Текст книги "Свинцовый закат"

Бульба не сразу, но все-таки врубился. И знаете что? Сработало! Причем даже лучше, нежели ожидалось. Мы так рьяно взялись служить «Долгу», участвуя во всех его акциях, что уже через полгода стали числиться у Воронина на особом счету. Не забывая, само собой, систематически откладывать найденные ценные артефакты в наш тайник, а когда он переполнялся – сбывать хабар за Кордон через доверенных лиц. За два года такой двуличной жизни мы не стали миллионерами, зато без проблем скопили нужную для Вити сумму.

Однако вскоре выяснилось, что проку от той суммы почти никакого. Лишь две клиники из тех, которые Витя еще не посещал, согласились взять его на лечение, тоже оказавшееся малоэффективным. Прочие рекомендованные ему медицинские институты рангом пониже попросту отказывались заниматься его проблемой, ссылаясь на отсутствие необходимых условий и технического оснащения. Или соглашались, но заламывали такие цены, какие постеснялись бы вписать в свои прейскуранты даже элитные клиники. В действительности такое отношение к Витиной болезни объяснялось просто: никто больше не хотел тратить время на больного, чей неизлечимый недуг успел подмочить репутацию стольких авторитетных клиник.

На Бульбу, следившего за злоключениями брата, нельзя было смотреть без боли. Столько трудов, столько риска, и все напрасно! Мой друг балансировал на грани отчаянья и начал уже подумывать о том, чтобы плюнуть на все и свалить из Зоны. Но тут кто-то из долговцев, ссылаясь на Болотного Доктора, рассказал Бульбе историю о Полынном Слитке – наборе из двадцати редких артефактов. Который, будучи брошенным в аномалию «жарка» – да не абы какую, а непременно находящуюся в зарослях полыни, – якобы давал на выходе уникальный чудодейственный сплав. И с его помощью – опять же якобы – можно было вылечить любую болезнь, вплоть до рака в последней стадии.

Скептик Бульба не верил в легенды Зоны, а особенно в те, что сталкеры травят друг другу по пьяной лавочке. Но история о панацее из артефактов по вполне понятной причине крепко запала ему в душу. Поэтому при первой же возможности мой друг отправился к Болотному Доктору, чтобы выяснить, является ли история о Полынном Слитке правдой или это всего лишь обычные сталкерские байки.

Болотный Доктор не дал на этот вопрос конкретного ответа, однако Бульба все равно вернулся с болот окрыленный новой надеждой. Знаменитый отшельник-эскулап Зоны честно признался, что, насколько ему известно – а уж он-то, поверьте, знает о Зоне немало, – еще никому не доводилось осуществить операцию, которой интересовался Бульба. Однако легенда о чудодейственном сплаве возникла не на пустом месте. И он, Болотный Доктор, действительно имеет к ее зарождению самое прямое отношение. Ведь это он однажды в беседе со своим другом Барменом поведал ему о своих теоретических изысканиях, основанных на ряде научных экспериментов. Так вот, согласно этой теории, получившийся вследствие обработки вышеназванного комплекта артефактов аномальным пламенем «жарки» сплав, возможно, будет обладать свойством быстрой регенерации тканей и нормализации текущих в них биохимических процессов. Только откуда в этой технологии взялась полынь, Доктор затруднялся ответить. В его рецепте создания панацеи никакая полынь отродясь не фигурировала. Видимо, тщеславный и болтливый Бармен решил тоже внести лепту в потенциальное открытие тысячелетия и дополнил хитроумную докторскую кашу своим «топором».

Узнав все это, Бульба удивился, почему, разработав такую сенсационную технологию, Болотный Доктор до сих пор не опробовал ее на практике. В ответ мудрый отшельник одарил моего друга снисходительным взглядом и печально заметил, что если кто-то когда-то и соберет в Зоне такой набор редких артефактов, то этот сталкер вряд ли понесет его Болотному Доктору. Который, даже продав душу Дьяволу, не сумеет оплатить реальную рыночную стоимость подобной коллекции. Как, впрочем, и не каждый здешний перекупщик. Такие хабары следует сразу переправлять за Кордон и сбывать напрямую, без посредников, интересующимся Зоной финансовым воротилам. Возможно, кто-то из них и выплатит счастливчику требуемую сумму, хотя с большей вероятностью у него попросту отберут товар силой, а самого прикончат.

Бульба поклялся, что если останется жив, то непременно добудет для Доктора компоненты рецепта Полынного Слитка. Неизвестно, поверил ли эскулап гостю, но раз написал-таки для него список нужных артефактов, значит, кое-какое доверие Бульба Доктору все же внушил. В общем, с того дня наша жизнь в Зоне вышла на новый этап, который продлился без малого еще два года и завершился ровно год назад со смертью инициатора этого поиска.

А спустя еще восемь месяцев умер, отмучившись, и его младший брат Витя, который так и не дождался, когда я закончу начатое Бульбой дело и принесу ему из Зоны чудодейственную панацею – Полынный Слиток…

Если вам когда-нибудь доводилось отрубать голову восставшему из могилы лучшему другу, значит, вы прекрасно понимаете, что я чувствовал в этот момент. Изъеденный червями и тленом, Бульба стоял, пошатываясь, и глядел куда-то мимо меня ничего не выражающими, мертвыми глазами. Но как бы то ни было, сейчас я видел перед собой не полусгнившего мертвяка, а прежнего Бульбу: простоватого компанейского парня, которого, в отличие от большинства сталкеров и даже меня, привела в Зону не жажда наживы, а воистину благородная мечта. Он не дошел до нее буквально три шага: до полного комплекта нужных артефактов нам не хватало всего трех. После смерти Бульбы я отыскал-таки один из них и взялся за поиски последней пары. Но скоропостижная смерть Вити (по прогнозам врачей, ему оставалось жить еще как минимум два с половиной года) выбила меня из колеи и остудила пыл, с каким я рвался во что бы то ни стало завершить начинание товарища…

– Прости, Бульба, – прошептал я и наотмашь, что было силы, рубанул мачете ему по шее. Малодушная мысль о том, что моя рука дрогнет и мне придется наносить повторный удар, едва не испортила все дело. Рубака из меня не ахти, пусть прадедушка и служил когда-то в казацком полку, и я боялся оплошать. К счастью – хотя какое это, к чертовой матери, счастье? – удар вышел точным, и через мгновение все было кончено. Обезглавленное тело мертвяка осело на подкосившиеся колени и мешком завалилось наземь, а голова откатилась в сторону и осталась лежать на траве, таращась куда-то в сторону Бара.

С рациональной точки зрения, было бы проще сначала увести мертвяка обратно к могиле и уже там вернуть ему вечный покой. Вот только мог ли я вообще думать о нем так, словно он был мне не товарищем, а бездушной вещью, транспортировкой которой меня принудили заниматься? Я осознавал, что чем дольше общаюсь с воскресшим Бульбой, тем больше проникаюсь к нему сочувствием и, как следствие этого, все меньше остается во мне духу поднять на него руку, чтобы избавить от мучений. Моя спешка являла собой обычную боязнь, что когда я доведу мертвяка до могилы, то уже не сумею добить его одним решительным ударом, без колебаний и предательских эмоций. Я прожил в Зоне достаточно лет и записал на свой счет не одну человеческую жизнь, но, несмотря на это, отнимать их хладнокровно так и не научился. А тем более когда дело касалось жизни человека, с которым меня связывала давняя крепкая дружба. Это все, о чем я думал, отрубая Бульбе голову здесь, а не где-либо еще. Иных причин для спешки у меня не было.

– Будьте вы прокляты! – в который уже раз плюнул я вослед неизвестным мерзавцам, чье деяние было во сто крат отвратительнее, чем то, что я сейчас сотворил. – Все равно рано или поздно встретимся. Вот тогда и…

Что тогда случится, я договорить не успел, потому что в этот момент откуда-то с востока прилетела ружейная пуля и угодила мне аккурат промеж лопаток.

Глава 2

Выстрела я не расслышал. Но не потому, что умер, хотя в тот миг был уверен в этом на сто процентов. Просто когда я, упав со склона, прекратил кувыркаться и понял, что нахожусь в сознании, эхо вражеского выстрела уже стихло. Только растревоженные им вороны с криками носились над ложбиной, мельтеша перед глазами и усиливая мое головокружение.

Пулевой удар пришелся в предохраняющий спину щиток комбинезона, собранный из кевларовых «чешуй». К тому же, как оказалось, враг не планировал меня убивать и стрелял травматической резиновой пулей. Сообрази я это сразу, как только пришел в себя, то превозмог бы боль, и, пока подстреливший меня ублюдок бежал к ложбине, мне удалось бы скрыться от него вниз или вверх по руслу ручья. Но я распластался навзничь на траве и взирал на небо, подобно раненому князю Болконскому под Аустерлицем, будучи совершенно уверенным, что не чувствую боли из-за того, что пуля перебила позвоночник. И, стало быть, жить мне осталось считаные минуты, а в мыслях – лишь брань да злоба. Впрочем, Леня Мракобес ведь не благородный князь, чтобы на пороге смерти думать о возвышенном, и потому может умирать, не переживая о чистоте собственных помыслов…

– Али-баба, ты – урод! – раздался сверху раздраженный голос. – Я ж тебе, идиоту, сказал резинкой шмалять, а не жаканом! И что теперь будем делать, мать твою?

– А я чем, по-твоему, шмалял, Встанька?! – В голосе того, кого назвали Али-бабой, звучала почти детская обида. – Резинкой и стрелял! Не веришь, вернись, глянь на гильзу – там она, в балке, валяется!

– Тогда чего этот головоруб не корчится от боли и не кроет нас матом, а лежит как мертвый? – гневно полюбопытствовал первый говоривший.

– Почем я знаю?! – взвизгнул Али-баба. – В голову, наверное, попал!

– В спину ты ему попал, я точно видел, – вступился за провинившегося стрелка третий голос. В отличие от первых двух – совершенно невозмутимый. – Просто наш хваленый Мракобес не так крепок, как о нем болтают. Гляньте: получил по хребтине и сразу скопытился! Я всегда знал, что он без своего кореша гроша ломаного не стоит. А ну, Встанька, иди проверь, как там это тело себя чувствует? Главное, чтобы болтать могло, а остальное нам, в принципе, и не нужно.

– Че я-то? – возмутился Встанька. – Это Али-баба, снайпер хренов, его в канаву сбросил, вот пусть сам туда и лезет!

– Не ссы! – подбодрил его невозмутимый. – Вон его автомат – в ручье валяется. А вон сабля – возле мертвяка. Давай, не ерепенься. Прикроем, ежели что.

– Неправильный ты вожак, Черепок, – критически заметил Встанька. – Для справки: я с вашей компашкой только по личной просьбе твоего брата пошел. А Череп мне приглядывать за тобой велел, а не на побегушках у тебя быть! – И, обреченно выдохнув «э-хе-хе», начал спускаться по склону, осыпая меня комьями сухой глины, что вырывались у него из-под ботинок.

Его, а также Али-бабу, Черепка, Черепа и многих других их приятелей я хорошо знал. Чуть больше года назад, когда Меченый уничтожил «выжигатель мозгов» и открыл сталкерам дорогу на север, «Долг» подвергся крупному расколу. Инициатором его выступил вышеупомянутый Череп, он же – полковник Борис Черепанов, прежде – влиятельный долговец, бывший некогда наряду с Петренко одним из приближенных к Воронину офицеров. Надо заметить, что раскол в клане назревал давно, а заявление генерала о том, что «Долг» отказывается участвовать в штурме Саркофага, стало последней каплей, переполнившей терпение Черепа и его единомышленников. Их братия постоянно роптала на политику Воронина и требовала от него более решительных действий в отношении враждебных нам кланов. Генерал в свою очередь всегда осуждал подобный радикализм. Вступать в открытую конфронтацию со всеми, кто не разделял идеалы «Долга», означало развязать в Зоне полномасштабную войну, чреватую немалыми человеческими жертвами. Если кто и выиграл бы от этого, то только «Монолит». Будучи самой могучей силой в Зоне, он попросту позволил бы «Свободе», «Долгу», наемникам и прочим группировкам сначала обескровить друг друга, а потом нанес бы по ним добивающий удар и стал единовластным хозяином Зоны.

По этой же причине Воронин не повел нас на ЧАЭС, куда так рвался Борис. Генерал предвидел, что оборона сектантов запросто отразит неорганизованную стихийную атаку, какой бы массовой она ни была. Что в итоге и случилось. Ослушавшаяся приказа фракция Черепанова – а это ни много ни мало была практически четверть нашего клана! – также понесла серьезные потери и отступила, скрывшись в районе Свалки и Темной Долины. Где по сей день, именуя себя отрядом «Буян», грызлась с остатками другого изрядно потрепанного при штурме клана – «Свободы». Оттуда же, очевидно, прибыла и подкараулившая меня группа раскольников во главе с младшим братом Черепа – Веней Черепком. На кой только хрен, хотелось бы знать?..

Я пошевелил руками-ногами и отметил, что Черепок прав: я действительно впал в пораженческое настроение от банального удара по спине, пусть и крепкого. Стыд и срам! В приличном сталкерском обществе за это засмеять могут. Теперь думать о бегстве было поздно, о сопротивлении – глупо, а о самоубийстве – неохота. Да и не станут они расстреливать меня, надумай я броситься под их пули с воплем «банзай!». Не прикончили сразу, сейчас не прикончат и подавно. Влепят в живот еще одну резиновую пулю, а потом ботинками по ребрам пройдутся для острастки. Сказал же Веня: делайте с Мракобесом что хотите, лишь бы он разговаривать мог.

Вот только о чем мне с ними толковать? У нас и прежде не находилось общих тем для разговора, а за тот год, что мы не виделись, я даже здороваться с «буянами» расхотел. А вот они, кажется, нет. Разве только их нынешнее приветствие даже близко не напоминает пожелание доброго здравия.

– Как самочувствие, Мракобес? – участливо поинтересовался Встанька, держа меня на мушке автомата. – Сам идти сможешь? А то ежели придется тебя еще из канавы на своем горбу тащить, боюсь, мой радикулит мне этого не простит.

– Не хнычь, сам дойду, – буркнул я, медленно поднимаясь на ноги. Спина болела так, словно по ней припечатали ломом, но само падение с откоса не причинило мне вреда. Чего нельзя было сказать о подъеме, который грозил закончиться для меня в лучшем случае парой зуботычин, а в худшем – каким-нибудь увечьем. Воображение в этом плане у раскольников богатое.

Пока я, кряхтя от боли в спине, карабкался на склон, Встанька подобрал мой «Абакан» и, повесив его на плечо, двинул за мной, готовый, если что, прострелить мне задницу. Я ему такой повод предоставлять, естественно, не собирался. Хотя, будь у Встаньки желание истратить на меня лишний патрон, он сделал бы это безо всякого повода, просто от души. Встаньке было уже за сорок, командующему им Черепку – от силы двадцать пять, однако Веня не шибко уважал своего ветерана. Странно, почему тот вообще связался с раскольниками. Насколько я помнил, под командованием Воронина ему тоже жилось припеваючи.

Паче чаяния, в морду я не получил. Напротив, Черепок с приятелями протянули мне руки и подсобили выбраться из ложбины. Правда, лишь затем, чтобы тут же связать запястья снятой с Бульбы гароттой и погнать куда-то в сторону леса. Под началом Черепка помимо Встаньки и поигрывающего моим мачете калмыка Али-бабы находилось еще трое бойцов: земляк и неизменный напарник последнего – Сим-сим, угрюмый крючконосый дылда Гоша Багор, а также удерживавший гаротту за палку и страховавший меня от глупостей дюжий поляк Гжегож, коего мы в свое время окрестили Жегловым, исключительно из-за созвучия его имени с фамилией знаменитого советского сыщика. Больше ничего общего у этих двух Жегловых не было.

Выстроившись друг за другом, мы перебрались через рассекшую поляну балку – настолько узкую и заросшую, что я даже не заметил ее в бинокль, когда изучал окрестности. В ней и прятались повязавшие меня «буяны». И теперь они торопились убраться с открытого пространства в ближайший лесок, дабы не маячить на виду поблизости от Бара – заведения, где им сегодня вряд ли окажут теплый прием.

Лесок этот пользовался у нас дурной славой. Аномалии в нем плодились урожайнее, чем мичуринская клубника, и все шестеро бывших долговцев отлично об этом помнили. Но проводник группы Сим-сим уверенно вел нас туда, куда я на их месте сроду не сунулся бы по доброй воле. Что за нужда загнала в наши края компанию раскольников, они мне признаваться не спешили. Но я не утруждал себя расспросами. Даже если Веня не выложит передо мной карты, я догадаюсь о цели его визита в наши палестины по задаваемым им вопросам.

И Али-баба, и его земляк всегда казались мне не настолько матерыми сталкерами, чтобы доверять им обязанности проводников. Но сегодня я был вынужден изменить о них свое предвзятое мнение, ибо Сим-сим на моих глазах совершил подвиг, на который до него еще не отваживался никто из долговцев. А коли отваживался, то непременно с позором отступал от аномального леса. Наши звуковые детекторы аномалий верещали так, что, казалось, у них вот-вот перегорят пищалки, а атмосфера в лесу была пропитана чем-то незримым, но заставлявшим воздух буквально застревать в горле. Проку от респираторных масок не было. Мы задыхались и кашляли, но все равно продолжали шаг за шагом углубляться в лес.

Едва я сбавлял темп, Гжегож тут же подталкивал меня палкой от гаротты и бубнил по-польски что-то грубое. Мне оставалось уповать лишь на то, что Черепок знает, куда он нас гонит. А иначе каждый из этих «буянов» с легкостью завоюет титул «камикадзе месяца», присваиваемый посмертно сетевым голосованием сталкеров тому, кто из-за непомерной самоуверенности обрек себя на наиболее глупую, по общему мнению, погибель. Уверен, сетевое сообщество долго рукоплескало бы нашему добровольному сошествию в бурлящий аномальный котел.

По каким приметам ориентировался Сим-сим, было известно лишь ему одному. Куда ни глянь, повсюду нас окружало дрожащее полупрозрачное марево. Периодически то здесь, то там промеж вязов и ясеней сверкали молнии, а сами деревья или начинали раскачиваться невпопад, или на глазах меняли свою форму, но при этом не трещали и не ломались, как будто были резиновыми. Почва под нами тоже ходила волнами, прогибалась и колыхалась, словно студень, но ноги почему-то в нее не проваливались. И чем дальше, тем окружающее нас безумие становилось все сильнее и сильнее.

И когда я уже был готов удариться в панику и потребовать у Черепка сжалиться и пристрелить меня, игравшая с пространством, как с пластилином, аномалия прекратила буйствовать и исчезла бесследно. Дышать вновь стало легко, деревья успокоились, а земля обрела привычную твердость. Обернувшись, я увидел, что мы удалились от опушки в глубь леса всего на дюжину шагов, однако по субъективным ощущениям я прошагал в компании раскольников-самоубийц не менее полутора сотен метров. Хорошенькие шуточки, слов нет. Хоть бы предупредили, ироды, что все это ненадолго. А то продлись наше путешествие сквозь резиновый лес еще хотя бы пару минут, и Веня точно разговаривал бы потом не с Мракобесом, а с чокнутым психом.

– А вы умеете развлекаться, парни, – заметил я, дыша так, будто только что пробежал на время стайерскую дистанцию. – Что это было? Какая-то фата-моргана?.. Ну и здоровенные же памперсы вам, небось, пришлось надевать, когда вы первый раз этой дорогой шли, верно?

– Захлопни пасть! – рыкнул в ответ Черепок, а Жеглов подкрепил его слова, в очередной раз стукнув палкой мне по запястьям. Я решил, что подтрунивать над этой публикой себе дороже, и покорно прикусил язык. Загривком чую, что так и так еще получу сегодня на орехи, поэтому зачем выпрашивать сверх положенного?

Гадать о природе подобных аномальных явлений в Зоне – дело в высшей степени неблагодарное. Тот же разрушенный «Монолитом» Небесный Паук, к примеру, являл собой куда более любопытную загадку. Что действительно волновало меня в настоящий момент, так это собственная судьба. Впрочем, тут уже не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы предсказать, что случится после нашей с Веней беседы. «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить…» Прямиком в Ад, ибо вряд ли райский фэйс-контроль – святой Петр – пропустит меня на идущую в небесном клубе закрытую вечеринку праведников.

Ширина этого леска, который на наших ПДА-картах имел форму продолговатой блесны, не превышала полукилометра. Не успели мы углубиться в него, как впереди, в просветах меж деревьев, уже забрезжила противоположная опушка. Однако «буяны» не стали шагать к ней, а свернули влево и вскоре вышли к бревенчатой избушке – не то охотничьему домику, не то складу служившего здесь четверть века назад лесничего. Казалось, пни ее посильнее и ветхий – пять на пять шагов – сруб моментально развалится в труху. Потемневшие от времени, замшелые бревна сливались с серыми стволами растущих окрест деревьев, а скопившиеся за многие годы на крыше сломанные ветром ветки и пожухлая листва лишь усиливали естественную маскировку домика. Не знающий о нем человек мог пройти неподалеку от этой постройки и даже не заподозрить о ее существовании.

Двери во входном проеме не было – от нее остались лишь прибитые к косяку ржавые петли. Вместо окон в стенах были пропилены узкие, шириной в одно бревно, щели, а вся мебель состояла из разнокалиберных чурбаков, заменявших стулья. Печка также отсутствовала, зато в углу обнаружилась стопка свернутых армейских одеял, примус и чайник, а на газете, расстеленной прямо на земляном полу, остались следы недавнего завтрака – в домике до сих пор пахло разогретыми рыбными консервами и гренками. По всем приметам, шестерка раскольников провела минувшую ночь именно здесь, а не где-то еще.

Гоша Багор выкатил на середину избушки крупный чурбак, а Гжегож грубо усадил меня на него и остался стоять позади, готовый пресечь мои попытки к сопротивлению. После чего Гоша забрал примус, чайник и реквизированный у меня коньяк и вышел, оставив в тесном домике лишь меня, поляка и Черепка. Прочие «буяны» расположились снаружи у двери, решив тоже быть в курсе событий и заодно устроить чаепитие.

– Чем тебе помешал покойный Бульба, Веня? – с укоризной поинтересовался я. – Насколько я в курсе, ни ты, ни твой брат не имели к нему никаких претензий. Как, впрочем, и ко мне. Но если бы такие претензии и были, ты что, на полном серьезе хотел предъявить их воскресшему мертвецу?

– Верно толкуешь, Мракобес. Сказать по правде, мне и Борису уже давно плевать на вас, мягкотелых говнюков, и ваши дерьмовые убеждения. – Черепок снял ранец, поставил в угол автомат и, взяв еще один чурбак, уселся на него напротив меня. – Однако мы пригласили тебя сюда не о политике трепаться и выяснять, за кем правда, за Ворониным или Черепом. Все намного проще, поверь. Настолько просто, что когда ты узнаешь, почему сидишь на этой чурке, тебе даже станет смешно от того, что ты сам не догадался о таком пустяке… Знаешь Тишку-Барыжку?

– Кто ж его не знает! – подтвердил я. – «Любой контрафакт за ваш артефакт», – так, кажется, Тишка любил приговаривать, когда в Баре клиентов себе подыскивал… А что с ним случилось?

– Недавно Барыжка здорово сглупил, подвязавшись снабжать «Свободу» лекарствами, да еще по демпинговым ценам, – просветил меня раскольник. – Брату это не понравилось, и он утопил Тишку в «киселе». Нелепая смерть, если задуматься. Особенно для такого тертого контрабандиста, как он. Ну как можно было соглашаться на такую работу, зная, что это сильно разозлит Черепа?

– Ха! – фыркнул я. – Вся Зона была в курсе, что Барыжка – слуга не то что двух, а целой дюжины господ! Да на кого он только одновременно не работал: на нас, на «Свободу», на наемников, на «Грех», на Болотного Доктора… Может, и на «Монолит», хотя Барыжка всегда клялся, что не имеет с сектой никаких дел. В Зоне разве что кровососы и снорки не торговали с Тишкой, хотя лично я не стал бы утверждать с полной уверенностью… И никто на него за это отродясь не обижался. Потому что Тишка был нашим вторым солнцем: одинаково светил всем – и правым, и неправым… Знаете, что вы наделали? Вы предали и без того святого человека мученической смерти, сделав его еще более святым! И если Господь все же не брезгует заглядывать в наши края, он ни за что не простит вам это судилище!

Черепок скривил презрительную гримасу и рассмеялся. Гжегож тоже издал короткий смешок, а сидевший на пороге избушки Встанька воскликнул «Ну загнул!» и прихлопнул себя по коленке, словно я поведал им не общеизвестную истину, а несусветную ересь.

– Ишь куда замахнулся: Тишку – в ранг святого! – подивился Веня, переглянувшись с приятелями. – Интересно, как ты запоешь об этом проныре, когда узнаешь, за что он пытался выкупить у нас собственную жизнь.

– Видать, мало предлагал, раз все-таки не выкупил, – заметил я.

– Как знать, – пожал плечами раскольник. – Барыжка, конечно, клялся и божился, что говорит нам чистейшую правду. Но ничем другим, кроме этих клятв, он свои слова не подтвердил, а милость Черепа стоит значительно дороже. Вот у тебя, к примеру, шансов купить ее намного больше. Просто отдай нам вашу с Бульбой секретную коллекцию раритетов, о какой трепался Тишка, и мы с тобой расстанемся по-хорошему.

Эх, Тишка, Тишка! Никаким святым ты, ясен пень, не являлся, но торгашом был от бога, это факт; от бога торговли Меркурия, если быть точным, ибо сомнительно, чтобы христианский Бог одаривал своих рабов столь могучим торгашеским талантом. Поэтому вдвойне поразительно, как тебе с твоим подвешенным языком не удалось отбрехаться от нападок Черепа. Видать, и впрямь крепко он на тебя насел, раз ты нарушил собственный кодекс и взялся выдавать чужие коммерческие тайны, в которые был посвящен. Включаю тайну нашего с тобой долговременного сотрудничества, о которой помалкивал все эти годы.

Тишка-Барыжка принадлежал к той породе торговцев, которые дорожат своей репутацией и стремятся к тому, чтобы их считали прежде всего людьми слова, а уже потом – прожженными дельцами. До того, как ударить с вами по рукам, Тишка мог торговаться сутки напролет, но после заключения договора безукоризненно соблюдал его условия. В пользу Тишки говорил тот факт, что «Долг» при каждой оказии отправлял с ним партии артефактов для работающих в Зоне ученых. Любой недобросовестный посредник, заполучив на руки такой товар, вмиг плюнул бы на договор и слинял вместе с грузом, чтобы наварить на его продаже гораздо больший куш. Но только не Барыжка. Поэтому он имел в Зоне такой широкий круг постоянных клиентов. И потому мы с Бульбой наняли в свое время Тишку, дабы он относил найденные нами компоненты Полынного Слитка Болотному Доктору.

– Чего-чего? Коллекцию… раритетов? – недоуменно наморщив лоб, переспросил я. – Совершенно не понимаю, о чем речь. Похоже, перед смертью вы запытали Тишку настолько, что бедолага капитально умом тронулся. Единственная коллекция раритетов, какая у меня есть, – это набор советских марок. С превеликим удовольствием обменял бы сейчас на них собственную жизнь. Вот только не знал, что однажды они мне позарез потребуются, и потому, извини, не прихватил с собой в Зону ни одного альбома.

Черепок с сожалением вздохнул и поглядел на Жеглова. Тот без слов понял, что от него нужно, и отвесил мне крепкий подзатыльник. Я вовремя сообразил, что сейчас произойдет, поэтому успел втянуть голову в плечи и стиснуть зубы. Не сказать, чтобы это помогло, но, по крайней мере, язык я не прикусил.

– Полегче, ты, громила! – оглянувшись, возмутился я. – Или думаешь, мордобоем вы чего-то добьетесь? Ну, сознаюсь я под пытками, что у меня припрятана где-нибудь коллекция тех самых раритетов, о каких вам Барыжка перед смертью нашептал. Ну, соглашусь я провести вас к ней, надеясь, что в пути выгадаю момент и задам деру. Вы мне этого, естественно, не позволите, притащимся мы на место, и что дальше? Раритетов там не окажется, и мне придется изобретать новую отмазку и опять врать вам с три короба. В итоге ваше терпение лопнет и вы один черт накормите меня «Киселем», как Тишку. Так не лучше ли поступить рациональнее и пристрелить меня прямо здесь и сейчас?.. Только сначала хотя бы вкратце намекните, что это, мать их, за раритеты. А то, согласитесь, глупо будет подохнуть непонятно из-за чего.

Причина, по которой «буяны» не стали с ходу тыкать меня носом в список артефактов Болотного Доктора, была проста. Веня был чуть поумнее своего старшего братца: там, где второй обычно рубил сплеча и шел напролом, первый предпочитал действовать осторожно и исподволь. Вот и сейчас он не выкладывал передо мной все выпытанные у Тишки подробности, ожидая, когда я от волнения проболтаюсь и сам подтвержу таким образом правоту Тишкиных слов. Говоря о моей коллекции, Черепок нарочно не упоминал про то, что она состоит из артефактов, предлагая мне своими устами произнести ключевое слово. Я же продолжал косить под дурачка, изображая полное непонимание, хоть и знал, чем это чревато. Мало ли что я запою, когда дело дойдет до пыток, но начинать колоться от первого же подзатыльника Лене Мракобесу было попросту несолидно.

– Хорошо, давай освежим тебе память. – Раскольник полез в карман комбинезона и вытащил оттуда пухлый потрепанный блокнот. Книжица эта некогда принадлежала Тишке и была известна всем его клиентам. В отличие от прочих бродяг, Барыжка не любил оставлять заметки в ПДА, а предпочитал документировать свою «бухгалтерию» по старинке, педантично занося в блокнот детали каждой заключенной сделки. Что ни говори, а Веня раздобыл действительно ценный компромат, способный пролить свет на теневые делишки многих сталкеров.

– А шифровальщик из Тишки был так себе, – поморщился Черепок, пролистав блокнот и остановившись на нужной странице. – Даже поступи он как герой и не выдай нам тебя и прочих богатеньких буратинок, думаю, вскоре мы и сами разобрались бы в его иероглифах. Вот, взгляни-ка.

Вымогатель ткнул мне в лицо исписанную мелким почерком страницу, в верхних уголках которой красовались две маленькие картинки. Художник из Барыжки был такой же аховый, как шифровальщик, но разобрать, что именно изображено поверх его каракулей, было можно. В левом углу страницы находился маленький чертик с рожками, хвостиком-стрелочкой и трезубцем. Справа Тишка, как в учебнике ботаники, нарисовал растущий в земле куст, в коем по специфической форме корней угадывался картофель. И кустик этот был перечеркнут аккуратным крестиком.

Черт и картошка. Мракобес и Бульба…. Можно было, конечно, оспорить версию Черепка, заявив, что черт и Мракобес – это вовсе не синонимы, а стало быть, не факт, что в Тишкиных записях упоминаемся мы с Бульбой. Вот только интуиция подсказывала мне: раскольники обсмеют мои контраргументы, поскольку они, как и Тишка, также не намеревались разбираться в подобных лингвистических нюансах.