Текст книги "Битва за Лукоморье. Книга I"

Но когда два старых друга пьянствуют, тут уж, видать, не до осторожности.

Подлетая к границе, Василиса вышла из задумчивости и отвлеклась на созерцание проплывающих внизу лугов и перелесков. Красота-то какая, будто шаль драгоценную расстелили по всей Славии! Осень в этом году выдалась теплая, без ранних приморозков, леса стояли едва тронутые желтизной, только осинники переливались рубиново-багряными оттенками да золотели одинокие березы на опушках. А теплынь какая, можно было и не ставить купол для защиты от ветра.

Проплыла возле самого ковра-самолета паутинка бабьего лета, вспорхнула с вспаханной под озимь нивы стайка пичуг, выискивавших себе поживу. Всё как на том ковре, который она поднесла свекру. Мамки-няньки во главе с верховной, Нежаней, немало над ним потрудились, за ночь живую красоту выткали, всем на диво.

Нежаня небось и сейчас рядом, невидимкой вокруг кружит, всё заботится о ней, как о маленькой, боится надолго без присмотра оставлять. Василиса невольно улыбнулась. Хорошо хоть в опочивальню верховной мамке-няньке ходу нету.

При мысли об опочивальне живо всплыла память о минувшей ночи, и щеки царевны окрасились легким румянцем. Василиса облизнулась, словно губы и сейчас хранили след поцелуев. Она уже успела соскучиться… Желанушка, сокол мой ясный! Что ты сейчас делаешь, чем занят?.. В последнее время муж стал часто задумываться и грустить, и как извести эту тоску-кручину, Василиса пока не знала. Самым близким всегда трудней всего помочь, недаром даже лучшие лекари не берутся врачевать своих детей, родителей, супругов, а зовут к ним собратьев по ремеслу.

Ковер замедлил ход, плавно спустился к желтоватой ленте тракта, поплыл прямо над землей. Дальше начиналось Измигунское королевство, и в условленном месте их должны были встречать придворные и стража короля Дарослава. Заявляться в чужую столицу на летающем ковре Василисе не хотелось – чай, просьбу свекра выполняет, а не щеголять перед измигунским людом волшбой едет, да и чем меньше шума – тем лучше для дела. Потому и попросила царевна, отвечая на приглашение, прислать обычную карету. Просьба была резонная, и король согласился, правда, перестарался с числом встречающих.

Увидев толпу разодетых, как на праздник, знатных измигунцев, что, раскрыв рты, глазели на летающий ковер, Василиса вздохнула – избежать толков и пересудов теперь уж точно не удастся. Сойдя на землю и оправив дорожное платье, шепнула нужные слова, и узорчатый летун взмыл в воздух, направляясь назад, в Черговское царство.

От толпы встречавших отделился высокий седовласый вельможа в расшитом гербами коротком бархатном плаще. Старательно пытаясь скрыть произведенное появлением гостьи впечатление, он вежливо поклонился.

– Позвольте представиться, мажордом их величеств, Витольд граф Залесский. Как изволили доехать, ваше высочество? Не утомила ли дальняя дорога?

Вот олух-то, какая ж дальняя, по воздуху два часа лету! Впрочем, вопрошавший может и не знать… Василиса учтиво склонила голову.

– Благодарю, любезный граф, дорога была необременительной.

Тут главное – павой держаться, будто всю жизнь по паркетам разгуливала, а не бегала босиком по лесным тропам да болотам. Ничего, навострилась уже, привыкла к дворцовым вывертам.

– Прошу в личную карету его величества Дарослава. – Витольд немного растерянно посмотрел по сторонам, а затем спросил, смущаясь: – Неловко спрашивать, ваше высочество, но ваши вещи?..

Василиса улыбнулась:

– Не беспокойтесь. Я путешествую налегке.

Чародейка в сундуках с платьями и шкатулках с золотом-серебром не нуждается: она даже свой облик может изменить, как и когда хочет, а что до одежд, так верные мамки-няньки всегда готовы наколдовать любой наряд.

Витольд если и удивился, виду не показал, лишь склонил голову и повел рукой, приглашая в большую, богато украшенную карету, запряженную четырьмя серыми, холеными, но, увы, обычными конями. Похоже, дорога будет долгой…

* * *

Царевна честно слушала Витольда, пока за окном не замелькали предместья столицы. Василиса бросила взгляд в окно и не могла не залюбоваться.

Красивый город Радо́м, большой. Широкая река течет неспешно, мосты каменные, дома тоже все больше из камня да кирпича, а только и наши не хуже будут. Вдали, на холме, виднеются башни старого замка, возле него и нынешнее королевское обиталище красуется. Любопытно, что дворец расположен на отшибе. У свекра палаты посреди города высятся, всяк туда по надобности прийти может, помощи у государя попросить. Любопытно, почему Дарославов замок-дворец на самой на окраине возвели? Опасались чего или просто укрепленную крепость перестроили? Может, и хорошо, что подальше от народа стоит – люд целее будет, коли такая пакость завелась в королевских палатах.

Василиса задумчиво прикусила губу. Витольд хоть и сыпал всю дорогу именами да титулами, ничего важного не сказал, уж больно много тайн опутывало всю эту историю. Словоохотливый граф вновь упомянул первую жертву – молодую служанку, намекнув, что у нее с королевичем что-то было. Да и отчего бы нет? Она – девка красная, подневольная, он – сын доблестного Дарослава, только в пору входит, кто такому откажет? Непонятно другое: чем служанка королевичу не угодила? Да так, что остались от нее лишь груда тряпья кровавого да горстка обглоданных косточек.

Василиса нахмурилась. Напугать ее было сложно: за годы обучения у матушки чего только не навидалась и не наслушалась, но муторно на душе стало. Очевидно ведь, что черным колдовством веет от этого дела. Куда уж чернее, если сын и наследник королевский по ночам чудищем силы непомерной становится, утоляет свой голод плотью человечьей, а днем хоть и возвращается в свой истинный облик, да только спит беспробудным сном.

Вот и вопрос – с чего бы это Войтеху Дарославичу вдруг озвереть, превратиться в жуть жуткую да своих же подданных начать жрать?

Происки злые, не иначе. Но откуда навели враждебную волшбу? И как? Царские да королевские дворцы обычно защищены от враждебной магии, любой правитель за этим внимательно следит, и Измигун не мог быть исключением. Значит, волшба происходила откуда-то изнутри, и колдуна-злонрава нужно искать в самом дворце, и может им оказаться любой, кроме старого короля. Не потому что Войтеху отец, а Годимиру Твердославовичу – старый друг, а потому что чародейку на помощь призвал.

Что ж, сложная задача, да «взялся за гуж, не говори, что не дюж». Да и не могла Василиса отказать свекру в просьбе, тем более что уже давно почитала борьбу с черной магией своим истинным призванием.

* * *

Предместье плавно перешло в город. И впрямь красиво тут: улицы вымощены булыжным камнем, дома стоят разноцветные, с цеховыми вывесками, кованными из железа да расписанными яркими красками. Посреди города – большая площадь с изукрашенным скульптурами фонтаном, из которого любой может утолить жажду. Люди по улицам ходят нарядные, кто по делу спешит, а кто и не очень, ишь, сколько зевак, что глазеют на кавалькаду придворных.

Хорошо бы тут побывать как-нибудь с Желаном, погулять по узким улочкам, купить букетик у бойких девчонок-цветочниц, отведать у местного пекаря крендельков, примерить расшитую золотыми цветами зеленую тунику, пройтись по крепостному валу, любуясь оттуда открывающейся до самого окоёма далью. Надо будет так и сделать, но сперва дело.

Дорога забирала резко вверх, к высившемуся на холме замку, мимо старых укреплений. Карета прогрохотала по камням небольшой дворцовой площади и остановилась перед парадной лестницей.

И красную дорожку расстелили, и ратники в зеркально-сияющих доспехах замерли с алебардами на плече… Да, однако, с почетом гостью встречают – аж сам король Дарослав к подножке кареты вышел, руку подал.

Видный мужчина, высокий, широкоплечий, такому любые доспехи не в тягость. Годимир Твердославович говорит, что рубака его побратим не из последних и храбрости отменной. Похоже, так и есть. Серые глаза под темными густыми бровями, высокие скулы, твердые очертания губ, усы с проседью – весь облик говорит о человеке спокойном и рассудительном, а вот темные круги под глазами указывают на то, что спит король плохо, тревожится. Немудрено.

Слова его величество выговаривал, словно камни ронял.

– С приездом, царевна Василиса, досточтимая сноха моего любимого друга. Спасибо, что откликнулись на мою просьбу незамедлительно. Прошу отдохнуть после путешествия, а там и в пиршественную залу. Этикета еще никто не отменял.

Василиса, вложив ладошку в сильную руку Дарослава, ступила на ковровую дорожку, тянувшуюся по лестнице наверх, до самых дверей дворца.

– До пиров ли, ваше величество, если речь идет о жизни наследника престола и спокойствии ваших подданных? – спросила она, твердо глядя в измученные глаза собеседника.

– Вы представляете царствующий дом наших соседей и союзников…

– Я прежде всего приглашена к вашему двору с определенной целью, как знающая и… долженствующая вам помочь… гостья.

Пышные дворцовые фразы росшей в лесах чародейке всё еще давались с трудом, но Василиса надеялась, что с опытом придет и вкус к подобным оборотам. Жизнь научит. Высокопарное выражение, однако, произвело на короля должное впечатление. Чуть помявшись, он произнес:

– Премного был наслышан о вашей красоте и уме, но действительность превосходит все ожидания. Тогда прошу отобедать в узком кругу, там и обсудим мои семейные неурядицы.

Каково! Сын в чудище превратился, а ему – неурядицы! Василиса никогда не была подозрительной, но холодные слова Дарослава ее задели. Может, он сам всё же причастен к случившемуся? Сыновья отцам дорогу часто переходят… та же служанка смазливая… А может, Войтех этот на жизнь государя злоумышлял, не дождавшись естественной смерти родителя? Вот тот и ответил, а за помощью для отвода глаз послал, и не к уважаемому чародею, а к никому толком не ведомой молодке. Нет, со счетов никого сбрасывать нельзя, хотя на первый взгляд король производил благоприятное впечатление. Надо разбираться.

По дороге наверх, внимательно осмотрев бело-красный фасад дворца, Василиса получила ответ на один из главных своих вопросов: жилище короля Дарослава было прекрасно защищено от черной волшбы. Охранные символы и руны начертали давно, но главное – они были наполнены волшебной энергией. Подобная защита может уберечь от внешних воздействий, но не способна оградить здание от магии, использованной изнутри. Значит, во дворце и следует искать.

* * *

Дарослав исподтишка рассматривал гостью. Годимир, – расхваливая свою сноху, до небес превознося, мог и прихвастнуть под воздействием сливовицы и зелена вина. Они тогда, помнится, немалый бочонок вдвоем уговорили… А уж сколько бутылей…

Но хороша! Росту среднего, но кажется высокой и статной. И всё-то у нее при всем, а наряд это еще больше подчеркивает. И перси[12]12
  Перси – женская грудь.


[Закрыть] высокие да округлые, и задок ладный, и на щечках румянец, не чета бледной немочи, в которую иные девы превращаются, дабы изяществом томным вельможных рыцарей покорить. Волосы русые ниже пояса будут, коли косу распустить, брови темные тонкими крылышками изогнуты, носик ровный да точеный, зубки белоснежные, а всего удивительнее – глаза.

Словно мох лесной изумрудный, по которому перекатываются чистые родниковые струи, и мерцают в глуби этих глаз золотые искорки-смешинки. Платье на царевне дорогое, серебром-золотом расшитое, похоже на сарафан приталенный, с разрезами по бокам. Из-под разрезов выглядывают зеленовато-коричневые, пятнистые то ли чулки, то ли штаны, обтягивающие стройные ноги, на голове корона драгоценная, с немалыми камнями смарагдовыми[13]13
  Смарагд – минерал, похожий на изумруд.


[Закрыть]. В ушах – серьги дивной работы, а на шее – золотая подвеска в виде наконечника стрелы.

Гостья согласилась умыться перед трапезой, и король велел проводить ее в загодя приготовленные покои. Сам же отправился в малый зал, к жене.

Тереза вскочила, едва он вошел, и выпалила:

– Ну? Как она?

Дарослав медленно прикрыл двери в зал, давая себе время, чтобы подобрать правильные слова. Нет, он не забыл, что прежний лед недавно взломан, просто долгие годы супружества научили его некоторым вещам, поэтому отвечал король жене, изобразив на лице полное равнодушие.

– Приехала ко времени, не опоздала. Насчет красоты Годимир, конечно, приврал. Надеюсь, не соврал насчет ума и пытливости. А так – обычная молодуха, ничего особенного, сама знаешь, я темноглазых люблю.

Тереза поджала губы. За годы супружества она тоже научилась кое-каким вещам, а потому сразу поняла, что муж врет и чужестранная чародейка – красавица. Но сейчас это не имело никакого значения.

– Она – наша последняя надежда, Даро, – глухо произнесла Тереза, тяжело опустившись в кресло и разглядывая свои руки.

Дарослав не ответил.

* * *

Умывшись с дороги, Василиса с помощью нехитрых заклятий сменила пышный дорожный наряд на более удобный – даже помощь мамок-нянек не понадобилась. Взмах рукой – и вот на ней уже ладная рубашка, украшенная тонкой мережкой и шитьем белым по белому. Еще взмах – и появился причудливый, но удобный сарафан длиной чуть ниже колен, из редкостного золотистого шелка. Ну и напоследок – вместо массивной церемониальной короны – венчик с самоцветными украшениями в виде водяных лилий.

Взглянула на себя в зеркальце, улыбнулась и вышла к топтавшимся под дверью придворным, обязанным сопроводить гостью к правителям. По дороге царевна с любопытством разглядывала резные панели стен, причудливые витражи окон, статуи в странных доспехах – всё тут было ново и необычно, не похоже на дворец Годимира. Говорят, в Великограде еще красивее, но до дивного белокаменного города Василиса так и не добралась… пока…

Примечала она и волшебные обереги, которые в палатах встречались нечасто – чародеи, помогавшие строить дворец, внутренней защите уделили куда как меньше внимания, чем внешней, да и не подновляли ее, похоже, давно. Одни руны были почти полностью истощены, другие же вовсе иссякли и утратили силу. Возможно, это и позволило злоумышленникам наложить на королевича проклятие…

На гобеленах в Синей гостиной разгуливали удивительные животные, скакали нарядные всадники, бились на турнирах благородные рыцари. Тонкая работа, под стать остальному убранству дворца. Недаром Измигун словно бы объединял два мира – яркий славийский и утонченный юго-западный.

Помимо Дарослава в комнате находилась худощавая темноволосая женщина с глазами подстреленной лани – королева Тереза. На Василису она смотрела, как на последнюю надежду.

Воспитание не позволяло королеве сразу перейти к делу, поэтому Тереза потчевала гостью, уговаривала попробовать то золотистое вино из Алаборской долины, то особый сыр с прозеленью… но в глазах ее билась тревога, как жилка у виска. Василиса не могла этого не видеть, а потому, слегка пригубив вино и испробовав несколько деликатесов, заговорила о случившемся. Хозяйка отнекиваться не стала, слишком истомилась тревогой и ожиданием последних дней.

– Произошло сие две недели назад, – объясняла Тереза охрипшим голосом. – Войтех, конечно, мальчик несдержанный, бывало, что и срывался: руки на слуг распускал, посуду колотил, но с погибшей всегда обращался ласково, они ведь вместе росли. Мать Ядзи была его кормилицей, так что девушка – молочная сестра моего сына. Он ей дарил дорогие подарки, наряжал, будто куколку. Сами понимаете, возраст такой, мы не препятствовали…

Еще бы, как удобно! Не надо царевича из постели гулящих девок выуживать и придворным дамам отступного за поруганную честь платить, готовая живая кукла всегда к услугам господина, чистенькая, доморощенная. Порядки чужеземного двора немного смутили Василису, но виду она не подала, только спросила:

– А женить его не собирались?

Король с королевой переглянулись.

– Летом сговорили. – Тереза оправила пышные манжеты. – Царевна Оляна, из Ставинского царства, весьма достойная девица! Только договорились – и вот…

Василиса взяла с блюда виноградинку, испытующе глядя на королеву.

– Так, может быть, Ядзя приревновала, чем и вызвала гнев молочного брата?

– Ну так прогнал бы он ее, по щекам отхлестал, но не съедать же целиком?

Василиса нахмурилась. Граф Витольд говорил про тряпье и кости…

– А от девушки совсем ничего не осталось? – как могла небрежно уточнила чародейка.

– Только окровавленные ошметки одежды, – подал от окна голос Дарослав. Сложив руки на груди, он напряженно смотрел куда-то вдаль.

– Но тогда Войтеха никто и не заподозрил, – быстро добавила Тереза. – Думали, мало ли что случилось, может, кто из слуг ее убил или зверь дикий прокрался во дворец, парк у нас обширный, а там и лес недалеко… Ужас начался следующей ночью, когда чудовище растерзало нескольких слуг. Мы к сыну в опочивальню, проверить, цел ли, а он – на кровати, полуголый, весь потный, лицо чужой кровью измазано, да и руки, и грудь – всё в крови. Тут уж сомнений не осталось…

Голос у королевы сорвался, а руки принялись комкать край парчовой скатерти, неосознанно заплетая шелковые кисти в косички.

– И что вы предприняли, ваше величество? – обратилась Василиса к по большей части молчавшему Дарославу.

– А что я мог? – хмуро отозвался король. – Днем Войтех просто спал. Я приказал сковать его крепчайшими оковами и посадить в подземелье, а сам кинулся искать помощь. Поднял на ноги всех лекарей и столичных знахарей, срочно послал в соседние города… Да только что они могут, коль вчера ночью чудовище разорвало двоих самых искусных?

– Следовательно, не такие уж были искусные, – не удержалась Василиса.

– Один из погибших считался лучшим в королевстве, и по праву. Он сумел определить срок заклятия. Сказал, что в следующее полнолуние Войтех навсегда превратится в чудовище. Тогда я, вспомнив рассказ Годимира Твердославича о снохе-чародейке, обратился за помощью к побратиму.

– Слухи о нашей беде по городу уже поползли, – сокрушенно проронила Тереза. – Мы, конечно, строго наказали никому ничего не говорить, да куда там… Теперь только и разговору, что кровь наша проклята, раз королевич диким зверем обернулся.

– Узнаю, кто проболтался, – шкуру спущу, – пообещал Дарослав, и Василиса сразу ему поверила.

– Царевна, я умоляю вас, я вам ноги мыть буду и воду пить, коль сумеете спасти от этого кошмара нас и сына! – выдержка окончательно покинула королеву, и Тереза пала к ногам гостьи, обнимая ее колени.

Ошарашенная неожиданным порывом, царевна чуть не оттолкнула скорбящую женщину, но сочувствие всё же возобладало, и чародейка лишь слегка отстранилась.

– Я сделаю всё, что смогу, но и вы должны мне помочь. – Василиса перевела взгляд на короля и твердо сказала:

– Мне нужен доступ во все покои и возможность говорить со всеми вашими подданными, от первого советника до последней посудомойки. Прикажите, чтобы ни в чем мне не отказывали и предоставляли любую помощь, причем сразу же. И королевскую стражу предупредите.

– Всё, что пожелаете! – Тереза, видимо, устыдившись своего поступка, быстро поднялась и, расправив дрожащими руками юбки, уселась на стул. – Вам поможет бывшая нянька королевича, Шарка. Сейчас она ключницей служит, весьма разумная женщина, всё во дворце знает и все ее слушаются. Скажу по секрету, даже побаиваются. – На бледном лице королевы мелькнуло подобие улыбки.

Зазвонили часы, отбивая три часа пополудни. Время. Да, коли не ошибся «лучший в королевстве знахарь», времени и в самом деле мало – до полнолуния остается всего ничего. Если погибший знахарь прав, королевичу грозит окончательная трансформация, и его, скорее всего, придется убить. Дурной исход, нельзя подобного допустить.

* * *

В дверях стояла пожилая, разодетая в дорогую, хоть и неброскую одежду женщина – та самая, нагнавшая на всех страху Шарка. По виду и в самом деле – ключница в знатном доме: шуршащие нижние юбки из темной тафты, коричневое бархатное платье, а поверх накинута отороченная беличьим мехом накидка. На голове бывшая нянька королевича носила украшенный на здешний манер речным жемчугом высокий головной убор. Красивый, изящный, только лицо под ним Василисе не понравилось – плоское, благообразное и какое-то неживое… портили его и острые темные глазки, и бескровные губы. Недоброе, слишком кислое лицо. Нежаня бы Шарке младенчика не доверила, да и ребятенка постарше тоже.

Но судить о человеке по внешности и неумно, и несправедливо, потому Василиса, заставив себя отбросить возникшее предубеждение, взяла быка за рога.

– Что ж, веди, Шарка, в темницу, к королевичу, не будем время попусту тратить.

Увы, захотеть и даже решить – одно, а сделать – другое. Немало времени пришлось потратить на спуск по бесконечным крутым лестницам. Далеко же они запрятали свое чудище, думала царевна, следуя за Шаркой. И мрачновато тут у них: своды высокие, выложены из серого камня, всюду факелы полыхают, а всё равно давит тяжесть непомерная, будто тьма сверху наваливается. Что ж, подземелья редко бывают светлыми да радостными, не для того вырыты.

Пройдя по самому нижнему арочному проходу, остановились у небольшой, обитой железом двери, которая почему-то оказалась открытой. Внутри обнаружилась еще более крутая лестница, ведущая в странную камеру, размерами много больше прочих. Угол ее был огорожен частыми коваными прутьями от пола до потолка, образуя своего рода клетку. Удобно. И вырваться из заточения нельзя, и наблюдать за узником можно постоянно. Сам королевич висел внутри клетки на массивных цепях – такими оковами и зубра удержать можно, не то что юнца.

Открытая в нижнюю темницу дверь объяснялась просто: четверо слуг копошились в камере возле клетки, прибирались. Пуганые – всё больше к дальней стенке жмутся, на спящего с опаской поглядывают, от каждого шороха дергаются.

В клетку вела решетчатая дверца, запертая на особые засовы. Шарка молча открыла замки, впустив чародейку внутрь. Любому стало бы в этом мрачном месте не по себе, но только не Василисе – она неспешно подошла к спящему и деловито его осмотрела.

А и пригож парень! Губы еще по-юношески припухлые, вот только кровь в уголках да на точеном подбородке запеклась – и вряд ли своя… Лицо белое, гладкое, глаза прикрыты веками с черными пушистыми ресницами… такие ресницы да брови собольи – погибель для слабых девичьих сердец.

Совсем еще молодой, ни за что не подумаешь, что успел столько убийств учинить. А ведь учинил, до сих пор остатки кровавой трапезы валяются вокруг клетки – вонища стоит от сгустков кровавых да кишок размотанных… То, что осталось от погибших знахарей, то, что теперь убирают испуганные слуги.

Василиса присела возле королевича, потерла руки и, прошептав нужное заклятие, вытянула перед собой ладони. Венчик на голове чуть заметно дернулся, и мгновение спустя на полу сами собой разложились инструменты. Серебряная чаша, ножички-щипчики, пучки наговоренных трав и нужные для работы амулеты. Теперь Василиса осматривала Войтеха не спеша и по всем правилам – то приподнимала висящую плетью руку, изучая ногти, то веко трогала, то волосы в сторону отводила… Добравшись до затылка, царевна озадаченно нахмурилась и некоторое время внимательно изучала странную проплешину в густой темной шевелюре.

– А что это у королевича за шрам такой странный на затылке? – обратилась она к Шарке, что с настороженным любопытством наблюдала за чародейкой, прислонившись к толстым прутьям клетки. – И волосы вроде выстрижены?

– Да то… – слегка замялась ключница, будто вспоминала. – А! Недавно нарыв у него там случился двойной, вот и прижгли угольком…

Василиса ничего не сказала, продолжая хмуриться, а Шарка вдруг прикрикнула на уборщиков:

– Что стали да таращитесь? Живее ворочайтесь, не то на ночь тут оставлю.

Под ее немигающим взглядом щетки и тряпки проворнее заелозили по каменным плитам. Видать, побаиваются ключницы почище, чем самого государя с государыней – у Дарослава-то за столом слуги и вполовину так проворно не поворачивались.

Василиса тем временем взмахом руки убрала не пригодившиеся инструменты и, выйдя из клетки, стала допытывается у челяди, как всё началось да с чего. Хмурый рыжий слуга будто воды в рот набрал, молча тер щеткой въевшиеся в ноздреватый камень бурые пятна, а вот невысокий, крепко сбитый паренек оказался поразговорчивее. Хоть и не забывал коситься на Шарку, но отвечал толково.

– Нет, ваше высокородие, мы про ту напасть не сразу узнали. Кто ж мог подумать… Пропала девка и пропала, думали, надоела, выгнал ее Войтех. Их высочество, бывало, гневался на девок, хоть с Ядзей у него вроде складно было. Она хорошая была, Ядзёнка-то, веселая такая, невысокая, кругленькая, щечки, что яблочко наливное. Палец покажешь, уже смеется, вечно хихикала. Королевич ее не обижал, кораллы дарил, башмачки красные кожаные. Мы потом нашли те кораллы, нитка вся разорвана, бусинки по комнате, ровно капли крови… Да там и настоящей кровищи хватало, и рубашка ее, и юбка, и башмачки – всё в крови, разодрано в клочья. А от тела нет, ничего не осталось, ни ноготочка, ни волосинки, ни косточки… Жаль девку. – Парень шмыгнул носом, оглянулся через плечо на Шарку и умолк.

– А с остальными слугами как было? – продолжала допытываться царевна.

– Ну, тут уж всего хватило, и крови, и мяса с костями, он ведь троих зараз задрал, – зачастила высокая рябая бабища в подоткнутой юбке. – Страсти-то какие! Мой сын, Черныш чудом жив остался, сам видел, как чудище в одежках Войтеха на тех бедолаг накинулось. А сыночек мой, не будь дурак, забился в угол между ложем и печью, там и отсиделся… он у меня ловкий да проворный. В меня удался, а не в недотепу моего, муженька, – ухмыльнулась баба.

– Ну, тут уж и государи наши уверились, что Войтех ихний не в себе, ведь поутру нашли его в окровавленных одежках, со следами трапезы нечестивой на руках и лице, – вмешалась в разговор женщина, заметающая веником кусочки то ли одежды, то ли кожи. – Сумка знахарская, – пояснила она в ответ на недоуменный взгляд Василисы. – Аккурат на этом месте оборотень бедолагу и растерзал.

– Оборотень? – не удержавшись, качнула головой царевна. – Вряд ли.

– Оборотень, волкулака, да хоть кикимора болотная, по мне – так вся эта нечисть на одно лицо. – Служанка в сердцах звякнула совком о ведро и принялась подметать дальний угол. – Нечистые свои дела творят, а нам за ними убирать.

– А как он знахарей задрал? – Василиса оглянулась на клетку. Прутья частые, толстые… Оковы – и того толще…

– Цепи лопнули, – пояснила бывшая нянька королевича, заложив пальцы за пояс. – Послабже нынешних были, вот и не выдержали. Чудище силы невиданной – он ведь и прутья разогнул. Только с утра их спрямили, кузнецы приходили, укрепили…

– Горемыки-знахари даже до дверей добежать не успели, – вставила рябенькая. – Видать, быстро он их…

– Ладно. – Василиса решительно повернулась к Шарке. – Тут больше нам делать нечего. Пойдем, а то этот запах колом в горле стоит.

Ключница с готовностью поспешила за царевной к выходу, даже часть своей неспешной солидности подрастеряла. Ишь, как торопится поскорее убраться из мрачного подземелья…

– Тошно мне видеть это, ваше высочество, – призналась она на обратном пути. – Мальчик-то мне заместо сына и внука был, а теперь ему две ноченьки жизни толечко и осталось… – и смахнула со щеки слезинку.

– Да-да, – рассеянно подтвердила Василиса. – Устала я что-то ото всего увиденного. Пойду, пожалуй, в свои покои, передохну. Ступай, доберусь сама…

Показалось, или Шарка облегченно вздохнула, засеменив прочь? Что ж, от опеки избавилась, теперь можно и назад, порасспросить слуг – с пристрастием да без лишних глаз.

Василиса вихрем ворвалась в нижнюю камеру, немало перепугав уборщиков.

– А что вы переполошились? Решили – Шарка вернулась? Видать, побаиваетесь ее?

– Как не бояться, она тут всем порядкует, всему лад дает, ее и королевич опасается, и государи порой слушают, – живо откликнулась рябая поломойка.

– Ишь ты, а с чего так? – полюбопытствовала Василиса, потихоньку усиливая заклятие откровения.

– Она и поколотить может, рука тяжелая. Королевич не раз оплеухи получал. По правде сказать, может, и за дело, уж больно гонористый рос, никакой управы на него не было. Удержу ни в чем не знал, баловали без меры, только что звезд с неба не просил, – вновь зачастила рябуха. – Помню, мою я полы в верхней зале, а он там игру учинил, разбегается да скользит по полу сапожками новыми, и всё норовит по помытому проехаться, а ведь не скажешь ничего, не уймешь. Хорошо, Шарка пришла, затрещину влепила, он и присмирел.

– А король с королевой что же? Не унимали чадо?

– До того ли им? У королевы – балы да обеды званые, у короля – дела государственные, думали, что чадо и воспитывать не надо, само растет, как крапива придорожная. Вот я своего Чернышку драла хворостиной, пока мал был, так он и нынче мне завсегда первый кусок поднесет и подарочек какой, коли деньги в кошеле заведутся. Дите надо рукой учить, пока поперек лавки лежит, а уж коли вдоль, то поздно…

– Немалую власть ключница забрала над четой королевской, – заметила вслух Василиса.

– Дворцом-то управлять – дело сложное, а дите растить – еще сложнее. Вот их величества с Шаркой и не спорили, потому как уважают сильно. Она их не раз выручала, умна больно, недаром до чина высокого дослужилась. Теперь многим тут заправляет: и припасами и слугами. Строгая, но деловая, припасы блюдет, слуг вороватых на чистую воду выводит, а кто перечить смел, тех уж нету, выгнали с треском. А кто ж такого места захочет лишиться? Тут ведь можно и самому продвинуться и другим помочь, коли повезет.

– И многим повезло? – усмехнулась Василиса.

– Ну, не так чтобы, – замялась поломойка, – а всё равно, служба тут почетная…

Что ж, тут больше ничего нового не узнаешь. Пора поговорить с королем.

* * *

Придворные бродили по саду, шептались о чем-то, косились на королевскую чету, что уединилась в увитой зеленью беседке. Королева рассеянно гладила тонкими пальцами белый цветок, лежавший на ее коленях. Король, заложив руки за спину, стоял рядом.

– Как думаешь, поможет нам твоя гостья? Поможет? – Тереза сама того не замечая, задавала этот вопрос мужу уже, верно, в сотый раз, и всякий раз Дарослав спокойно отвечал, что всё будет хорошо. Годимир очень хвалил невестку, рассказывал о творимых ею чудесах, а он врать зря не станет.

– Столько с ним всего пережили, – добавил король. – Он с причудами, конечно, но человек обстоятельный и мудрый.

– Несомненно, – прошептала королева, – ведь это Годимиру я обязана той волшебной ночью, когда ты вернулся ко мне.

Дарослав едва заметно усмехнулся. Да, напились они тогда знатно, себя толком не помнили. Та ночь и впрямь стала переломной в их с женой отношениях. Даже бестолковый сын, почувствовав, что между родителями всё налаживается, начал вести себя по-другому. То ли в возраст нужный вошел и кровь королевская в нем пробудилась, то ли счастье домашнее на него подействовало, но только Войтех заявился в покои отца – с просьбой обучить его государственным делам и ратной науке.