Текст книги "Мечта империи"

– Общаться знаками, – предложила красавица и тронула губы кончиком языка.

– Однако кулинарное искусство остается на высоте, – заметил Элий.

– Дорогой Гесид, ты у нас истинный талант, – тем временем говорил молодой поэт Кумий, отправляя в рот кусок заливной рыбы. – Это как в литературном творении – нельзя вставить ни единого лишнего слова. Надеюсь, ты читал мою прекрасную поэму? На прошлой неделе я прислал тебе три экземпляра. Кожаный переплет. Золотыми буквами вытеснено. «Кумий. Поэма с изнасилованием».

Верно, литератор надеялся, что кондитер зачитает все три экземпляра до дыр. Гесид что-то промямлил про великолепный слог и возвышенный стиль. Было ясно, что ни одного экземпляра он так и не открыл.

– Нет там никакого возвышенного стиля! – воскликнул в гневе Кумий. – Это сложнейшая и моя самая лучшая поэма о том, как три легионера во время Третьей Северной войны поймали на дороге пятнадцатилетнюю девчонку и принялись насиловать ее по очереди. А шлюха эта оказалась убежавшей из моря Нереидой.

Вер вздрогнул и пролил вино на тунику. «Нереида» – опять заколотилось сердце. Вер с ненавистью глянул на Кумия. Как этот мальчишка посмел сочинить такое про Нереиду?

– Девчонка трижды беременела от каждого насильника по очереди и трижды у нее случался выкидыш. На каждой из дорог, ведущей в Рим, она закапывала по своему мертворожденному гению, и войска виков всякий раз поворачивали назад.

– Постой-постой, – вдруг подал голос гений кухни. – Что ты там насочинял? Нереида родила гениев?

– Ну да… только мертвые… выкидыши… – Кумий приосанился, гордый своим невероятным вымыслом.

– Что за абсурд! Богини не рожают гениев. Это все равно, что львица родила собаку. Она могла произвести на свет либо бога, либо полубога, либо человека… Друг мой, надо знать законы генетики!

– Генетику я знаю не хуже прочих, – обиделся Кумий. – Но у меня Нереида родила гениев. Я – автор, волен придумать, что хочу.

– С тех пор, как литераторам стали платить гонорары, их фантазии сделались куда более смелыми, – заметил Элий, причем достаточно громко.

Лицо Кумия пошло пятнами. Но широкая пурпурная полоса на сенаторской тунике Элия (тогу сиятельный снял) не позволяла литератору пустить в ход все свое остроумие. Ежегодно сенат вручал высшую Вергилиеву премию по литературе – золотую статуэтку и приз в сто тысяч сестерциев. Во время обеда поэт уже дважды успел намекнуть, что в этом году он надеется получить премию сената за вышеназванную поэму. Тем более, что и в прошлом, и в позапрошлом году его несправедливо обошли. Элий сделал вид, что не понял намеков. Ему не хотелось портить аппетит.

– Нет, так нельзя, – возмутился гений кухни. – Если ты ничего не понимаешь в гениях, то и не смей о них писать.

– Я пишу что хочу. И не смей ограничивать творческий порыв! Мне собственный гений надоел – сил нет терпеть! Только я хватаюсь за стило, как он тут как тут и давай исправлять мои элегии. Что за наглость! Или будит посреди ночи и диктует какую-то галиматью! Я рву написанное в клочки, а он все шепчет и шепчет!

– Гении утратили квалификацию, – усмехнулся Элий. – Раньше люди не замечали их вмешательства, небесные патроны руководили нами более тонко. Теперь являются открыто, чтобы предъявить ультиматум. Но нельзя выслушивать ультиматумы каждый день.

– Им надоела прежняя роль, – вновь подал голос гений кухни. – И фиктивные условности.

– В стабильном обществе должно быть достаточно условностей и ограничений, чтобы бунтарям было что разрушать. Иначе бунтари примутся крушить устои. А это уже никуда не годится, – отвечал Элий.

– А какая разница между богами и гениями? – очень к месту спросила умненькая красавица.

– Существенная, – веско отвечал гений кухни. – Боги могут открывать врата времени, создавать новые миры, создавать информацию, наконец. А гении ничего этого не умеют. Но им хочется, очень хочется… – гений запнулся, сообразив, что сказал лишнее.

– Всех роднит великая культура – богов, гениев и людей, – очень ни к месту влез в разговор пожилой оратор. – Люди, творя культуру, уподобляются богам.

«Как же его имя?» – мучительно пытался вспомнить Элий.

– «Первооткрыватели» называют всю эту протухшую культуру пошлостью, – объявил Кумий. – Творения Праксителя и Лисиппа вульгарны. Аполлон Теменит [74]74
  Аполлон Теменит – колоссальная статуя на Палатине.


[Закрыть] вульгарен. Венера Косская [75]75
  Венера Косская – картина Апеллеса, изображавшую Венеру, выходящую из морской воды, находилась в храме божественного Цезаря.


[Закрыть] вульгарна. Первая задача «Первооткрывателей» избавиться от пошлости.

– «Первооткрыватели»? – переспросил оратор.

– Да, именно так называется наше течение, – Кумий решил, что Вергилиевой премии ему все равно не видать и сделался дерзок. В двадцать лет даже трусы бывают дерзки. – Мы знаем подлинную историю Рима. И мы создадим его будущее. Я задумал библион под названием «1984 год». Вот точка перелома! – Кумий обожал хвастаться творческими замыслами.

– Вранье… – заявил изрядно захмелевший гений кухни. – Новая история начнется гораздо раньше.

– Это мы еще проверим, – вызывающе ответил Кумий.

– Нет, ты это не проверишь. Потому что никого из вас не будет… Ни тебя, – гений ткнул пальцем в поэта. – Ни тебя, – указал на Элия.

Он перевел указующий палец на Вера и замолчал, не ведая, что сказать.

– Когда же это случится? – спросил Элий, всем своим видом стараясь показать, что ему известно все или почти все.

Гений кухни не успел ответить.

Дверь в триклиний распахнулись, и вместо слуг с подносами ввалились человек шесть или семь одетых в черное, и в черных масках, полностью закрывавших лица. В руках у ворвавшихся были короткие боевые мечи. Блики светильников вспыхнули на клинках синими опасными огнями. Молчаливые и не званые гости тут же накинулись на пирующих. Первым им под руку попался поэт. Кумий хрюкнул совершенно не эстетично, и попытался спрятаться под платье своей соседки, но не успел. Меч полоснул его по плечу, кровь брызнула веером, а тело литератора неуклюже сползло с ложа. Молодая красавица ахнула и заслонилась рукой. При этом она как будто и не верила, что ее ударят, а кокетничала, и даже игриво выглядывала из-под ладошки. Но нападавший остался равнодушен к ее взору. Однако меч, занесенный над ее головой, не успел опуститься – Вер подставил под клинок бронзовую треногу старинного светильника, и меч переломился в месте удара. В следующее мгновение тренога так боднула нападавшего в живот, что парень отлетел к стене. Другой громила ринулся к Элию. Но вместо того, чтобы ударить сенатора мечом, человек в черном попытался связать бывшего гладиатора. Какая глупость! Сенатор без труда вывернулся и полоснул нападавшего кинжалом по рукам. Гесид в ужасе заслонился пустым подносом, и это спасло ему жизнь. Вер тем временем уже завладел клинком противника.

– Дисквалифицирую! – заорал он, вспарывая человеку в черном бедро. – Всех дисквалифицирую!

Элий скатился с ложа и схватил меч раненого.

Дальше началось невообразимое – краткое и неминуемое избиение. Прежние убийцы казались приведенными на заклание ягнятами. Вер и Элий с неимоверной легкостью уходили от ударов, клинки нападавших разили воздух, подушки и ложа; зато ответные удары рассекали руки и ноги или плашмя били по головам так, что противники не могли подняться. Неведомые убийцы бросились вон. Но меч Вера настигал их и у дверей триклиния, и в атрии, и на пороге дома. Через несколько мгновений все было кончено. Раздавались лишь стоны раненых.

Гесид, отбросив ненужный поднос, склонился над злосчастным гостем, кому судьба обещала так много.

– По-моему, он не дышит, – прошептал кондитер.

– Разве? – Элий пощупал пульс на шее у Кумия. – А, по-моему, он еще не созрел для Ахерона.

– Ахерон… подземное царство… – тут же забормотал Кумий и разлепил глаза. – Харон! Ты Харон? – обратился он к Гесиду. – Я так и знал, что здесь будет, ужасно, холодно, и лица умерших внушат мне ужас…

– Кумий, ты забыл заплатить мне монетку, – нервно хихикнул Гесид.

– Монетка! Да, да, монетка! – Кумий засунул пальцы под язык, надеясь отыскать там условную плату за переезд. Но монетки не было.

– Может, ты ее проглотил? – предположил Гесид, вновь нелепо хихикая.

Кумий принялся ощупывать свою тунику, пальцы скользнули по липкому пятну крови.

– О боги, что это? – прошептал он дрожащим голосом. – Неужели…

Кумий побелел и грохнулся головой об пол.

Элий разорвал тунику, чтобы посмотреть, действительно ли поэт так серьезно ранен, и тут заметил висящий на шнурке амулет. Кумий носил на шее детскую буллу!

– Неужели этому парню нет еще четырнадцати? – изумился Элий. – Хотя, если судить по уму, это вполне может быть.

– У него женская булла, – заметил Гесид. – Говорят, если носить детский амулет своей возлюбленной, то непременно с ней встретишься, даже если она тебя бросила.

Гесиду показалось, что Элий заинтересовался новым суеверием. Сенатор отошел в сторону и – Гесид не поверил собственным глазам – достал из кошелька и надел на шею золотую буллу. Кондитер отвернулся, но недостаточно поспешно – Элий заметил его удивленный взгляд.

– Вместо того чтобы подглядывать за мной, вызови «скорую», – велел сенатор хозяину. – Да и вигилам надо позвонить. Пусть стражи допросят нападавших. Хотя от этого наверняка толку будет мало – наемным убийцам не сообщают ни имени, ни цели заказчика.

– А где наш гений? – поинтересовался Вер. – Неужели улетел?

Ложе, на котором прежде лежал гений кухонного персонала, заколебалось, и покровитель кондитеров выбрался наружу.

– Надежное убежище, – заметил Элий, – но мне кажется, что тебе пора отсюда убираться и как можно скорее.

– Прежде я должен сбросить материальную оболочку, – дрожащим голосом сообщил гений.

– Не здесь, – приказал сенатор, и гений против воли ему повиновался.

Элий подхватил гения под руку и повел из триклиния, который походил на арену Колизея после битвы гладиаторов в те времена, когда бойцы сражались боевым оружием. Гений сделал еще одну попытку убедить сенатора, что ему срочно надо изменить облик. Но тот оставался непреклонен, понимая, что гений в человечьей ипостаси слаб и уязвим, но, вновь сделавшись высшим существом, без труда ускользнет, бросив людей на произвол судьбы.

Гений кухни сделал вид, что смирился, и уселся на заднее сидение сенаторской машины рядом с Вером. Элий велел ехать не по Аппиевой дороге, а выбрать окружной путь – так ему казалось безопасней.

– Теперь, когда нам никто не мешает, поведай, почему мы все погибнем? – потребовал Элий.

Гений испугался. Лицо его посерело, а губы задрожали.

– Нет, – прошептал он, – это невозможно. Я не могу…

– Очень даже можешь. И это связано с Летицией Кар, жизнь которой спас мой друг. Почему ее хотели убить? Ну, что же ты молчишь? Говори. Кому она мешает?

– Тебе лучше не знать, а то и ты…

Он хотел еще что-то добавить, но тут лицо его перекосилось так, что Элий невольно обернулся – сбоку совершенно неслышно вывернула черная машина. Ее задняя дверца поравнялась с передней дверцей сенаторской машины. Еще один человек в черном целился из «парабеллума» шоферу в висок. Вер рванулся, но не успел. Голова шофера лопнула, как спелая вишня. Во все стороны брызнули кровь и мозг. «Трирему» швырнуло в сторону, на обочину, колеса перепрыгнули через каменное ограждение, и машина полетела вниз, под откос. Элий вцепился в руль, но напрасно. Кувыркаясь, пурпурное авто летело вниз с обрыва, прямо в реку.

На заднем сидении нечеловеческим пронзительным голосом визжал гений.

V

Бог портов Портун был благосклонен к городу Массилия. Хорошо, когда каждым делом руководит свой бог. Любой труд становится делом почти сакральным. Разумеется, никому из людей не сравниться искусством с неземным покровителем, но мысль, что они занимаются божественным делом, согреет душу портовых рабочих и ремонтников.

Облицованные гранитом ступени спускались к воде. Слабая волна то набегала, лаская камень, то откатывала назад. Человек в просторном сером плаще с капюшоном сидел, опустив в воду удочку и делая вид, что внимательно наблюдает за поплавком. На самом деле взгляд его был прикован к трем кораблям, стоящих в порту Массилии под разгрузкой. Все три торговых судна были приписаны к Остии [76]76
  Остия – портовый город недалеко от Рима.


[Закрыть]. И, судя по тем немногочисленным сведениям, которые удалось вытянуть из портовых рабочих, прибыли из колонии Конго.

По сходням темнокожие грузчики в одних набедренных повязках несли деревянные ящики. У наблюдателя был необыкновенно острый глаз, и он разглядел, что ничьих клейм на ящиках нет. Две контубернии [77]77
  Контуберния – отряд в восемь человек.


[Закрыть] преторианцев охраняли прибывший груз. И это лишний раз убеждало наблюдателя, что содержимое ящиков бесценно. Он смотал удочку и поднялся. Ноги его были обуты в огромные бесформенные сапоги.

День был жаркий, и вигил, расхаживающий по набережной, обливался потом, и то и дело доставал платок и отирал лоб. Уже дважды он посылал мальчишку за прохладительными напитками к ближайшему лоточнику, но шипучая ледяная вода приносила облегчение лишь на несколько минут. И потому вигил не сразу обратил внимание на нелепого человека в просторном плаще и огромных сапогах. Незнакомец ковылял, обходя по кругу стоящие вереницей грузовики. Охранники почему-то не обращали на странного типа внимания. Наоборот, он что-то орал им, и они хохотали в ответ. Вигил подошел ближе.

– Эй, ребята! – кричал человек в плаще. – А вы слышали историю про чудака, который пожелал, чтобы у него никогда не болели зубы? Представьте, гладиатор выиграл для него это желание. Через месяц все зубы у счастливчика вывалились, так что маята от зубной боли ему больше не грозила.

Преторианцы загоготали.

В этот момент один из грузчиков, который так же давился смехом, уронил ящик, и плиты набережной посыпались куски черной руды. Жирным тусклым блеском она напоминала смолу. Пока незадачливый грузчик и трое его товарищей собирали куски породы в разбитый ящик, человек в плаще наклонился и схватил один из черных осколков.

– Что ты здесь делаешь, доминус? – обратился к странному человеку вигил.

Тот спешно отскочил в сторону – ну точь-в-точь дикий козел.

– Ничего особенного – развлекаю наших доблестных воинов.

– Без специального пропуска подходить к этим грузовикам запрещено. У тебя есть пропуск?

– Ага, есть… – хихикнул незнакомец и откинул со лба капюшон.

Вигил увидел широкую физиономию с растрепанной бородой и такие же взъерошенные курчавые волосы, меж которых торчали маленькие рожки. Вигил опешил. Соглядатай скинул плащ и сапоги. Козлоногое существо кинулось прочь, резво перепрыгивая через ящики и бухты каната. Вигил кинулся следом – но куда там! Козлоногий уже исчез в лабиринте бесчисленных портовых складов. Центурион преторианцев, охранявших груз, подбежал к растерянному вигилу.

– Кто это был?

– Не знаю… Но мне показалось – сам бог Фавн.

– Глупец! Это какой-нибудь актеришка загримировался под бога. Помни – груз в ящиках находится под специальным надзором императора.

Фавн тем временем уже мчался по узким улочкам, все вверх и в гору, петляя и уходя от погони, которая прекратилась еще в порту. Наконец он перемахнул через ограду и очутился в саду. Он уселся на мраморную скамью в тени огромного платана, и захихикал, довольный. Отдышавшись, Фавн раскрыл ладонь, чтобы получше разглядеть похищенный камешек. И обомлел. Вместо руки с тонкими длинными перстами истинного артиста, он увидел скрюченную лапу гарпии, сжимающую черный камень. От рождения Фавн уродлив, козлоног и рогат. Но руки у него красоты несравненной. Какие и должны быть у музыканта. А теперь?! Что он будет делать этими корявыми, отвратительными когтями? Рыть землю? Царапать звериные морды?…

В ужасе Фавн зашвырнул проклятый камень подальше, и, всхлипывая и причитая, повалился на землю – огромный, поросший рыжеватой шерстью уродливый бог, любитель безудержного веселья и песен. Будь проклят черный камень и тот, кто извлек его из недр земли, похитив из тайников богини Теллус! Они заплатят за все, в том числе и за изуродованные руки Фавна.

VI

Храм Фортуны в Пренесте огромен и стар. Здания в несколько ярусов, галереи и водопад грандиозной лестницы. Поднимешься по ступеням – и судьба твоя изменится непременно. Глянешь на пол храма, на удивительную мозаику, где суденышки с косыми парусами скользят по водам Нила, а бегемоты и крокодилы резвятся вокруг – и поймешь, как прекрасна жизнь, если к тебе благосклонна Фортуна. Вопрос лишь в том, какую жертву принести на алтарь, украшенный по углам крылатыми Никами, чтобы капризная богиня соизволила тебе помочь.

У подножия мраморной лестницы устроилась в тени кипарисов пожилая торговка цветами. Две матроны в новомодных красно-желтых платьях беседовали, перечисляя имена многочисленной родни и справляясь поочередно о здоровье каждого племянника и о надеждах на брак многочисленных племянниц. Фабия стала подниматься. И вдали меж зеленых Альбанских гор и гор Вольсков возник сверкающий осколок моря. Сколько раз на римских пинакотеках можно было увидеть этот пейзаж, столь любимый италийскими живописцами. Но Фабию не интересовала красота гор и далекого моря. Она накинула на голову край паллы и положила в огонь пучок ароматных палочек. Пламя неохотно принялось обгладывать их, струйка дыма потянулась вверх. Богиня принимала жертву. Лично ее, Фабии, безмолвное и безличное подношение. Ибо губы Фабии были плотно сомкнуты. Она не осмеливалась пока ни о чем просить богиню.

Наконец палочки догорели. Тогда Фабия склонилась к самому алтарю и, ощущая кожей жар тлеющих углей, прошептала:

– Об одном прошу: оставь ей жизнь. Она сотрет эти ужасные слова, и ничего страшного не произойдет. Очень прошу. Ее зовут Летиция. Летиция Кар. Запомни.

Через несколько минут Фабия шагала уже по дороге, не оглядываясь. У нее было чувство, что кто-то идет следом, прячась в тени навесов из виноградных лоз. Фабия сделала над собою усилие, чтобы не ускорить шаг и не оглянуться.

Шорох шин заставил ее отскочить в сторону. Открытый роскошный «кентавр» выпуска семьдесят второго года остановился подле. Человек, сидящий за рулем, распахнул дверцу.

– Боголюбимая Фабия, какая глупость, – расхаживать пешком по такой жаре. Неужели не могла сказать, что отправляешься в храм? Я бы с удовольствием тебя подвез.

Фабия, с трудом подавив испуг, попыталась улыбнуться:

– Думала, ты занят, Марк.

– Я занят! – знаменитый актер изобразил неподдельное удивление. – Чем, скажи на милость, можно быть занятым в этой глуши? Дорогая, хватит препираться, садись, и я отвезу тебя к себе на виллу.

– Ко мне, – поправила Фабия, усаживаясь на обитое белой кожей сидение.

– Ко мне, – настаивал актер. – Я приглашаю тебя на обед. Мне предложили роль Траяна Деция в новом фильме, который будет снят по твоей книге.

«Кентавр» не катился, а плыл, невольно начинало казаться, что все в этом мире не так уж и плохо.

– Но книга еще не написана, – попыталась протестовать Фабия.

«И никогда не будет написана», – хотела добавить она, но сдержалась.

– Зато контракт заключен. Тема сейчас популярна. Достаточно сказать, что Тит Макрин тоже пишет библион о Деции. Или ты хочешь, чтобы я играл роль в кино по его сценарию?

– Нет, не хочу.

– Вот и я не хочу, – рассмеялся Марк Габиний. – Так что отправляемся ко мне на обед. И никакие отговорки не принимаются. Кстати, Гай должен скоро вернуться домой. Юний Вер заклеймил для меня это желание.

– Но Гаю как будто нравилась его работа.

– Зато мне она не нравится. Слишком много тайн. Едем ко мне и поговорим о наших детях. Как Летиция? Я слышал – она поправляется?

Фабия кивнула в ответ. Сейчас ей не хотелось веселиться и принимать ухаживания знаменитого актера, которые в другое время доставили бы ей удовольствие. Она непрерывно думала о своей глупой девочке, которая неведомо где подвергается смертельной опасности. И Фабия ничем не могла ей помочь, кроме как просить Фортуну защитить Летицию и дать возможность искупить свою вину.

VII

Машина упала в реку вверх колесами. Сквозь разбитые стекла внутрь хлынула вода. Течение было быстрым, и Вер почувствовал, будто сильные руки ухватили его и поволокли. Сквозь плотную зелень воды он заметил мелькнувшую тень. Кто-то выбрался из машины. Скорее всего, это был гений, потому что впереди на фоне зеленого диковинной водорослью змеилась пурпурная полоса. Вер ухватил ускользающую тогу за край. Затем сильно оттолкнулся ногами и выплыл из машины, увлекая Элия за собой. Лучи солнца пронизывали изумрудную воду. Холод глубины уже не казался таким пугающим: речная богиня приглашала друзей остаться у нее навсегда. Но Вер не поддался на уговоры и всплыл на поверхность, вытянув за собой друга. Во время падения Элий ударился головой и потерял сознание. Теперь он начал приходить в себя. И в обычное время пловец из Элия был никудышный, а сейчас он наглотался речной воды и все время захлебывался и кашлял.

Река была неширокой, но быстрой, и выгребать одной рукой к берегу было не просто. Вер позволил воде нести их по течению, пока впереди не показалась песчаная отмель. Вскоре ноги коснулись дна. Друзья сбросили мокрые тряпки и легли животом на горячий песок. Обоих била дрожь.

– Никогда не думал, что оставаться в живых так приятно, – заметил Вер.

– Несомненно, это местечко куда лучше Элизия, – отозвался Элий.

Они лежали на берегу, в том месте, где река делала поворот. В тени огромной раскидистой ивы прятался маленький храм Нимфы. Не похоже, что кто-нибудь часто посещал это место – мраморные ступени храма поросли зеленым мхом.

– Жаль, что у меня нет с собой благовоний, чтобы поблагодарить хозяйку реки, – сказал Элий. – Но обещаю, что вернусь сюда и принесу фимиам.

– Лучше пообещал бы мне бутылку столетнего фалерна, – хмуро сказал Вер. – За то, что я тебя вытащил. Или сенатор благодарит только с богов?

– Прости, – сказал Элий. – Но фалерна у меня сейчас нет точно так же, как и фимиама.

План Элия провалился. Гений удрал, пока люди барахтались в воде, и даже не попытался им помочь. Но гении всегда были эгоистами.

Теперь друзьям нужно было где-то затаиться, пока их преследователи рыщут по дорогам и караулят возле префектур вигилов. У них был шанс ускользнуть: машина затонула гораздо выше по течению вместе с телом водителя.

Бедный парень… У него остались жена и дети. И старики-родители. Он хотел открыть магазин, но никак не мог собрать нужную сумму. Элий дал ему денег на первый взнос и посоветовал взять кредит в банке. Но вместо магазина шофер купил клеймо на игры. Поставил на Варрона. И вот человек умер, а мечту свою не осуществил.

Горячий песок пощипывал кожу, напоминая: ты жив, жив, жив.

– Ты знаешь, почему нас пытались убить? – поинтересовался Вер. – Нет? Я тоже ничего не понимаю. Может, гении хотели прикончить своего собрата, покровителя кухни, за то, что он питается земной пищей? Неизвестно ведь, какие там у них порядки. Может быть, все они аскеты? А тут мы неудачно подвернулись под руку.

Элий не ответил, находя остроумие Вера неуместным.

Вскоре они отыскали проходящую в зарослях тропинку, которая с расторопностью императорского посыльного привела их к мощеной дороге. Вдали голубизну неба причудливо исчертили зубцы Альбанских гор, ниже – темная зелень покрытых виноградниками холмов сменялась пестрыми мозаиками полей, а меж ними высились серебристые аркады оливковых деревьев.

Дорога была пустынна. Навстречу попался лишь какой-то крестьянин, толкавший тележку с овощами, да проехала машина с пурпурной полосой и надписью «Императорская почта».

Среди полей и зелени белела стена одноэтажной постройки. Меж грядок с петрушкой и тмином пролегала мощеная серыми вулканическими плитками дорожка. Судя по ширине, она предназначалась исключительно для пешеходов. Не долго думая, друзья свернули на тропинку.

– Не похоже, чтобы здесь особенно радовались гостям, – Элий оглядел солидную калитку из потемневшего дерева, которая не пожелала отвориться под напором его тела.

– Эй, есть кто-нибудь! – Вер изо всей силы грохнул по доскам.

– Чего ломишься, я здесь, – раздался голос рядом с ними.

В тени старого дуба на траве полулежал человек в синей тунике. Человек был бос. Спутанные длинные волосы неопределенного цвета спускались на плечи. В тощей неровно подстриженной бороде застряли стебли.

– Приветствую тебя, доминус, – сказал Элий.

– Привет, собака, – отвечал незнакомец.

Элий сразу сообразил, в чем дело.

– Это киник, – шепнул он на ухо приятелю. – Думаю, что это Марий Антиохский. Но, возможно, я ошибаюсь.

– Не ошибаешься, – отозвался киник, – перед тобой Марий собственной персоной. Если хотел поступить ко мне в ученики, собака, ты опоздал. Все места подле меня заняты.

– Я и не надеялся быть удостоенным такой чести, – отвечал Элий. – Все, что нам нужно – это приют на ночь. И желательно, чтобы никто не знал о нашем присутствии.

– Если у тебя нелады с законом, мне все равно. Плюю на законы Империи! Хотя, если судить по твоим тряпкам, этого нельзя сказать о тебе.

– Я – сенатор Гай Элий Мессий Деций, – представился патриций. – И мы не опасаемся властей. Сегодня нас пытались убить преступники. Так что наше присутствие небезопасно. Ты дашь нам приют?

Марий нахмурился:

– Я подумаю. И мой ответ будет зависеть от твоих ответов. А что за собака следует за тобой?

Вер, не привыкший к подобным выражениям, нахмурился и положил руку на рукоять меча.

– Это мой друг, гладиатор, – отвечал Элий.

– А, исполнитель желаний. Глупее занятие трудно придумать. Ты даруешь мечту одному и отнимаешь надежду у другого. Гораздо проще не потакать частным прихотям, а исполнить одно-единственное желание – сделать сердца людей чистыми и открытыми добру.

Совсем недавно Вер слышал вариации на эту тему в таверне Субуры. Тот разговор ему не понравился. Этот тоже не вызвал восторга. Наверное, это ошибка всех философов – пытаться предоставить счастьем оптом.

Но Элий не воспринял пожелание киника всерьез и заметил с улыбкой:

– Ни один гений не передаст такое желание богам, потому, что это желание бога, а не человека.

Марий на минуту задумался. Потом одобряюще кивнул: он оценил ум Элия, но еще больше оценил его лесть.

– Твое замечание не лишено смысла. И, пожалуй, я дам тебе приют.

Марий поднялся и подошел, чтобы отпереть калитку. Элий с трудом сумел сохранить бесстрастное выражение лица, а Вер брезгливо сморщился: от Мария несло застарелым потом. Всем известно, что Диоген жил в пифосе, но это не означает, что киники любят посещать бани.

– А, вам не нравится мой запах! – заорал Марий. – Но, клянусь собакой, от политиков в Риме воняет еще хуже!

– Поэтому сенаторы используют так много благовоний, – отвечал Элий.

Марий вновь остался доволен ответом и пропустил гостей в дом. Облезлые стены во влажных потеках, почерневший потолок и просевший пол – это запустение напомнило Веру убогость и скудость обстановки его детства во время Третьей Северной войны, когда Империя изнемогала от напряжения, отбивая атаки виков.

В крошечном триклинии обнаружились три каменных ложа и такой же грубо отесанный каменный куб, служащий столом. Одно ложе было занято. На нем, завернувшись в коричневый, заскорузлый от грязи плащ, храпел какой-то киник. Не обращая на ученика внимания, Марий наполнил глиняные кружки козьим молоком и сверху положил по ломтю хлеба. Отказаться от столь щедрого угощения было невозможно, хотя друзья не так давно вкусили изысканный обед у Гесида. Они уселись на свободное ложе и принялись есть.

– Наверняка, Элий, тебе мой обед не по вкусу, – ухмыльнулся Марий, глядя как сенатор медленно пережевывает кусок хлеба. – Но черствый хлеб хорошо сочетается с твердостью духа. Думаю, ты найдешь подходящую цитату из Марка Аврелия, чтобы убедить себя, что нынешний обед не так плох.

Оказывается, Марий был не столь далек от столичной жизни, как пытался убедить гостей, во всяком случае, он даже знал об увлечении Элия стоицизмом. Старый киник не упустил возможности подковырнуть молодого стоика.

– «Относительно мясных блюд и вообще подобных кушаний можно приучить себя к такому взгляду: это вот труп рыбы, это – труп птицы или поросенка», [78]78
  Марк Аврелий. Размышления. 6,13.


[Закрыть] – охотно процитировал Элий.

– О, мудрость! – Марий громко захлопал в ладоши.

Хлопки эти разбудили спящего киника. Он приподнял голову, глянул круглыми ошалевшими глазами на гостей и пробормотал заплетающимся языком:

– Принес «мечту»?

– Мечта улетучилась, – отвечал Вер, не уверенный, что правильно понял вопрос.

– Дай «мечту»… «мечту» немедленно… гнида…

Киник завертелся на своем ложе, выгибаясь как угорь, и засучил ногами. А из груды тряпок подле него выбралась худая девица с узким лицом и черными густыми волосами, причем совершенно голая. На ее худой спине с торчащими лопатками острым частоколом проступали позвонки. Девица была на редкость уродлива – длинное плоское туловище с крошечными грудями, а ноги короткие и кривые. Не обращая внимания на гостей, девица вытащила из-под грязной тряпицы шприц, наполненный мутноватой белой жидкостью; ухватила повисшую плетью руку приятеля-киника и всадила иглу в вену.

– Вот мечта Империи и сбылась. – Марий печально улыбнулся. – Краткое исступленное желание и столь же краткая и простенькая реализация мечты. Не нужны ни поединки, ни риск, ни арена, ни зрители. Лишь человек, его вена, шприц и игла. И немного субстанции, именуемой «мечтой». Перед вами первое и главное доказательство первичности материи.

Девица повернулась к гостям. Никакого иного света, кроме уличного, проникающего сквозь узкое, забранное деревянной решеткой оконце, в комнатке не было. Но в черных расширенных зрачках отражалось по тлеющей свече. Она протянула Веру шприц и со странной усмешкой сказала:

– «Мечта»… Отведай «мечты»…

– Бери, собака, не бойся, – усмехнулся Марий. – Первая «мечта», как первый Венерин спазм.

Юний брезгливо поморщился и отстранился.

– Когда я учился в Александрии, подобный препарат испытывали на добровольцах, – задумчиво сказал Элий. – Он помогал людям в случае амнезии. Некоторым удавалось вспомнить час своего рождения. Может, тебе надо что-то вспомнить?

Элий взял из рук девицы шприц. Струйка мутной жидкости брызнула из иглы.

– Начнем? – спросил Элий с улыбкой.

Вер изумленно глядел на друга. Элий предлагает ему наркотик! Или сенатор, лишившись гения, сходит с ума? Что он делает? Зачем?

– С бесноватыми надо бесноваться [79]79
  Латинская поговорка.


[Закрыть], – улыбка Элия сделалась совершенно безумной.

– Ты хотел укрыться в моем приюте, – сказал Марий. – Моя «мечта» укрывает даже от богов. Кто принимает «мечту», делается невидим для богов.

– Я не собираюсь прятаться от богов.

– А я бы на твоем месте укололся, – разглядывая паутину на потолке, отрешенным голосом сказал Марий. – Послушайся, собака, старого мудреца.

Веру показалось, что зрачки Элия странно расширены и светятся тем же таинственным светом, что и глаза одурманенной наркотиками девицы. Как зачарованный, Вер послушно вытянул руку, и Элий вколол ему в вену иглу. Гладиатор получит свою мечту.