Текст книги "Время истекло"

52. Мекк

Восхождение ощущалось волшебством. Будто какая-то сила уносила её под самые небеса, растворяя в их неземном сиянии, растворяя настолько, что она переставала ощущать себя собой, разделять собственные мысли с дыханием окружающей её вселенной. Даже самые эти мысли постепенно гасли, исчезая в далёкой дали, оставляя после себя лишь жалкий отголосок былой сущности, тихое эхо населявшей её некогда личности, которую она для простоты именовала собой.

Но нет, только тут, на самом верху к ней приходило запоздалое понимание, насколько иллюзорно и тщетно человеческое автовосприятие. Сколько ни вглядывайся в зеркало бытия, ты увидишь там не себя, но лишь собственное отражение, тусклое, искажённое, далёкое от правды. Затяжной монолог в голове – тоже не ты, а лишь бессмысленное эхо мигрирующих сквозь зону Брока внешних сигналов, лишь по недосмотру принимаемых тобой за собственные мысли, настойчиво звучащие у тебя промеж ушей.

Сны о снах и мыслях в глубине этих снов.

Они были ничуть не реальнее той яркой многоцветной вселенной, что окружала её сейчас, напротив, они были донельзя тусклы и тоскливы, и уж тем более они не были тем, что можно было называть «собственным я». Истинную себя она бы не смогла так легко заглушить, отодвинув на самый край бытия и замерев там в безумном восторге.

Что может быть реальнее, вещественнее, зримее и правдивее тех чувств, что порождал процесс восхождения?

В конце концов, любой зрительный, звуковой, тактильный или иной сигнал из так называемой объективно существующей реальности, прежде чем попасть в высшие нервные центры и быть там интерпретированным сотней триллионов нейронных связей, до того вынужденно миновал десяток ретрансляторов в примитивных участках мозга, которые донельзя искажали и без того небогатую человеческую способность видеть, слышать и ощущать окружающее.

Не стало исключением и обоняние. Миндалина кормила височные доли ерундой, большинство генов обонятельных рецепторов у предков человека были сломаны ещё до последнего разделения генеалогического древа приматов, но добила наше обоняние не промышленная революция и не засилие бытовой химии, а страшные межвоенные пандемии две тысячи двадцатых. Ковид, марбург, зика. Если не считать горстки «нюхачей», большая часть населения Земли не почувствовали бы теперь даже вони гангренозного разложения собственных конечностей, покуда их собственная плоть, пропитанная инъекциями автоматически подаваемых через помпу антивирусных и противовоспалительных, не принялась бы распадаться у них на глазах.

Так впервые за две сотни миллионов лет существования млекопитающих целое поколение хомо сапиенс утеряло всякую способность к восприятию запахов. Человек, чьи гипертрофированные лобные доли когда-то выросли из обонятельных центров амфибий, человек, почитавший собственную личность базирующейся именно в этих центрах принятия решений, разом остался без главного стимулирующего сигнала извне. В темноте папоротниковой подстилки мезозойских хвойных лесов наши предки теряли цветное зрение и ориентацию в трёхмерном пространстве, но при этом развили обоняние настолько, что оно почти заменило им и слух, и зрение. Пока высшие авиалы принимали решения развитыми участками зрительного четверохолмия среднего мозга, прото-млекопитающие амниоты из клады синапсид превратили свои обонятельные луковицы переднего мозга в тот совершенный инструмент познания мира, что у человека стал лобными долями неокортекса.

Высшие центры речи, восприятия, моторики и осознанного мышления, ключевой аналитический механизм у миллиардов людей разом остался без своей базовой функции. Пандемии породили всеобщую аносмию, а дивный новый мир людей без обоняния вызывал у специалистов тихую панику.

Выросшее с аносмией поколение не просто обрушило рынок парфюмерии, но могло в итоге запросто выродиться в интеллектуально сниженных гоминид уровня парантропов – годных много и вкусно жрать белково-углеводную массу, но вряд ли способных самостоятельно её производить. К началу Войны за воду на фоне общепланетарного кризиса, чья рукотворность так и не была в итоге никем доказана, стали поступать первые неутешительные данные о тотальном снижении когнитивных способностей детей с аносмией. Человек, лишённый обоняния фактически с рождения, неминуемо тупел.

Но решение нашлось неожиданно легко и быстро. Те нервные связи, что простаивали из-за отсутствия внешних сигналов, можно было стимулировать транскраниально, стоило активировать у человека в мозгу пару лишних генов. Ещё пара лет форсированных исследований в области магнито– и фотогенетики, и первый пациент с врождённой деградацией лобных долей послушно (а как иначе, с таким-то анамнезом) лёг в аппарат.

Так началось первое в этом мире восхождение.

 
Аиста гнездо на ветру.
А под ним – за пределами бури —
Вишен спокойный цвет.
 
 
Здесь и ниже: Басё, перевод: В. Маркова
 

В темноте и тишине депривационной камеры разом вспыхивали мириады образов, не столько визуальных, сколько именно обонятельных. Она будто разом вспоминала сотни незнакомых ароматов из тысячи разных мест, в которых никогда не бывала, и эти ароматы пробуждали в её мозгу нечто, похожее на сон, только никакой это был не сон, потому что и она не спала, и то, что она видела, никогда не существовало, а значит не могло проявиться ни в каком, даже самом сказочном сне.

Обыкновенно пациент в камере ощущал нечто вроде гигантской горы выше звёзд, по склонам которой приходилось карабкаться, но с каждым шагом, с каждым метром подъёма и гора исчезала под ногами, и шаги превращались во взмахи невидимых крыл, и мир вокруг оборачивался безбрежным морем из мыслеобразов, восторженных чувств и кристально чистых идей, что вспыхивали и исчезали в бесконечном танце трипа. Восхождение было волшебством, доступным каждому. Идеальным стимулятором без вредных последствий. К тому же совершенно легальным.

Восхождение будто раз за разом разбирало человеческий мозг на отдельные нейроны и тут же собирало вновь, выстраивая новые связи и приводя в порядок старые. Быстрее. Выше. Сильнее. Средний айкью после каждого сеанса в среднем по популяции повышался на три пункта. Уровень счастья в контрольных группах зашкаливал.

Одна проблема. Аппарат был дорог, и пусть его пытались разрабатывать буквально все, от «Аннапурны» по «Янгуан» через весь алфавит, большинство прототипов до сих пор оставались так плохи, что через раз вызывали у пациентов судороги и шквальные приступы эпилепсии. В народе особо лихой славой пользовалась модель «Тойоты» под кодовым именем TCIM-16, которая сварила заживо мозги почти десяти тысяч человек, прежде чем её запретили к эксплуатации. По сути, полностью безопасной из массмаркета считалась только машинка консорциума из пяти корпораций, прозванная в народе «Белая вдова» за характерный внешний вид.

Аппарат был чрезвычайно требовательный к настройке. Их производили мало, ничтожно мало. Семьдесят тысяч штук в год на всю планету. Среди детей поначалу разыгрывали каждый новый сеанс в лотерею, и очередь на плановое посещение медцентра, где стоял такой аппарат, растянулась на годы. Процветал рынок нелегальной стиму-техники с жуткими побочками и сомнительной эффективностью. Если бы всё шло дальше, комунидадес Росинья с гарантией погрузились бы во мрак мезолита в течение следующего поколения, поскольку своевременной вакцинацией от нейропатогенов тут и не пахло, а деньгами – тем более.

Неудивительно, что эта территория с тех пор считалась землёй Корпорации.

Та разработала свой аппарат (не менее легендарную «Шаперон руж»), дешёвый, надёжный, компактный, неприхотливый в эксплуатации, хоть и считавшийся среди знатоков восхождения слишком грубым, после него неудержимо хотелось вдрабадан обдолбаться чем попало, лишь бы не ощущать так остро неустроенность этого мира. Аппарат, разумеется, не проходил никакую сертификацию и, кажется, вообще официально не поставлялся. Но только в комунидадес Росинья таких стояло триста штук, и хотя сеанс тут стоил столько, что за эти деньги даже в самом злачном притоне Рио можно было сторчаться до смерти, местные амигос дель амигос предпочитали накопить и смиренно дождаться очереди, даже не думая лезть со своей «крышей».

Оно стоило того.

Но вот чего делать не стоило, так это прерывать сеанс.

Хрустальные выси и волшебные красоты с одного удара обрушились, погребая её под собой.

– Сеньора, леванта!

Драммер в ответ невразумительно промычала. Её разобрали на запчасти, но обратно собрать не удосужились. Ке диабо ты творишь, сказано же было, собираемся в шестьсот по местному. Да и какая она тебе «сеньора», омбре сраный.

Под веки Драммер словно толчёного стекла насыпали, разглядеть что-то внятное в полумраке салон-вагона было затруднительно, да и то сказать, ночь на дворе. Как ещё поперёк очереди сюда попадёшь. Плати втридорога, просачивайся между смен, любителей восхождения в комунидадес и опричь тебя полно.

Так, вот стоит с виноватым видом стиму-техник в чёрной шапочке набекрень поверх биосьюта, даже через изоляционную маску его взгляд выражал вящее неудовольствие. Ну, ми пердои. Потом сочтёмся.

А вот и тот, кто Драммер так неурочно разбудил.

Недовольная рожа «нюхача» с по-обыкновению заткнутыми широкими ноздрями, от которых уходили за спину кислородные проводки. Дело было, разумеется, не в социальной дистанции и вообще не в том, что «нюхач» опасался местной микробиоты. По странному стечению обстоятельств среди агентов Корпорации прошивки вакцин распространялись поперёд свежих штаммов с упреждением в полгода, если не год. Кому расскажи, сочтёт тебя теоретиком заговора.

Заговор, конечно, тут был ни при чём. Помпы Корпорации всегда были заправлены самым топом, рискованным, не до конца проверенным, но они и так каждый день рискуют, пара лишних процентов смертности не в счёт. Была бы Драммер лет на десять старше, тоже ходила бы, как этот «нюхач», повсюду с заткнутыми ноздрями. Потому что реально воняет.

В мире почти что поголовной аносмии не особо стремились мыться, зато повсеместно галлонами лили всякую дрянь, чтобы хоть что-то можно было в итоге унюхать.

Драммер машинально потянула носом воздух.

Нет, опять ничего. В теории, эта машинка могла на время улучшать и собственно ощущение запахов. Но не сегодня, и не вот так, с обломом на полдороги.

Так, подвижность глаз возвращается, и писк в ушах утих, можно было двигать, по дороге поговорим.

Драммер, так и не сказав «нюхачу» ни слова, выбралась из «шаперона», сдирая с себя клеммы индуктора. На вены лучше не смотреть, наверняка в деталях видны сквозь кожу, всё контраст активатора. Теперь будет три дня чёрным ссать.

Куртку на плечи и ходу, под барабанную дробь дождя.

Мунсун в Рио – дело такое. Лучше дома сидеть, а не куда-то тащиться.

А вот и транспорт. Три чёрных вездехода «Джи И».

Драммер обернулась на «нюхача», ке диабо, они договаривались не светиться, но тот только в раздражении рукой махнул, двигай, мол.

В кабине второго вездехода помимо водилы торчал ещё один хмырь, тоже типичный местный «физи» – бритый чёрный затылок лоснится тремя потными складками, наверняка оба бывшие амигос дель амигос, где Корпорации ещё рекрутировать людей, не в «Арселор» же. Хотя, и там не без своих людей, конечно, но свободных агентов в любом случае лучше набирать с рынка.

Кто ещё способен в четыре сотни утра молча сорваться по звонку личного «ай-би», ну или не совсем молча. Драммер отчётливо слышала недовольное ворчание с передних сидений. Ну, ей по этому поводу точно не стоит предъявы кидать, сама такой подставы не ожидала.

«Нюхач» между тем не спешил садиться, всё переругивался о чём-то с ещё двумя «физи» из соседних вездеходов, те размахивали руками, хватали его за рукав куртки и разевали рты, «нюхач» морщился, но стоял на своём.

Драммер повертела себе шеей, похрустела спиной, вроде понемногу устаканивается когнитивочка. Даже прерванное на середине восхождение работало – резвее бежали мысли, улучшалась координация, опять же в смысле релокации долговременной памяти сеанс – вполне себе заменитель хорошего двадцатичасового химического сна. Просыпаешься всегда чумная, зато ближайшие пару суток будешь как огурец.

Побежали в голове и детали дела. Агентка из наших, причём не просто так, а с самого верху, иначе причём бы тут была Драммер, зачем-то попёрлась в Рио на территорию «Арселор», и вот уже вторые сутки как тишина. Фотка прилагается, что-то знакомое, но смутно. Может, пересекались когда-то. В Корпорации как, оперативная группа всегда под задачу собирается, никаких вась-вась, сработали-разбежались, вместо имён одноразовые позывные. Вот «нюхач» у них в этот раз был по погонялу «портной», а в прошлый (в комунидадес Росинья и народу-то поди максимум миллиона два, разумеется, так или иначе будешь со всеми своими помногу пересекаться) – в прошлый он мог быть и «сапожник», и «пирожник». С этими двумя «физи» Драммер тоже уже наверняка знакома, только они ей без интереса, детей с ними точно не крестить.

Бледная от злости рожа «нюхача» меж тем всё-таки втиснулась в кабину вездехода, тут же завелись и поехали, Драммер же не стала ни о чём расспрашивать, надо будет, сам скажет. Но «нюхач» покуда тихарился, уставясь в вирт, только «ай-би» помаргивал и глаза слезились под маской, будем надеяться, что не от вони всех троих.

Наконец оторвавшись от переписки, или чего там, «портной» обернулся к Драммер, только когда уже повернули вниз, на объездную. Вообще так себе конспирация, три огромных чёрных вездехода прут на всех парах от комунидадес Росинья прямиком в сторону чужой территории.

– Сигнал поступил, пришлось форсировать, уж извини.

Понятно теперь, чего её так дёрнули. Драммер быстро пробежалась глазами по трассировке. Негусто, но кое-какие метки промежуточных хопов сохранились, и да, с каждым часом след будет всё бледнее. Понятно, чего они все такие нервные. Ни внедрение нормально не организовать, ни отход.

– Сообщение было приложено?

– Никак нет, стандартный сингл-файр, типа все ва рапидаменте.

Без деталей, значит. Ладно, и не с таким работали. И теперь понятно, зачем такая толпа «физи». Будут вместе с «портным» прикрывать задницу Драммер на случай огневого контакта. А он наверняка теперь представится, ой как представится.

К слову о заднице.

– Сколько у меня расчётный запас по времени?

– Окно? Минут семь наверняка, прежде чем засекут.

Драммер присвистнула.

– Негусто.

– Должно хватить.

И посмотрел так насупленно.

Ха, должно хватить. Вольно ему рассуждать.

«Нюхачи» в качестве резонной компенсации собственной нормальности получали практически полную толерантность к стиму-технике. Хоть дырку им в черепушке сверли, хоть вектора им коли, один фиг ничего не выйдет. Все связи, что могли быть простимулированы, у них к двадцати годам уже наработались, все обходные пути спешат сказать баиньки и спокойно отмереть. К сорока годам у среднего индивида связи окончательно стабилизируются, у кого выжило поболе других, тот молодец и наверняка когда-то учился в университете, но сделать с этим материалом что-то внятное покуда никому не удалось, даже лабораториям Корпорации. Не дать отсохнуть тому, что есть – вот ты уже и не пациент с альцгеймером, но не более. В итоге страдающая аносмией основная популяция, при некотором везении, внезапно оказалась в более выгодном положении чуть ли не суперлюдей в сравнении с бедолагами-нюхачами, то есть это ей, Драммер, теперь лезть в самое логово, и это ей «должно хватить». Вот спасибо.

Впрочем, чего зря бухтеть, работа есть работа.

– Разделяемся по команде.

Уже погружаясь в вирт под тревожное попискивания своего «ай-би», Драммер услышала, как на крыше их вездехода заворочалась фазированная решётка антенны. Понятно, почему в качестве транспорта выбрали неповоротливые «Джи И», с такого расстояния да ещё и на ходу лупить вслепую – тяжкая работа для наводчика. Ладно, ребят, не подведите.

И послушно нырнула.

Логи уходящих пакетов скользили мимо неё подобно вагонам скоростного трансконтинентала, если его наблюдать с пригородного полустанка, держите ваши сомбреро, амигос. Триггеры паттернов ответа уже начинали мелькать где-то на глубине, но мало, слишком мало. И далеко.

– Погнали!

Ке диабо, выворачивая, грузовик подпрыгнул на ухабе и логи тут же прервались чёрной полосой. Что они там творят?

– Ровнее. И ближе.

Поток снова двинулся, придётся начинать сначала.

Подчиняясь команде Драммер, генератор запросов принялся аккуратно нащупывать известные уязвимости. Если сигнал сумел пробиться изнутри, значит, есть хороший шанс, что «Арселор» экономит на админах.

Хоп! Первый пошёл, один из пакетов благополучно проскочил файервол, на ходу модифицируя собственные заголовки. Это чего, брешь полугодовой давности, неужто до сих пор не прикрыли?

Так, теперь закинуть туда микросервис, и опачки, наружу пошёл простенький, но стабильный пинг.

– Есть проникновение, я пошла внутрь.

Молчат, сопят. Ладно, всё равно не до них сейчас.

Сколько там, говорите, у неё времени?

Таймер мигал на первых секундах второй минуты. Семь минут, фильао да пута. Ох, «нюхач», ох ты ж мастер всё спланировать.

Серая мгла вирта накрыла её с головой.

Внутри было тесновато.

Шпалеры мэйнфреймов, колонны шлюзов, транспортные магистрали. То, куда она забралась, даже близко не было публичным сервисом, больше походя на лабораторную ферму для каких-то базовых расчётов, а может, и тупо для майнинга крипты, кто их поймёт. Куда же это агентку занесла нелёгкая… обыкновенно это за тайнами Корпорации носились специалисты по промышленному шпионажу со всего мира, но чтобы наоборот?

Логи пакетов теперь обрели структуру, методично обшаривая окрестности в поисках следов того сообщения. Шлюзы, внутренние адреса, порты доступа, ке диабо, время тикало, а прогресс остановился на первом этапе.

– Мне нужно ещё хотя бы минуты две.

Драммер показалось, что сквозь рёв форсированных движков она расслышала матюги с переднего ряда.

– Времени нет, по нам уже вовсю работают. Будем крутиться, сколько сможем.

Кажется, это пропала связь с первым вездеходом. А быстро они, будто готовились к атаке. Что бы там ни случилось, теперь с прикрытием стало совсем е руим.

Если «Арселор» решился погасить вездеход на общей территории…

И тут ей всё-таки повезло. Буквально краем глаза она заметила мелькнувшую в логах знакомую сигнатуру. Точно, пользовательский терминал всяко должен подписывать сообщения, а вот этот почему-то этого не делает, как будто его оператор забыл приложить при логине свой сертификат, а терминал ему почему-то позволил это сделать.

Наша агентка поработала, не иначе.

Драммер быстро сверила метки в том самом «рапидаменте», а что, похоже.

Повторный взлом прошёл как по учебнику, никакого брутфорса вслепую, сформировать запросец, бац, и вот он уже внутри. Только пользовательский терминал – вирт тут выглядел бедненько, без всей этой мозголомной промышленной топологии оптических линий.

Одна проблема. Терминал был пуст. Кто бы тут ни покопался, он давно свалил.

И тут у неё словно взорвался «ай-би».

Сквозь истерику тысяч одновременно поступающих сигналов Драммер только и смогла, что проскрежетать:

– Меня ломают.

Вырубить какофонию удалось лишь с третьей попытки – тот, кто валил сейчас весь этот спам ей в уши, был настроен весьма решительно. Атака шла сразу по всем доступным каналам, даже, кажется, с небес что-то сыпалось, как будто там тоже знали, кто это здесь позволил себе так мощно засветиться.

Правило промышленного хакера номер раз: если тебя засветили с неба, не стоит нарываться, гаси всё и уходи ногами.

Увы, на этот раз Драммер этот рецепт успеха совсем не годился.

Но зачем агентка так рисковала, отправляя отсюда пустое сообщение, которое наверняка могло её спалить, но в итоге решила не дожидаться, когда её найдут? В этом не было логики.

Драммер оглянулась, серая мгла вирта была такой же сухой и пустой, как и всегда.

Что-то она упустила. Что-то важное. Здесь должна быть закладка. Такая, чтобы заметили только свои.

Она принялась шарить во всех стандартных местах, где можно было без палева дописывать кастомную дату, но ничего не находила.

И тут до неё дошло. Здесь было не просто чисто. Здесь было слишком чисто. Чистенько. По обыкновению в подобных терминалах по всей оси валялись всякие огрызки временных файлов, следы старых кэшей, обрубки нештатно завершившихся сессий и нештатно же применённых диффов. Тут же не было и следа чего-либо такого, будто кто-то нарочно подчистил за собой и ушёл, оставив открытой дверь и подтерев за собой все логи.

Чтобы что?

Второй вездеход пропал с радаров. Семь минут истекли.

Погодите. Этот терминал взломали. Значит, диффы всё-таки есть, и они должны остаться – в месте взлома. Вот её собственный кусок кода, а вот и, да, вот чужой код.

Уже отправляя его самой себе на «ай-би» с пометкой немедленной ретрансляции наверх, Драммер успела расслышать, как с жутким воем и скрежетом вездеход повело куда-то в оффроад. Бунта мерда, да куда вас там…

Секунду спустя их накрыло, разом вышибая Драммер и из вирта, и из кресла, с размаху впечатывая её лицом как раз в расправляющуюся подушку безопасности.

Мелькнула мысль: как же она себя разогнала, раз всё так ме…

Мелькнула и пропала, сменившись чернотой.

 
В ладоши звонко хлопнул я.
А там, где эхо прозвучало,
Бледнеет летняя луна.
 

Восхождение на этот раз ощущалось иначе. Её словно обули в раскалённые испанские сапоги, нет, словно заточили в железную деву, и прямо в этом пропитанном страданьем средневековье отправили творить сизифов труд. Только вместо камня была она сама, её неподъёмное тело, её одеревеневшие мысли, её ставшие бессильными крылья.

Сложнее всего было сделать первый шаг.

Туда, где с самого тёмного дна еле проблескивала меж туч старая луна. Туда, где её ждала осточертевшая свобода. Туда, где всё было возможно и ничто не было запрещено.

Где властвовал Ромул и его Корпорация, откуда спускали директивы, всегда предельно точные и всегда в последний момент.

Как высоко, как невозможно далеко.

Но она всё-таки шагнула вперёд, до стона, до разрыва связок напрягая скручиваемые узлами мышцы. Потом ещё и ещё раз.

На этот раз восхождение не делало её ни умнее, ни быстрее. Как не добавляло ей новых образов к размышлению или светлых мыслей для любования на чёрный день. Напротив, с каждым шагом она словно что-то теряла, отрезая позади себя очередной ломоть прожитой жизни. Раз, и позабыто далёкое детство. Два, и отброшена прочь юность. Три, и промелькнула исполненная приключений и катастроф короткая жизнь вольного агента.

Неважные детали улетали прочь подобно осеннему листу в ураган.

Застарелые психологические травмы растворялись в небытие, подобно вчерашнему сну.

Планы на жизнь становились ненужными.

Яркие эмоции тускнели и гасли вдали.

Оставалось только восхождение.

Трудное. Тяжкое. Невыносимое. Бессмысленное.

Зачем ей это? Зачем?! Ке диабо!

Но она находила в себе силы сделать новый шаг, на ходу теряя саму себя и всё-таки вытаскивая из ямы то, что осталось.

Это тянулось целую вечность, но она не сдавалась, пока снова не показалась луна, пока небо не раскрылось над ней серой линзой, пока она не перестала чувствовать собственные ноги. Тогда она рухнула на землю и боком поволокла себя вперёд, цепляясь за сухую траву липкими пальцами, только не останавливаться, иначе её догонит этот невыносимый смрад…

В ноздри Драммер наотмашь ударила сладкая вонь горелой плоти пополам с копотью и кислятиной ржавого железа. От этого мучительного коктейля глаза заливало едкими слезами, а желудок выворачивался, но Драммер всё равно продолжала бороться. Надо же. Она снова, впервые за почти тридцать лет, чувствовала запахи. Это удивительное обстоятельство бодрило, хотя, конечно, она всё равно то и дело отключалась, снова начиная своё долгое восхождение.

Хотя, в этот раз ей не пришлось переносить всю тщету сизифовых трудов в полном одиночестве. Кто-то схватил Драммер за шиворот и грубо поволок по земле, разворачивая лицом к закопчённым небесам.

Как интересно. Рядом что-то заухало, это один из «физи» от пояса по-македонски лупил с двух рук в белый свет, как в сентаво, отходя к ближайшему укрытию.

Кажется, «физи» при этом что-то кричал, сорвав с себя маску, но Драммер никак не удавалось ничего расслышать, только короткое ух-ух-ух, с которым досылались из стволов маслины.

Как же она себя разогнала, раз всё так медленно.

Драммер скосила залитые щипучим по́том глаза.

Да, вот их полыхающий вездеход, наполовину развороченный прямым попаданием, а после смятый ударом о выступ скалы.

Неудивительно, что она так ослабла, выбраться целой из такой заварухи – это ж целое приключение. Но кто же её там волочёт?

Краем глаза Драммер различила рукава куртки «нюхача».

Ага.

Тот пыхтел от натуги и на её вялые оклики не реагировал.

Да погоди ты, я сама.

Но первая попытка встать на ноги не удалась, завершилась неудачей и вторая.

Драммер как могла сильнее вытянула шею, но ничего интересного не разглядела, тогда пришлось протянуть перетянутую кровяной коростой, но всё-таки хоть немного послушную руку – чтобы тоже ничего толком не нащупать.

Ниже паха начиналось какое-то неинтересное и дурно чавкающее месиво, наскоро перетянутое зачем-то крест-накрест латексным жгутом.

И тут Драммер всё-таки вывернуло прямо себе на грудь. Разбираться, что с другой рукой, и почему она её тоже не чувствует, внезапно расхотелось. То-то помпа так трудится, аж скрежещет.

Фильао да пута. Да остановись ты!

И тут «нюхач» всё-таки приволок Драммер до укрытия и, сипло дыша, над ней склонился:

– Элинор, ты живая там?

Элинор? Откуда он… Впрочем, она тоже вспомнила. Мартин, его звали Мартин. Мартин Ки. Сколько лет, сколько зим, товарищ «портной».

Драммер лишь коротко кивнула, не тратя остатки сиплого дыхания на ответ.

– Транслировать пакет успела?

Снова кивок.

– Лежи здесь, кавалерия уже на марше.

С этими словами «нюхач» растворился в клубах лениво заволакивающей всё вокруг гари. Где-то в отдалении продолжало ухать, но Драммер эти звуки по-прежнему не интересовали.

Почему кому-то есть дело до несчастного файлика, огрызка стоковой библиотеки, который не глядя хакнули и так же не глядя переслали? Что туда поместила оставшаяся по ту сторону агентка или кто-то из её людей? Почему «Арселор» предпочёл устроить целую войну ради всей этой ерунды, этого дурацкого проникновения на пустом месте на задворках задворок мира, посреди промзоны на самой границе Рио и комунидадес Росинья?

Снова ухнуло. На этот раз так, что Драммер даже позволила себе из последних сил обернуться.

Над промзоной бледным сферическим грибом вспухала ударная волна, подсвеченная снизу красным. Вот, что её только что тряхануло. Тактический заряд. Тридцать килотонн. Сейсмическая волна бежит вшестеро шустрее ударной. Значит, у неё ещё есть секунд десять. Этого достаточно.

Итак, дело не в файле. Точнее. Не только в нём. Агентка что-то нашла. Что-то такое, что стоило и её жизни, и всех прочих.

Это хорошо.

Плохо то, что Драммер никак не могла вспомнить её имя. Ну же, ты читала досье, ты наверняка слышала это имя раньше. Не безымянный полевой агент, а бери выше, с самых верхов. Соратник Ромула. Элита Корпорации, её боевой и интеллектуальный кулак. Она пробралась туда в одиночку и сумела добыть то, что нужно, прежде чем успели отреагировать охранные системы. А Драммер даже её имени вспомнить не может.

Ну же, тебе всё равно нечем заняться, покуда из тебя утекает, смешиваясь со сладкой едкой вонью копчёного мяса, твоя собственная жизнь.

Лили. Её звали Лили Мажинэ.

Ударная волна завершила её восхождение раньше времени.