агент. Может это удивит Вас, но и мой тоже. Мы с ним знакомы давно, и не всегда это знакомство доставляло мне удовольствие. Но сейчас это не важно, просто я хотел вас предупредить, – берегитесь Ричарда. Бросайте все и бегите от него сломя голову. Он Вас использует, выжмет до последней капли и выбросит на свалку. Так же как меня. Удачи Вам, Генрих, пусть Вам повезет больше, чем мне.

P.S.

Простите мое поведение в баре, я не хотел вас обидеть.

Прощайте.

О’Нил

Я ошеломленно уставился на черные строчки. Вот это да. Насколько мне известно, еще не один сенсет не писал коллегам письма от руки. Такое больше подобает юным романтичным парам. Интересный подчерк у него – мелкий, но разборчивый. Господи, о чем я думаю?

Мои худшие опасения подтвердились. Ричи – обычный бандит с большой дороги и он гораздо опаснее обычных громил. Он – вампир. Высосет свою жертву до капли и отправиться искать следующую. О’Нил прав. Надо срочно бежать, пока Ричард не догадался, что я его раскусил. Но куда?

Вспоминая знакомых, я нервно шагал по комнате. Друзей у меня нет. Знакомых не осталось – таких, на которых можно было бы положиться. К тому же мне нужно уехать куда-нибудь далеко, желательно за океан. Подальше от этого города и этой страны. Остаются еще родственники. Как жаль, что я потерял адрес своего дяди из Лос-Анжелоса. ЭлЭй… А это неплохая идея. Подходит. Осталось только вспомнить, адрес или хотя бы контакт в глобальной сети. Может, поискать в справочнике?

Я поднял глаза и потянулся к пульту, чтобы переключить экран ТВ на доступ в глобальную сеть. Симпатичная виртуальная дикторша рассказывала новости. За ее спиной высветилось название студии Орион, и я с ужасом вспомнил, что сегодня у меня запись.

– Часы, – скомандовал я. В углу экрана высветились цифры. Но я так и не посмотрел на них. Виртуальная девушка пропала, а на экране появился знакомый зал, – зал бара «Текила Бум», где вчера я встретил Николая. Камера скользнула вправо, и я сдавленно булькнул. За пустым столиком сидел О’Нил. Его голова превратилась в кровавое месиво от выстрела, но в том, что это Ник я не сомневался – вчера в баре не было больше темнокожих. Секунду я созерцал это зрелище, пребывая в совершеннейшей прострации. Потом страшная картина исчезла и на экране снова появилась ведущая.

– Звук, – спохватившись, крикнул я.

– К сожалению, – произнесла дикторша низким грудным голосом, – мы не смогли поговорить с продюсером господина О’Нила. Он отказался прокомментировать это событие, но очевидцы были более общительны.

На экране появился дородный мужчина с седыми висками, и я его узнал – бармен.

– В полночь, – сказал он, и я услышал, как его голос дрогнул, – господин О’Нил поднялся из-за столика и начал кричать. Я позвал нашего охранника, но господин О’Нил внезапно успокоился, сел и достал оружие. Все случилось так быстро. Он просто достал пистолет и сразу выстрелил себе в висок. Бах и все.

– А что он кричал, он был чем-то недоволен?

– Не знаю. Мне показалось, что он был сильно расстроен. Он все время говорил о каком-то шлеме. Да, он сказал о чертовом шлеме, который нужно снять. Думаю, он имел в виду какую-то свою запись.

– Спасибо господин Рене.

Картинка снова сменилась, – теперь на экране появился толстяк в форме полицейского.

– Я думаю, это профессиональное, – сказал он, – мистер О’Нил был сенсетивом, а у них, как вы знаете, крайне неустойчивая психика.