Текст книги "Девятьсот восемьдесят восьмой"

– Да где же ты?! – Марсель, перевернув все вверх дном, наконец остановился и закрыл глаза, стараясь представить, куда бы он положил такую вещь, как дипломат, если бы пришлось делать это сейчас. – Ну да, конечно!

Отодвинув от стены конструкцию из связанных между собой лавок, мужчина, радостно вскрикнув, извлек на свет важнейшее напоминание о своем прошлом. Быстро набрав код, он отщелкнул замок и, затаив дыхание, заглянул внутрь. Вдохнув полузабытый запах офисной суеты, он не почувствовал никакой тоски по прежней жизни и довольно улыбнулся. Взяв в руки давно разрядившийся мобильный телефон, историк некоторое время рассматривал его пластиковый корпус, а затем бросил обратно – в нынешних условиях дорогой девайс был лишь забавной безделушкой, которую можно было использовать разве что в качестве подставки. Копаться в записях он не стал – в них все равно не было ничего полезного – так, заметки, не более. Однако ему нужно было срочно собраться с мыслями и попытаться вспомнить все, что он знал когда-то об этом периоде. Это оказалось не так просто. Марсель лучше многих знал о том, что история никогда не была точной наукой – в критические моменты она становилась эластичной и податливой, и ей придавали форму, которая была угодна тем, кто находился у власти. Западные ученые всегда были склонны принижать роль славян в мировой истории, и потому данные, которые были доступны работникам его уровня, не отличались ни достоверностью, ни хоть какой-то упорядоченностью. Он часто обсуждал печальное положение вещей с коллегами за чашкой чая, но большинству из них было наплевать на то, что именно они преподают – правду или вымысел. Учебные материалы были одобрены Министерством образования, значит, им можно было доверять.

Тем не менее из всей той кучи мусора, которую представляли собой его знания, можно было выделить крупицы истины, которые подтверждались имеющимися историческими артефактами.

– Итак, что мы имеем?

Марсель раскрыл блокнот и принялся записывать все, что могло ему пригодиться во время предстоящей встречи. Разница между славянским и григорианским календарями составляла пять тысяч пятьсот восемь лет, значит, сейчас шел девятьсот восемьдесят восьмой. Почему он раньше не вспомнил об этой знаменательной дате? Уж кому-кому, а ему-то следовало обратить на это внимание!

Кирилл не скажет Владимиру ничего особенного – так, общие слова. Значит, должна быть еще какая-то причина, по которой князь предпочтет греческое православие остальным конфессиям. Официальная наука не давала на этот вопрос однозначного ответа. Вроде бы Владимир намеревался таким образом объединить всех славян, мол, обновленный языческий пантеон не сработал, так, может, с этим получится. Однако историк уже не был уверен в том, что именно эта причина стала основной. За то время, что Марсель прожил среди этих людей, он не заметил ни единого намека на раскол внутри общества. Далекие предки, поклонявшиеся разным богам, были гораздо более сплоченными, чем его современники, носящие на груди крест. Впрочем, он мог и ошибаться – политология никогда не была его любимым предметом.

Оставался открытым вопрос о том, кем вообще был этот Кирилл, который в исторических источниках фигурировал как «философ». Если удастся разобраться в этом, тут же станет ясно, как Марселю себя с ним вести. Представив себе ситуацию, которая подтвердила бы догадки некоторых ученых-теоретиков о том, что начало крещения Руси якобы началось задолго до Владимира, Марсель ухмыльнулся. А что? Встать перед ним в третью позицию и представиться: так, мол, и так, я из будущего к вам явился, там все не то чтобы плохо, но как-то не очень. Может быть, покумекаем вместе и придумаем, как все изменить?

– Эй, старик, о чем ты? – историк одернул сам себя. – Может быть, этот византиец вообще не захочет с тобой говорить. Приедет, поест-попьет – и на боковую. А утром его и след простынет.

Внезапно в голову пришла дерзкая мысль, и Марсель даже зажал себе рот рукой, словно боялся, что кто-то услышит. Глядя прямо перед собой, он некоторое время бесшумно шевелил губами, а потом вскочил на ноги и принялся мерять комнату шагами. Поведение ученого объяснялось легко: он вдруг осознал, какая власть оказалась в его руках. Ведь, если подумать, он мог изменить судьбу целого народа. Какой бы она была, если бы славяне предпочли иную религию? Не христианство, не ислам, не иудаизм, а свое, исконное? Представив себе капища Сварога и Макоши в реалиях двадцать первого века, историк даже зажмурился от удовольствия. Кто знает, возможно, тогда все пошло бы совсем иначе?

Стоп! Марсель в очередной раз остановил себя. Иначе – не значит лучше. Никто не давал ему права на проведение таких опасных экспериментов. К тому же он совсем не был уверен в том, что, внеся подобные изменения в историю человечества, сам не исчезнет вместе с православием на Руси. Да и будет ли она – Русь? Не факт…

Нет, сказал себе Марсель Иванович Лавров. По какой бы причине он ни попал сюда, ему следовало относиться к своей миссии ответственно. Даже если все произошло по нелепому стечению обстоятельств, он все еще оставался разумным человеком, а не ребенком, который, высунув язык, тянется руками к оголенным проводам только для того, чтобы посмотреть, что будет дальше.

– Баламошка! Ты дома?

Наверное, он так увлекся этим внутренним диалогом с самим собой, что не сразу услышал Курьяна. Во всяком случае, раньше тот никогда не позволял себе заявляться вот так, без приглашения. Несмотря на дружеские отношения, которые почти сразу установились между ними, мужик почему-то всегда был очень предупредительным по отношению к нему, иногда даже чересчур. Эта его черта долго была непонятна Марселю, и однажды он даже задал этот вопрос приятелю:

– А чего это ты ко всем без приглашения вламываешься, а меня каждый раз зовешь из-за калитки? Боишься, что ли?

– Не то чтобы боюсь… – Курьян отчего-то замялся.

– А что тогда?

– Не знаю, как сказать, чтобы не обидеть тебя.

– Говори, как есть. Это самое верное.

– Ладно. Ты не такой, другой. Не чужой, но другой. Трудно объяснить.

– И что же во мне не так? – удивился Марсель.

– Да все.

– Ну, допустим. И что, из-за этого ты стесняешься ко мне в дом зайти?

– Ты будешь смеяться, друг, но – да, стесняюсь. Как девка перед первой брачной ночью.

Решившись наконец на такое признание, мужик вздохнул с облегчением и расхохотался, и Марсель, не сдержавшись, присоединился к нему. Этот разговор так и остался между ними, но, несмотря на это, Курьян продолжал звать друга, пока тот не выглядывал в окошко или не выходил на крыльцо. Только после этого гость решался войти. Должно было произойти что-то невероятно важное, чтобы упрямец изменил своим привычкам.

– Курьян? – Историк окинул взглядом посетителя, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, и только после этого поинтересовался причинами вторжения: – Случилось что?

– Ничего такого. Но у меня к тебе просьба.

– Такая, что ты не мог подождать? Ну, говори, раз так.

– Не встречайся ты с этим греком, или как его там называют. У меня предчувствие плохое.

– Вот тебе раз. С чего бы это вдруг у тебя – и предчувствия?

Марсель был одновременно удивлен и не на шутку обеспокоен таким заявлением. Что могло заставить Ку-рьяна, который никогда не был суеверным, вспомнить о такой невесомой субстанции, как предчувствие?

– Расскажи-ка мне поподробнее о том, что это вдруг взбрело тебе в голову. – Марсель решил, что прежде, чем дать ответ, просто обязан был хотя бы выслушать друга.

– Не поверишь, но после того, как ты ушел, как-то мне стало неспокойно. Хотя Михайло с остальными мужиками вроде бы остались довольны твоими словами.

– Так не ходи никуда и ничем не занимайся, авось пройдет. Что тебя беспокоит? Поведай уж наконец, не томи.

– А вот что. Большие перемены идут, это все чувствуют. Ты думаешь, мы не понимаем, зачем Владимир новых богов на престол возвел? Дело ясное – человеку мало повелевать своей дружиной, он хочет всеми управлять.

– Разве это не так?

– Как тебе сказать… Вроде бы и так, да не совсем. Сегодня один князь, а завтра – другой. И каждый правит по-своему.

– Может быть, это и не плохо вовсе? – Марсель грустно усмехнулся – его собеседник говорил вполне разумно.

– Кто знает? Однако одно дело, когда человек приходит к тебе и говорит, мол, так и так, хочу объединить всех под своей властью, чтобы оградить вас от врагов со стороны. Будете жить со мной в мире и достатке. Таким разговорам мы всегда рады. Но ведь князь поступает иначе. Играет с нами, будто мы дети малые. Понавтыкал истуканов, думал, наверное, что это на нас подействует. Но наши боги и не такое видывали, ничего, переживут. Выходит, не получилось у него ничего. Теперь, думается мне, он новую пакость какую-то затеял. Я слышал кое-что о греках и их боге. Говорят, там свободой и не пахнет. К тому же многие здесь помнят покойного князя Аскольда, который тоже был из этих. А Владимир – он посерьезнее Аскольда будет. Настырный князь, молодой, горячий. Ох, боюсь я, что добром это не закончится.

– Допустим. Ну а я-то тут при чем?

– Так зачем тебе Кирилла этого разговорами развлекать? – Курьян хитро прищурился и, наклонившись к собеседнику, перешел на заговорщический шепот: – Нам нужно сделать все наоборот, чтобы он поскорее восвояси убрался. Ты не ходи, пусть с ним вон Михайло сам болтает, он его быстро утомит. В медовуху я ему навоза накидаю, остальные блюда тоже испорчу. Чай, поймет, что ему здесь не рады, если не дурень.

– Как у тебя все просто выходит. – Марсель, представив лицо посланника, отхлебнувшего напиток с дерьмом, не выдержал и рассмеялся. – Если бы все было так, как ты говоришь, я бы точно не пошел.

– Думаешь, не сработает? – искренне огорчился мужик.

– Уверен! Не затем он в такую даль ехал, чтобы поворачивать назад, когда до цели уже рукой подать. Чай, не из соседнего селища прибыл. Так что, друг, придется мне все-таки побеседовать с дорогим гостем.

– Тоже мне дорогой, – фыркнул Курьян. – Может быть, тогда сказать ему, как есть? Мол, не нужен нам здесь ни ты, ни вера твоя.

– Ну, скажу я ему так, и что? Он нажалуется князю, а тот – по твоим же словам, молодой и горячий – вступится за оскорбленного гостя, пришлет сюда кого-нибудь из своих молодцев башку мне открутить. Нет, я на такое не согласен.

– Да, нехорошо получится, – с угрюмым видом согласился здоровяк. – Что же тогда нам делать?

– Так уж и нам? – Марселя позабавило стремление его собеседника всюду совать нос. – Ничего не делать. Тебе – отдыхать и держать ухо востро на всякий случай. А я пока постараюсь узнать, чего от нас этому посланнику надо. Может, важное удастся вытянуть.

Сначала Курьян насупился, но тут же его лицо просветлело, и он хлопнул себя по колену:

– Точно! Выведать все, а потом уже действовать. Ну, ты голова!

– А ты что хотел? С вашими бабами пообщаешься с мое – и не такому научишься.

– А может, ему на самом деле какую бабу подсунуть? – неожиданно предложил мужик. – У нас, правда, гулящих нет, но я могу быстренько в Витачов сгонять. Может, там?..

И Курьян вскочил на ноги, уже готовый мчаться на поиски девиц легкого поведения, однако историк остановил его:

– Не торопись, это ни к чему.

– Почему же?

– Во-первых, с чего ты взял, что раз их нет здесь, они отчего-то должны появиться в соседнем селище? Как-то не по-соседски это. Во-вторых, не забывай, кого ты соблазнять собрался. Это тебе не купец какой-нибудь, чтобы на бабу слюни пускать.

– И то правда, – смутился было Курьян, но тут же его глаза снова заблестели. – Тогда возьми меня с собой!

– Это зачем же? Ты чего удумал?

– Ну, раз ты не хочешь ему от ворот поворот дать, позволь уж хотя бы мне поглядеть на это чудо-юдо. От него не убудет ведь.

– Ох, боюсь я что-то…

– Буду молчать.

Марсель с сомнением посмотрел на мужика, но у того были такие честные глаза, что сдался:

– Ну, ладно. Пусть будет по-твоему.

– Добре! Значит, встретимся у Михайло!

Курьян поспешил закончить разговор и быстро попрощался, чтобы у собеседника не было времени передумать. Марсель же, оставшись в одиночестве, еще некоторое время размышлял над тем, к чему все это может привести.

Вздорный друг беспокоил его меньше всего, максимум, что он мог сделать, – это ляпнуть какую-нибудь глупость. Скорее всего, священник за время странствий сталкивался и не с такими несдержанными на язык простолюдинами, что ему с них? Оставалось только решить, как самому вести себя с Кириллом. Раз уж Марсель принял решение не вмешиваться в естественный ход истории, то это накладывало на него определенные обязательства. Представитель селища в две сотни душ – это уже что-то, особенно учитывая относительную немногочисленность населенных пунктов в десятом веке. Что ж, историк устал переливать из пустого в порожнее и решительно поднялся – значит, будет действовать по обстоятельствам, в крайнем случае, притворится дурачком, чтобы хоть как-то соответствовать своему прозвищу.

Выйдя на улицу, он, скорее по привычке, чем по необходимости, прошелся по селищу, чтобы проверить, – все ли идет своим чередом. Шум возле дома кузнеца вынудил направиться в ту сторону. Стараясь не привлекать к себе внимания, Марсель встал в сторонке и некоторое время наблюдал за происходящим. Степан стоял на крыльце своей избы, недовольно хмурясь, а перед ним, размахивая руками, распиналась Авдотья, дородная баба лет сорока.

– Нет, ты мне скажи, – наступала она на мужика, который был выше ее как минимум на две головы, – она что, считает себя лучше моего мальчика?

– А если и так, тебе какое дело? – прогудел в ответ кузнец.

– Как это – какое дело? – кипятилась Авдотья. – Чем это вы лучше? Скотина у вас упитаннее, что ли? Или, может быть, хата красивее? Говори!

– Мне без надобности спорить с тобой. – Степан попытался отмахнуться от нее и вернуться в дом, но баба не унималась, и он крикнул: – Да отстань ты, ветрогонка!

– Я тебе покажу – ветрогонку! – возмутилась женщина. – У тебя товар, у меня купец!

– Забирай своего купца и засунь его себе в…

Увидев, что кузнец начинает терять терпение и уже готов взорваться, Марсель вышел из укрытия и направился к ссорящимся. Степан заметил его и с облегчением воздел руки к небу:

– Ну, слава богам! Баламошка, друг мой, успокой, пожалуйста, эту… – Не зная, каким эпитетом наградить Авдотью, кузнец некоторое время пытался подобрать подходящее слово, но так и не смог этого сделать.

– Что случилось? – Историк уже понял, что к чему, но решил выслушать обе стороны.

– А я расскажу. – Женщина обрадовалась третьей стороне и поспешила поведать свою версию произошедшего. – Ты ведь знаешь Мирошу, сыночка моего ненаглядного?

– Конечно, – кивнул Марсель, который действительно был хорошо знаком с Мироном и считал его не только лентяем, но и редкостным дурнем. – Ты можешь им гордиться.

– Вот и я о том же! – Авдотья победно взглянула на Степана, а тот удивленно моргнул, услышав такую характеристику. – Но вот какая штука вышла. Мироше, сыночку моему, пора жениться. Я ему уже трех девок предложила на выбор – одна краше другой. Говорю, хоть завтра свататься пойдем.

– А он?

– А он заладил одно: мол, только Маруся мне мила. Жить без нее не могу, делай, мама, что хочешь, а мне ее добудь. Вот скажи мне, Баламошка, разве можно такой великой любви препятствовать?

– Любви – нельзя, конечно. Но она должна быть взаимной, – мягко остудил напиравшую бабу Марсель. – А что же сама Маруся говорит?

– Не хочет она замуж за Мирона, – проворчал Степан. – А я ее неволить не буду. Она свободный человек, сама должна решать, с кем жить и от кого детишек рожать.

– Разумно, – кивнул историк. – Так чего же ты хочешь, Авдотья?

Женщина, задохнувшись от возмущения, уже набрала в легкие воздуха, чтобы разразиться очередной гневной тирадой, но Марсель ее опередил:

– Мироше нужна жена, похожая на тебя. Ведь кто лучше матери знает, что для родного дитяти лучше, верно?

– Верно, – протянула женщина, не понимая, куда клонит собеседник.

– А разве Маруся сможет сделать Мирона счастливым? Своенравная, упрямая – вся в отца. И сама будет грустить, и сыночку твоему жизнь испортит. А ты ведь знаешь, как сложно у нас народ к роспусту относится. Проще уж до самой смерти мучиться, чем с бабой разойтись. Вот и скажи мне: хочешь ты такого для своего парня?

– Что ты! – Авдотья округлила глаза и замахала на Марселя руками. – И в мыслях подобного не было!

– Тогда зачем шумишь? Степан, можно сказать, тебе одолжение большое сделал, беду отвел. А ведь мог и кулаком по столу стукнуть – и пошла бы Маруся за Миро-шу как миленькая. А потом – хоть камень на шею и в омут с головой.

– Ох, какие ты страсти рассказываешь. – Женщина вдруг успокоилась и, как ни в чем не бывало, кивнула кузнецу: – Бывай, соседушка. Не обижайся на меня, глупую. За сына обидно стало, не сдержалась.

– И ты не поминай меня лихом. – Степан так обрадовался неожиданной развязке, что даже не пытался скрыть довольную улыбку. Проводив Авдотью взглядом, он повернулся к своему спасителю и развел руками: – И как у тебя получается справляться с этими визгопряхами? Диву даюсь…

– Это опыт, братец, – отозвался Марсель. – Силой с ними ничего не решить. Они, может, и подчинятся, но затаят злобу. А нет ничего опаснее мстительной бабы.

– Твоя правда, – кивнул кузнец.

– А что Маруся-то? – поинтересовался историк. – Так и не надумала замуж? Пора уже. А то засидится в девках, потом сама жалеть будет.

– Да знаю. – Степан погрустнел. – Но что я могу поделать? Ты знаешь нашу беду. Мать ее умерла при родах, единственная для меня радость – это Маруся, доченька моя. Иногда сам себе бабой кажусь, но ничего поделать не могу. Разбаловал я ее. Как представлю, что она несчастлива, так все внутри переворачивается.

– Но ты не станешь противиться ее выбору?

– Что ты! Да я только рад буду, если она любимого найдет. Но тут такая штука…

Степан оглянулся, чтобы убедиться, что дочери нет рядом, и отвел Марселя подальше от крыльца.

– Тут такая штука: мне кажется, что у нее кто-то есть на примете, но она почему-то не хочет мне ничего говорить.

– Откуда такие мысли?

– Сам посуди. Помнишь, какая она раньше была? Хотя откуда тебе помнить, ты же у нас недавно совсем. Но это не важно. Веселая была, все время с подружками бегала, домой не загонишь. А теперь все чаще в хате сидит, подолгу на стены смотрит. Когда думает, что я ее не вижу, тайком плачет. Вышивать начала, хотя сроду этим делом не увлекалась.

– Может быть, по матери тоскует? – предположил Марсель.

– Это вряд ли. Она ведь не знала ее, откуда тоске взяться?

– Да, тут ты прав… Тогда не знаю, что и думать. Могу только посоветовать дождаться, пока все само разъяснится.

– Меня беспокоит, что она ни с кем не общается. Если бы кто-то у нее появился, я бы первым об этом узнал – до того дошел, что начал за родной дочкой следить, представляешь?

– И что, выследил кого-нибудь?

– Нет, – хмуро ответил кузнец. – Может, она влюбилась в женатого?

– Что ты! – воскликнул Марсель, но тут же опять понизил голос до шепота: – Я Марусю знаю, она девушка честная, никогда бы не стала связываться с чужим мужиком.

– Вот и я так думал. Но девка прямо на глазах чахнет, словно ее приворожил кто. По ночам спит плохо, ворочается, разговаривает во сне. Я хоть и в соседней комнате ночую, но все слышу. Может, ты с ней поговоришь? Я не умею нужные слова подбирать, а тебе она, глядишь, и расскажет все. Что думаешь?

– Я?! – Марсель не ожидал такого поворота и поэтому смутился: – Не знаю… Я все больше с бабами привык, знаешь. А с молодыми девками так и не научился общаться, не разумею я их. Да и кто лучше родного отца своего ребенка поймет? Нет, друг, не обижайся на меня, но я в этом деле тебе не помощник. Боюсь наломать дров – ты потом и сам мне благодарен не будешь.

– Эх, – погрустнел Степан. – Что ж мне делать с ней?

– А ты оставь как есть, – предложил историк. – Может, перебесится. А там и любимый появится.

– Твои бы слова – да Макоши в уши. – Кузнец улыбнулся светлым мыслям и похлопал собеседника по плечу. – Ну, бывай. Спасибо тебе за то, что выслушал. Поговорил с тобой – и сразу как-то легче стало. Может быть, я действительно сам себе напридумывал всякого.

– Вот и ладно. – Марсель улыбнулся и, помахав мужику рукой на прощание, вышел за калитку…

Кузнец некоторое время смотрел ему вслед, а потом, вздохнув с видом человека, с плеч которого свалился большой груз, направился к кузнице, которая находилась тут же. Если бы он обернулся, то увидел бы, что дверь в избу была слегка приоткрыта – в небольшую щелку все это время за ними следили внимательные глаза Маруси. Девушка никогда не любила подслушивать чужие разговоры, но в этот раз ничего не смогла с собой поделать. Отец был прав, она действительно влюбилась, причем это чувство, как ей казалось, было безответным. Прежде она старалась как можно чаще попадаться на глаза Бала-мошке, но тот почему-то упорно не замечал ее. Или делал вид, что не замечает. В конце концов Маруся поняла, что не нужна любимому. Рассматривая свое отражение в пруду, она гадала, что же в ней не так. Разве не красивая? Вроде бы нет, все при ней. Глупая? Если бы у нее была возможность доказать, что это не так… Но она ведь не могла просто подойти к нему, чтобы поболтать. Что люди подумают? Промаявшись почти год, она потеряла всякий интерес к играм, перестала общаться с подругами, превратилась в настоящую затворницу. И ведь отца можно понять – он хоть и делает вид, что не хочет давить на нее, все же не может скрыть беспокойство. Это и понятно, ей уже шестнадцать, все ее сверстницы давно семьями обзавелись, некоторые даже успели родить. А она, к которой столько раз сватались парни со всех окрестных деревень, до сих пор в девках ходит. Что ж, вздохнула Маруся, значит, доля у нее такая. А не станет Баламошка на нее и впредь внимание обращать – так уйдет в капище, Сварогу невестой станет. Там ее уж точно никто не заставит от нелюбимого детей рожать.

Вытерев рукавом мокрые от слез глаза, девушка отошла от двери и, постояв в нерешительности некоторое время, села на лавку возле окна, где у нее хранились инструменты для рукоделия. Вытащив из небольшого сундука, который в свое время смастерил для нее отец, белую мужскую рубаху, она бережно развернула ее и взглянула на незаконченное украшение. Она трудилась над ним уже второй месяц, и работа была почти закончена – ни у кого в селище не было одежды с такой тонкой вышивкой. Маруся втайне надеялась однажды преподнести этот подарок Баламошке. Может быть, тогда он поймет, что творится у нее в сердце?

* * *

Тем временем Марсель уже подошел к избе старосты и теперь с неодобрением наблюдал за кипучей деятельностью, которую Михайло развел во дворе. Всюду суетились мужики, которые выдергивали сорняки, чинили лавки и занимались, по мнению ученого, бесполезным украшательством. Хорошо, что они еще не додумались дорогого гостя с транспарантами встречать, усмехнулся историк, но тут же икнул от неожиданности – на воротах, которые прежде украшал трезубец, символизировавший строение мира, теперь красовался православный крест с дополнительными перекладинами в верхней и нижней частях.

– Ты что это тут учудил? – заметив хозяина дома, Марсель подошел к нему и кивнул в сторону ворот. – Зачем?

– А, Баламошка! – обрадовался Михайло. – Хорошо, что пришел. А мы здесь порядок наводим. Не нравится?

– Порядок – это ладно. Крест-то зачем? Или ты вдруг христианином сделался?

– Нет, конечно, – хитро прищурился староста. – Но никто ведь не знает, кто таков этот Кирилл, так что можно и приятно сделать человеку, верно?

– А заодно и себя не обделить, м?

– Не без этого, – потер руки Михайло. – А крест – это так, только на время. Вот уйдет наш грек в Киев, мы снова приведем все в должный вид.

Историк и не думал осуждать предусмотрительного мужика – ему нужно было в первую очередь думать о селище, а не о собственной гордыне. Так что его действия были вполне обоснованными, тем более что остальные вроде бы не возражали.

– А что, ты уже пришел посланника встречать? – удивился Михайло. – Не рановато?

– Думаю, в самый раз, – отозвался Марсель. – Я бы на твоем месте тоже поторопился. Некрасиво будет, если Кирилл приедет прежде времени и застанет всю эту возню. Подумает, что мы только ради него порядок наводим, а сами живем в грязи.

– Это ты правильно говоришь, – засуетился староста. – Все, мужики! Расходитесь! Благодарность всем, не забуду.

Работники тут же бросили заниматься делами и, не споря, потянулись к выходу. Как только вышел последний из них, хозяин оглядел результаты их деятельности и с довольным видом подмигнул Марселю:

– Может быть, почаще гостей таких приглашать? А что? Мне нравится.

Рассмеявшись такой незатейливой хитрости, историк тем не менее покачал головой:

– Не стоит. Тебя быстро выведут на чистую воду.

– А жаль…

– Согласен. А куда Курьян запропастился? Он вроде бы хотел участвовать во всем этом. Или передумал?

– Какое там! – махнул рукой Михайло. – Я его за медовухой послал. Она у него, сам знаешь, самая забористая на всю округу. Другой такой днем с огнем не сыщешь.

– Это правда. – Курьяновский напиток действительно ни в какое сравнение не шел с той медовухой, что готовили в доме старосты. Мужики не раз пытались выведать у него секрет, но тот лишь отшучивался. – А вот и он, легок на помине.

Как раз в это время в воротах показалась могучая фигура Курьяна, который, пыхтя, тащил два здоровенных глиняных сосуда, которые, судя по его покрасневшему от напряжения лицу, были полны до краев. Опустив ношу на крыльцо, он потянулся, чтобы размять спину, и весело кивнул Марселю:

– А ты говорил, что не нужен я здесь. Еще как нужен!

– Признаю ошибку, – улыбнулся историк и обратился к Михайло: – А что, посланник-то один приедет? Или его сопровождать кто будет?

– Такие люди в одиночку не путешествуют, – отозвался староста. – Мне человек из Киева сказал, что с ним охрана едет, несколько всадников. Правда, кажется мне, что брешет он.

– Чего так?

– Так он мне по секрету поведал, что всадники эти лицом черные… Видимо, мавры. Что они у нас забыли? А еще, говорят, лицо самого посланника этого под маской скрыто. Что под ней – это никому не известно. Может быть, и не человек он вовсе.

– Не говори глупостей, – со смехом отмахнулся историк. – Обычная мера предосторожности. Или для пущей важности. Смотри, вот я такое же нацепил на себя – что, в чудище какое превратился?

Марсель взял с лавки оставленную кем-то из детей маску Велеса с прорезями для глаз, изготовленную из древесной коры, и взглянул на собеседника.

– Ну как?

– То другое… – протянул Михайло.

Он хотел еще спросить о чем-то, но вдруг его отвлек какой-то шум. Староста уже хотел выйти за ворота, но в этот момент во двор вбежал запыхавшийся Мефодий и возбужденно замахал руками:

– Едут! Едут!

– Как? Кто едет? – ахнул Михайло.

– Посланник едет! – Мужик сделал круглые глаза. – А с ним на лошадях люди с такими черными лицами, что страшно становится! А сам-то…

– Почему так рано? – засуетился хозяин, перебивая рассказчика. – Рано же!

– А я говорил, – спокойно улыбнулся Марсель, хотя тоже ощутил волнение перед встречей со священником. – Но не беспокойся. Лучше встречай дорогих гостей.

– Да, да, ты прав.

С помощью Курьяна староста распахнул настежь тяжелые деревянные ворота – и сделал это вовремя, потому что к этому моменту вся процессия, сопровождаемая толпой любопытных зевак, уже достигла пункта назначения и теперь стояла напротив дома старосты. Столкнувшись взглядом с чернокожим всадником, который, судя по всему, был начальником охраны, Михайло вдруг оробел – настолько тот имел устрашающий вид. Поняв, что тот готов сесть в лужу, Марсель пришел на выручку. Оттеснив старосту, он поприветствовал гостей и жестом пригласил их войти:

– Добро пожаловать! Кони вам уже ни к чему, можете оставить их здесь – их накормят и напоят.

Было непонятно, понял ли всадник его слова или просто сориентировался в ситуации, но уже в следующий момент он подал знак своим людям и сам легко спрыгнул с лошади, при этом продемонстрировав саблю, изогнутую по типу арабского шамшира. Заметив, с какой грациозностью он передвигается, Марсель подумал, что не хотел бы иметь его среди врагов. Однако уже в следующий миг внимание историка привлек новый персонаж: наряд посланника, состоявший из широкой накидки темного цвета, не позволял угадать ни его возраста, ни комплекции – он с одинаковой долей вероятности мог быть как стариком, так и совсем молодым человеком. Лицо также было скрыто под капюшоном. Когда эта таинственная личность прошествовала мимо него в дом, Марсель постарался, словно невзначай, заглянуть под капюшон, но не смог ничего рассмотреть.

Прежде чем завести хозяина в избу, глава службы безопасности, как его успел мысленно окрестить Марсель, послал туда двух помощников, и только после того, как они подтвердили, что все в порядке, сделал знак священнику – можно войти. Историк не ожидал таких предосторожностей, и был неприятно удивлен, когда слуги Кирилла ощупали его с ног до головы, не стесняясь прикасаться к самым интимным местам.

– Ну, хватит уже! – вскипел он наконец, когда один из мавров принялся ощупывать его ягодицы. – Не дома у себя небось!

Тут же из хаты показался начальник охраны и взглянул на подчиненного. Тот подошел к нему и что-то проговорил вполголоса. Внимательно выслушав его, телохранитель Кирилла нахмурился и довольно внятно проговорил, немного коверкая русские слова:

– Повиноваться должен.

– Кто, я? – Марсель удивился собственной смелости, его почему-то взбесила рабская покорность, с которой тот же Михайло позволял осматривать себя перед своим же домом. – А кто ты такой, чтобы я тебе повиновался? Женой управляй, умник!

Разозлившись, историк добавил про себя несколько ругательств, смысл которых вряд ли мог быть понятен присутствующим, и развернулся, чтобы уйти. Староста попытался остановить его, но он только раздраженно отмахнулся. Направляясь к выходу, он вдруг обнаружил, что в суматохе совершенно забыл о том, что так и не снял с себя маску Велеса, и усмехнулся, представив, какое впечатление мог произвести его внешний вид на гостей. Он уже собирался снять ее, но в этот момент услышал, как кто-то окликнул его:

– Постой!

Остановившись возле ворот, Марсель обернулся и заметил, что в дверном проеме показалась фигура в темных одеяниях. Охранники тут же расступились в стороны и опустили голову. Тем временем посланник вытянул перед собой руку и поманил ученого:

– Заходи. Муса погорячился. Он очень исполнительный, но иногда не знает меры в своем усердии. Мне сказали, что ты тот, кто будет развлекать меня беседами. Что ж, начало мне уже нравится. Думаю, будет забавно.