Текст книги "Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев (сборник)"

День девятый
10 июля 1943 года

Они ехали настолько быстро, насколько позволяли машины. И было так, как будто в день накануне битвы под Курском: гигантский сжатый танковый кулак словно клином рассекал пространство в восточном направлении. Блондин с удивлением отметил, что отвратительного чувства в желудке не возникло. Наоборот, он почти ничего не чувствовал. Получила ли удар его тонкая стенка живота? Была ли виновата трезвая и типичная для Эрнста оценка настоящей и будущей обстановки в том, что он спокойный и почти расслабленный сидел в машине на заднем сиденье, или безразличие, тупое восприятие неизбежных фактов, наплевательское чувство было сильнее тянущего ощущения в желудке? С одной стороны, ему было все равно, кто и что едет им навстречу. С другой стороны, оставалось любопытство, желание узнать, с кем предстоит встретиться на этот раз. От этого ничего не менялось, но было бы все же лучше, если знать, что там, с востока, катится навстречу ударному клину войск СС. При некоторых логических действиях и с помощью верхней губы и носа, конечно же, это можно прояснить. Почему Эрнст всегда попадает в самую точку? Когда он в ходе своих размышлений пришел к приемлемому, как ему кажется, результату, то решил проверить его на деле:

– Эрнст, кто, по-твоему, едет нам навстречу? Я имею в виду, с кем мы должны будем драться и сколько их будет? Какое соотношение, какие силы стоят против нас?

– Думаю, Цыпленок, сейчас будет все не так, как в прежней великой стратегии. Как ты думаешь, Дори?

– Иван, – улыбнулся Дори и щелкнул пальцами. – Есть у тебя еще сигарета, Эрнст?

– Садитесь, Дори, – улыбнулся Эрнст, – вы получаете единицу. Следующий вопрос: что за иван? Какой род войск? Какие дивизии?

Дори повесил сигарету в уголке рта и ответил:

– Значит, я сейчас играю роль генштабиста? Сначала мы опрокинули гвардейских стрелков. Потом иван нанес отвлекающие удары 1-й гвардейской танковой армией. Последними он угробил механизированные полки. Пушечное мясо! Их сожгли, чтобы выиграть время. Время… – Он задумался, стряхнул пепел и поднял руку с вытянутым вверх указательным пальцем: – Время для стоящей дальше на востоке армии. Теперь понятно?

– Понятно, – буркнул Эрнст, а Блондин кивнул.

– Так как Иван знает, что мы на полном газу рвемся вперед, то он не станет против нас бросать пехотинцев или степных наездников с плетками. Остались только танковые дивизии. Ясно? Твой третий вопрос, Цыпленок, о силах и численности! На него ответить проще всего. Если мы бьем тремя дивизиями, то у ивана – минимум шесть. Это нормально, или, как говорит Эрнст, этому учит опыт. Вывод: противник, с которым мы будем иметь дело в районе «Н» во время «Ч», будет танковой армией, по-видимому, гвардейской! Всё!

Эрнст рассмеялся:

– Вот это класс! Дори, великолепно! И тебя до сих пор не отправили в Брауншвейг, в юнкерскую школу?!

Дори надулся, выпрямился, сидя за рулем, и гордо выпятил грудь. Он неряшливо стряхнул пепел, и ветер отнес его на куртку Блондина.

– Эй, Дори, поосторожней, прожжешь мне куртку!

– Все лучше, чем задницу! – рассмеялся он в ответ. – Еще есть вопросы, Цыпленок?

– Да. Еще один. Теперь, господа обер-стратеги, вы должны мне сказать, когда это начнется.

Эрнст махнул рукой, а Дори только посмеялся:

– Чем быстрее мы едем, тем раньше ты получишь ответ.

«Брюки тоже делают уже ненадолго. Дыра на колене обеспечивает вентиляцию, так же как и разошедшийся шов сбоку. В левом кармане дыра. Хорошо еще, что у меня нет денег. При военном окладе – тоже неудивительно, так как это просто ничто, если подумать, что за них приходится делать. Дурацкое слово – военный оклад. Плата за военную службу. Кто присягал прусскому знамени, кроме личных вещей, больше ничего не имел. Этому мы еще в пимпфах научились. И с тех пор до сегодняшнего дня ничего не изменилось! Ремни снаряжения еще в порядке. Сухарная сумка мешает и давит, когда сидишь. Краюха хлеба, кусок сухой колбасы. Две пачки «Юно». Пачка «Шокаколы». Столовый прибор, маленькие ножницы, немного погнутая металлическая расческа – вот, пожалуй, и все. Фляга самый нужный, а штык самый бесполезный предмет. Лопатка – вещь хорошая, впрочем, если только она не складная. Складная – это просто игрушка для ящика с песком. Самая ненужная вещь – это противогаз в футляре. Его используют обычно как Эрнст – в качестве контейнера для хранения жратвы. Плащ-палатка и котелок, притороченные ремнями к штурмовому снаряжению, так же нужны, как и большие карманы, но зачем нужно штурмовое снаряжение? Идти в атаку лучше безо всякого снаряжения, а для штурма полевой кухни вполне достаточно котелка. Плащ-палатка – для палатки, но кто их сейчас ставит? «В поле лагерем палатки…» – эти времена прошли. Когда идет дождь, тогда нужен брезент, особенно весной и осенью, когда вода течет из сапог. А сейчас, в июле, когда жарко и сухо… – он посмотрел на солнце, – нет, дождя не видно».

– Что-нибудь случилось, Цыпленок?

– Нет, дождя не видно.

Непонимающее лицо Эрнста, озабоченный взгляд Дори – это длилось немного, пока они опять не приняли свое обычное выражение.

– Ты слышал, Дори?

– Ущипни меня, Эрнст, чтобы я проснулся, потому что об этом можно только мечтать. Ты что, сдурел? Не так сильно!

Эрнст разочарованно покачал головой, потянул воздух и при этом простонал:

– Дождем и не пахнет, Дори, тебе показалось. У нас война, и едем мы на огромную бойню. А наш отличный солдат не может сказать ничего другого, кроме «дождя не видно»!

Блондин хотел что-то сказать, объяснить, начал было…

– Спокойно, Цыпленок, молчи. Главное – не волнуйся. И это пройдет, это только моментальный приступ душевного смятения.

– Может, отвезем его в госпиталь, Эрнст?

– Ты не прав. Провести остатки своей молодой, полной надежд жизни в сумасшедшем доме? Это хуже, чем в «ЛАГе».

– Но Хансу надо доложить.

Эрнст кивнул, лицо его было совершенно серьезно:

– Но в смягченной форме, Дори, иначе мы потеряем веру в подрастающее поколение.

– Веру в Германию, Эрнст!

– В Великую Германию!

«Бессмысленно, – Блондин упал на свое сиденье, – бессмысленно что-нибудь говорить. Бессмысленно что-то объяснять этим идиотам. Один раз подумать вслух, и начинается! Они бы подтрунивали надо мной, даже если бы я был генералом или дедушкой. Они просто рады и счастливы, когда кого-нибудь подкалывают. Самый молодой – он же самый глупый. Для старых мешков всегда должен быть кто-то, на кого бы они выпускали накопившийся пар. Единственная правильная реакция – это молчание. Не возражать, не ругаться и не злиться. Это все только ухудшит дело. Этого они только и ждут. Если не поддерживать их глупости, то у них к ним пропадает интерес и они сами перестают ими заниматься. Просто сделать так, как будто ничего не случилось. Смеяться, ничего не говорить и дурачиться вместе с ними». Блондин снова осмотрел дырку и разошедшийся шов на брюках, уселся глубже на сиденье. Задул легкий ветерок. Шлейф пыли от колонны отнесло в сторону от дороги. Как в поезде: все переходят на ту сторону, куда не отлетает дым локомотива, чтобы можно было посмотреть ландшафт. Можно съесть кусочек шоколада, позволить себе сигаретку и просто осматривать окрестности.

Он достал жестяную баночку «Шокаколы» из сухарной сумки, почти торжественно открыл ее, отломил большой кусок шоколада, прижал бумагу и снова закрыл баночку. Он с наслаждением откусил кусочек, выпрямился, сел так, что можно было положить голову на спинку сиденья, чтобы медленно, полужуя, полурассасывая, плавить шоколад во рту. Когда он был готов и приобрел сливочный вкус, лучший в послевкусии, довольный, он подумал: «Съесть все или часть оставить? У меня три пачки. Три полные пачки! Это такое количество, которого у меня никогда за всю мою службу не было! Раз в жизни взять и вычистить всю банку и раз в жизни насытиться! Сейчас я это могу сделать. А что будет завтра – черт его знает, и, кроме того, у меня будут еще две!» Пока он с наслаждением съедал кусочек за кусочком, он смотрел через запыленное стекло на окружающую местность, на июльское солнце, не обращая внимания на слова своих попутчиков. «Все равно – такое отношение единственное, которое помогает, единственно верное в мире, в этом мире. Все отбросить от себя – это тоже искусство. Пачки «Шокаколы» и двух хороших друзей достаточно, чтобы быть счастливым. Как мало все же надо человеку для счастья. Или это много? – Он выбросил куда-то пустую баночку. – Мало? Нет, два друга – это много, даже очень много!»

Вечером выдавали боеприпасы и устроили прием пищи. Паек сигарет был как в постную среду. Люди ругались. Командир взвода вызвал командира отделения. Когда Длинный Ханс вернулся, Эрнст проворчал:

– У него такие короткие шаги, как будто он боится что-то сказать.

Длинный прислонился к вездеходу и позвал солдат своего отделения:

– Сегодня ночью, самое позднее – ранним утром мы доедем до района Прохоровки. Там будем ждать контрудара русской 5-й гвардейской танковой армии. Она должна была ударить нам во фланг. Поэтому мы и повернули. Если с ней разберемся – ивану больше нечем будет крыть!

Солдаты молчали, только Эрнст пробубнил:

– Разве мы уже как-то раз это не слышали?

Ханс проигнорировал реплику и продолжал:

– Далеко правее нас пробиваются три сотни танков из Сухопутных войск. Если они своевременно придут к Прохоровке, то иван окажется в клещах. Еще вопросы?

Пауль, словно в школе, поднял руку:

– А если они своевременно не придут?

– Тогда придется все сделать самим!

– А мы, естественно, сильнее, или…?

– Не заблуждайся, Эрнст. С танками из Сухопутных войск наши силы будут приблизительно равны.

– Будут! Приблизительно! А черт, лизни меня в…!

– А если это будет тот тип новых «Пантер», то мы дождемся их к Рождеству!

– Заткнись, Камбала! Мы вообще с танками никак не завязаны. Мы обращаем внимание только на пехоту, ясно?! Хватит дебатировать! Два часа поспать, потом всем по машинам. Разойдись!

Они побрели к своим автомобилям. Эрнст засунул обе руки глубоко в карманы и даже забыл про курение.

– Я бы лучше останавливал машины, а не танки.

Дори улыбнулся:

– Камбала прав. Если это будет триста «Пантер», то нам повезет, если приедет хотя бы половина.

– И с ними у нас будут почти равные силы, – добавил Блондин и надул губы.

– Почти, Цыпленок. Ты умеешь считать? У нас, может быть, четыреста. Приедут триста армейских, будет семьсот. В соответствии с этим у ивана – более тысячи, правильно?

– И артиллеристы на таком узком участке фронта будут палить друг в друга! Эх, мальчик, мальчик, вот щепки полетят!

– Щепки, Дори? Будет свалка металлолома!

– А мы будем посреди нее?

– Вот именно. Надо будет только и следить, чтобы нас не раздавило железяками.

Дори забрался в машину и лег на переднее сиденье. Эрнст толкнул Блондина и пробурчал:

– Кто первый лег, тот и спит лучше всех.

– А мы?

– Будем спать стоя, так быстрее восстановим силы!

Два часа спустя они поменялись ролями. Эрнст и Блондин спали на своих сиденьях, Дори вел машину и насвистывал их берлинскую прощальную песенку: «Я знаю, чудо случится…»

День десятый
11 июля 1943 года

Звезды стояли высоко. Солдаты перепроверяли оружие и боеприпасы. А потом они отправились в ночь. Уже не было так удушливо жарко, как в последние дни. Легкий ветерок обдувал лица и освежал воздух. Гул танков сгустился до монотонного грохота.

Ландшафт совсем не был идеальным для действий танков. Холмы, крутые овраги, складки, лесочки, непросматриваемый и изменчивый. На рассвете они начали окапываться. Эрнст, как всегда, чертыхался при этой работе, воткнул лопату в землю и проворчал:

– Все! С меня хватит!

Вдруг раздались выстрелы танковых пушек: громкие и резкие – немецкие и глухие раскатистые – русские. Гренадерам эти звуки были знакомы, и они разбирались в пушках. Русская самоходная артиллерия, «толстые чемоданы» калибра 122 и 152 мм.

Вдруг Эрнст заработал лопатой как аккордный рабочий, внутренне сдерживался, громко ругался, поглядывая на вздрагивающие ряды деревьев и на слегка полого понижающуюся равнину, и крича махал Блондину:

– Цыпленок! Вон та-а-а-ам!

Мимо пробежал Ханс, показал автоматом на отрытый Эрнстом новый окоп и позвал из лесочка Куно и Камбалу. Слева от них, на холмике, махал рукой их командир взвода. Ханс уже оказался рядом с ним и показал своим людям знак рукой, медленно опуская ее вниз, как бы прижимая к земле: «Ждите! Еще не началось!»

Они закапывались, как кроты!

Куно и Камбала, Фляжка и Пимпф сложили ящики с пулеметными лентами за двумя валами земли, за которыми Пауль и Петер заняли огневые позиции. Йонг и Парни-Парни отрывали следующий окоп для запасной позиции. Получилось, времени хватило. Они смогли оборудовать свои окопы так, как будто они были на войсковом полигоне в Деберице, а не на холмах у Прохоровки.

Они ждали.

Их кулаки сжимали рукоятки. Пальцы лежали на спусковых крючках. Глаза всматривались в поле.

Блондин бросил взгляд на соседний окоп, где залег Эрнст. Едва заметные, серые облачка дыма – больше ничего не было видно. «Сидит парень в окопе и смолит, а у нас от напряженного высматривания глаза почти вылезают из орбит», – но у Блондина больше не было времени удивляться спокойствию своего друга, потому что первые снаряды разорвались за их позицией в маленьком лесочке. Поэтому Эрнст перестал окапываться и пробрался дальше вперед. «Поэтому Ханс позвал остальных, чтобы занять новую, лучшую позицию! Надо иметь чутье – и это все. Потом можно улыбаться или выкурить сигарету, пока русская артиллерия обстреливает высоту и лесок, предполагая, что мы сидим там, потому что там лучше сектор обстрела. Неудача для ивана – счастье для нас».

Русские наносили главный удар левее. Моторы ревели, гусеницы лязгали, деревья трещали, разлетаясь в щепы. Через лесочек продирались «Тигры»! Блондин видел, как валились мелкие деревца. Показались стальные колоссы, поломали стволы деревьев в дрова и пошли в атаку!

Загремели пушки.

Фонтаны пыли от разрывов тяжелых снарядов взлетели между танками. «Будем надеяться, что они не раскатают нас в лепешки, – Блондин смотрел пока что только на немецкие танки, – как можно обмануться, кажется, что гусеницы лязгают у тебя прямо под носом. А они катятся в десятках метров мимо. «Тигры» по очереди останавливаются и стреляют, едут, останавливаются и стреляют, потом снова едут дальше».

Когда он повернулся и посмотрел вперед, то от удивления забыл о том, что надо стрелять. Русских немецкие танки вряд ли могли вообще видеть. Холмы, возвышенности, низины, словно плоские миски, овражки и мелколесье их почти скрывали. Они подходили мелкими группами и тащили за собой противотанковые ружья. Они видели только немецкие танки, но не гренадеров, когда по ним ударили пулеметы. Действие первых очередей было подавляющим. Блондин видел, как русские разбегаются и падают. Видел, как их отметало от противотанковых ружей, как некоторые пытались бежать назад, как они искали укрытие, как они ползли или хотели ползти.

Вдруг воздух рассекло словно плетью. Блондин втянул голову, открыл рот, при взрыве крепко зажмурил глаза. «Проклятие!» – он бросил свою винтовку на бруствер и увидел завесу пыли. «Ничего не видно! Только пыль и дым! Да вон они. Черт возьми, как близко!» Он нажал на спуск и с облегчением услышал звуки выстрелов и почувствовал успокаивающие толчки отдачи приклада. «Медленно, – успокаивал он себя, – медленно, зато наверняка. Экономь патроны. Стреляй только тогда, когда можешь попасть. И нечего пробивать дырки в воздухе только для того, чтобы отделаться от собственного страха».

Это был сумасшедший фейерверк! Пулеметы вели огонь короткими очередями. Октавой выше слышались автоматы. Противотанковые ружья били в литавры, а танковые пушки и самоходная артиллерия – в турецкий барабан. К грохочущему концерту стали подмешиваться фальшивые тона, ослабленно-глухие, больше похожие на эхо. Он навострил уши. Глаза лихорадочно шарили по местности. Это тоже танковые пушки, только русские! Конечно же, иван послал не только пехоту против немецких «Тигров». Они показались на правом склоне перед позицией Пауля. Внезапно, хотя их ждали, по непросматриваемой местности им удалось подъехать необычайно близко. Т-34!

Один «Тигр» повесил хобот. В его левом борту зияла дыра. Башню охватили языки пламени, словно факел. Т-34 на полном газу неслись к «Тиграм» спереди слева. Первые «Тигры» дернули гусеницами и повернули. Один задымился, но продолжал еще стрелять. И первый Т-34 исчез в разлетающемся серо-черном облаке. Иваны мчались на полном ходу, чтобы не дать «Тиграм» воспользоваться преимуществом в дальности стрельбы и бронировании. Они мчались решительно, упрямо, ожесточенно. Масса против качества. Каждый попавший снаряд на сравнительно малом расстоянии проходил сквозь стальные стены, словно гвоздь через фанеру. И местность помогала русским.

«Спокойно, любитель спорта, спокойно. Оставь танки и следи за пехотой! Но мы лежим неправильно! До этого, при первом обстреле, скрытая позиция была хороша, но сейчас?» Холмики, на которых Петер и Пауль залегли со своими пулеметами, идеальны для обороны. Возвышенности – главные пункты. Стрелков в лощине очень много: «Значит, встать и вперед!» На бегу он что-то кричал. И он видел, что Эрнст тоже побежал.

С возвышенности гренадеры увидели два разрушенных крестьянских дома. Для хутора – много, для деревни – мало. Руины лежали на возвышенности и были исходной позицией для атаки русской пехоты. Слева от обломков хат дымила дюжина подбитых танков Т-34. Перед ними стояло несколько подбитых «Тигров». Еще два стояли непосредственно у развалин и ждали новой атаки.

Между Паулем и Петером на позицию вышли два станковых пулемета. И когда они открыли огонь, гренадеры с холмов перешли в контратаку. Они хорошо продвинулись до двух подбитых «Тигров». Блондин задыхался. Эрнст сплюнул, выругался и показал на танк, стоявший ближе к хатам. За его кормой лежал танкист и махал обеими руками. В руинах домов поднимали пыль падающие снаряды. Станковые пулеметы стреляли не переставая.

– К танку! – крикнул Эрнст.

Они побежали под свист пуль. Танкист, обгоревший дочерна, как суданский негр, улыбнулся им, вращая глазами:

– Я уже думал, что вы не придете!

– Что случилось? – спросил Эрнст.

– Нашего старшенького задело. Лежит впереди у гусеницы.

– Да, а почему ты не прополз вперед и не помог ему?

Танкист блеснул зубами:

– Потому что потому.

Его штанина на левом бедре была разорвана. Повязка на нем грязная, темноокрашенная.

Метрах в двадцати перед «Тигром» взлетел столб пыли.

– Цыпленок!

Тот кивнул.

– Копай окоп в стороне от танка. Если в него попадет, он взлетит на воздух!

Блондин пробрался к неглубокой лощинке. Низкий кустарник и сорная трава. Он отдернул руку и выругался. «Крапива! Вот дрянная трава! Растет по всему миру!» Он стал бросать лопатой выкопанную землю в крапиву. Потом перекатился и бросил четыре-пять лопаток пыли перед собой. Перевернулся на живот, довольно улыбнулся и посмотрел на «Тигр».

– Ты не ранен? – У Камбалы были очень озабоченные глаза.

– Ложись, Пимпф! – крикнул Блондин, увидев, что Длинный задержался на бегу, чтобы глянуть на Камбалу. Пулеметная очередь затрещала по кустам и подняла фонтанчики пыли на бруствере.

– Все в порядке, Камбала! Эрнст притащит сюда командира из подбитого танка. Давай, вперед! Мы сейчас догоним.

У хат ударили автоматные очереди, раздались взрывы ручных гранат.

– Проваливай, Камбала! Мы уже у хибарок. – И, когда Камбала уже вскочил, вдогонку ему крикнул:

– Следи за Пимпфом!

Танкист снова показал белые зубы и сказал:

– Поторопись, приятель, иди, помоги!

Эрнст был у танка. Какой-то человек приподнялся перед мюнхенцем на локте и улыбнулся Блондину. Тот постучал себя по каске и сказал:

– И вам тоже доброго дня. – И подумал в тот же момент: «Странно, как я дошел до того, чтобы пожелать доброго дня, когда он такой дрянной. И, кроме того, я должен был сказать что-то военное: или «Хайль Гитлер!», или еще что-то…

– Бери здесь, Цыпленок, ранение в плечо.

Сильно пригнувшись, они потащили стонущего от танка, и успели вовремя! Рядом с «Тигром» разорвался еще один снаряд. Танкист-роттенфюрер блеснул зубами:

– Привет, шеф, все в порядке?

Тот молча кивнул. Ручьи пота блестели на бледном лице. Коротко стриженные светлые волосы облепили голову. Рыцарский крест висел косо. Он попытался улыбнуться, сказав:

– Спасибо, парни!

Мощный взрыв прервал его. Башня «Тигра» отлетела в сторону, и командир танка сухо констатировал:

– Был на волоске.

При этом он посмотрел на Блондина:

– Мы с тобой раньше не встречались?

Блондин улыбнулся: Рыцарский крест, «ты», так это тот женоподобный танкист из…

– Так точно, оберштурмфюрер! Мы с вами разговаривали после оборонительного рубежа с дотами.

– Так это был ты? – усмехнулся командир танка. – Йохен угостил еще тебя шоколадом из сухого пайка, да?

– Йохен? – переспросил Блондин.

– Был наш механик-водитель. – Лицо роттенфюрера стало серьезным, он движением головы указал в сторону останков танка.

Эрнст крепко завязал повязку и улыбнулся:

– В порядке, оберштурмфюрер. На плечо наложат гипс, а голень заживет. Даже еще сможете водить.

Командир танка рассмеялся:

– Пока все вылечат, будем уже в Курске, и война кончится!

Еще смеясь, он сказал:

– Ваши фамилии и рота?

Эрнст и Блондин взяли оружие, осмотрели, проверяя, окопчик, назвали свои фамилии и подразделение. Роттенфюрер снова улыбнулся своей прежней сверкающей улыбкой:

– Момент, вы, двое! – Он порылся в своей танкистской куртке. – Здесь, приятели, одна пачка от шефа и одна от меня! Счастливо вам, и – спасибо!

Они спрятали сигареты, и Эрнст проворчал:

– Давай, Цыпленок, а то еще получим по заднице за дезертирство!

Когда они выпрыгивали из укрытия, оберштурмфюрер улыбнулся.

Между остатками стен огонь пехоты был слабее. Эрнст доложил командиру отделения, и тот отправил его сразу к самому дальнему дому справа, где санитары перевязывали раненых. Сильный огонь танковых пушек слышался слева и справа от их новой позиции. Солдаты сидели в руинах между кучами щебня и трупами, снаряжая ленты и магазины. Первые артиллерийские снаряды легли далеко. Гренадеры подыскивали себе укрытия, секторы стрельбы и ждали. Следующий снаряд разбил в пыль угол дома.

– Пауль, слева!

Ханс поспешил к Йонгу, который взял две пулеметные ленты из ящика и повесил себе на шею. Пауль бросил свой пулемет на бруствер. Раздался тонкий свист и грохот взрыва. Пауль выпустил из рук приклад и повалился назад.

– Проклятие! Этого еще не хватало! – Ханс оттащил его назад и обратился к Йонгу:

– Посмотри, что с ним!

Потом поставил прямо покосившуюся сошку и открыл огонь.

Йонг ощупал своего друга, ничего не нашел, только на крае каски справа была вмятина. Когда Пауль открыл глаза, Йонг вздохнул.

– Черт, голова…

Пауль ощупал свою голову, взял каску, задумчиво посмотрел на вмятину, молча опять надел ее и пополз к Хансу.

– Очухался? – усмехнулся тот.

Пауль улыбнулся в ответ:

– В черепе так гудит или это танки? Танки!

Один, два, три, четыре Т-34 клином один за другим, пять – целое стадо стальных колоссов. А «Тигры»? Где «Тигры»?

– Эрнст!

Тот в грохоте взрывов ничего не слышал.

– Эрнст! – Голос длинного командира отделения перекрыл шум. Мюнхенец, наконец, понял.

– Противотанковые мины и кумулятивные заряды на магнитах!

Эрнст понимающе поднял руку и, пригнувшись, побежал к Камбале, который с Пимпфом и Шалопаем лежал между остатками стен, что-то крикнул им, берлинец кивнул и постучал пальцами по своему шлему, махнул Шалопаю, и оба исчезли позади за руинами дома, где лежали боеприпасы.

– Пропускайте танки! Следите за пехотой!

Русские танки медленно шли к развалинам, сразу за ними, словно привязанные к ним гроздья винограда, бежала пехота. Даже Ханс побледнел. Только Пауль улыбался, но это скорее был оскал, и он, как всегда, был единственный.

– Всех срежешь, Пауль? – Ханс знает, что сейчас за винтовками и пулеметами бесчувственных не осталось, и довольно кивнул, когда Пауль ему показал кулак с отогнутым вверх большим пальцем, прижал приклад и первой очередью освободил один из танков от сопровождавшей его пехоты.

Первый Т-34 проехал мимо остатков стены крайнего дома. Петер побежал с Парнем-Парнем и Фляжкой ко второму дому. Пауль стрелял, а танк ехал без пехоты дальше.

Ручные гранаты Парня-Парня и Фляжки опрокинули русских стрелков. Пауль молниеносно втянул пулемет в укрытие и поменял позицию. Через несколько секунд на его прежнем месте фонтаном взлетела земля. Эрнст спрятался за каменным обломком. Блондин мог бы добросить до Т-34 камень. Он только смотрел на гусеницы, слышал скрежет и позвякивание, видел, как входят в зацепление друг с другом стальные механизмы, хотел бежать прочь из этой ловушки, хотел, но оставался, сжавшись, неподвижно лежать.

– Здесь! Кумулятивные заряды!

Ханс хотел ответить и в тот же момент увидел солдата, ползущего по куче щебня, сбоку от прорвавшегося Т-34. Танк тяжело переваливался и покачивался с боку на бок.

Снова разрывы. Дым, пыль, камни.

Из башни блеснула вспышка пламени пулеметной очереди. Кто-то пронзительно и протяжно закричал. Блондин хотел позвать:

– Петер! Петер!

Раздалось несколько взрывов подряд. Пулемет из башни продолжал стрелять. Двигатель ревел с завыванием, гусеницы ползли, перемалывая все под собой, и тут столб пламени сорвал крышу башни.

– Черт, Цыпленок! – кричал и смеялся Эрнст. – Это Петер его подбил!

Он стрелял из автомата, не переставая смеяться и ругаться:

– Сюда, ко мне, вы, псы! Сейчас я отыграюсь на вашей заднице!

Второй Т-34 приближался слева. Его пушка изрыгнула огонь. Эрнст перестал ругаться, смеяться и втянул голову. Брызнули камни. Его русский автомат превратился в погнутые железяки и размочаленные щепки. Он посмотрел и выругался:

– Так же ни на что не годен, как и наши!

Парень-Парень вытаскивал хрипло кричавшего Фляжку из-под обвалившейся стены. Перед ними выскочили русские пехотинцы. Блондин замер. Парень-Парень бросил Фляжку и, словно пьяный, неверными шагами попытался укрыться за остатками стены. И как раз сюда Т-34 повернул башню. Из башни сверкнуло, гусеницы лязгнули, Фляжка вскрикнул. Танк дернулся, немного повернул и двинулся прямо на раненого.

– Стреляй! – крикнул Блондин. – Стреляй!

Фляжка попытался ползти. Гусеницы нависли у него над спиной. Снова этот сумасшедший отчаянный крик! Гусеницы настигли его, прокатились, размололи, раздавили. Верхняя часть туловища приподнялась. Голова темно-красная, круглая, большая.

Блондин зажмурился, чтобы не видеть, как останки Фляжки лопнут, словно воздушный шар.

«Где наши «Тигры»? Где?»

Пауль стрелял по Т-34. Тот продолжал ехать. «Поздно! Слишком поздно! – отчаянно ругался Блондин, – поздно для Фляжки». И снова Петер выпрыгнул из укрытия. Он бежал медленно, пригнувшись. В каждой руке – по кумулятивному заряду. К нему приближалась дорожка пыльных фонтанчиков. Но прежде чем она его настигла, он исчез за каменными обломками. Танк наехал на стену. Пауль ударил из пулемета по русским стрелкам, появившимся в дыму и пыли. Танк снова дернулся и попытался повернуть в сторону позиции Пауля. Гусеницы натянулись, толкнули перед собой кучу щебня, поднялись по ней, ствол пушки задрался далеко вверх. В этот момент Петер подскочил к борту танка. Укрепил один заряд. Пригнулся, укрепил другой, пригнулся опять и схватился одной рукой за бедро, а другой хотел опереться о борт танка, упал на колени, повернулся, попытался отскочить от стальной коробки. Он перекатился на бок, волоча ногу, увидел машущего рукой Эрнста, перебрался через обломок стены, обессиленный, остался лежать за ней. Он улыбался. Т-34 сотряс взрыв, и сразу после него – второй! Открылась крышка люка, показались голова и плечи. Пауль дал очередь. Танкист провалился в башню и исчез в дыму и вспышках пламени.

У Петера на лице застыла улыбка. Получилось! Получилось подбить второй танк. Он тянул воздух сквозь сжатые зубы, улыбался, видел, как Эрнст вдруг широко открыл глаза, замер в отчаянии. Петер уже не слышал, как гусеницы подминали за ним стену. Третий Т-34 чуть позже был подбит «Тигром». Перед развалинами остались стоять шесть русских танков. Три прорвавшихся дымили. Воняло нефтяной гарью.

Они нашли Парня-Парня между развалинами стен. Он лежал с изрешеченной спиной. Между руинами встали два штурмовых орудия. Третье штурмовое орудие – слева и четвертое штурмовое орудие – справа с секторами обстрела в направлении равнины.

Вторая атака танков последовала двадцатью минутами позже. На этот раз русские прорвались. Подбитые штурмовые орудия остались стоять между развалин. При подсчете подбитых Т-34 Блондин сбился на одиннадцати, так как русская пехота подошла очень близко. Видимость была плохая. По лощине ползли клубы дыма от подбитых танков, окутывали развалины и холмы. Дымка, клубы густого черного дыма, поднятая взрывами пыль, и постоянно появляющаяся из них пехота.

Блондин увидел русских только тогда, когда взорвались ручные гранаты и их осколки застучали о камни, за которыми он укрывался. Русские опять атаковали плотными кучками. Тем хуже для них, что они до сих пор не могут оставить эту дурную привычку. С плотной кучкой всегда легче расправиться, чем с солдатами, соблюдающими во время атаки большой интервал друг от друга. Их упрямство смешно или удивительно. Они доходят до определенного места. И всегда, после того как эту кучку людей сметает пулеметным огнем, появляется новая.

Неисчерпаемый арсенал людей. Что случилось с танками? Опять гренадерам приходится подбивать атакующие боевые машины с самого близкого расстояния. После грохота ручных гранат, после автоматных очередей – отвратительный лязг ударов саперными лопатками. Самое бесчеловечное из бесчеловечного! Если один линкор топит другой, то в первую очередь тонет корабль, во-вторых, уже думают о паре тысяч человек команды, а в-третьих – об обстоятельствах их смерти: сгорели, задохнулись, утонули. Подводная лодка топит торговый пароход, оценивающийся цифрами тоннажа. Истребитель сбивает вражеский истребитель или бомбардировщик. Всегда на первом месте – машина и ее тип. Только когда пилот видит своего противника, висящего на парашюте, он начинает думать о людях. За количество сбитых машин дают орден. Не за двадцать пилотов, бортрадистов или бортстрелков, сгоревших в своих самолетах, изуродованных до неузнаваемости во время удара о землю. То же самое у артиллеристов или танкистов. Так или иначе, подбивают много Т-34. Так или иначе, рисуют белые круги на стволах пушек. Считают уничтоженные машины, а не людей. И только в пехотном ближнем бою все по-другому. Там человек идет на человека. Там люди друг друга бьют, колют, стреляют. Естественно, за это тоже награждают орденами. Но не за количество солдат противника, которых кто-то один застрелил, забил или заколол, а за участие. Он там участвовал, был в экономколичестве ближних боев, за это полагаются такие-то и такие-то ордена. «Видеть белки глаз противника» – так гласит официальное глупое выражение. В солдатскую книжку вносят не половину и не целые ближние бои, а для упрощения – дни ближних боев! Кто хоть раз видел удары лопаткой, как они наполовину перерубают шею, плечо или ключицу, кто слышал свист и хряск лезвия лопаты, врубающейся в мясо, вскрики и булькающий хрип пораженных, тот знает, что значит «видеть белки глаз противника», тот никогда не забудет, что он забил насмерть человека!