Текст книги "Повод для паники"

Вблизи и с высоты моего капитанского роста дядя Наум выглядел намного миниатюрнее, чем показалось вначале. Его холерический темперамент становился заметен с первого взгляда. Глаза Кауфмана бегали, он постоянно вертел головой, а на лице его за несколько секунд отображалась столь разнообразная гамма чувств, что определить, какое из них владело Наумом Исааковичем в настоящий момент, я затруднялся. Кауфман то угрюмо хмурил брови, а через миг уже улыбался, то озадаченно морщил лоб или, воздев глаза к потолку, начинал цокать языком, после чего многозначительно сощуривался и прикусывал губу. Руки дяди Наума все время находились в движении, словно искали, за что бы ухватиться, а ноги постоянно пританцовывали. Поначалу я списал это на неловкость хозяина перед гостем и последствия от пережитого шока, однако потом понял, что в таком возбужденном состоянии Кауфман пребывал практически всегда. Непоседливость была присуща ему от природы, как мне – свирепость.

– Ничего-ничего, я потом все починю, мне не привыкать, – затараторил Наум Исаакович, пытаясь помочь мне оттащить вышибленную дверь к стене прихожей. Я деликатно отстранил его, но он все равно подскочил и успел подержаться за край двери, пока я волочил ее по ковру. Помощью это, конечно, назвать было нельзя, разве что моральной.

– Правильно его Гертруда назвала: натуральный троглодит, – с холодной усмешкой вымолвила Каролина вместо приветствия.

– Кэрри! – притопнув ногой, шикнул на нее отец, и не успел я моргнуть, как он уже улыбался мне широкой гостеприимной улыбкой: – Не обижайтесь на нее, капитан, это она не со зла. Такой моя Кэрри человек: что думает, то и говорит. Прямая и честная. Вся в маму пошла, Стефанию Леонидовну, покойся она с миром. Стефания Леонидовна тоже любила высказывать правду в глаза, и не иначе. Так что у Кэрри это, можно сказать, в генах. И не представляете, капитан, как тяжело ей, бедняжке, жить на свете…

– Папа, прекрати!.. – осуждающе сверкнула глазами дочь, и я поспешил вмешаться, дабы ликвидировать назревающий семейный конфликт в зародыше.

– Все в порядке. Какие могут быть обиды, а тем более на правду? – миролюбиво улыбнулся я, стараясь, чтобы Кауфманы не заметили мои всемирно известные клыки, демонстративно выступающие из верхнего ряда зубов. – Вы бы слышали, какими прозвищами меня награждали поклонники после проигрыша на весеннем турнире. Кстати, а кто такой троглодит? Разновидность живоглота?

– Не удивлена, что капитан не знает таких простых вещей… – пробурчала Кэрри, отводя взгляд, в котором искрилась насмешка. Но не презрительная, а скорее снисходительная. – Ну скажи, папа, разве Гертруда не права?

Все ясно: девочка из категории «палец в рот не клади». От таких, как она, надо защищаться лишь ответным сарказмом. Встретив отпор, они обычно начинают нервничать и либо обиженно примолкают, либо переходят на грубую схватку и выставляют себя уже не остроумными критикессами, а заурядными злючками. К сожалению, тугодум Гроулер не был силен в дискуссиях, и за ответным словом в подобных ситуациях ему обычно приходилось лазить в самый дальний карман.

– Здесь вовсе нет загадки, – натянуто рассмеялся дядя Наум, недовольно посматривая на дочь. – Троглодиты – это люди, жившие в эпоху палеолита. Они обитали в пещерах, кушали сырое мясо…

– … и запивали его кровью, – закончил я, припомнив последние слова госпожи Линдстром. – А теперь прошу вас, объясните, кто такой этот Палеолит, раз в его честь назвали целую эпоху.

Если честно, меня совершенно не интересовали эпохи, предшествовавшие эре Сепаратизма, которой я также интересовался постольку-поскольку – кому это вообще может быть сегодня любопытно? Все, что мне хотелось, так это немного позлить Каролину Наумовну – в шутку, разумеется, – но дядя Наум воспринял просьбу гостя серьезно и пустился в пространные объяснения. Сосед ринулся в глухие исторические дебри и начал оперировать такими заковыристыми терминами, что уже прозвучавшие сегодня «троглодит» и «палеолит» показались мне словами, знакомыми с детства. Из лекции Кауфмана я усвоил одно: хорошее время палеолитом не назовут. Мыслимое ли дело: драться палками, шарахаться от огня и зубастых тварей, жрать сырое мясо на завтрак, обед и ужин, при этом радуясь, что едят не тебя…

Кстати, о еде!

– Вкусно пахнет, дядя Наум, – принюхавшись, ненавязчиво вернул я хозяина из его экскурса к истокам цивилизации. – Похоже, вы тоже додумались, каким образом добыть огонь из ничего. Расскажите-ка лучше об этом – очень любопытно, знаете ли.

Мой прозрачный намек следовало понимать как «расскажите за обедом».

– Пойдемте на кухню, капитан, – махнув на отца рукой, поманила меня за собой Каролина. В ее голосе послышалось дружелюбие. Или мне это с голоду почудилось? – Уж не обессудьте: мы не ждали гостей, поэтому накрыли стол на кухне. Папа, ты идешь или как?

– Да-да, Кэрри, уже иду, – закивал дядя Наум и, дождавшись, пока дочь удалится, вполголоса со вздохом добавил: – Мой ангел-хранитель. Что бы я таки без нее делал…

Кухня Кауфманов оказалась не менее оригинальной, чем их экзотический особняк. В отличие от моей, она была большой и просторной. Наряду с обязательными кухонными атрибутами, что имелись и у меня, – комбайн, утилизатор, водогенератор, фростер, – здесь присутствовало множество других, непонятных и громоздких приспособлений. Из них я узнал только стол, невероятно большой и сработанный из дерева; похоже, Наум Исаакович питал к деревянным предметам особую страсть. О предназначении остального – пышущего жаром железного ящика в углу, развешанной по стенам старинной медной посуды, загадочного агрегата, из которого сочилась тоненькая струйка воды, – я мог лишь догадываться. Правда, кое о чем я догадался сразу: все эти незнакомые кухонные устройства определенно не являлись современными разработками. Да и выглядели они так, словно их доставили из далекого-далекого прошлого. Палеолита, например.

Заметив, что я остановился в нерешительности, Каролина хитро улыбнулась и ничего не сказала, а дядя Наум взял меня за руку и, проводив к столу, едва не насильно усадил напротив накрытой крышкой медной посудины. Описывать словами аромат, что исходил от посудины, было бы делом неблагодарным. Заветная курочка – причина моего незапланированного визита к соседям – без сомнений, скрывалась именно под медной крышкой.

– Я вас прошу, молодой человек, не надо стесняться. – Хозяин этой загадочной комнаты был само гостеприимство. – Честно признаюсь, мы с Кэрри редко принимаем гостей. Так что если вдруг наши манеры покажутся вам грубыми, не обращайте внимания…

Кэрри фыркнула:

– Папа, ты не осмелишься на грубость, даже если троглодиты поймают тебя и начнут поедать заживо. – Усмешливый взгляд в моем направлении. – Так что пользуйся моментом и выучи у капитана Гроулера пару-тройку грязных ругательств. Уверена, он знает их предостаточно… Ладно, ешьте давайте.

Два раза повторять не пришлось.

Любопытство переполняло меня, и я все время порывался засыпать словоохотливого соседа вопросами, но говорить с набитым ртом было, во-первых, неприлично, а во-вторых, просто невозможно. Поэтому следующие четверть часа мы молчали, энергично работая челюстями и обмениваясь мимолетными взглядами.

Больше смотрели, естественно, на меня. Смотрели с плохо скрываемыми улыбками, причиной которых был опять же я. Нет, я, безусловно, стремился не ударить в грязь лицом и старательно вспоминал правила поведения за столом, каким когда-то был обучен в интернате Гражданского Резерва и основательно подзабыл в дальнейшем. Самым лучшим выходом из щекотливого положения было наблюдать за Кауфманами и вести себя так, как они – воспитанные культурные люди. Получалось или нет? Скорее нет, чем да. Впрочем, Кауфманы восприняли мою «недовоспитанность» как само собой разумеющееся: иного они от троглодита просто не ожидали.

Век живи – век учись, скажет чуть позже Наум Исаакович совсем по другому поводу. Прискорбно, что нельзя было запомнить все, чему учил меня впоследствии этот уникальный человек, но это его замечание я не забыл. В ходе того знаменательного обеда я открыл для себя истину, что, оказывается, курица – не животное, а птица, притом птица довольно костлявая. Куда девались кости из куриц, которых жарил Бэримор, до сих пор остается для меня загадкой, ибо в Привычном Старом Мире курятина сроду не колола мне десны. Дядя Наум и Каролина с интересом наблюдали, как я пристально изучаю обглоданные кости и решаю, стоит ли их тоже съесть или все-таки воздержаться. Пришлось воздержаться, поскольку никто из хозяев кости в пищу не употреблял. Кажется, Кэрри оказалась разочарована: троглодит приобщался к правилам хорошего тона и лишал ее замечательного повода для насмешек.

Пивное опьянение у меня постепенно прошло, в голове прояснилось, а в желудке воцарилась приятная сытая тяжесть. Настроение после утренних потрясений немного приподнялось, чему также способствовала теплая домашняя атмосфера, царившая в этих стенах. Обглодав последнюю косточку, я покрутил ее в пальцах, изучая, после чего вовремя вспомнил, что воспитанные люди всегда должны благодарить друг друга за угощение.

– Отменная курица, Наум Исаакович. – Я почтительно кивнул. – Спасибо за вкусный обед. Как оригинально приготовлено. Сроду не ел ничего восхитительнее.

– Не мне спасибо, а Кэрри, – поправил меня Кауфман. – Это она здесь хозяйничает. У нее на кухне я такой же гость, как и вы. А что восхитительно – это правда. Свежая курятина – она таки всегда приятнее тех замороженных мясных кирпичей, что ваш слуга обычно заряжает в комбайн.

– Свежая курятина? – переспросил я. – Как вас понимать?

– Так и понимайте: еще три часа назад это глупое пернатое создание кудахтало у нас на заднем дворе, – развел руками дядя Наум.

– И как оно туда попало? Ни разу не видел, чтобы в округе летали такие крупные птицы.

Здесь уже и воспитанные Кауфманы не сумели удержаться от смеха.

– Вы нас удивляете, молодой человек, – произнес хозяин, продолжая улыбаться. – А впрочем, почему «удивляете»? Наоборот, ваши вопросы вполне естественны для обычного современного человека с обычным запасом знаний. Конечно же, курицы не летают, и дядя Наум не стреляет в них из окна из нервно-паралитического стиффера. Все куда проще: когда-то давным-давно я служил на птицеводческой ферме в Дели. Уходя в отставку, я и купил там несколько этих не особо прожорливых птичек. Пока вез их домой, бедняжки подняли в боте жуткий гвалт – не понравилось им кататься с восьмикратной звуковой скоростью. Они ведь у нас обычно в живом виде и не путешествуют. Я соорудил для курочек вольерчик, рассчитал им рацион, и теперь эти милые твари вот уже много лет несут нам яйца, высиживают птенцов и накапливают жир. Все, что от меня требуется, так это кормить их, запускать к ним в клетку клинер-модуль да регулировать их популяцию, кушая самых разжиревших.

Кауфман говорил об этом так обыденно, словно вел речь о широко распространенном среди пенсионеров увлечении, наподобие выращивания благоухающей флоры или содержания пушистой фауны. Ну с кошками и собаками все ясно: я тоже могу подолгу с умилением наблюдать за игрой какого-нибудь лопоухого шпицбергенского добервейлера – снимает стресс и все такое… Но держать у себя в доме стаю громадных птиц, чтобы поедать их!.. Сдается мне, это далеко не последнее чудачество дяди Наума, о котором я узнаю. Таинственный человек дядя Наум… хотя и открытый.

– Обожаю рубить куриные головы, – заметила Каролина с плотоядной улыбкой. – Нет лучшего способа высвободить негативные эмоции. Не надо никаких релаксантов – дайте только топор и курицу. Когда-то мы еще держали кроликов, и я давно прошу папу снова купить их – шкурки с кроличьих тушек сдирать куда проще, чем выщипывать птичьи перья. Но папе надоела крольчатина… Капитан, с вами все в порядке?

О да, конечно, в порядке! Не обращайте внимания на мою отвисшую челюсть, на самом деле я совершенно спокоен! Что здесь необычного: папаша растит дочурке зверушек, а она, счастливо улыбаясь, обезглавливает их на заднем дворе, после чего жарит вон в том горячем железном ящике; кстати, вспомнил, как он называется: печка!.. Затем, выплеснув накопившуюся за день негативную энергию, Кэрри зовет папу, и милое семейство Кауфманов садится ужинать и пить кофе…

– Хотите кофе, капитан? – осведомился дядя Наум – добрейшей души человек, подаривший родному дитя для его любимого занятия острый топорик.

– Да, спасибо… – автоматически отозвался я, не сводя глаз с обворожительной улыбки сидящей напротив куроубийцы. Пожалуй, чашка кофе – это как раз то, что мне сейчас нужно. Столько эмоциональных потрясений за день, поэтому требуется прийти в себя. Если, конечно, кофе еще способен мне в этом помочь.

– Вы с самого начала видели, что творилось сегодня в соседнем районе? – Я решил перевести беседу на актуальную тему, хотя перед глазами у меня продолжали маячить безголовые курицы и летать окровавленные перья, а в ушах отчетливо слышался стук топора.

– Да, конечно, – подтвердил Наум Исаакович. – Весь день не отхожу от окна, смотрю в бинокль… – Он кивнул на свой оптический прибор, висевший тут же на стене рядом с кухонной утварью. – То, что происходило в соседнем районе, – страшно. Действительно страшно, поверьте мне, молодой человек. Меня до сих пор жутко трясет.

В доказательство он вытянул перед собой ладонь. Та и впрямь едва заметно подрагивала.

– И что вы думаете по поводу всех этих аварий? – спросил я.

– Что думаю? – За секундную паузу на выразительном лице Кауфмана успел смениться практически весь спектр эмоций. Среди них отсутствовала только радость. – Имеет место громадное несчастье. Могу ли я назвать его причину? Пожалуй, лишь приблизительно. Пугает, почему таки бездействуют контролеры? Вы помните, чтобы они когда-нибудь бездействовали? Вы помните на своей памяти такой продолжительный кризис?

– Вообще не припоминаю даже что-то близко похожее на кризис, – признался я. – Обычно все неприятности со мной случались на турнирах. Вне арены – крайне редко. Да и разве то были проблемы? Так, мелочи… Дома проблем не было никогда. Так в чем же может быть причина?

– Точно не скажу, но, видимо, имеет место целая совокупность неприятностей, случившихся в одно и то же время, – пожал плечами Наум Исаакович. – Иными словами, непредсказуемый форсмажор, против которого оказались бессильны стандартные методы устранения неполадок. Ну хорошо, вот вам пример: предположим, я подавился за обедом крошкой. Ваши действия?

– Стукну вас по спине, – не долго думая ответил я.

– Спасибо, вы настоящий друг, – поблагодарил Кауфман. – Только умоляю: если, не приведи господь, подобное случится, бейте дядю Наума нежнее – он ведь почти тридцать лет как пенсионер. Но вы поступите абсолютно закономерно. Есть причина – тут же появляется следствие. Однако усугубим ситуацию. Предположим, что, подавившись крошкой, я начал дергаться и опрокинул на себя кипяток, а затем поскользнулся, упал и свернул себе шею. После этого вы тоже станете стучать меня по спине?..

Каролина тем временем подошла к печке и водрузила на нее экстравагантную посудину: пузатую, с длинным кривым носиком и изогнутой ручкой. Посудина тут же принялась недовольно сипеть и посвистывать, будто выражала протест против своего нахождения на горячей плите. С каждой минутой доносившиеся до меня звуки становились громче и раздражительнее, и вскоре из отверстия в крышке посудины повалил пар. Кэрри незамедлительно среагировала на это, сняла медного свистуна с печи и принялась разливать по чашкам с уже насыпанным кофе крутой кипяток. Натуральный кипяток, полученный без помощи кухонного комбайна!

Чудеса продолжались.

Опасаясь, как бы приведенный Кауфманом пример с кипятком не воплотился в реальность, я отодвинулся подальше от стола. Дядя Наум рассказывал столь живо и убедительно, что наверняка сумел бы заставить меня бояться даже собственной тени.

– Скажите, в какой отрасли вы несли Службу? – спросил Наум Исаакович.

Вместо меня ответила Каролина:

– Папа, я, кажется, говорила тебе, что капитан Гроулер не был контролером, – сказала девушка. Я с интересом посмотрел на нее – откуда, дескать, у вас, милая, такая осведомленность? – и она, глядя на отца, спешно пояснила: – Помнишь, ты утром уже спрашивал о капитане? Ну, когда у него окно разбилось.

– Да-да-да, припоминаю, – закивал дядя Наум. – Точно, спрашивал. Действительно, вы же в спорте без малого десять лет, а спортсмены в молодости освобождаются от Службы… Разрешите полюбопытствовать, как вы вообще угодили в реал-технофайтинг из интерната Гражданского Резерва?

– Прошел психооценку и распределение, как и все. Ведь никто не отнимает у незаконнорожденных право на распределение… В отличие от некоторых других прав. Система Психооценки нашла меня чрезмерно агрессивным, так что будущее реал-технофайтера было мне, можно сказать, уготовано.

– На диво безупречное получилось распределение, – саркастически произнесла Кэрри, пододвигая мне чашку с кофе. – Чрезмерная агрессивность! Точнее не скажешь. Нет, лично я против вашей команды и вас конкретно ничего не имею. В какой-то мере даже вас понимаю – мягкотелым среди реалеров не место, – но, по-моему, вы просто не замечаете грань между спортом и обычным побоищем. Несколько лет назад такой стиль игры был весьма популярен, однако сегодня он себя явно изжил.

– Так вы, оказывается, поклонница реал-технофайтинга! – заметил я. – И за кого болеете?

– Уж точно не за «Молот Тора», – язвительно ответила Каролина. Могла бы не говорить – я уже догадался. – В спорте я ценю благородство и красоту, до которых вам с вашей агрессивностью еще ой как далеко. Поэтому болею за Ахиллеса и его «Всадников Апокалипсиса». Ахиллес – великий человек! Он сумел воодушевить команду после хорошо известной вам гибели их капитана и повести «Всадников» за собой к победе. Ахиллес и «Всадники Апокалипсиса» – эталон для современных реалеров. И поэтому они сегодня чемпионы.

– Ахиллес!.. – вполголоса проворчал я. – Надо было сразу догадаться – все теперь болеют за бесподобного Ахиллеса. Благородство и красота, говорите? Что-то не замечал за «Всадниками» ни того, ни другого. Впрочем, с трибун, наверное, видней. Не буду оправдывать «Молот Тора», он играет, как умеет. И он еще станет чемпионом, уверяю вас.

– Жутко сомневаюсь!..

– Молодые люди! – Наум Исаакович позвенел ложечкой о чашку. Он вовремя почувствовал, что обстановка за столом накаляется, и поспешил вмешаться: – Нашли время спорить! Капитан Гроулер, я спросил вас, состояли ли вы на Службе, не ради праздного интереса. Служи вы в молодости контролером, вам было бы проще вникнуть в смысл моих слов. Но вы неглупый человек и вникнете в любом случае, могу обещать. И не наводите на себя напраслину – какая такая чрезмерная агрессивность? Ерунда все это! Вы – вполне нормальный человек, уж мне-то можете поверить, я жизнь прожил… Так вот, возвращаясь к вашему вопросу: что есть Контрольная Служба в целом и контролер в частности? Сужу, конечно, по личному опыту, но думаю, что сужу объективно. Чем я занимался на Службе? Тем же, что и все: сидел за терминалом «Серебряных Врат» по три часа в день и поддерживал порядок во вверенном мне секторе. Я служил диспетчером, принимал сигналы о неполадках и сбоях, потом переадресовывал их кому следует. Десять лет контролер Наум Кауфман исправно указывал коллегам, кого и где требуется постучать по спине. А они, в свою очередь, делали это, выполняя давным-давно выученные назубок инструкции. Потом я ушел в законную отставку. В тридцать лет, как и все контролеры. Как видите, не опустился до фиаскера, обустроил дом и вырастил красавицу-дочь…

После этих слов отца Каролина поджала губки и скромно потупилась. Она и впрямь «умела-таки немного стесняться». Что ж, дополнительная запись в реестр ее достоинств. Пока что небольшой реестр – кроме красоты и интеллекта Кэрри Кауфман, занимавших две верхние строки моего мысленного списка, больше в нем до сего момента отметок не было. Но они появлялись, и это вселяло оптимизм. Я не хотел оставлять в памяти о дочери соседа негативные впечатления.

– Неважно, в какой отрасли очутился контролер после распределения, – продолжал дядя Наум. – Все мы сидели за одинаковыми терминалами по три часа в сутки, четыре рабочих дня в неделю. И так десять лет служебного стажа, по истечении которого государство повышает нам социальный рейтинг и соразмерно заслугам обеспечивает пожизненной пенсией. Уходя в отставку, мы вольны творить все, что душе угодно: создавать семью, заниматься бизнесом, путешествовать или просто весь остаток жизни посвятить любимому хобби и воспитанию детей, как я. Такова награда Великого Альянса контролерам за их самоотверженный труд, учили меня с детства. И это более чем достойная награда, здесь даже глупо спорить. Каждый из нас делал на своем посту строго определенную работу, а вместе мы делали одно большое нужное дело…

Дядя Наум прервался и отхлебнул кофе. Похоже, беседа не только отвлекала Кауфмана от пережитого утром кошмара, но и оказывала на пожилого человека некий целебный эффект – давала выговориться и тем самым облегчала душу от скопившихся в ней страхов. Спустя полчаса после нашего знакомства Кауфманы выглядели уже не столь подавленными и озабоченными, как в тот момент, когда я переступил порог их дома. Общаясь с ними, я тоже понемногу свыкался с нашим незавидным положением, в котором все мы сегодня очутились.

Пока Наум Исаакович переводил дух, я старательно укладывал в голове его слова, недоумевая, почему он говорит о своем прошлом в таком грустном тоне. Кауфману было чем гордиться, и главная его гордость сидела сейчас напротив меня, притихнув и тоже внимая отцу. Положа руку на сердце следовало признать, что жизнь Наума Исааковича сложилась намного счастливее моей, хоть и не было в ней столь громкой славы и мировой популярности, коими всегда гордился я. Больше мне гордиться было попросту нечем…

– Большое нужное дело! – повторил дядя Наум. – Но что же конкретно это было за дело? Я десять лет манипулировал настройками терминала при помощи суфлера войс-командера. Кэрри вот уже два года занимается тем же самым в другой отрасли. Контролеры, что сидели в моем кресле до меня, тоже исправно твердили те же опостылевшие команды. И сто, и двести лет назад за терминалом находился такой же контролер и делал всю ту же работу. Я знаю, что говорю, – изучал историю. Контролеры стучат по спине виртомир, если тот вдруг поперхнется какой-либо мелкой неполадкой. В распоряжении контролеров есть аварийная отладочная подсистема «Контральто Д» – анализатор неисправностей, их устранитель, отладчик и диспетчер одновременно. Сложнейший механизм, существующий не одно столетие. Он был доведен в свое время до совершенства, и его надежность подтверждается гигантским сроком безупречной службы. Контролеры пользуются «Контральто Д» в любой критической ситуации, и за прошедшие несколько веков подсистема еще ни разу их не подводила… Вот мы и подобрались к главному, молодой человек. Я вас не утомил своей болтовней?

– Что вы, ничуть, – помотал я головой. – Очень интересно.

Каролина Наумовна скуксилась. Кажется, она была со мной не согласна, но вслух этого не выразила.

– Когда я еще находился на Службе, мне не давал покоя один вопрос. Если я задавал его кому-нибудь, на меня смотрели как на, простите, чокнутого фиаскера. Поэтому вскоре я перестал приставать к людям со своей теорией. А вопрос элементарный: что будет, если вдруг из сбалансированной системы сосуществования реального мира и виртомира «Серебряных Врат» выпадет какой-нибудь ключевой фрагмент? К примеру, источник энергии?

– Вы имеет в виду, что вдруг ни с того ни с сего возьмет и бесследно исчезнет конденс-поле? – усмехнулся я. – Ну и вопросик! Неудивительно, что вас принимали за ненормального. Куда же денется конденс-поле? Ведь оно как… как воздух!

– Вы таки слишком просто смотрите на жизнь, молодой человек, – укоризненно покачал головой Наум Исаакович. – Но ваша точка зрения вполне понятна: кому сегодня хочется забивать голову техническими тонкостями современного мироустройства? Только таким занудам, как я, которые лезут ко всем со своими дурацкими вопросами. Скажите-ка, на каком основании вы считаете воздух и конденс-поле вечными? Вечного на нашей планете ничего нет и быть не может в принципе. Один хороший гостинец из космоса, и мы – всего лишь горстка космической пыли.

– А Орбитальный Щит?

– Орбитальный Щит – не панацея. Периодически мы с успехом отстреливаем всевозможную метеоритную мелочь, но глупо полагать, что в Солнечной системе присутствует только она. Там тоже помимо булыжников есть свои горы. Причем немаленькие.

– М-да, есть над чем задуматься, – пробормотал я, вспоминая упавший с небес рудовоз, казалось бы, миниатюрный по космическим меркам, однако наделавший столько бед.

– Ну да бог с ними, с метеоритами, – вернул меня к теме Наум Исаакович. – Речь все-таки не о них. Сейчас мы говорим об отказе источника питания в гигантской сбалансированной системе. Вы правы: в нашем случае это конденс-поле. Я всегда пытался просчитать последствия его возможного отказа и всегда приходил к трагическим выводам. Что будет, если в мгновение ока исчезнет воздух? Трагедия – не то слово, молодой человек. Что будет, если исчезнет конденс-поле? Практически то же самое – наш мир зависит от конденс-поля не намного меньше, чем от воздуха. Только в первом случае мы умрем быстро, во втором – придется помучиться…

Я глядел на Кауфмана с недоверием. Откуда столь радикальный пессимизм? Пропажа конденс-поля! Куда ему деваться? Даже моих ограниченных знаний хватало, чтобы уяснить глупость такого предположения. Мы живем не в эру Сепаратизма, когда все в мире вращалось вокруг электричества, для получения которого требовалось неимоверное количество материалов и постоянно выходящих из строя механизмов. Что нужно для получения конденс-поля, так это сущий пустяк. Как говорят некоторые романтики – дитя от брака Марса и Венеры, и эти люди несомненно правы.

Освоение человечеством планет Солнечной системы подарило ему множество всевозможных неизвестных ранее минералов. Периодическая система химических элементов за довольно короткий срок разрослась настолько, что сегодня в ней с трудом разобрался бы даже ее отец-основатель. Перед исследователями конца эры Сепаратизма открылись новые, еще более просторные горизонты.

Особый интерес представляло создание химических соединений из веществ, обнаруженных на разных планетах. И вот в один прекрасный день российский ученый Иван Александрович Ковалев получил для исследований два новых металла – венерианский либертиний и марсианский викториал. Довольно скоро Ковалев обнаружил, что при нахождении друг рядом с другом образцы металлов окружают себя общим красноватым ореолом, на поверку оказавшимся сильным энергетическим полем. Причем на качественные изменения неизвестного поля влияла как удаленность компонентов друг от друга, так и их пропорциональное соотношение. Иван Александрович углубился в исследования своего открытия и уже через год получил за него Нобелевскую премию. Сам того не ожидая, Ковалев одарил человечество альтернативой господствующему тогда на планете электричеству, дав миру невероятно мощный источник практически неиссякаемой энергии, названной впоследствии конденс-полем.

Конденс-поле полностью заменило электричество уже через полвека, чему способствовали неисчерпаемые залежи либертиния и викториала на их родных планетах. Централизованное производство электричества с его громоздкими электростанциями, протяженными силовыми линиями и намертво привязанными к ним энергопотребителями заменили автономные генераторы, устанавливаемые повсеместно и имеющие срок эксплуатации полторы сотни лет. Силовые линии представляли собой тонкое двужильное волокно, одна жила которого была сделана из либертиния, а вторая соответственно из викториала. Являющееся уже само по себе слабым источником конденс-поля, волокно это естественным путем усиливало идущий от генераторов энергетический поток, что позволяло делать последние достаточно малогабаритными. Стоявший у меня в особняке генератор занимал чуть больше места, чем модуль медицинского контроля, и в глаза не бросался.

Одно из величайших открытий человечества – конденс-поле – подарило нам не только дешевую энергию, но и решило вечную проблему транспортных перевозок. При строго определенной пропорциональности либертиния и викториала сооруженный из них контур выталкивал попадающие в него предметы со скоростью, в восемь раз превышающей скорость звука. Это свойство сплава инопланетных металлов, нареченного либериалом, вызвало бурный интерес у военных эры Сепаратизма – оружие, не требующее пороха, было в те годы весьма прогрессивной разработкой. Но со временем, когда уставшее от войн человечество вступило в эпоху массового объединения народов и упразднения границ, появилась предпосылка для создания Единой Транспортной Сети.

Тут-то второе открытие русского ученого Ковалева и было реализовано в полной мере. Разрушительная энергия либериаловых контуров переродилась в сугубо мирную и окончательно объединила землян. Так появился инстант-коннектор – Транс-сеть, опутавший планету паутиной магистралей; скоростное, экологически чистое, а главное, абсолютно безопасное, в отличие от транспорта эры Сепаратизма, средство передвижения. Боты инскона мчались во все концы Земли по гигантским вакуумным трубопроводам с установленными в них ускорительными контурами. Скорость ботов четко регулировалась переменной мощностью силовых полей, а комфорт-амортизаторы внутри кабины бота не позволяли пассажиру страдать от неимоверных перегрузок.

Упорядоченное движение автоматизированных ботов в закрытых магистралях избавило человечество от таких серьезных проблем, как транспортные катастрофы, ранее вызываемые различными факторами, от погодных до человеческих. Страшно подумать, как человечество столько веков терпело хаос из носившейся по и над планетой колесной и крылатой техники, чье движение регулировалось лишь сводом бесчисленных написанных на бумаге правил. Люди гибли в авто– и авиакатастрофах десятками тысяч ежегодно!

Дикая, дикая эра Сепаратизма!..

– … Успокойтесь, молодой человек, – приободрил меня дядя Наум. – Конденс-поле живо-здорово и никуда не делось. Это первое, в чем я поспешил убедиться сегодня утром. Мой генератор в порядке, как наверняка и ваш. Видите? – Он указал на горячую печь и текущую в углу из трубки воду. – Мои верные помощники, которых я собрал своими руками по архаичным чертежам, работают как часы. И вы непременно хотите знать почему?