Текст книги "Дикая охота"

Где он? Что было вчера? Сосредоточенно засопев, Алексей попытался воскресить в памяти события вчерашнего вечера. Он помнил бой, помнил, как к нему подошел блондин. Они поехали на маршрутке, потом пошли пешком, завернули в кафешку. Паренек купил Алексею тарелку горячего горохового супа, печеную картошку, а потом… Кобылин потер пронзенный болью висок. Он пил. Из стакана. Наливал водку и пил. А стакан ему подавал блондин. Потом… Потом они еще куда-то шли. И все. Дальше – темнота.

– Вот сука, – едва слышно протянул Алексей.

Прижав ладони к пылающему лицу, Кобылин сел и оперся спиной об удачно подвернувшуюся холодную стену. Его тошнило, голова раскалывалась, застывшие мышцы ныли так, словно их пытались вытащить из тела клещами. Очень хотелось пить. Хоть капельку холодной воды пустить в пылающее горло, чтобы смыть этот омерзительный привкус тошноты.

– Еперный карась, – простонал Алексей. – Опять… Опять…

Отняв от лица трясущиеся руки, он попытался осмотреться. Вокруг по-прежнему царила темнота, но теперь Алексей начал понемногу разбирать очертания предметов. Сам он, оказалось, лежал на полу, на куче старого тряпья в маленькой подвальной комнате. Противоположной стены Кобылин не видел, но не сомневался, что до нее метра два, не больше. Справа темнота уже не была такой густой – с той стороны пробивался зыбкий свет, шедший от лампочки, что находилась далеко за углом. Именно в ее зыбком полупризрачном свете Алексей увидел то, что ему категорически не понравилось.

Дверной проем комнатки был забран решеткой – настоящей решеткой из сваренных между собой железных арматурин. Из них же была сработана грубая дверь с огромными петлями, на которой висел увесистый амбарный замок. При виде этой конструкции Кобылин разом забыл и про боль, и про жажду. Встав на четвереньки, он прополз несколько шагов до двери и вцепился руками в холодные железные прутья.

– Твою мать, – простонал он. – Вот дают, сволочи.

В ответ на его стон из дальнего угла раздался тихий шорох.

– Кто здесь? – Кобылин резко обернулся и, цепляясь за решетку, поднялся на ноги.

– Браток, – донесся из темноты дрожащий голос. – Браток!

Алексей оттолкнулся от решетки и побрел на голос, идущий от пола. Шел он медленно, пробуя ногой пол перед собой, и все же едва не споткнулся о ворох тряпья, на котором лежал человек. Заслышав стон из-под ног, Кобылин медленно опустился на колени и нашарил в темноте чье-то плечо.

– Ты кто? – спросил Алексей, напрасно щурясь в попытке рассмотреть своего сокамерника.

– Миха, – хрипло отозвался тот и приподнялся.

В предплечье Кобылина вцепились тонкие, но сильные пальцы. Пленник приподнялся, и в полутьме появились очертания его бледного лица. Сальные волосы, отросшая борода, опухшие губы и синяк под глазом – Кобылин вздрогнул. Он словно в зеркало посмотрелся.

– Дрался у Бобров? – коротко спросил он.

– Ага, – выдохнул пленник. – Три дня… Три дня тут. Воды нет?

– Нет, браток, – печально отозвался Кобылин.

Глаза окончательно привыкли к полутьме, и теперь охотник смог лучше рассмотреть фигуру своего соседа по заточению. Тот оказался щуплым мужичком лет сорока, закутанным в драное тонкое пальто еще советских времен. Походил он на бомжа, и не было никаких сомнений, что сюда он попал так же, как и сам Алексей.

– Ты держись, братан, – сказал Кобылин, оглядываясь на решетку. – Кто-нибудь придет.

– Придет! – с внезапным жаром прошептал Миха, цепляясь за руку охотника. – Они придут! Увели Саню. Саню увели! И все!

– Вон оно как, – буркнул Алексей, – ну-ка, погоди.

Отцепив от себя слабеющие руки сокамерника, он сел на пол и принялся ощупывать свои карманы. Они, как и ожидалось, зияли пустотой. Пропали и деньги, и бутылка. И даже шарф – дырявый сальный шарф, что не раз использовался в качестве носового платка, – и тот сняли. Не было и старенького ремешка. Тихо матерясь себе под нос, Кобылин нагнулся и ощупал разношенные кроссовки. Шнурки тоже пропали.

Процедив сквозь зубы очередное ругательство, Алексей распрямился и принялся шарить руками по полу, пытаясь нащупать хоть что-нибудь полезное: камень, обрывок веревки, палку, осколок стекла. Ползая на карачках по ледяному бетонному полу, он сосредоточенно сопел, мечтая наткнуться на обрезок свинцовой трубы. Но наградой ему была лишь груда старых тряпок, видимо бывших когда-то рубашками и простынями. Ткань уже подгнила и рассыпалась в руках, так что толку от нее не было никакого. Сплюнув, Кобылин принялся стаскивать с себя куртку, и в это время его новый знакомый сдавленно забулькал.

– Идут! – услышал Алексей. – Идут!

Охотник замер. И в самом деле, из полутьмы со стороны решетки раздался тихий шорох, словно вдалеке распахнулась дверь. А потом – глухой перестук шагов по бетону. Двое, понял Кобылин. В мягкой удобной обуви вроде кроссовок или ботинок с резиновой подошвой. Шли уверенно, не таясь, ровно и твердо, выполняя привычную, хотя и немного нудную работу.

Кобылин скинул куртку через голову, рывком поднялся на ноги и закачался. От резкого движения закружилась голова, и боль, как раскаленный штырь, пронзила затылок. Невольно застонав, Кобылин оперся рукой о стену и сделал пару неуверенных шагов к двери. Потом, закусив губу, постарался втиснуться в темный угол. Но не успел. Перед решеткой вдруг выросла широкоплечая темная фигура, и тут же загремела связка ключей. Глухо звякнул амбарный замок, решетчатая дверь оглушительно загрохотала, и в тот же миг в темноте вспыхнул яркий свет.

Кобылин, вжимавшийся в стену около входа, невольно зажмурился – после темноты свет самого простого фонарика бил по глазам не слабее полуденного солнца. Подслеповато щурясь, он краем глаза заметил темную фигуру, шагнувшую в камеру, и бросился в атаку.

Простой удар ногой в колено, нанесенный сбоку, должен был выбить или сломать сустав. Алексей не раз прибегал к этому трюку, отработал его до автоматизма, но не учел того, что обычно гораздо крепче держался на ногах. Стоптанный кроссовок лишь скользнул по голени тюремщика, а потерявший равновесие Кобылин влетел прямо ему в руки. Вцепившись в чужое пальто, он вжал голову в плечи, пытаясь прижаться к врагу и не дать ему нанести удар с размаха, но ноги заскользили по мокрому полу, и Кобылин повис на плече великана, как на вешалке.

Тот развернулся и коротко, деловито засадил кулаком в бок Алексею. Охотник закашлялся, ослабил хватку, и тюремщик свободной рукой отшвырнул его в сторону, как нашкодившего котенка. Кобылин заскользил по полу, зашатался, схватился рукой за решетку… И в тот же миг перед глазами расцвел огненный цветок.

Очнулся Алексей на полу. Сильно болели челюсть и затылок. Перед глазами еще плавали светлые пятна, но охотник сразу же перевернулся на живот и попытался встать – из чистого упрямства. И только услышав затихающий крик, понял, что опоздал.

Комнатка, превращенная в камеру, уже опустела и погрузилась во тьму. Тюремщики забрали Михаила и утащили его куда-то дальше по коридору. Судя по крикам, они не слишком церемонились с пленником и ничуть не скрывались. Это было плохо. Значит, здесь никто не услышит чужих криков и они тут не в новинку.

Морщась от боли, пронзившей затылок сияющей молнией, дотянувшейся до самых глаз, Алексей встал на четвереньки и подполз к куче тряпья. Нашарив свою куртку, он сел на пол и завернулся в нее, как в одеяло. Кобылина трясло – от холода и от боли. Зубы выбивали барабанную дробь, хриплое дыхание с трудом вырывалось из сведенного судорогой горла.

– Никогда, – отстучал зубами Кобылин, – больше никогда… Зараза…

Согнувшись пополам, он сблевал на груду вонючего тряпья и застонал от боли в сведенной судорогой спине. Постанывая, отполз подальше, отшвырнул в сторону куртку и стал на четвереньки, упираясь ладонями в ледяной пол.

– Ладно, – прошептал он. – Ладно. Десять минут.

Он знал, что времени у него немного. Если увели одного, значит, скоро придут и за вторым. Скоро. Возможно, прямо сейчас…

С трудом оторвав правую руку от пола, Кобылин сунул два пальца в рот, и его желудок сжался в комок, выплескивая все, что в нем еще осталось. Из глаз хлынули слезы, боль, словно огромный топор, раскалывала голову надвое. Чудовищное ощущение – полузабытое, из прошлой жизни, такое знакомое и такое неожиданно новое. Тогда так бывало часто. Тогда.

– Выдержу, – прохрипел Кобылин, отплевываясь. – Давай. Назло…

Опустошив желудок, Алексей отполз в сторонку, нашарил свою куртку и дрожащими руками натянул ее на плечи. Застегнув молнию, Кобылин обхватил себя за плечи и откинулся на пол, содрогаясь от крупной дрожи. Он прикрыл глаза и постарался дышать ровно. Знал – времени осталось мало, всего ничего, скоро придут и за ним. Все, что он хотел, – пятнадцать минут. Всего четверть часа покоя, чтобы никто его не дергал, не трогал, не касался. Тогда, быть может, удастся отдышаться, хоть немного…

Ему дали ровно десять минут. Когда в коридоре снова раздались шаги, Кобылина, чуть успокоившегося, снова пробила крупная дрожь. Когда на него упал пылающий свет фонарика, Алексей заскулил, как побитая собака, засучил ногами по полу, пытаясь отползти в сторону и забиться в темный угол. Не дали – крепкая рука ухватила его за воротник куртки, и под треск надорванной ткани Кобылина потащили по полу, как мешок с картошкой.

Когда его вытащили в коридор, Алексей застонал и забился, пытаясь вырваться, и тут же получил пинок крепким ботинком в бок. Закашлявшись, охотник сжался в комок, но это не помогло – его тащили дальше. За углом в самом деле обнаружился длинный коридор, с одной-единственной лампочкой в самом дальнем конце – у белой двери. Здесь было светлей, и Кобылин, бросивший испуганный взгляд вверх, рассмотрел наконец своего тюремщика. Это был рослый мужик, ростом метра в два. Широкоплечий, налысо бритый, с борцовской шеей и курчавой бородищей. Опустив здоровенную, как лопата, руку, он без труда волок Кобылина по бетонному полу – спокойно и привычно, словно занимался этим каждый божий день. На громиле была кожаная куртка, напоминавшая размерами чехол от кресла, на ногах тупоносые ботинки на шнуровке и камуфляжные штаны – то ли от какой-то формы, то ли охотничьи.

Без малейших признаков усталости тюремщик легко протащил Алексея по всему длинному коридору и остановился только у самой двери. Распахнув ее, он зашвырнул пленника внутрь, как куль с мукой. Кобылин закувыркался по полу и чуть не сбил с ног худощавого типа, что стоял ровно посреди крохотной комнатки, залитой ярким светом лампочки без плафона, что свисала с потолка на длинном проводе.

– Встать! – рявкнул худой чернявый тип в спортивном костюме. – На колени, быстро!

Кобылин завозился на полу, испуганно озираясь по сторонам. Крохотная комнатка с низким потолком была почти пуста. Лишь в углу приткнулась табуретка, исполняющая роль стола – на ней стояла початая бутылка водки, сверток из газеты да два стакана. На стене, на вбитых гвоздях, были развешаны куртки и пальто. Под ними стояла деревянная скамейка, из-под которой виднелись чьи-то ботинки. Прихожая – не больше того. Догадку Кобылина подтвердила вторая дверь, видневшаяся в противоположной стене. Обычная дверь из ДСП, обитая досками, выглядела довольно странно в этом месте. При взгляде на нее у Кобылина волосы встали дыбом.

Здоровяк, видя, что пленник не особенно торопится, решил ему помочь – ухватил за воротник и рывком поставил на колени. Кобылин со стоном задрал голову и с испугом уставился на худощавого типа, чьи щеки покрывала недельная щетина. Тот не ухмылялся, не злорадствовал, не наслаждался властью над беззащитным пленником. Смотрел спокойно и равнодушно, словно выполняя рутинную работу. И от этого становилось еще страшней.

– Давай, – тихо, но с угрозой в голосе произнес он. – Руки давай.

Из кармана своей спортивной куртки он достал моток прозрачного скотча, отработанным движением подцепил ногтем край и с треском отмотал длинный кусок ленты.

– Руки, – тихо потребовал он.

Кобылин, стоявший перед ним на одном колене, как перед королем, протянул дрожащие руки вверх, к ленте. Худой парень чуть наклонился, но прежде чем лента коснулась запястий Кобылина, охотник рванулся вперед.

Он ударил правой точно в пах худого тюремщика, и тот с воплем согнулся пополам. Здоровяк, державший Алексея за шиворот, рванул жертву назад, но было поздно – охотник, так и не застегнувший куртку, выскользнул из нее, как из опустевшей шкурки, и кувыркнулся по полу в угол, к импровизированному столику. Под бессвязные вопли корчащегося на полу тюремщика Кобылин вскочил на ноги, ухватил бутылку водки и пинком отправил табуретку под ноги здоровяку, что бросил куртку и рванулся за пленником. Громила запнулся о катящийся по полу табурет и с воплем рухнул на пол, на вытянутые руки. Кобылин оттолкнулся от стены, одним прыжком перемахнул через здоровяка и взмыл к низкому потолку, замахиваясь своим оружием.

Поднимающийся на ноги худощавый тип успел увидеть прыжок пленника и даже успел открыть рот, но сделать ничего не успел. Кобылин упал сверху и со всего маху обрушил бутылку с водкой на голову своего тюремщика. Глухой гул удара сменился звоном бьющегося стекла, и чернявый парень как подкошенный рухнул на пол, не издав ни звука. Кобылин, в руках которого осталось бутылочное горлышко с парой длиннющих осколков, не удержался на ногах – сделал пару неверных шагов и ткнулся спиной в стену, смахнув на пол чье-то тряпье с гвоздя.

Он даже не успел заметить, пальто это или куртка – здоровяк, уже поднявшийся с пола, зарычал медведем, оскалился, и, подхватив с пола табурет, запустил им в Кобылина. Тот упал на одно колено и хлипкая конструкция с грохотом разбилась о стену над его головой. Здоровяк же, вытянув огромные руки, бросился на пленника, словно пытаясь его обнять. Он несся на Кобылина, притиснутого к стене, как оживший паровой каток – громадина, которую нельзя ничем остановить. И Кобылин, оттолкнувшись от пола, как спринтер, рванул ему навстречу.

Они встретились на середине крохотной комнатки. Алексей с разгона нагнулся и шагнул в сторону, уворачиваясь от вытянутых рук здоровяка. Тот проскочил мимо, а Кобылин, не разгибаясь, со всей силы полоснул обломком бутылки по широкому бедру в камуфляже. Здоровяк заревел, попытался затормозить, обернуться… Охотник, распрямляясь, наотмашь взмахнул «розочкой», целя повыше. Повернувшийся громила тут же завопил – острое стекло мазнуло по лицу, оставляя за собой развороченную плоть. Хлынувшая кровь не остановила тюремщика, лишь разозлила еще больше. Не обращая внимания на боль, он рванулся к Кобылину, вытянув вперед огромные ручищи, и тогда охотник сделал выпад, сделавший честь любому мушкетеру. Проскользнув между рук здоровяка, он вколотил «розочку» точно под подбородок тюремщика и тут же отпрыгнул назад, оставив оружие в теле. Рев громилы сменился хрипом. Хватаясь за горло, он сделал пару шагов вперед, к Кобылину, потом, выпучив глаза и задыхаясь, упал на колени и медленно завалился на бок.

Алексей застыл посреди комнаты, настороженно разглядывая поверженные тела. В дырявом черном свитере, в драных джинсах, он стоял в ярком свете лампочки, покачиваясь на носках, и тяжело дышал, переводя взгляд с неподвижного тела чернявого парня на содрогавшегося в судорогах громилу. Потом наконец разжал кулаки и шагнул к своему бывшему тюремщику.

Громила лежал на спине, обхватив широкими ладонями собственное горло. Из-под них торчало бутылочное горлышко «розочки», так и оставшееся в располосованной шее. Темная кровь ручьем хлестала из-под застывших ладоней, заливая грудь громилы и собираясь в темное озеро на полу. Тело еще содрогалось, но Кобылину было ясно – тут все кончено.

– Черт, – прошептал он, закусывая губу. – Черт, черт, черт!

Развернувшись, он бросился к худощавому парню, распластавшемуся на полу. Упав на колени, Кобылин приподнял свою жертву, взглянул на его голову и едва слышно застонал. Из темных волос густой патокой сочилась темная кровь, стекая на пол. В застывшем лице парня не было ни кровинки – он стал бледным, как простыня.

– Ну же, – прорычал Кобылин, встряхивая свою жертву. – Ну!

Тело безвольно обвисло в его руках, и Алексей медленно разжал пальцы. Паренек откинулся на пол, раскинул руки и застыл, как сломанная кукла.

– Зараза, – прошипел Кобылин. – Хренов алкаш!

Спохватившись, он принялся хлопать по карманам паренька. Нашел рулон серебристого скотча, ключи от машины с брелоком сигнализации, паспорт, потертый кошелек. И только потом, в нагрудном кармане, то, что искал.

Вытащив мобильник, Кобылин, косясь на закрытую деревянную дверь, глянул на экранчик. Уровень сигнала был невелик, всего одна полоска. Но этого должно было хватить. Набирая знакомый номер, Кобылин выпрямился и вернулся обратно к истекающему кровью здоровяку. Ожидая ответа, он присел на корточки у тела и принялся шарить по карманам кожаной куртки, стараясь не запачкаться.

– Слушаю, – раздался знакомый голос из трубки.

– Гриша, это я, – буркнул Кобылин.

– Леха! Мать твою! Ты куда пропал? Ты где?

– Я на месте, – отозвался охотник, вытаскивая из кармана здоровяка большой складной нож. – Как и предполагали, это подвал. Отследишь сигнал?

– А ты сам-то что? – невнятно отозвался Борода.

– Меня сюда притащили в бессознанке, – немного смущенно отозвался Алексей. – Отследишь сигнал?

– Это какой оператор? А, уже вижу. Да, минут пять, и мы тебя найдем.

– Ты там как, приготовился? – спросил Кобылин, щелкая ножом.

– Менты наготове, ждут сигнала от моего знакомого опера. Тот уже землю копытом роет, я же обещал ему сдать похитителей людей еще три дня назад!

– Пускай их по пеленгу, – хрипло велел Кобылин, оглядываясь на дверь. – Пусть сюда подваливают. И пусть сразу готовятся к сопротивлению.

– Там вообще что? – спросил Борода. – Вампирское гнездо? Оборотни?

– Даже не знаю, – протянул Кобылин, осматривая тела. – Знаешь, Гриш, мне кажется, на этот раз это не наш профиль.

– Думаешь? – с сомнением в голосе переспросил Борода.

– Меня напоили, притащили в подвал, кинули в камеру. Тут был еще один человек – видимо тот, что пропал в четверг. Два тюремщика, оба люди, выглядят как шестерки братвы.

– И все? – спросил Григорий. – Что за фигня?

– Ну, не все, – отозвался Кобылин, посматривая на дверь. – Знаешь, они куда-то переправляли пленников. Судя по всему, куда-то вниз, в подземные коммуникации. Я, пожалуй, тут разведаю маленько, пока менты едут.

– Леха! – позвал Борода. – Ты это брось! Если у них там гнездо, не вздумай туда соваться в одиночку! И вообще, зря ты в это дело полез.

– Зря, – согласился Кобылин, – ой зря. Уже сто раз пожалел. Но, Гриш, три человека за неделю пропали. И все – в одном и том же зале. Надо было разведать что к чему.

– Разведал? – ядовито осведомился Григорий.

– Вроде того, – мрачно отозвался Алексей, оглядывая тела.

– Вот и вали оттуда, – скомандовал Борода. – Оставь ментам чуток работы. Тем более что не наш профиль.

– Это мне кажется, что не наш, – бросил Кобылин. – А на самом деле… Что-то тут не то. Так что, Гриш, я телефончик оставлю, чтоб ты его поймал, а сам пойду немного осмотрюсь в подвале.

– Леха! – с угрозой бросил Борода. – Ты там что затеял, а? Ты это геройство брось!

– Гриш, понимаешь, туда только что уволокли человека. Мишу, что сидел со мной в одной камере. Буквально полчаса назад, даже меньше, – сказал Кобылин, задумчиво рассматривая обломки табуретки. – Надо сходить, проверить. Не могу я человека вот так вот бросить. Когда еще менты приедут, пес его знает. А человек, может, загибается там.

– Ладно, – буркнул Борода. – Спайдермен хренов. Иди, спасай своего Мишу. Но только без героизма давай. Я видел, как тебя отмудохали, ты сейчас не в форме, да еще и без снаряжения. А сигнал я уже засек, скоро будем. Ты не лезь на рожон там. Как тюремщики-то?

– Я их… – Кобылин тяжело вздохнул. – Я их нейтрализовал.

– Угу, – мрачно отозвался Борода. – Я представляю.

– Ты не представляешь, – мрачно отозвался охотник. – Лучше и не надо. Все, давай. Раз засек адрес, то телефон на всякий случай возьму с собой. Вряд ли он возьмет в подвале, но вдруг.

– Леш, наряд будет через полчаса, – отозвался Борода. – Ты там уж побереги себя, ладно? Ребята уже едут, опер у них злющий и тащит команду СОБРа. Ты им не попадайся, идет? А то нынче у нас силенки не те, я тебя из их лап не вытащу.

– Не волнуйся, мамочка, – ухмыльнулся разбитым ртом Кобылин и тут же скривился от боли. – Я только одним глазком гляну, куда это они пошли. А потом смоюсь раньше, чем приедет наряд. Все, отбой.

– Отбой, – подтвердил Борода.

Кобылин медленно выпрямился, сунул телефон в карман джинсов и задумчиво посмотрел на куртки, висящие на стене. Их там было штук десять, не меньше. Вздохнув, Кобылин подошел к самодельной вешалке и принялся шарить по чужим карманам. Он знал, что это отнимет у него минут пять, но не хотел лезть в подвал с пустыми руками. Если этих ребят внизу действительно больше десятка, то ему понадобится нечто большее, чем один складной ножик. Нужно найти что-то полезное. Хоть что-нибудь. И в первую очередь – хорошие, крепкие ботинки с твердыми, как камень, носами, которыми так удобно колотить по чужим ногам.

* * *

Странная дверь открылась неожиданно легко. Никаких замков и запоров, только обычная блестящая ручка, что бесшумно повернулась под рукой. Тихо щелкнул замок, дверь распахнулась, и Кобылин замер, с удивлением рассматривая серую бетонную стену в шаге от себя. Дверь открывалась в крохотный чуланчик, больше походивший на кладовку для швабр, чем на комнатку. Три глухие бетонные стены, заляпанные брызгами штукатурки. И больше ничего… Если не присматриваться к полу.

Кобылин распахнул дверь пошире, чтобы свет из комнаты осветил весь пол чуланчика. Так и есть. В полу виднелась круглая деревянная крышка с едва заметной ручкой. Мокрые доски, давно потемневшие, сливались с полом, и в полутьме были почти незаметны. Опустившись на корточки, Алексей осмотрел свою находку. Люк в полу был невелик, чуть больше обычного канализационного, а судя по сточенным краям, крышку его довольно часто поднимали. И она ни на чем не держалась – просто лежала сверху дыры. Ручка, самая обычная, оконная, что была едва ли не старше самого Кобылина, держалась на паре расшатавшихся шурупов. Алексей взялся за ручку, потянул на себя, выпрямил ноги и рывком сорвал деревянную крышку с пола. Перед ним открылся черный провал, из которого в лицо дохнуло плесенью и влагой.

Осторожно прислонив крышку к стене, Кобылин достал из кармана фонарик, позаимствованный у покойного тюремщика, посветил в провал и заметил лестницу из железных прутьев, что уходила в темноту прямо от края люка. Алексей опустил фонарик, и луч света, мазнув по железным решеткам, высветил мокрый бетонный пол, до которого было метра полтора, не больше.

– Все страньше и страньше, – пробормотал Кобылин.

Опустившись на колени, он бесстрашно сунул голову в дыру и быстрым взглядом окинул подземелье. Оно оказалось не таким уж и страшным – просто большая бетонная труба для сточных вод. Пустая и мокрая, воняющая канализацией и плесенью.

Перегнувшись через край, Алексей скользнул по лестнице вниз и встал на мокрый пол. Посветив назад, он увидел, что проход перекрыт глухой железной решеткой, в которой не было и намека на дверь. А вот другая сторона была свободна – загадочная труба уходила вдаль, напоминая подземный ход, ведущий прочь из осажденного замка. Луч фонарика скользнул по стене, покрытой слизью, и канул в темноте, не в силах пробить кромешную тьму на том конце.

Озадаченно почесав кончик носа, Алексей опустил фонарик и посветил себе под ноги. Тоненький ручеек грязной воды струился по самому дну трубы, размывая залежи мусора, что собирался в рыхлые кучи. Они уже подгнивали, и Кобылин даже не решился предположить, из чего они состояли раньше. Да и не собирался – сейчас его больше занимали следы, четко видневшиеся прямо под железной лестницей. Пара сапог, похоже резиновых, рядом отпечатки ботинок с рифленой подошвой и легкие, едва заметные отпечатки то ли тапочек, то ли дешевых ботинок… Под самой лестницей сильно натоптано, мусор разбросан, и отдельных следов не разобрать. Зато дальше в темноту уходила четко заметная цепочка мокрых следов.

Нахмурившись, Кобылин представил, как это было: двое тюремщиков опускают в дыру связанную жертву, легко и небрежно, как рулон обоев. Здесь, внизу, пленника принимают еще двое. И тут же тащат в кромешную тьму, пригибаясь, чтобы не задевать макушками низкий потолок. Бедняга цепенеет от ужаса, что-то лепечет, не в силах сопротивляться, а его тянут в самое сердце тьмы, навстречу…

Стиснув зубы, Алексей выключил фонарик и сунул его в карман. Он увидел достаточно, чтобы понять – нужно идти дальше. И как можно быстрее. Тьма закутала его непроницаемым черным одеялом, но Кобылину не было страшно. Сейчас темнота его друг, что укроет от чужих взоров и позволит подобраться поближе к добыче. Уже давно темнота из врага превратилась в друга охотника. Нужно только понимать ее, чувствовать, знать, с какой стороны подойти, и тогда она станет надежным союзником.

Кобылин затаил дыхание и прислушался, стараясь уловить малейший шорох. Под ногами тихо журчал ручеек, но сквозь его голосок охотник отчетливо услышал далекий гул голосов. Здесь, в этой трубе, звук отражался от голых стен и разносился очень далеко. Там, впереди, были люди.

Дыша тихо и размеренно, Алексей постарался успокоиться и настроиться на охоту. Боль должна отступить. Усталость должна уйти. Больше нет никаких пятен перед глазами, нет дрожи в ногах, нет холода и жажды. Есть только существо, что слилось с темнотой в одно целое, став на время частью незримой и неотвратимой силы, способной бесшумно вынырнуть из непроглядной тьмы и нанести удар.

Через пару минут глаза Кобылина, привыкнув к мраку, стали различать зыбкие очертания стен. Там, впереди, было светлее, чем здесь – теперь Алексей ясно это видел. Где-то вдали находился источник света, маленький, слабый, но вполне реальный. Кобылин повел носом, как дикий зверь, пытаясь учуять, что там горит впереди. И совершенно неожиданно разобрал среди ароматов сточной трубы сладковатый запах плавленого воска.

– Зато я нюхаю и слышу хорошо, – пробормотал Алексей себе под нос отрывок из детского стишка.

Ждать больше было нельзя, и Кобылин двинулся в темноту. Быстро, уверенно, даже не глядя себе под ноги. Он шел осторожно, бесшумно, скользил в темноте как призрак, стараясь не наступать в воду. Тишину нарушал лишь едва слышный плеск ручейка, что отражался от голых бетонных стен и превращался в неразборчивое хлюпанье.

Алексей двигался быстро, но осторожно, стараясь не отводить взгляда от призрачных отблесков света впереди. Он совершенно не представлял, что скрывалось там, впереди, и потому чувствовал себя немного не в своей тарелке. Привычный набор охотника остался на одном из чердаков, что служил временным пристанищем бездомному Кобылину. И сейчас он остро чувствовал отсутствие оружия в карманах. Это было неприятным ощущением – словно его лишили важной части тела. Ни пистолета, ни дробовика, ни ножей, ни кольев… Не сбавляя шага, Алексей похлопал по драной куртке, проверяя свой нехитрый арсенал, что удалось вытащить из чужой одежды. Ничего серьезного, как и предполагалось, среди трофеев не нашлось. Грубый китайский нож с лезвием из мягкой стали так и остался самой серьезной находкой. Правда, повезло с разбитой табуреткой – она оказалась старого производства, еще советского, и ножки у нее были из тяжелого и крепкого бука. Вдобавок в каждой помещался железный стержень с резьбой, он прилично утяжелял деревяшку. Не обрезок трубы, конечно, но весьма приличная дубинка, которой можно утихомирить любого человека. Вот только на упыря с ней не выйдешь. И на оборотня.

Нахмурившись, Алексей поправил деревяшку, спрятанную в рукаве, и проверил обрывок шнура, намотанного на другую руку. Это был кусок от телевизионной антенны, который Алексей отодрал от стены, и им тоже можно было натворить немало дел, если правильно использовать. Связка ключей в кармане могла сыграть роль кастета, горсть железной мелочи могла кого-то отвлечь звоном, зажигалкой можно было подсветить себе путь, если сядет фонарик. Да, полезные мелочи. Но и только. Самым ценным приобретением, кроме ножа, оставались крепкие ботинки армейского типа, которые Кобылин снял с трупа здоровяка. Чувствовал он себя при этом невероятным подлецом, но все же довел дело до конца – потому что на охоте лучше быть подлецом, чем дураком в мягких стоптанных тапочках.

Впереди забрезжил свет, и Алексей сбавил шаг, стараясь ступать еще осторожней. И в сотый раз пожалел о том, что так и не нашел пистолета. Хотя бы газового или травматику. У него даже ладонь зачесалась – так хотела ощутить привычный вес оружия.

Беззвучно чертыхнувшись, Кобылин сжал кулак и пошел быстрее. Гриша сто раз ему говорил, что главное оружие охотника – голова. Алексей верил другу, да и не раз убеждался в правоте этого утверждения на собственном опыте. Но сейчас, когда перед ним открылся темный провал бетонной трубы, ведущий, судя по сквозняку, в канализационный коллектор, голова уже не казалась надежным оружием. Она зверски болела и кружилась, упрекая собственного хозяина в небрежном отношении.

– Надо меньше пить, – пробормотал Алексей, цитируя старый анекдот. – Надо меньше пить…

Собравшись с духом, он нырнул в трубу, где темнота превращалась в полумрак, сделал несколько шагов, пригибаясь, чтобы не цеплять макушкой потолок, и замер.

Бетонная труба вывела его в небольшой зал. До противоположной стены было шагов двадцать, и в ней зиял черный проем подземного хода. Ручеек, что выбегал из-под ног Кобылина, сворачивал левее и уходил к соседней стене, к крохотному лазу, забранному решеткой. Сквозь нее вода с плеском обрушивалась в темноту, и в зале царил гул, что заглушал все прочие звуки.

Кобылин не отрываясь смотрел в центр маленького зала, на сухой пятачок бетона, скрытый от посторонних взглядов под землей. И скрытый не зря – то, что там творилось, чужим определенно показывать не стоило.

На полу стояли зажженные свечи, спрятанные в обрезках пластиковых бутылок. Эти самодельные лампадки давали мало света, края зала терялись в темноте, но самый центр освещали хорошо. Там, на полу, лежали тела людей. Кобылин насчитал шесть – шесть замерших фигур, напоминавших груды тряпья. Одна лежала в центре, а пятеро вокруг нее – и Алексей был готов поклясться, что они являлись вершинами пентаграммы. Чуть дальше, за освещенным кругом, в темноте двигались какие-то тени, и Кобылин был абсолютно уверен в том, что это вовсе не бомжи, решившие переночевать в канализационном коллекторе.