Текст книги "Я не буду таким никогда"

На этот раз мне удалось пробраться в палату Лекса незамеченным. Он спал и опять не слышал звонки на обед. Когда я перед ним разложил хлеб, погрызанный корабельными крысами, соль и воду, он посмотрел на это, как на редкий деликатес, о котором всю жизнь мечтал. Я разломал хлеб, посолил куски, большую часть отдал ему, и мы уплели это с таким удовольствием, словно ели тирамису, приготовленное шеф-поваром ресторана «Кино».

2:00

Только в палате у Лекса я могу хоть как-то расслабиться и прийти в себя. Там можно поговорить с родственной душой и подремать на свободной кровати. Однажды я так крепко уснул, что не проснулся на объявленное построение. После построения вся машинёрская группа отправилась на мои поиски. Слава Богу, я вскоре проснулся и нашёлся, и эти звери не нашли мою шкеру. Отделался я всего лишь выговором командира группы и уже привычной раздачей пиздюлей и прокачкой годков.

17 апреля 2005 г., воскресенье, седьмой час вечера, Североморск.

Самое яркое событие за последние недели.

Это самое вкусное, что я когда-либо пробовал в своей жизни – белая густая сладкая жидкость, текущая прямо в рот…

Самое яркое событие происходило совсем не ярко – в тёмном и сыром коффердаме. Чтобы никто не видел и не слышал, я проковырял вилкой в железной банке две дырочки – одну для сгущёнки, другую для воздуха, который бы заходил в пустую банку – и с жадностью, буквально одним глотком, высосал всё лакомство. После этого, я ещё долго пытался высосать те остатки, остававшиеся на стенках изнутри банки, но поймал себя на мысли, что те звуки, которые издаются при этом, могут услышать годки и застукать меня. Когда я понял, что драгоценные капли сгущёнки так и останутся внутри, я ещё долго стоял с банкой в руках и опустошёнными глазами смотрел на неё. Мне хотелось ещё и ещё. Была бы у меня целая коробка сгущенки, я бы и её съел. Если бы даже мне сказали, что коробка это смертельная доза сгущёнки, я бы наплевал на это и всё равно бы всё съел – прекрасная сладкая смерть.

Чтобы вскрыть банку и доесть то, что осталось размазано по стенкам, я аккуратно поставил её в тёмный угол, поднялся из коффердама и отправился в мастёрку за ножом. По пути меня встретил комод (командир отделения) и запряг помочь ему в разборе аварийного дизель-генератора. Это продолжалось пару часов. После этого я наконец-то раздобыл нож и побежал с ним в коффердам. Спустившись, я увидел, как из угла, где стояла банка, убежала крыса. Обычное дело для нашего корабля – крысы для меня стали более дружелюбными животными, чем любой из моих сослуживцев. Наплевав на то, что банка была облизана крысой, я открыл её ножом полностью, я начал пальцем соскребать остатки сгущёнки со стенок и дна. Я делал это с таким остервенением, что в какой-то момент сильно порезал палец об острый край банки, но вкус крови, только добавил пикантности вкусу сгущёнки…

Кто бы мог подумать, что после тирамису, капрезе, кесадильи и карпаччо, которыми я объедался в ресторане «Кино», самым вкусным для меня продуктом будет банка дешевой сгущёнки из пальмового масла вперемешку с моей кровью?

18 апреля, понедельник, 14:40, Североморск.

Разочарование.

Сегодня я узнал, что если буду часто сидеть на этой тёплой желтой железной штуке, которая располагается в тамбуре между кубриками машинёров и трюмных, то я стану импотентом, т.к. эта штука трансформатор и излучает какие-то там поля. Но это уже не важно.

До армии я был счастливым человеком. У меня было все, чтобы называться таковым, другое дело, что я этого не замечал и не ценил. У меня была девушка, которую я любил больше жизни, у меня были деньги, я постоянно ходил по концертам, отлично проводил время с друзьями и подругами. До армии я был жизнерадостным и весёлым, свободолюбивым и гордым, у меня было много планов на будущее и различных мечтаний.

Сейчас у меня нет ничего! Моя жизнь похожа на ад. Я живу, а точнее существую, на самом ужасном корабле. Тут меня заёбывают тяжелой и неинтересной работой, от которой меня воротит. Годки каждый день меня бьют, а если это не помогает, то просто не дают мне спать ни ночью, ни в адмиральский час – как только увидят, что я сплю, будят меня пинком в бок или в голову. В одну ночь даже заставили дежурить рядом со мной борзого, чтобы он следил за тем, чтобы я не уснул. Таким образом, они пытаются меня сломать окончательно, дабы я был более послушный. Из-за армии я лишился девушки, которая в последнем письме предложила мне остаться просто друзьями. Тут мне приходится побираться и подбирать с полу по 10 копеек в надежде собрать хотя бы рублей 10 и обменять их в хлеборезке на буханочку плесневелого хлеба, чтобы утолить постоянный голод. На камбузе жрать противно, из-за крыс, тараканов и людей, но я всё равно жру. Однако этого всё равно не хватает и меня постоянно долбит нехват. Армия сделала из меня вора – когда я был дневальным и остался один в кубрике, я начал рыскать по всем чужим тумбочкам в надежде найти хоть чего-нибудь съедобное. И я нашёл – в банке нашего ублюдка контрабаса лежала открытая пачка мини-рулетиков, и я без зазрения совести съел одну. Я бы съел и другие, но очень боялся быть замеченным и получить пизды ещё и за это. Я перестал чистить зубы, начал потягивать сигареты, разучился смеяться и улыбаться. Теперь у меня нет ни одного товарища – Лекса сегодня отправили на «Восьмёрку».

Я до глубины своей души разочарован в том, что БПК «Североморск» не идёт на боевую службу. Я разочарован в том, что на кораблях спят не 8 часов. Я разочарован тем, что на кораблях делают уборку 4 раза в сутки!!! Я разочарован людьми, которые служат на кораблях. Я разочарован абсолютно всем!

18 апреля 2005 г., 21:15, понедельник, Североморск.

Отражение в зеркале.

Сейчас долго разглядывал себя в зеркале и никак не мог узнать этого человека: глаза грустные, усталые, с лопнувшими сосудиками от недосыпа, башка лысая, губы разбитые, а цвет лица желтый от постоянного избиения. Как я только не пытался улыбнуться сам себе, никак у меня это не получилось.

20 апреля, среда, седьмой час вечера, Североморск.

Прощайте!

Вчера я предпринял попытку самоубийства, но она на хер провалилась. После обеда спустился в НМО (носовое машинное отделение), спрятался за компрессором и попытался порезать себе вены. Но это у меня не получилось, т.к. меня чуть не засекли, и лезвие оказалось ржавым и тупым. Я черканул один раз – порезал лишь кожу, а до вен не дотянул. Кровь хлынула, но быстро остановилась. Тупым оказалось не только лезвие, но и я сам. Лишь, когда я пошёл отмывать руку и добывать новое лезвие, до меня дошло, что таким образом жизни нельзя лишиться. Я ещё не знаю ни одного случая, когда человек умирал от перерезанных вен, ведь есть куча времени, чтобы его спасти. Это не самоубийство, а лишь способ привлечь к себе внимание и закосить по «Восьмёрке». И я придумал другой способ…

Я хочу, чтобы Вы меня поняли. Почти месяц я живу в аду, и положение моё с каждым днём всё больше усугубляется. Я не могу больше тянуть этот тяжкий груз.

Во-первых, меня раздирает невыносимая тоска по дому – по той жизни, которая раньше у меня была. Как же сильно я скучаю по маме, сестре и друзьям, по Москве и Бальцеру, по ресторану «Кино», по тёплому Солнышку, по вкусной еде, по своей любимой музыке, по своей девушке, которая меня бросила из-за того, что больше не может дождаться меня из армии. Хорошо, хоть честно в этом призналась.

Во-вторых, у меня очень плохие отношения со своими сослуживцами. Я уже не говорю о старшем призыве, меня не принимают даже матросы моего призыва, даже мой земляк. Единственного друга Лекса отправили на «Восьмёрку». А остальные относятся ко мне подозрительно. Они сами настолько запуганы, что видят вокруг себя только одних врагов, в том числе и во мне.

В-третьих, здесь у меня появились различные болезни, которых на гражданке у меня никогда не было: бессонница (мне даже не сняться сны), панические атаки, зубные и головные боли. Я уже схожу с ума, я чувствую это.

В-четвёртых, я ненавижу всякого рода двигатели, компрессоры и вообще всё, что связанно с механизмами. Когда я вижу перед собой разобранный двигатель, меня бросает в дрожь от этого. В детстве, я даже свой велосипед возил на починку к друзьям. У меня никогда не было тяги к механизмам, а тут меня засунули в электромеханическую боевую часть (БЧ-5), да ещё в машинную группу. Я творческий человек и гуманитарий, я не могу работать с железом. Хотя с этой армией я уже не могу назвать себя человеком творческим, т.к. ничего творческого за последние 4 месяца мне на ум не лезет, потому что тут только и думаешь, как бы накормить себя, как бы подремать лишний часочек, как бы не попасть под горячую руку годков и дембелей и т.д.

В-пятых, я ненавижу построения и выполнять приказы начальников. Я даже маму никогда не слушался, а уж тем более не буду слушаться каких-то моральных уродов. Здесь построения чуть ли не каждый час: построения на поднятия флага, построения на уборку, построения на приём пищи, построения на работы, построения на вахты и т.д. и т.п. Чаще всего построения проходят на верхней палубе, на вертолётной площадке. Для этого нужно ни в коем случае не пропустить звонки, сломя голову, бежать в кубрик, складывать гюйс, надевать шинель, шапку, сопливу, перчатки и бежать на вертолётную площадку. Это невыносимо утомляет столько не физически, сколько морально.

В-шестых, меня очень сильно напрягает здешнее безнаказанное воровство. Тут нет слова «украл», тут есть слово «проебал». Т.е. вся вина ещё на тебя и перекладывается. Однако у меня украли в кубрике всё, что только можно: дневник, карандаш, перчатки, орех, тапочки, полотенце и т.д. и т.п.

В-седьмых, я мало слежу за гигиеной. До армии я каждый день принимал ванну, утром и вечером чистил зубы, и раз по 10-15 на дню мыл руки. Здесь я принимаю душ один раз в неделю, и то душем это сложно назвать. Зубы я не чищу, т.к. зубную пасту у меня тоже украли, а зубную щётку забрали для чистки гальюна. Руки я мою пару раз в день, и то, если они уж совсем загрязнились от работы. Здесь я не брезгую едой, которую погрызли крысы и обосрали тараканы.

В-восьмых, в армии я начал много материться и лгать, а также стал националистом, но вот парадокс – перестал любить Россию – у такой страны и такая армия…

В-девятых, здесь очень тесно, а я ненавижу тесноту, я люблю простор и свободу. Я самый свободолюбивый человек на корабле. Я люблю бывать один – наедине со своими мыслями, а здесь этого не бывает. Здесь постоянно находишься на глазах у кого-нибудь ублюдка. Здесь постоянно шум, и негде уединиться. Лазарет теперь закрыт, а место за компрессором уже пронюхали мои годки, и здесь мне тоже нет покоя. Я могу, конечно, сбежать с корабля, но куда дальше? Город Североморск – закрытый город, тут на каждом углу посты и патрули. Меня обязательно поймают и накажут ещё сильнее. К тому же тут очень холодно.

В-десятых, я ненавижу стоять дневальным. Дневальный – это станок ебальный, до него доёбываются все, кому не лень из-за всяких пустяков, он, как шестёрка, выполняет всю грязную работу по кубрику, а если не дай Бог что-нибудь пропадёт из кубрика, то пиши пропало. А меня назначают дневальным через день.

Всё это и многое другое в совокупности давит на меня непосильным грузом, который я не в силах уже нести. Из-за этого у меня всегда подавленное настроение, страшная депрессия, я потерял уважение к самому себе и начинаю себя ненавидеть, т.к. ничего не могу этому противопоставить. Это сильнее меня и с этим надо что-то делать. Другого выхода я не вижу.

Как бы я перед смертью хотел увидеть свою маму или хотя бы услышать её голос по телефону. Возможно, я благодаря этому до сих пор жив, что надеюсь найти способ поговорить с ней, сказать ей, как сильно её люблю и извиниться перед ней за всё, что делал плохо и ещё сделаю. Вот сейчас пишу и плачу, а как я рыдал всю ночь 9 апреля. Тогда у моей мамы был юбилей, и мне было ужасно обидно, что я сейчас не с ней, не могу обнять её, и даже элементарно поздравить.

Мне говорят, что я привыкну к такой жизни, но я не хочу к ней привыкать! Я к ней привыкну только тогда, когда полностью деградирую, а я не хочу деградировать! Лучше смерть! Я твердо решил, что в самые ближайшие дни я лишусь жизни. Но своей смертью я хотел бы принести пользу человечеству и забрать с собой на тот свет хотя бы парочку тех ублюдков, которые не достойны ходить по этой земле, они должны лежать в ней и гнить. У меня есть страшный план!

Прошу нашедшего этот дневник отдать его капитану 3 ранга Базарнову, чтобы он передал его моей маме.

Прощайте…

Письма.

Письмо маме.

Привет, Мамочка!

Пишет тебе твой сын Рома.

Вот получил сегодня грамоту за свой первый выход в море и решил её сразу отправить домой. Но так как бумаги у меня нет, пишу письмо на обратной стороне грамоты.

В море мне очень понравилось, такая свобода, красота и спокойствие, несмотря на бушующую стихию вокруг. К тому же все заняты своим делом, и всем нет никакого дела до меня.

Как у Тебя дела?

У меня всё относительно хорошо. Вот уже немного освоился на корабле, начал понимать, что тут и к чему. Меня тут не бьют. Кормят, конечно, скромно, но голодным никогда не хожу.

Много писать не буду, т.к. времени нет, а грамоту надо срочно отправить, чтобы не потерялась. Как найду бумагу, то напишу тебе письмо подлиннее.

Передавай всем от меня большой привет!

Целую и обнимаю Тебя! Пока!

11.04.2005.

Рома.

Письмо Алексею.

Привет, Лёша!

Пишет тебе твой друг Роман.

Письмо будет коротким, т.к. с бумагой тут дефицит и пришлось вырвать два листа из своей тетрадки и поделить их на 4 клочка – тебе, Тане, Юре и папе. Так что буду писать кратко.

28 марта меня перевели из учебки на корабль. Ты бы знал, в какие ужасные условия я попал. Как хорошо, что ты не пошёл в армию! На корабле кормят отвратительно, постоянно хожу голодный, и каждый день меня бьют годки. Это так называются деды в ВМФ. А я их называю гадки. На слух особо не понятно, а мне в душе приятнее.

4 апреля впервые вышел на корабле в море. Не сказать, что я был в восторге, но хоть какое-то разнообразие.

А как у тебя дела?

Передавай всем от меня большой привет!

Пока!

12.04.2005.

Рома.

Я с мамой до отправления на флот.

Часть четвёртая:

Reise, Reise

11 мая 2005 года, среда, 10:00, Североморск.

Откровение.

Ку-ку! Я еще жив и совсем не собирался умирать. Ведь я самый жизнелюбивый человек на БПК «Североморск»!

Всё, что я писал выше, это почти всё правда. За исключением – я никогда не покончу жизнь самоубийством, я никогда не курил, ну и естественно никакая девушка меня не бросала, потому что у меня её нет. Так же мне всё-таки удалось поздравить свою маму с юбилеем. Я был бы не я, если бы это не сделал. 9 апреля я набрался смелости и обратился к своему комоду, и чудо произошло – он дал мне со своего телефона отправить СМС маме. За это ему большое спасибо.

Я рад, что никто не поверил в ту бредятину, написанную выше. Если Вы в неё не поверили, это хорошо, – значит, Вы меня хорошо знаете и уверены, что такой человек, как я, не может совершать такие глупые поступки. Если Вы поверили в этот абсурд, то это тоже хорошо, – значит, я это всё так хорошо и убедительно написал, что Вы не смогли не поверить. Жаль только, что это никто и не прочитает. Хотя нет, это даже хорошо – это ведь дичайшее позорище…

Я знаю, что поступил некрасиво. Просто это была последняя надежда на то, что что-то изменится.

Из-за своего каллиграфического почерка и умения чертить, меня начали привлекать к рисованию топливной системы корабля. Меня запирали в каюте зама командира БЧ-5 по воспитательной работе Базарнова, давали линейку, карандаши, ватман и несколько часов на работу. Я бы мог спокойно рассказать заму всё, что со мной происходит, но мне было стыдно превращаться в стукача. Стукачей никто никогда уважать не будет. Даже сам стукач не должен себя уважать.

План мой был таков – я создал дневник психологически неуравновешенного, опасного для корабля человека и «случайно» забывал его в каюте зама. Хотел, чтобы он всё это прочитал и принял меры – либо как-то повоздействовал на годков, либо отправил меня на «Восьмёрку». Но он ничего так и не прочитал. А может и прочитал, но ничего не сделал.

С «Восьмёркой» тоже был план – во всех анкетах, которые мы на корабле заполняли, я начал писать всякий суицидальный бред. Но и это не прокатило, видимо, там каждый второй матросик пишет такое.

Сейчас я осознаю, что план мой абсолютно идиотский, но просто в таких условиях, каких я сейчас поставлен, голова соображает совсем по-другому. Это нужно только пережить, чтобы хоть как-то приблизительно понять меня.

Я никогда не косил от трудностей, но в тот момент мне было так морально тяжело, и я думал, что просто сойду с ума, если не покину этот кусок железа. Точнее даже на несколько дней реально было жуткое помешательство. Однако я уже передумал косить и лучше дослужу честно до конца, как я и клялся в этом на Присяге. Хоть меня государство обманывает, я его обманывать не буду.

К тому же я очень хочу поступить во ВГИК, а кто меня возьмёт туда, если у меня будет белый билет?

В принципе, вокруг ничего не изменилось, всё так же очень плохо, но изменилось моё внутреннее отношение ко всему происходящему. Многое из того, что я писал выше, соответствует действительности. Например, меня действительно раздирает ужасная тоска по дому, я действительно ненавижу различные механизмы, и меня в действительности напрягает здешнее воровство. Более того, из всех матросов моего призыва меня бьют больше всего – каждый день! Дело в том, что я единственный, кто реально противостоит тем уродам, которые пытаются заставить меня сделать то, чего я делать не должен. Другие же просто смирились или уже уехали, кто домой, кто в мир иной. Вот, например, Лекс уже дома в своём солнечном городке Шахты. А у нас, несмотря на май, до сих пор лежит проклятый снег.

Что ж, теперь надо восстанавливать всё то, что я разрушил за последние полтора месяца, точнее не смог построить, а именно – хорошие отношения с сослуживцами.

12 мая 2005 года, четверг, 20:35, Североморск.

Важный вывод

До армии в ноябре прошлого года я скулил о том, что у меня была паршивая жизнь, как мне было плохо из-за расставания с девушкой, что я даже думал о суициде, ну и прочий скулёж. Тогда я вопрошал: «Что может быть ещё хуже?» Господи, да у меня была офигенная жизнь! Как я вообще мог не ценить её? Думать о суициде из-за какой-то девчонки? Что может быть глупее? Если я переживу то, что сейчас со мной происходит, то все мои гражданские проблемы просто перестанут быть проблемами, а станут временными затруднениями.

13 мая 2005 года, пятница, 20:45, Североморск.

«De Grasse».

Ну ладно о грустном. Лучше расскажу Вам о том, чем я ещё занимался помимо того, что косил от армии.

Дело в том, что наш корабль выбрали для встречи французского фрегата «De Grasse», который прибывал в Североморск на празднование 60-летия Победы. И естественно нам нужно было для этого подготовить свой корабль. Поэтому за месяц до визита начались авральные работы по подготовке корабля к визиту французского корабля. Несколько недель мы без выходных с утра до ночи отколупывали старую краску, зачищали ржавчину, обезжиривали, грунтовали и красили по новой весь корабль от кормы до кончика носа. Я даже Пасху провёл с кисточкой в руках до поздней ночи. А потом мы ещё несколько дней делали генеральную уборку.

6 мая наш корабль отшвартовался от третьего причала и пришвартовался к причалу номер 2. Этот причал находится ещё ближе к Приморской площади города Североморск.

7 мая ко второму причалу по соседству к нашему кораблю пришвартовался фрегат «De Grasse». Мы встречали его салютом наций и парадным построением на баке корабля. На этом баке мы простояли 2 часа и ужасно замёрзли.

8, 9 и 10 мая оба корабля были открыты для совместного посещения экипажей и жителей города. Для того чтобы экскурсанты не заходили куда не положено, по всему кораблю была выставлена вахта бдительности, которая следила за порядком на нашем корабле. Моя вахта располагалась на кран-площадке. Но я не просто так стоял, а с пользой – сам я не курю, но у каждого проходящего мужчины я спрашивал сигаретку. Многие не отказывали мне в этой просьбе, и у меня набралось приличное количество фильтрованных неуставных сигарет. Теперь я, с помощью своего нового товарища Дениса Фонина, меняю в камбузе эти сигареты на хлеб, масло, соль, чай и сгущёнку.

На улице май, а весна в Североморске только начинается. Сейчас тут примерно так же, как в Саратовской области в марте: везде лежит снег, и дуют холодные влажные ветра. Правда, 9 мая выдалась солнечная погода, и я наконец-то не так сильно мёрз на кран-площадке. А 8 мая шёл мокрый снег, и пьяные французы на причале играли в снежки.

На торжественном поднятии флага в честь Дня Победы объявляли различные поощрения. Мою фамилию назвали аж дважды: мне объявили благодарность и послали благодарственное письмо на Родину. Правда я так и не понял, за что мне выпала такая честь.

10 мая меня навестила Елена Владимировна со своей дочерью Верой. Она принесла мне 300 рублей, которые ей прислала моя мама. Ведь если присылать деньги напрямую на корабль, то это просто пустая трата денег, поэтому я попросил маму присылать деньги именно Елене Владимировне. Когда она уходила, я дал ей 100 рублей и попросил купить мне полотенце, ручки и сладостей. Елена Владимировна ушла в магазин и вернулась с полной сумкой. Я посчитал, что она потратила на это гораздо больше, чем 100 рублей. Вот такой это прекрасный человечек.

Именно благодаря ей я передумал косить от армии. Она как-то вселила в меня уверенность, что всё будет хорошо. Но когда я начал рассказывать ей про Лекса, на её глазах появились слёзы. Она спросила обо мне. Я сначала начал ей жаловаться, но потом решил не травить итак страдавшую душу и сказал ей, что у меня всё хорошо.

Так же 10 мая я сам побывал на борту французского фрегата. Хоть он и старше нашего корабля лет на 7, но выглядит гораздо современнее. Там бы я послужил с удовольствием, ведь французам многое можно, чего нельзя нам, и у них многое есть, чего нет у нас. Тем более там служат девушки!

Однако самое значительное событие происходило в моей душе. Когда я стоял на вахте бдительности, то увидел на французском фрегате необыкновенной красоты девушку. Она военнослужащая французских ВМС. В первый день моей вахты я увидел её впервые, и все остальные дни я только и ждал, когда же она снова появится на верхней палубе. Когда она появлялась наверху, я не сводил с неё глаз, даже пропускал мимо себя мужиков, не стрельнув у них сигаретку. На второй день она заметила моё внимание к себе и уже сама порою поглядывала в мою сторону. Но взгляд она бросала не такой, какой я бросал на неё. В моём взгляде читалась вселенская страсть к ней, а в её же чувство жалости и, наверное, даже омерзения ко мне. Конечно, какой ещё взгляд может вызывать матрос первого года службы в потрёпанной однорядной шинели, в бескозырке на несколько размеров больше, которая слетала при первом же порыве ветра, в неначищенных прогарах, в неотглаженных штанах и с прыщами на лице от недостатка гигиены. Однако в последний день перед уходом фрегата она специально вышла на палубу и помахала мне своей изящной французской ручкой. Я же стоял, как идиот, и не мог поверить, что именно мне предназначался этот знак. Даже оглянулся назад, может за моей спиной стоял кто-то другой. Теперь же я только о ней и думаю.

12 мая «De Grasse» отшвартовался от российского причала, и у нас опять начались серые, скучные, трудные и порою кошмарные будни.

14 мая, суббота, 08:55, Североморск.

Моторист.

На корабле я служу в отделении мотористов. Мы обеспечиваем корабль сжатым воздухом, заправляем машины топливом, обслуживаем аварийный дизельный генератор (АДГ) и т.д. Моя боевая обязанность по боевому расписанию – обеспечивать систему воздуха высокого давления вертолётов, но так как на «Североморске» нет вертолётов (хотя должно быть два), я помогаю другим мотористам с их обязанностями по АДГ. Однако в честь 60-летия Победы наш корабль выбрали лучшим кораблём Северного флота (И это лучший? Что тогда худший?) для представления России на торжествах. Из-за этого мы целый месяц подготавливали корабль к покраске, красили его, выгребали весь мусор, отмывали все коридоры и боевые посты. В общем, работали с 8 утра до 22-х.

15 мая, воскресенье, 9:00, Североморск.

Капитан третьего ранга Базарнов.

Если я раньше сомневался идти мне в отпуск или не идти, то теперь я твёрдо уверен, что идти в отпуск просто необходимо. Я не хочу за эти два года забывать, кто такие мама, сестра и друзья, что такое нормальные человеческие взаимоотношения, кто такие девушки, какие они на ощупь, что такое нормальная еда, что такое тёплое Солнце, которое не только светит, но и греет, что такое Prodigy, Nirvana, Rammstein, Дельфин, что такое ванная, и что такое быть нормальным человеком.

В последнее время я немного почувствовал себя человеком. Связанно это с тем, что на меня обратили внимание некоторые офицеры. Они выделили меня из той серой блевотной массы, которая в основном представлена на корабле. Офицеры увидели во мне интеллект, тягу познания, интерес к жизни и даже к службе. Но только один из офицеров понял, что я гнию в отделении мотористов, куда меня засунули только из-за того, что у меня техническое образование. Они же не знали, что я учился на механика не потому, что люблю механизмы, а потому что в городе Бальцер больше учиться было негде. Тот человек, который это понял – заместитель командира БЧ-5 по воспитательной работе капитан третьего ранга Базарнов. Неординарный человек с хитрым, но умным лицом, начитанный, заставляющий уважать себя не силой, а умом.

Именно он проявил заботу обо мне, когда она мне так была необходима. Спасибо ему за это! Его забота была не на словах, а на деле, и вот на каком. Он узнал, что я очень хорошо черчу различные схемы. В колледже у меня всегда были сплошные пятёрки по черчению. Базарнов воспользовался моментом и на время забрал меня из моего отделения, расположил в своей каюте, дал мне огромный ватман, карандаши, топливную схему корабля и попросил перенести эту схему из журнала на ватман, причём сделать её цветной. Вот я уже в течение двух-трёх недель, между основной своей работой, черчу эту схему и не тороплюсь, т.к. боюсь, что как только я дочерчу схему, мне опять будет заказан вход в каюту зама. А так у меня есть собственный ключ от неё, я могу там спокойно отдыхать от своих «любимых» сослуживцев, прилечь на полчасика, читать, ну и чертить схему, конечно же, тоже не забываю.

15 мая, воскресенье, 20:35, Североморск.

Прокачки.

Сейчас меня уже не так сильно донимают мои годки и гражданские. (Или же я просто привык?) Видимо они смирились с моей непокорностью. Хотя до сих пор меня прокачивают и бьют больше всего из машинного отделения. Связано это, скорее всего, с тем, что я самый старший из них и самый непослушный. Все остальные стирают бельё годков, таскают им баклан, драят гальюн, а я от всего этого отказываюсь. Лучше уж пизды буду получать, чем всё это делать. Но эти мрази пошли другим путём. Они стали давить на меня тем, что не дают спать по ночам. В кубрике у нас есть один контрактник, так я ему больше всего сдался. Видите ли, ему не нравится, что я не делаю то, что они все в своё время делали. Они все были главными чмошниками корабля, и чем больше им доставалось от своих годков, тем больше они сейчас отыгрываются на нас. Так вот этот контрактник стал самым главным массовиком затейником по моему прокачиванию. Придет, бывало, ночью пьяный с гулянок, и сразу к моей шконке. Видит, что я сплю, он мне ногой в бок, – мол, вставай, паскуда. Встаю, получаю огнетушитель в руки, и айда пошёл приседать, пока ноги не подкосятся. Но и на этом дело не заканчивается. Дальше пытается меня вразумить. Бить уже не бьёт, бесполезно, да и боится, собака, что Базарнов увидит синяки. И так целые ночи напролёт. С такими прокачками, я скоро стану сильнее, и сам буду гонять этих уродов по палубе. Будут шкериться от меня в коффердамах.

16 мая, понедельник, 17:30, Североморск.

Посылка. Воровство.

Только начал писать, отвлёкся, отошёл на минуту, а ручки уже нет. Хорошо хоть дневник взял с собой. Вообще, тут на корабле ничего нельзя без присмотра оставить, крадут всё! Ручки, тапочки, конверты, тетради, перчатки, кокарду, карандаши, мыльницу, полотенце, деньги, даже пуговицы на парадной фланке и-то обрезали!

17 мая, вторник, вечер. Североморск.

Посылка.

Посылка из дома – это счастье. Я был очень рад, когда получал посылку в учебке, но когда получаешь её на корабле, особенно в таком состоянии, в котором я сейчас, это великое счастье. Такую эйфорию даже не передать словами, её можно лишь сравнить с чем-то гражданским. Такое чувство на гражданке можно испытать, наверное, при поступлении во ВГИК или, если в город Бальцер приедет выступать группа Раммштайн.

Это всего лишь рыльно-мыльные принадлежности, немного дешевых конфет, письмо от мамы, а столько эмоций. Причём конфеты я снова раздал, сам съел только одну.

К тому же, посылка – это повод сойти с корабля и побыть хотя бы пару часиков вне этих железных стен. Были бы ещё деньги, чтобы не просто так проходить мимо витрин, облизываясь на пирожное.

18 мая, среда, вечер. Североморск.

Баклан.

На корабле есть такое понятие, как баклан. Это не оскорбление и даже не птица. Так на корабле называют еду, которую едят не в столовой, а в неуставных для этого местах, например, в кубрике или в машинном отделении. Этим в основном занимаются годки. По каким-то непонятным мне причинам, им в лом идти в столовую, или они туда ходят, но когда хочется поесть ещё, то засылают своих карасей на камбуз, чтобы взять оттуда дополнительной еды. Почти у всех «авторитетных» годков есть связи с коками на камбузе, и достаточно прийти туда, сказать имя годка, тебе дают то, что он любит, и ты должен принести это в кубрик или ещё куда-нибудь. Карась обязан принести всё в целости и сохранности, но никто не может проконтролировать, что может сделаться с этим бакланом по пути, ведь караси ненавидят своих годков и могут плюнуть в еду или ещё что-нибудь сделать, да хоть член туда макнуть и ничего ему за это не будет.

Основная опасность в баклане – если ты с ним попадёшься офицерам, то можно сурово быть наказанным.

20 мая, пятница, 17:10, Североморск.

Фоня.

Только стоит мне привязаться к какому-нибудь человеку, как сразу судьба разделяет нас с ним. Так было с Лексом, так сейчас произошло и с Денисом Фониным. Его сегодня перевели на большой противолодочный корабль «Адмирал Левченко», который через несколько дней уходит в дальний боевой поход. Как же я ему завидую…