Текст книги "Янмэйская охота. Том I"

Монета – 3

Март 1775 г. от Сошествия

Лаэм (королевство Шиммери)

За три дня до прибытия в Шиммери эскадры Лабелинов, повлекшего за собою громогласные торжества, в гавань Лаэма вошел небольшой корабль. На его флаге скалился пес, сидящий на бочонке серебра. Лишь истинные знатоки геральдики вспомнили бы принадлежность этого герба – а принадлежал он мелкому баронству в Южном Пути. При малых размерах судно имело прекрасное парусное оснащение и вполне могло оказаться как курьерским, так и пиратским. В пользу второго говорил тот факт, что капитан избрал для стоянки не Золотую гавань, излюбленную вельможами и послами, и не Чайную гавань, весьма удобную для купцов, а Залив Альбатросов – далекий от центра города и укрытый скалами от лишних взглядов. Более того, на свой страх и риск лоцман вошел в гавань ночью.

Темнота, конечно, не защитила корабль от внимания береговой стражи. Едва судно пришвартовалось к пирсу, как дюжина солдат с арбалетами и факелами окружила трап.

– Пусть капитан сойдет первым, – приказал командир стражников.

На пирс вышел мелкий круглолицый мужичок в неприметной одеже. Судя по тому, как шатко он ступал по трапу, мужичок был не капитаном и не матросом, а пассажиром корабля.

– Вам не нужен капитан, господа, – заявил он с нотой дерзости. – Вам нужен я.

– Кто ты такой, плешь тебе в бороду?! Как звать капитана, как называется ваша лохань, и чем докажешь, что вы не идовы пираты?

– Наш корабль носит имя «Пес на бочке», а все остальное ты прочтешь здесь.

Мужичок вытащил из внутреннего кармана конверт, с хрустом сломал сургучную печать и сунул вскрытое письмо командиру стражи.

– Чтоб ты облысел! – выругался командир, поскольку не умел читать. – Центор, где черти носят твою грамотную задницу?!

Стражник, стоявший за шаг от командира, взял у него письмо и в свете факела принялся читать:

– Именем Великого Дома…

– Кхм-кхм, – вмешался мужичок, – это письмо секретное, предназначено только командиру стражи. За сохранность секрета положена награда.

Командир и грамотный Центор переглянулись в замешательстве.

– Читай прямо в ухо, плешь тебе на грудь!

Стражник придвинулся и шепотом прочел письмо, чуть не подпалив факелом редкие волосы командира. Дослушав, тот изменился в лице.

– Прямо так и сказано?

– Как написано, так прочел.

– И печать правильная?

– Сам посмотри.

Разглядывая сломанную печать, командир обнаружил еще один лист бумаги, вложенный в конверт.

– Эт-то что такое, черти лысые?

Центор осмотрел листок, заморгал.

– Банковский вексель на… – сумму он назвал шепотом.

Они снова переглянулись.

– Наверное, надо нам того… – предложил Центор.

– Угу.

– И чтобы это, значит…

– Сам знаю! – рявкнул командир.

Он повернулся к мужичку с корабля:

– Добро пожаловать в Лаэм, господин Мо…

– Мо, – отрезал мужичок, – просто Мо. Так меня зовут друзья. Вы окажете нам небольшую дружескую помощь?

– Плешь мне на темя. Ага. Что вам надо?

Мо хлопнул по плечу командира стражи и отвел в сторонку, где задал несколько вопросов, неслышимых для остальных. Командир использовал ситуацию, чтобы тайком от подчиненных спрятать вексель себе под рубаху. Получив нужные ответы, Мо крикнул:

– Айда за мной, братья!

Четверо парней сошли по трапу. В отличие от Мо, они выглядели заправскими головорезами, опытными и в морских, и в сухопутных драках. Каждый имел не меньше шести футов росту и был вооружен отнюдь не перочинным ножиком. Без лишней болтовни четверка зашагала следом за Мо, и вскоре они скрылись в лабиринте припортовых улочек.

Головорезов звали: Семь, Восемь, Девять и Дейв. Все они родились в Южном Пути, вдоволь помахали мечами и кулаками на службе у разных лордов и капитанов, пока не очутились на борту галеона «Величавая», шедшего из Грейса в Лаэм. Там они и были отобраны Могером Бакли.

Плавание из Южного Пути в Шиммери заняло шесть недель. Все это время Бакли посвятил двум делам. Во-первых, подлизывался к леди Магде. Всеми способами, изобретенными человечеством: льстил грубо и тонко, намеками и прямо в лоб; оглаживал обожающими взглядами, веселил глуповатыми шутками; комично унижался напоказ, а иногда наоборот допускал дерзость – лестную для госпожи, разумеется. Барон Хьюго Деррил – железный кулак Лабелинов – напомнил Бакли, что низкородный должен знать свое место. Потом выбил ему зуб. Потом вышвырнул Бакли за борт. К счастью, следующий корабль в строю подобрал его. Однако леди Магду развлекало происходящее: уродливая и жирная, она слыхала мало лести на своем веку. К тому же, ее интриговал давешний намек Бакли: есть способ заработать миллион. Так или иначе, льстец добился своего: дочь герцога дала ему корабль, несколько верительных писем и право выбрать четверых воинов в помощь. Выбор стал вторым делом Бакли.

Разумеется, он отверг рыцарей. Этих надменных гадов Бакли и презирал, и боялся. Отбросил также и сквайров: эти не многим лучше, чем их хозяева. Зато с большим вниманием рассмотрел наемников из простого люда и крепких матросов – тех и других хватало на борту «Величавой». Взяв на примету две дюжины парней, Бакли стал приглядываться к ним. Оценивал ловкость, владение оружием, провоцировал на состязания и драки. Кроме слабаков, избегал также и тех, кто был обременен излишней моралью. Когда список сузился до десяти человек, Бакли прочесал их новой гребенкой: стал отбирать тех, в ком есть червоточина. Не маленький безобидный изъянчик, а такая дыра, куда можно всунуть руку и всего человека повернуть без труда. Вот и нашлись эти четверо.

Семь обожал деньги, как и сам Бакли. Обожал настолько, что глаз туманился при одном слове «золото». Бакли назвал ему правильную сумму – и Семь стал его рабом.

Восемь ненавидел Деррила, своего барона. Влезал в любую драку и колотил кого попало, лишь бы выплеснуть часть этой ненависти. Бакли намекнул: стань моим человеком, и никогда больше не увидишь барона.

Девять слишком любил баб. В плаванье волком выл от голода, малевал сиськи на стене над своей койкой. Бакли пообещал ему плату не в деньгах, а в женщинах. «Представь, – сказал, – ты на торгах альтесс, и можешь купить не одну, не двух, а целую дюжину! Любых, каких только вообразишь! Сейчас придумай наперед – а потом просто выберешь согласно фантазии». Девять опьянел от одной мысли.

А у Дейва остался сынишка в Южном Пути. Дейв мечтал, чтобы паренек стал морским офицером, а не матросом, как отец. Но в мореходную школу нужны хорошие рекомендации и куча деньжищ. Бакли обещал Дейву больше, чем нужно, а в довесок пригрозил: «Предашь меня – вернусь в Южный Путь и найду твоего отпрыска. Уж я найду, не сомневайся». И Дейв тоже стал послушным псом, хотя проявил одно малое своеволие. Бакли велел своим слугам: «Забудьте имена, они теперь ни к чему. Ты будешь Семь, ты – Восемь, ты – Девять, а ты…» Трое согласились, но Дейв отрезал: «Я – Дейв, чтоб мне в земле не лежать!»

Корвет «Пес на бочке» одолжил для предприятия барон Грейхаунд – вассал маркиза Грейсенда, вассала герцога Лабелина. На этом быстроходном судне Бакли и его четверка опередили остальную эскадру и прибыли в Лаэм тремя днями раньше «Величавой» – и раньше того часа, когда о визите Лабелинов заговорит весь город. Пузатый зверь, за чьей шкурой охотился Бакли, еще не мог подозревать, как близка опасность.

* * *

Бакли взялся за дело, не теряя ни минуты. Когда солнце показало розовый бок над горизонтом, и дворники зашуршали метлами в богатых кварталах, и первые извозчики и водовозы выкатили на улицы, протирая глаза кулаками, – Бакли уже был на площади. На той самой, где еще чернели на мостовой остатки сажи от костров мастера Гортензия. Бакли выдал парням по горсти агаток, и они разошлись в стороны, перехватывая каждого, кто показывал на площадь свой ранний нос. Водовозы и извозчики – как раз нужная публика!

– Небесный корабль? Ха-ха-ха! Был такой, кто ж его забудет! Здоровенное такое чучело торчало прямо вон там, где сажа.

– Да-да, так и было, истопник Гортензий на свою беду изобрел. Денег вкинул ого, а прибыли – пшик. И правильно: подумал бы сначала, кому оно надо, а потом изобретал.

– Проклятущая штука! Хорошо, что улетела!

Дело сразу заладилось, опрос пошел как по маслу. Все помнили небесный корабль и его создателя, и даже некоего Хорама, купившего шар.

– Был такой чудак откуда-то с севера. Шатался тут с бородой. Вроде, звался Хорамом. Да, точно.

– Он, кажись, недавно разбогател и не успел понять, что с деньжищами делать. Так и норовил спустить на чепуху.

– Ага, он, он шар купил! Я хорошо помню: Гортензий от счастья всю площадь угостил вином!

– Я тоже помню. Дешевым.

Люди Бакли перешли к главному вопросу: куда делся этот Хорам?

– Тьху! Кто ж его знает!

– Укатил – и скатертью дорога. Не больно-то скучаем.

– Не укатил, а улетел! Ха-ха-ха!

– Слава богам, что улетел. А то понаехали в Лаэм – дышать тесно.

Парни Могера насели плотнее – посулили монету, потрясли за грудки.

– Эй, руки-то не распускай! Ты в Лаэме, у нас тут так дела не делаются!

– Агатка – это хорошо, а две еще лучше. Давай сюда, скажу ценное известие. Этот Хорам был приезжий, и не откуда-нибудь, а кажись из Короны. Точно, точно из Короны! Он, поди, туда и вернулся с шаром!

– Монета, говоришь? Премного благодарствую. Скажу такое, что не пожалеешь: вместе с Хорамом укатил и Гортензий! Поехал присматривать за шаром и получше его совершенствовать. Будто навоз улучшится от сахарной присыпки.

– Куда?.. Да почем мне знать! Гортензий тоже был приезжий. С какого-то городишки, что их тьма окрест Лаэма. Вот, поди, к нему домой и укатили.

Час за часом парни Могера Бакли продолжали свои расспросы, все больше зверея от неудач. Когда солнце поднялось в зенит, стало очевидно: лаэмцы мысленно помещают свой город в самый центр мироздания. Все, что происходит здесь, имеет вселенскую важность и впечатывается в память, но стоило Хораму покинуть город – он сразу исчез из внимания. Пожалуй, и помнили-то горожане не его самого, а лишь его чудачества – озаренные величием города, в котором случились.

– Чертовы южане! Чтобы им всем сдохнуть! – проревел Восемь.

– Мрази, – согласился Девять. – Все с бабами ходят.

Парни успели заметить, что всякий лаэмец, если он не бедняк, передвигается в сопровождении женщины, а то и нескольких. Это обстоятельство не давало Девятке покоя.

– Слышь, Могер, может нам того-сего, в бордель? От расспросов явно толку нету, так чего торчать на жаре?

– Сначала Хорам, потом бордель, понял меня? Не найдем говнюка – я тебе такой бордель устрою!

– Он прав, Бакли, – поддержал Семь. – От расспросов уже толку нет, люди-то все те же. Вон того извозчика уже по третьему кругу пытали…

– Спрашивайте еще, тьма вас сожри! Приносите пользу!

– Любопытно, кого он пялил?.. – бросил в пространство Девять.

– Дай ему в ухо, – приказал Бакли Восьмерке, и лишь потом сообразил: Девять дело говорит.

Снова прошлись по водовозам, извозчикам, торговцам чаем и сладостями, только на сей раз с новым вопросом: была у Хорама баба? Можно ее найти?

– Не припомню. Наоборот: припомню, что не. Не было у него бабы, я еще сильно удивился.

– Никакой. Вот никакошенькой.

– Он, наверное, был из этих, фффиииуууу… – выразительный жест согнутого пальца.

– Да точно из этих! Он жеж потому и шар купил – ему уже не страшно было, даже без шара все равно не стоит!

– Но постойте… у вас еще агатки остались?.. Четыре в самый раз, а восемь – вдвое лучше, число-то святое. Благодарствую, славный!.. Этот Хорам потом купил себе альтессу. Незадолго как уехать, он здесь появлялся с такой… Э. У.

Со звуком «э» торгаш растянул пальцами глаза, со звуком «у» – прогладил ладонью плоскую грудь.

– Шаванку что ли?

– Ее.

– А где купил?

– А где их покупают? В Чайном порту, знамо дело, на Изобильном спуске.

Команда Могера Бакли переместилась на Изобильный спуск. То был целый проспект, сходящий к гавани, и застроенный чайными разного пошиба, от скромных домишек до белокупольных дворцов. В котором из них побывал Хармон – так и не выяснилось. Пришлось посетить все.

Дело шло идовски медленно и дорого. Оказалось, в шиммерийских чайных домах платят не за чай, а за вход. Привратники отказывались отвечать на любые вопросы, пока не оплатишь посещение, а уж о том, чтобы задаром увидеть хозяина чайной, речь даже не шла. Семь бесился с каждой монетой, отданной привратникам, ослеп от ярости и стал бесполезен. Восемь искал повода для драки и врезал в глаз одному особо наглому лакею – пришлось заплатить втрое, чтобы не вызвали шерифа. Девять охотно платил и входил в чайные – но принимался глазеть на вкусных служанок в полупрозрачных платьях и не справлялся с расспросами. Пользу приносил лишь Дейв, ну и сам Бакли.

– Позвольте узнать, славные господа, о каком времени идет речь? Видите ли, последними месяцами женские торги совершенно увяли: из-за войны его высочество не пускает в порт шаванские суда. А вот осенью и летом было вполне оживленно.

– Во времена небесного корабля? Стало быть, август или сентябрь, как раз перед Северною Вспышкой. Я не вижу трудности в том, чтобы проглядеть учетные книги за эти месяцы, ведь я веду тщательный учет любой сделки, свершенной в моих стенах.

Однако после этих слов хозяин чайной не двигался с места, а принимался скучливо разглядывать собственные пальцы. Цена составляла не агату и даже не глорию, и платилась не за ценные сведения, а лишь за проверку. Сунув в карман елену-другую, хозяин чайной посылал девицу за книгой, перелистывал страницы и с печальным видом разводил руками:

– К великой скорби, в моем заведении славный Хорам не заключал сделок.

– Тогда верни монету!

– Сожалею, но не вижу к тому причин. Я приложил усилия и сделал то, о чем вы просили. Потраченные мною силы уже не вернуть назад в тело.

Бакли знал, что леди Магда Лабелин отчаянно скупа и вытрясет из него душу за любые лишние затраты. Но только в том случае, если он потерпит неудачу. А значит, вывод прост!

Уже клонилось к закату, когда Бакли нашел нужное заведение – чайный дом Эксила. Эксил, этот наглый пузан в чалме, вытряс из Могера целых три елены и стал листать книгу, слюнявя толстые пальцы и бормоча:

– Не думаю, что выйдет толк… Господа, я помню каждого клиента, ибо дорожу ими, как пустынный путник утренней росою. И раз уж моя отточенная память сразу не сообщила нужное имя, то… Как вы изволили сказать – Хорам Паулина?

Да, он побывал здесь! Именно в чайном доме Эксила купец из Короны Хорам Паулина Роберта приобрел шаванку Низу за цену в пять эфесов.

– Недорого, – хмыкнул Бакли.

– О, совершенная правда! Пять эфесов – почти самая ничтожная цена, слыханная мною. Помню только случай, когда одну девицу купили за два золотых, – но она была кривая на один глаз и с пятном на пол-лица. Уж и ума не приложу, зачем понадобилась…

– И отчего эта Низа была так дешева?

– Боюсь, что боги осквернили ее самым мерзким недостатком женщины – строптивостью. Теперь, когда луч воспоминания озарил тот день, я ясно вижу: Низа вылила кувшин вина на голову славного покупателя.

– Хорама?!

– Нет, другого человека – известного в городе Тимерета. Славный Тимерет является знатоком и ценителем женщин, он из тех, кто определяет рыночную цену. Когда шаванка унизила его, ее стоимость упала, как слепой баран со скалы.

– А кто продал Хораму Низу?

– Ганта Гроза из Рейса, один из крупнейших поставщиков пленниц.

– Где можно найти Низу теперь?

– Очевидно, там же, где и вашего Хорама, если только он ее не придушил. И не сотрясайте воздух лишним вопросом – я не знаю, где Хорам. Не имею дел с мужчинами, что прельщаются дешевкой.

– А ганту Грозу или Тимерета?

– Пх. Каждым словом, господа, вы обнажаете свое невежество. Грозу ищите под стенами Мелоранжа, ведь он – один из первых всадников Степного Огня. А Тимерет, наверное, сидит в чайной Валериона – именно там он любит вести свои дела.

Когда покинули заведение Эксила, Дейв сказал:

– Этот тип темнит, чтобы мне в земле не лежать.

– Как все типы в этом драном городе, – огрызнулся Бакли.

Они нашли Семерку и Восьмерку, потных и злых. Бакли дал им поручение, а сам с Дейвом и Девятью отправился в чайную Валериона. На счастье, Тимерет оказался там, и даже согласился побеседовать с Могером бесплатно.

– Желаешь женщину, славный? Я помогу, женщины есть. Война в Литленде испортила рынок: шаваны заняты дракой, привоза нет, девиц мало и все низкородные. Но Тимерет бы не был Тимеретом, если б оставил голодать своих клиентов. Скажи теперь, какую хочешь, а завтра приходи снова – и я подыщу тебе точно под заказ.

– Подыщи мне купчину, – ответил Бакли. – Кряжистый, бородатый, прибыл в августе из Короны, купил небесный корабль, зовется Хорамом.

– Бедолага, – сказал Тимерет.

– Я или Хорам?

– Вы оба. Хорам – потому, что не умел управлять деньгами. Монета – как конь: если не держишь в узде, то понесет свет за очи. Вот и Хорам утратил ум в тот самый день, как обрел богатство. Захотел женщину – приобрел такую дрянь, что тошно вспомнить. Захотел прибыли – купил самый гнилой товар во всем Лаэме. От козы больше удовольствия, а от тухлой рыбы больше прибыли, чем от его покупок!

Тимерет хлопнул Бакли по плечу:

– Но я-то вижу, славный: ты – не такой, как он. Он из одного теста слеплен, а ты – из другого. Ты-то знаешь, где товар на полтинку, а где – на сотню золотых. Потому скажи без стеснения: какую женщину ты хочешь?

Бакли нажал вопросами о Хораме, и Тимерет потерял к нему интерес.

– Вот что, славный: желаешь вести дела в Лаэме – приобрети альтессу. В Короне тебя не услышат без титула, на Севере – без меча, а в Шиммери – без женщины. Пока ты один, то ты не делец, а только половина дельца. Желаешь найти себе вторую половину – я помогу от всей души. Желаешь глупые вопросы про приезжего олуха – задавай их своим приятелям-мужчинам.

– Шиммерийцы – гады! – сказал Дейв на улице.

Бакли подумал, что тоже умеет быть гадом, и дал Дейву с Девяткой поручение. Оставшись один, плотно поел, снял дорогую комнату в гостинице, затем пошел в бордель и потратил две елены леди Магды Лабелин на девицу, разительно непохожую на леди Магду Лабелин. Белокурая, тонкая, изящная гетера была до того соблазнительна, что Могер поначалу ничего не мог. Он приказал ей погасить свет и грубо по-матросски выругаться. Она сделала, он потребовал еще, и она выбранилась грязнее. Тогда он влепил ей пощечину, рявкнул: «Шлюха! Дрянная шлюха!» – и сделал свое дело.

– Разбуди через час, мерзавка.

Бакли сунул шлюхе монету Магды Лабелин и захрапел.

Командир портовой стражи знал отличный пустырь. О том был один из вопросов, заданных ему Могером, и стражник ответил, и не сплоховал: пустырь оказался такой, как надо. По западному берегу гавани тянулись рыбацкие причалы и рыбные склады, и мастерские, где вялят и солят. Дальше – ямы для тухлой рыбы, тошнотворно смердящие и осаждаемые котами. А дальше начинался пустырь, открытый морю и годный для пляжа – но кто ж доберется сюда, через всю эту вонь?

На пустыре имелось несколько скальных обломков. У одного из них, невидимые со стороны города, ожидали Могера его парни. С ними было два человека. Оба валялись среди травы-колючки, связанные по рукам и ногам, с мешками на головах.

Бакли расплылся в ухмылке:

– Молодцы, принесли пользу. Вы поколотили этих гадов?

– Еще бы, – ответил Восемь и пнул своего пленника.

– Не больше, чем нужно, – ответил Дейв про своего.

– Нужно больше, – сказал Бакли и ударил лежащего каблуком. Тот захрипел сквозь кляп.

– Давайте этого.

Семь и Восемь подняли своего пленника на колени, сдернули с головы мешок. Хозяин чайного дома Эксил жевал кляп и сверкал глазами.

– Он какой-то злой, – отметил Бакли.

– Поколотили его как надо! – ответил Восемь.

– Но ему не хватило. Видишь, как зыркает!

Восемь расквасил Эксилу нос. Ударом в ухо свалил наземь, поднял за волосы, снова свалил. Нос и ухо пленника распухли, как томаты.

– Еще.

Восемь пнул в живот, Эксил захрипел и забулькал. Восемь обошел его сзади и ударил в почку. Из глаз толстяка хлынули слезы.

– Что скажешь, славный Эксил, луч твоей памяти разгорелся? Поделишься сиянием?

Бакли выдернул кляп.

– Ай-ай-ай, – запричитал хозяин чайной, и Восемь ударил его так, что клацнули зубы.

– Представь, свинья, что ты на сраном севере. Ни одного лишнего звука, или мы выбьем тебе челюсть. Только по делу и строго в точку. Уразумел?

– Угу…

– Что ты вспомнил еще?

– Да ничего особенного, ерунду. Ай-ай, не надо! В тот день с Хорамом был Онорико-Мейсор.

– Кто таков?

– Местный сводник, торговец альтессами, не слишком успешный.

– И что?

– Это Рико подсунул ему Низу. Потом они все вместе уехали.

– То есть, Рико может знать, где находится Хорам?

– Да, с… славный.

– А где найти Рико?

– Давно его не видел в городе. Но его жена, кажется, осталась тут.

– Где найти ее?

– Не знаю. Ай-ай-ай, честно не знаю! Но она Ванесса-Лилит, белокровная. Спросите людей.

– Спросим. Почему сразу не сказал?

– Я э… простите, всякому не чуждо… отчего не заработать… хотел с него денег взять за предупреждение.

– Ты на этом не заработаешь. Понял меня? Если предупредишь Рико, мы вернемся. Уж мы вернемся. Ага?

– Угу…

– Пошел прочь.

Восемь рассек веревки, и Эксил захромал с пустыря.

– Теперь того.

Другим пленником оказался Тимерет. Процедура повторилась с двумя различиями. Избивал Тимерета не Восемь, а Дейв, и Могер подначивал: «Еще, еще!» Затем Бакли добавил от себя. Раз Тимерет так увлечен бабами, то Могер вогнал башмак точно ему в промежность. Пять минут Тимерет не мог говорить, а только корчился и стонал от боли. Но Могер Бакли не сказал бы, что эти минуты выброшены зря.

– Любвеобильный друг мой, кажется, ты ошибся! Видишь – при мне нет ни одной дамочки, но сейчас ты заговоришь, и как охотно! Хорам, приезжий купчина, купил дешевую дурнушку. Что ты о нем скажешь?

– Я все уже…

Тимерет заткнулся, когда Бакли поставил каблук ему на яйца.

– Пока женщины не стали для тебя пустым звуком, следи за словами. Скажи полезные.

– Этого Хорама, спали его солнце, обхаживал Рико-Сводник.

– Почему сразу не сказал?

– Я забыл…

– А теперь вспомнил? Хочешь, еще помогу твоей памяти?

– Нет, пожалуйста! Скажу все! Рико был мой конкурент, я злился, что он перехватил Хорама, хотел наказать его как-нибудь. Но Рико всучил Хораму дешевку и сам себя наказал. Ванесса-Лилит – жена – выгнала его из дому.

– Из какого?

– Что?..

– Адрес ее дома!

Тимерет назвал.

– То есть, Ванесса осталась в городе, а Рико уехал, верно?

– Чистая правда.

– Знаешь, куда?

– Нет, нет!

– К Ванессе он приезжает?

– Что ты! Она его и на порог не пустит!

– Кто еще может знать Рико?

– Извозчик.

– Говори много, тварь! Не цеди по слову, а лупи, сука, фонтаном!

– Рико несколько раз появлялся в городе, покупал всякие странные штуки – кислоту, например. Все увозил из Лаэма и всегда на одном извозчике. Я не знаю имя, но этот парень обычно стоит у северных ворот. Он такой тощий, и борода у него тощая.

– Можешь, когда хочешь, – отметил Бакли. – Теперь дуй отсюда. И спаси тебя Софья ляпнуть обо мне хоть слово!

– Мы ходошо потдудились? – спросил Восемь гнусаво, поскольку зажимал нос, проходя мимо рыбных свалок.

– Терпимо.

– Модет, бабу?..

– Может, поспать? – добавил Дейв.

– На Звезде поспите, лентяи! Сейчас – работать.

– Куда даботать?

– К северным воротам, вашу Праматерь!

Поскольку пустырь находился на юге Лаэма, им пришлось пересечь весь город. Когда добрались, уже сияло утро. Тощего извозчика с тощей бородой ждали битый час. Бакли уже начал расспрашивать других извозчиков, где он живет, как тут он подкатил к воротам. Вся команда Могера тут же вскочила к нему на борт.

– Дуй за город.

– Куда именно, славный?

– Именно за город, прямо по дороге.

За воротами Бакли подсел к извозчику и изложил дело.

– Видишь елену? Она может лечь к тебе в карман. Видишь кулак? Он может разбить тебе нос. И опасность даже не в этом, а в остальных восьми кулаках, которые будут покрупней моего.

– Чего вы хотите, славный?

– Отвези нас туда, куда возишь Онорико-Мейсора.

– Я не знаю, о чем…

Бакли ухватил его за ухо.

– Я с кем только что говорил? Быть может, ты оглох? Восемь, возьми нож и прочисти ему уши!

– Ладно, славный, ладно. Я вожу Онорико-Мейсора. Давненько уже не возил, но раньше было. Ехать часа два, так что плата нужна… подобающая.

Могер бросил елену.

После бессонных суток парни Могера разморились на ходу, начали клевать носами. Он тормошил их:

– Сволочи, запоминайте дорогу!

Однако помнить было особенно нечего: прямая ровная дорога, никаких поворотов, только плавный подъем в горы. Со временем и сам Бакли задремал. Проснулся, когда извозчик потеребил его плечо:

– Приехали, славный.

Бакли огляделся, сонно и тупо похлопал глазами. Была все та же дорога, слева гора, справа широкая обочина с гнутым деревцем. Ни строения, ни человека.

– Это чего?..

– Ну, место. То самое. Куда я, значит, отвозил Онорико.

– Ты это пошутил, да? У тебя это юмор проклюнулся?!

– Нет, славный, серьезно говорю. Я Онорико здесь высаживал и товар его сгружал. Он потом на другого пересаживался.

– На кого?

– Почем мне знать? Он говорил мне: «Ты езжай, я тут смену подожду». Я и ехал назад. А что, стоять? Мне за постой не платят.

Могер яростно сплюнул.

– Семь, Восемь, задайте ему!

Извозчик не успел опомниться, как его стащили с козел, швырнули на обочину и стали избивать. Он кричал и закрывался руками, а Семь и Восемь лупили от души, хотя неторопливо спросонья.

– Зачем? – спросил Дейв.

– Я разочарован, вот зачем! Никогда, никогда меня не разочаровывай!

– Ладно. Но вы бы поосторожнее, ему нас еще назад везти…

Под вечер команда Бакли разыскала дом белокровной Ванессы-Лилит. Миледи была на выходе, пришлось пару часов дожидаться среди улицы. Когда она возвратилась, уже совсем стемнело. Люди Могера зверели – как никак, вторые сутки без сна.

– Отпялить бы ее, – процедил Восемь, глядя через улицу, как Ванесса сходит с кареты.

Она или услышала что-то, или почувствовала на себе взгляд. Развернулась, перешла на их сторону.

– Я полагаю, вы дожидаетесь меня, славные господа?

То была очень красивая баба. Восемь мог лишь мечтать о том, чтобы отпялить такую, как она. Бакли предпочел бы удовольствие иного рода: увидеть ее униженной и плачущей.

– Любезная леди, желаю вам здравия. Мы будем исключительно вам благодарны за пару слов о вашем славном муже, Онорико-Мейсоре.

– Господа, прошу вас, взгляните налево. Видите выше по улице бочку водовоза? Он стоит здесь все время, кроме глубокой ночи. Теперь взгляните направо и заметьте лоток торговца сладостями. Он меняется с зеленщиком: утром торгует один, вечером второй. Наконец, уделите внимание дому, что стоит напротив моего. Привратник дежурит у его дверей, а садовник ежедневно ухаживает за садом. Довожу до вашего ведома, господа, все названные мною люди – и водовоз, и зеленщик, и садовник, и привратник – получают монетку от кредиторов моего супруга. В их обязанности входит шпионить за моим домом и выследить Рико, если только он появится. Советую и вам прибегнуть к их услугам, плата будет невысока. Меня же избавьте от беспокойства. По законам королевства Шиммери супруга не несет ответа за долги своего мужа.

Они опешили от такой отповеди. Каждое слово было сказано с достоинством, но так и хрустело льдом.

– Миледи, – промямлил Могер, – мы не имеем чести быть кредиторами. Мы ищем Онорико по совершенно иной причине.

– Каковая не вызывает моего интереса. Рико не появлялся с сентября, где он – я не знаю.

Ванесса-Лилит развернулась и ушла. Восемь проворчал:

– Не, такую я б не пялил. Больно злющая.

Конечно, они проверили ее слова. Садовник, привратник, зеленщик и водовоз твердили как один: не было Рико, если б явился – уж его бы схватили за жабры. Агатка в неделю, славный, и мы последим за домом. Только Рико возникнет, сразу получите весточку.

Они убрались, несолоно хлебавши. Бакли дал парням денег на дешевый ночлег, а сам шлепнулся на кровать в своем дорогом номере и уснул, не имея сил ни на что иное. Последней утешительной мыслью мелькнуло в его голове: остался еще день, завтра что-нибудь придумаем.

* * *

Следующим утром в холле гостиницы Могера Бакли ждал человек. Едва Бакли сошел с лестницы, лакей шепнул человеку, и тот поднялся с кресла. На человеке были темные штаны и светлый мундир с золотой вышивкой: рычащий лев, лапа на шаре – герб королевства Шиммери. На поясе болталась шпага, человек небрежно придержал ее, вставая.

– Господин Мо, позвольте обменяться с вами парой слов.

– С кем имею честь?

– Халинтор, помощник шерифа.

Могеру Бакли хватило вдоха, чтобы перестроиться. До сих пор со всеми встречными в Лаэме Бакли говорил сверху, не видя нужды в поклонах. Но тут…

– Для меня великая честь и радость говорить лично с таким человеком! Позвольте пожать вашу славную руку.

Славная десница Халинтора как была заложена за спину, так и осталась там.

– Присядьте, господин Мо.

По указке Могер сел в кресло возле крохотной декоративной пальмы. Нижняя ветка свисала аккурат над сиденьем, елозя по макушке Бакли острым листом.

– Против вас, господин Мо, имеется несколько жалоб весьма неприятного свойства.

– От кого?

Халинтор изобразил подобие улыбки.

– Мы – лаэмцы, господин Мо. Порою мы бываем глухи к тому, что происходит вне города. Мы не знаем песен, что пелись на коронации ее величества, не ведаем, какой фасон платья носит его светлость лорд-канцлер… Но все, что случается в городе, слышат стены и рассказывают улицам. За двое суток вы избили и унизили трех человек. Если существуют аргументы, чтобы я не приковал вас к позорному столбу и не всыпал семнадцать плетей, то сейчас – самое подходящее время их изложить.

Могер оттолкнул пальмовый лист, вынул кошель, положил на столик золотой эфес. Помощник шерифа следил за ним без выражения лица. Могер подождал, извлек еще два эфеса. Проклятый лист впился в макушку, когда Бакли разогнулся, оставив монеты на столике.

– Нужны аргументы иного свойства, господин Мо.

Бакли расстегнул сюртук и вынул конверт из внутреннего кармана. Халинтор изучил печать – она была цела, то был другой конверт, а не предъявленный в порту.

– Великий Дом Лабелин, – произнес помощник шерифа. – Простите, господин Мо. Герб с дельфинами сам по себе – еще не оправдание. Тем более, сейчас.

– Вскройте и прочтите, господин Халинтор.

Он так и сделал. На последних строках шевельнул бровью.

– Купец Хорам Паулина, он же Хармон Паула Роджер, – личный враг Дома Лабелин… Занятно, вы не находите? Простолюдин так задел герцога, что тот шлет гончих псов на другой конец Полариса. В этом есть нечто унизительное… для герцога.

– При всем уважении, осмелюсь доложить, что дочь герцога, леди Магда Лабелин, завтра прибывает в Лаэм с большим флотом и вассальной свитой. Неужели, сударь, нельзя придумать ничего иного, кроме как портить переговоры арестом личного помощника леди Магды?