Текст книги "Тень правителей"

– Скажите, Костя, Вы верующий человек? – он сопровождает карлика на освящение церкви Спаса-на-Крови в Санкт-Петербурге.

– Нет, – ответил он. – Я – атеист, хоть это сейчас и не модно.

– А я и сам точно не знаю, – признался карлик. – Я ведь из советского времени, членом партии был, как Вы догадываетесь. Но душой чувствую – что-то такое есть, на мой взгляд – ледяное, грандиозное, когда на горных лыжах вниз летишь, особенно хорошо это понимаешь, не будет тебе спасения, если жизнь коряво прожил.

«Потрясающе, – подумал он. – Уже не различает, перед кем дурочку валять, а перед кем – нет. Так не ошибёшься – валяй перед всеми, на всякий случай».

– Почти всю христианскую эру человечество было озабочено больше всего тем, в каком виде предстанет на суде Божьем, – сказал он. – Это, правда, не помешало резать себе подобных до умопомрачения. Для наших современников бог скорей некая космическая абстракция, но всё равно лучше лишний раз перекреститься.

– Не стану утверждать, что Советский Союз был хорош, – сказал карлик. – Конечно, он безнадежно устарел, со своими госпланами, переносом сибирских рек и прочей ерундистикой. В нашей закрытой системе вполне усердно посмеивались над коммунистами, я имею в виду образ мышления, а не конкретных людей. Проблема в другом – крушение произошло настолько резко, что вместе с купельной водой выплеснули и младенца.

– Если вы о национальной идее, – сказал он, – то вряд ли православие способно вернуть утраченные позиции. Попов загнал под пятку ещё Иван Грозный, а Пётр оформил этот факт законодательно в виде Синода. Более того, если посмотреть на византийскую традицию, патриарх всегда был лицом подчинённым императору.

– Согласен, – сказал карлик. – На мой взгляд, стенать о царской России занятие для клинических идиотов. Только они или очень наивные люди могут поверить, что большевики удержали власть с помощью немецких денег и жидовской хитрости. Страна хотела перемен, она их получила. Тем не менее, камни надо собирать, мы же не «банановая республика».

– Можно увеличить финансирование на военно-патриотическое воспитание, – сказал он.

– Можно, – поморщился карлик. – И даже нужно. Но это «крокодиловы» слезы. В застойные годы по ящику только и показывали фильмы про войну, ветераны из школ не вылезали, про свои ратные будни рассказывали. А что толку? Молодежь выросла сплошь антисоветская, тех, кто в нашу организацию поступал, просто презирали.

«Самокритично», – подумал.

– Надо придумывать что-то элегантное, – сказал карлик. – В духе нового времени, чтобы оскомину на зубах не набивало. Вы же специалист в этой сфере.

– Я намекну певунам и певуньям, чтобы в новогодний вечер исполнили советские песни на новый лад, – сказал он. – И потом растиражировали по радиостанциям. Дам команду на телевидение, чтобы из сундука достали всех этих нафталинных кукол – антоновых, кобзоновых, ротаровых и прочих.

– Это хорошо, – сказал карлик. – Петь у нас любят. Работа должна быть комплексная. Для народа чего попроще – песенки да поле чудес, в интеллигентскую среду забросьте парочку научных гипотез на грани фантастики, пусть дискутируют и не думают, где б своровать.

– Россия – родина слонов? – сказал он.

– Гиппопотамов, – рассмеялся карлик. – Придумали же для Ивана Васильевича родословную от Августа Октавиана, так что методология понятна.

Юлька молчала. И в день смерти, и в день похорон. «Может, она и не любила его, – засомневался он. – Так, развлекалась от пресыщенности». Через несколько дней, когда Юлька гуляла в саду при загородном доме, он обшарил её сумочку и нашёл сильные транквилизаторы. «Вот и разгадка, – подумал он. – Час от часу не легче».

– Угробишь жену, – сказала Ксюха. – Не ожидала, что ты такой собственник.

– Ваши предложения? – сказал он.

– Лечи подобное подобным, – сказала Ксюха. – Делай из жены блядь. Когда она будет видеть в других мужчинах только хуй, Вы, Константин Юрьевич, со своими мозгами снова станете лучшим и единственным на свете. У неё и возраст вполне подходящий. Сколько ей?

– В мае тридцать семь.

– Задержалась девушка в невестах, – засмеялась Ксюха. – Отпустите жену на выгул.

– А уязвлённое самолюбие? – сказал он.

– Это не современно, – сказала Ксюха. – Разведись, и нет проблем.

– А мы не ангелы, там на пожаре утратили перья, – сказал он. – Мы бы взлетели, но вниз нам пора.

– Мне так нравятся его песни, – сказала Ксюха. – Вам тоже?

– Стихи неплохие, – сказал он.

– Если это приказ, – сказала Ксюха. – Готова исполнять. Конспирацию обеспечу непроницаемую.

Об астрономе он вспомнил случайно. Среди прочего бреда, которым загружали администрацию президента, уфология и всё, так или иначе к ней относящее, занимала значительное место. Ещё с лёгкой руки Стальевича байки про инопланетян и загадочных тибетских мудрецов активно использовали для засирания мозгов. Технология была чистой воды американская, отработана тамошними мастерами до мельчайших подробностей и вовремя подбираемых сенсационных открытий, но у нас приживалась не очень, славянские и финно-угорские народы, посмеивалась Юлька, с лешим обычно дружат, как выпьют лишку, так не разберешь, кто человек, а кто упырь.

«Западная это фенька – демонология», – подумал он, изучая очередной, разумеется, секретный доклад, присланный из Академии наук. – Какие умы трудились на протяжении веков, один Жан Боден всё наше телевидение переплюнет».

В докладе излагались материалы археологических экспедиций, работавших на Урале и Алтае, обнаруживших камни с рисунками, подозрительно напоминавшими пресловутые перуанские камни Ики, скандал с которыми отгремел лет сорок назад. Фотографии рисунков изображали туземцев в обнимку с динозаврами, не вполне понятные летающие аппараты, людей-ящеров, странные медицинские операции, всем своим видом показывая, что Дарвин был не прав.

«Даже Блаватскую не удосужились прочесть, – хмуро подумал он. – У неё как раз опровержение Дарвина весьма аргументированное, без этой детсадовской живописи».

– Всё это замечательно, – написал он на докладе. – Непонятно лишь одно. Зачем столь высокоразвитой цивилизации, жившей за десятки тысяч лет до нас и обладавшей столь внушительными знаниями во всех областях науки и техники, царапать память о себе на каких-то убогих камнях?

Вообще, это разумная идея, подумал он, зацепиться за археологию и скудное количество доброкачественных источников. Особо далеко не уедешь, но для постулата «мы сами с усами» что-нибудь вытащить можно.

«Смешно, – подумал он. – Национальная идея постсоветской России сформировалась легко и естественно вполне самостоятельно, без всякого воздействия пропагандистского механизма. Спиздить побольше да унести подальше и встречать старость в глубоком Парагвае».

Впрочем, готов поспорить, сказал он себе, всё же это идеология очень ограниченного круга товарищей. Основная масса населения и спиздить зассыт и на марш-броски с багажом не способна. Зато как мы любим давать советы в соцсетях.

Как фамилия астронома? Он с трудом, но вспомнил. Он учился на первом курсе, желторотый мальчик из Нальчика, Москва казалась ему средоточием цивилизации. По факультету разнёсся слух, в пятницу выступит со своей лекцией сотрудник университетской астрономической лаборатории, который будет излагать иную, альтернативную версию истории. Якобы он математическими выкладками доказал, что человеческая история значительно короче, чем считается, например, не было Древнего Мира, а египетские пирамиды построили запорожские казаки.

Астроном стоял на кафедре, всклокоченный как воробей, ожидая свиста и гнилых помидор. Выслушали его приветливо, прохладно, спокойно, стали задавать вопросы и через полчаса размазали астронома по стенке. Он впервые тогда почувствовал мощь профессиональной среды. Двести человек в аудитории, спаянные дыханием истории, во всяком случае, тогда он в это искренне верил, многие из которых знали рукописи до каждой буквы, летними сезонами пропадали в пыльных степях Причерноморья, для которых откровения блаженных пророков были не поводом для религиозного экстаза, а предметом пристального изучения. Аудитория смотрела на астронома примерно так же, как европейский инженер изумленно взирал на негра, пытающего отремонтировать трактор с помощью колдовских заклинаний.

«Экий стервец! – услышал он после лекции вежливо возмущенный голос декана профессора Высогорского. – Вернее, сказать – ловкач! Пользуется ситуацией, тем, что с подлинными рукописями беда, и что методы археологических датировок не безгрешны, вороти, что хочешь, мёртвые из могилы не достанут. И всё это с таким сусальным патриотизмом, противно слушать. Мировой заговор ему везде мерещится против Расеи матушки. Тьфу!..»

– Наведите справки, – приказал он. – Жив ли курилка?

Астроном был жив. По-прежнему работал в университетской лаборатории, в начале девяностых организовал общественное движение для популяризации своих идей, видимо, за счёт средств соратников выпустил несколько книжечек, которые так и назывались «Новая хронология». Дешёвенькие издания с мягкой обложкой, на худой газетной бумаге, он пробежался глазами по тексту. Всё то же самое, задает верные вопросы, на которые даёт предельно идиотские ответы. Еврейский вопрос астроном благоразумно обошёл стороной, всю российскую историю переписали Романовы, которые ставленники Запада, до них же русские правили миром, невзначай открыли Америку, в общем, впереди планеты всей, поэтому во Франции есть провинция Руссильон, а в Германии город Руссельхайм.

«Гениально! – подумал он. – А чайна, видимо, называется чайной, потому что там Иван Сусанин изобрёл чайник. Ну, что ж, для усиления степени маразма в обществе дядя вполне подходящая кандидатура».

За прошедшие годы астроном раздобрел, теперь больше напоминая не всклокоченного воробья, как прежде, а нахохлившегося тетерева. «Владение умами даже малого количества народца даёт свои плоды», – подумал он.

– Вы не подумайте, что мы несём отсебятину, – важно произнёс астроном. От малороссийского выговора он так не избавился. – Сомнения в верности хронологии Скалигера и Петавиуса, которая сегодня является официальной, существовали давно, ещё Исаак Ньютон поднимал эту проблему. Основоположником нашей доктрины является великий русский ученый и астроном Николай Морозов, который…

– Я читал Морозова, – перебил он астронома. – Он переработал внушительный исторический материал. Правда, его линейная история человечества заканчивается торжеством социализма на всём земном шаре, но это так, мелочи.

– Морозов всё-таки был революционер, – осторожно сказал астроном. – Многолетнее заключение в одиночке Шлиссельбургской крепости наложило свой отпечаток. Мы скорректировали его воззрения в духе современности.

– Нам импонирует патриотическая составляющая вашей гипотезы, – он сделал нажим на слове «нам». – У нашей страны великое прошлое, которое ни в коем случае нельзя отбросить как ошибочный путь развития.

Астроном потупил глазки.

– Я назначу куратора, который поможет с финансированием и менеджментом. Форма, разумеется, не государственная, и не коммерческая, – он внимательно посмотрел на астронома. – Вы поняли меня?

– Всё ради науки, – пробормотал астроном. – Мы хотим, чтобы люди знали истину.

«После нас хоть потоп», – сказал он отражению в зеркале. Эта игра в бисер давно жила по своим правилам, ловко и безжалостно обманывая его. В итоге всегда оставалось разочарование. Х растоптали, но удовлетворения гордыни это не дало никакого. Да и в гордыне ли здесь было дело? «Стальевич не хотел признавать, что либо он нас, либо мы его», – негромко сказал он. Нас не посадили бы, не расстреляли, нас просто отправили бы на прозябание, на пенсию.

«Момент текущей борьбы, жестокий по исполнению в полном соответствии с отечественной традицией», – подумал он. Вот только карлик сделал из этого действия неожиданные выводы. Неожиданные для тебя, подумал он. Карлик решил, что он способен построить новый мир. Вот здесь и кроется тот самый переход от элементарной арифметики к математике дифференциальных уравнений. Ты, в отличие от карлика, хорошо понимаешь, что строится карточный домик, который развалится при первом серьёзном дуновении. Но ты, также как и карлик, ни шиша не соображаешь, как построить нормальную цивилизованную жизнь. Да и нужна ли она тебе – эта скучная мещанская жизнь, с правилами, рассчитанными на усреднение и возмущением тётушек по поводу голой жопы, выставленной на обозрение. Игра хороша и страшна одновременно тем, подумал он, что из неё невозможно выйти, в ней можно только утонуть.

«Короткая победоносная война это то, что доктор прописал», – пьяненький «Чичолина» не считал нужным стесняться. Думский банкет, посвященный победе в битве за Цхинвали, никак не заканчивался. Он не слишком жаловал подобные мероприятия и не часто их посещал, но здесь сам бог велел. «Войны начинаются и выигрываются в кабинетах», – вспомнил он чьи-то слова, кажется, Клаузевица. «Уже не в кабинетах, – подумал он, допивая потеплевший виски. – Уже по скайпу».

– Какой профессиональный рост, – злорадно сказала Юлька, когда он впервые заикнулся о пожелании слегка выпороть джорджиев. – Скучно мальчикам без войнушки?

Сначала он был уверен, что не сможет больше лечь с Юлькой в одну постель. Ксюха оказалась права. Как только секс с посторонними мужчинами стал для неё утилитарным занятием, сродни необходимости позавтракать или сходить в туалет, Юлька успокоилась. Ему, пожалуй, даже трогательно было наблюдать, как его жена учится лгать, не задумываясь и не воспринимая происходящие события близко к сердцу. В каком-то смысле я ложусь в одну постель с самим собой, подумал он.

Идею о быстрой успешной войне где-нибудь на ближних рубежах Отечества для выплеска негативной энергии в обществе первым, кстати, высказал соплежуй. Соплежуй долго был на побегушках у Андрея Петровича, в бытность его замминистра финансов, потом как-то тихо и незаметно пробрался в министры, отвёл в сторону всех прочих финансовых советников карлика и занял устойчивое положение зануды и скептика.

– Экономика идёт ко дну, – ныл он на совещаниях и в кулуарах. – Бизнес вянет на глазах, после ареста Х объём иностранных инвестиций упал в разы. В государственных организациях сидят бездари, ни ума, ни совести. Упаси боже, цена на нефть рухнет, нам тогда кранты.

Он вышел на окружение улыбчивого Миши. Миша сидел в своих горах не слишком крепко, за последние двадцать лет джоржии отменно научились буянить на улицах и свергать правителей, если что не по нраву. Поначалу Миша ломался как девочка, он позвонил Берёзе, Берёза совершенно случайно увиделся в Лондоне с женой Миши и радостно сообщил, что Шалва тбилисский зазывает его в гости.

Соплежуй провёл переговоры со своими американскими коллегами, те обещали приличный кредит потерпевшей стороне.

– Не кинут? – спросил он.

– Не должны, – сказал соплежуй. – У них мания величия. Если Миша пригласит к себе жить курдов, тогда туркам пиздец и всей американской ближневосточной политике хана. Не должны, отстегнут как миленькие. У америкосов, собственно, одна просьба – не взять по дури Тбилиси, иначе им придётся вмешаться. А это уже не маленькая войнушка, а большая задница.

В последний момент выяснилось, что у джорджиев есть танки, но нет ни одного танкиста. Скайп взрывался от перенапряжения, в Азербайджане с матами-перематами нашли полтора десятка брюнетов, когда-то служивших в танковых войсках. Спецы из ГРУ провели с ними беседу, тоскливо вздохнули и велели, в случае плена, кричать, что они коренные менгрелы. А то жопу в клочья порвём, напутствовали «солдат удачи» перед боевым крещением.

Он поехал на юбилейный концерт рокера. «Олимпийский» был переполнен, из маленького окошка в вип-ложе открывался вид на огромную площадь перед концертным залом, заполненную людьми, проходившими через турникеты безопасности. Интересно, что он сейчас думает, подумал он. Как странно, тебя ведь никогда не интересовало, что думает рокер. Он для тебя такая же кукла, как и все остальные. Хотя, пожалуй, нет, не такая же, самая близкая и самая далёкая.

Он открыл бутылку коньяка и отхлебнул из горлышка: «С юбилеем, дружище! Извини, не готов поздравить лично!»

В каком-то смысле все эти годы мы шли параллельными путями, подумал он. Ты к славе, я – к власти. В сухом остатке мы оба фантомы: никто не знает, что за твоей спиной стою я, никто не догадывается, кого и как я дергаю за верёвочки. Слава эфемерна, дружище, подумал он, если я перестану писать стихи, ты очень быстро сойдёшь со сцены и скурвишься, если не встретишь достойную женщину. А если я перестану дергать за веревочки, подумал он, что произойдёт тогда. Мне проще, сказал он. Если я перестану, меня убьют: одни от растерянности, вторые от счастья, третьи – так, за компанию, эффект стадного чувства.

Он посмотрел с высоты вип-ложи на рокера, уже раскочегарившего публику и заведённого как исправный пулемет.

«Смерть танцует вальс, по залу кружат, кружат пары, – запел рокер. – Waltz, ein zwei drei Waltz, auf wiedersehen mein lieben frau».

Публика взревела. Он посмотрел на название альбома. «Майн кайф». «Совсем рехнулся», – подумал он.

«Вальс, жестокий вальс, так истекает кровью рана,

Вальс последний раз – auf wiedersehen mein lieben frau».

– Это не мои стихи! – холодно и громко сказал он.

Рокер поднял голову и посмотрел сквозь него.

«Waltz, ein zwei drei, Waltz – смерть танцует нас,

Последний вальс – он трудный самый,

Waltz, ein zwei drei Waltz, auf wiedersehen mein lieben mama».

– Ну, и рожу вы нашли, – сказала Юлька. – Вылитый бандит! Никого поприличнее не обнаружилось?

– Ты не поверишь, – сказал он. – В самом деле сидел, по молодости, за какую-то глупость, но тем не менее факт.

– Да уж… – сказала Юлька. – Что-то совсем неладно в вашем королевстве. Лучше уж со шлюшкой договорились бы. Со шлюхами так легко находить общий язык, не правда ли?

– Как дела у твоего музея? – спросил он. Юлька всё реже там бывала, разъезжала по заграницам, с Ксюхой, в последнее время чаще самостоятельно.

– Тебе разве не докладывают? – сказала жена. – Театр теней пригласили на фестиваль в Эдинбурге. Я поеду с ним, недели на две, ты не возражаешь?

– Не возражаю, – сказал он. – Может быть, тоже прилечу.

– Это будет здорово, – равнодушно сказала Юлька. – Как ты его называешь? Шахтёр? Ох, и выдаст вам этот шахтёр на орехи.

– Ещё спорим, – сказал он. – Вопрос не решён окончательно.

– Ой, блядь, спорим! – выругался он, когда остался один. – Скоро уже станет не до вежливости.

Из-за кандидатуры шахтёра на пост хохляцкого президента началась натуральная драка. Он давно ждал этого момента, когда карлик перестанет показывать зубы и начнёт рвать по-настоящему. Воровали, конечно, на Украине безбожно, даже хлеще, чем у нас, бестолково, оставив для народа из лозунга «хлеба и зрелищ!», только зрелища. Ситуация гноилась давно, и это была одна из ошибок Стальевича, который хохлов недолюбливал и относился к ним свысока. «Не парьтесь, – говорил он. – Страна искусственная, жаль, меня не было в начале Мефодьича, провели бы в Пуще черту от Одессы до Харькова и не было бы сейчас украинской проблемы. Разворуют всё до последнего гвоздя и развалятся на мелкие княжества, кто под незгинелу ляжет, кто под мадьяр. А уж с этими о сохранности нефтепроводов мы договоримся. Нам эту гирю на хребет вешать пуще неволи».

Со шлюшкой несколько раз пытались договориться, был момент, когда согласовали, что она станет премьером при формальном президенте, но она вела себя точно как последняя блядь, в последнюю минуту отказывалась от своих слов и начинала нервно корчить царицу Тамар.

Он хорошо помнил её слова, сказанные на встрече в Крыму.

– Мы вашими не станем, – гордо произнесла королева хохелов. – Мы – европейцы!

– Ну-ну, – ответил он. – Хотите в дружные ряды нищих болгар и албанцев?

В каких закромах Родины откопали шахтёра, ему было неизвестно, это насторожило его. Пушистик показывал пальцем на спасателя, тот ссылался на какие-то мифические старые кадры. Он вдруг понял, что его водят за нос. «Ну, хорошо, – подумал он. – Хочешь разговор начистоту, будет тебе такой разговор».

С рокером было сложнее. Он посмотрел на листочки со своими последними стихами. Стихи были нежные, возвышенные, что обычно не было ему свойственно, хорошие стихи. «Дебил, – разозлился он. – Донаркоманился, подонок. Свободы ему захотелось».

Найти другого? Он засмеялся. «История, повторяясь, превращается в фарс». Утопить? Ему вдруг стало противно и скучно. А что ты будешь делать со своими стихами?

– Ты знаешь, – сказала Ксюха. – Не нравится мне твоя Юлька в последнее время. И дело не в том, что она блядует самостоятельно, без моего присмотра. В ней стала чувствоваться какая-то мстительность, то ли в отношении тебя, то ли всего мира, не могу пока понять. Свободная любовь должна приносить радость и азарт, а из неё чёрное так и прёт.

– Переманили? – спросил он.

– Не думаю, – сказала Ксюха. – Скорее, меня бы переманили. Меня, собственно, и переманили. Я, как умная маша, кочевряжиться не стала. Как будто это что-нибудь меняет. Не нравится мне твоя Юлька, будь осторожен.