Текст книги "Черный поток"

Глава 3

Люди есть люди, это Петр знал слишком хорошо. Ими движет жадность, зависть, похоть, слепой гнев, разогретый водкой. Никто не подбрасывает жертве ядовитых змей, не убивает ядовитыми дротиками, пока под рукой есть кухонный нож. Или топор. Но почему камень? Старик собирался отдать его убийце перед смертью, но что это значило? И почему он его в итоге не отдал? Что за послание и почему старик его не отдал? А если оно было так важно убийце, почему он его не забрал? Или это послание не ему? Для всего этого должно найтись объяснение. Обычно эти послания в духе «Дона Корлеоне» – выходки молодняка, играющего в мафиози. Нет, совсем не похоже…

Зигунов перебрал листы с протоколами допросов, в который раз прикидывая, с чего лучше начать и как лучше подать разрозненную информацию, которую собрали его опера за последние три бешеных дня.

Полковник Георгий Иванович Дидиченко, именуемый подчиненными Святым Георгием, хмуро просматривал материалы дела, поглядывая на собравшихся подчиненных с выражением, не сулящим ничего хорошего. Высокий и плотный старик выглядел лет на пятнадцать моложе своего настоящего возраста. В волосах, зачесанных ровно назад, по моде середины прошлого века, еще остались черные пряди, а взгляд выцветших голубых глаз, пристальный и спокойный, показывал ясный ум. Опыта оперативной службы у начальника управления хватило бы на всех присутствующих вместе взятых.

Комсомолец Дидиченко отправился добровольцем из донецкого хуторка прямо в Афганистан, где служил в разведке и вернулся с двумя ранениями и тут же, прихрамывая и позвякивая медалями, отправился в школу милиции. Рассудительный и неторопливый высокий юноша с приятной улыбкой, который становился лучшим другом свидетеля за пять минут разговора, на уличной работе превращался в стремительного хищника, выслеживающего добычу. Он был бесценным оперативником, настоящей легендой, пережившей смену вождей и знамен, заслуженно получил полковничьи погоны, и никто в Управлении даже шепотом не осмеливался заговорить при нем на тему пенсии. Старый лев, даже седой и усталый, был грозен, и все терпеливо и молча ждали, пока его сухие негнущиеся пальцы с трудом перелистывают страницы дела.

– Заноза в заднице… – проворчал он, не обращаясь ни к кому конкретно. Полковник сдвинул очки на нос, стараясь навести резкость, но мелкий шрифт было уже не разобрать. – Ладно… Петр Сергеевич, – продолжил полковник после долгой паузы, наполненной шуршанием бумаги и покашливанием, – давайте начнем потихоньку с результатов оперативно-розыскных мероприятий. Что ваши орлы интересного накопали…

Дидиченко обвел взглядом длинный узкий зал: коричневые деревянные панели, тяжелые гардины, мокрая чернота за окнами. «Орлы» выглядели помятыми и недовольными. Республиканский, которому досталась самая неблагодарная работа по просеиванию через мелкое сито базы должников «Деньгомига», потер кулаком глаза, красные от недосыпа, и что-то тихо пробормотал себе под нос, сидящий рядом оперативник хмыкнул и покачал головой. Зигунов скосил на них глаза, хлопнул протоколом об стол намного громче, чем стоило, и в наступившей тишине начал:

– Георгий Иванович, я бы хотел сначала по поводу домработницы Красовского…

– Ну и что там? Почему ее не было в городе? – оживился полковник.

– Похоже, там все чисто. Пожилая интеллигентная женщина, на последнюю неделю попросила у Красовского отпуск, чтобы съездить в область, к сестре, что, собственно, и сделала. О происшествии ничего не знала, про старика не особо переживала, а из-за мальчика сильно расстроилась. Она у них последние десять лет убирается, говорит, был уже как родной… Про Красовского такого не говорила. Они вообще, видимо, почти не общались, женщина даже не знала толком, чем он занимался, знала, что что-то связанное с банком, и все. Ничего странного в последнее время не замечала… так… – Зигунов перелистывал протокол, страница за страницей, спеша наконец добраться до важного места. – Вот! А теперь самое интересное. Судя по показаниям домработницы, в результате вооруженного ограбления с двумя трупами из квартиры, набитой антиквариатом и тайниками с деньгами… не пропало ничего.

Все голоса и шорохи в зале разом смолкли. Дидиченко нахмурился еще больше и задумчиво постучал карандашом по лакированному столу.

– Уверен? – спросил он после паузы. – Смотри, майор, там столько всего было, все эти мелочи, статуэтки… Как она может сказать с такой уверенностью?

– Ну… Красовский хотел, чтобы все всегда стояло в точности на своих местах, был просто помешан на этом, так что она фотографировала все предметы и вела опись. Мы сверили – кое-что разбито, но ничего не пропало.

– А деньги? – Дидиченко недоверчиво перебирал фотографии полок и стеллажей. – Или их она тоже фотографировала?

– Деньги мы нашли в сейфе, но об этом отдельно. Что касается прочих наличных денег, то, по показаниям той же домработницы, Красовский никогда не носил в бумажнике больше десяти тысяч. – Зигунов ярко вспомнил синие тренировочные штаны на жертве, задравшиеся до колена, и стоптанные тапки на босу ногу. – Это вполне совпадает с тем образом жизни, который он вел. Кроме этого, хозяин квартиры оставлял ей деньги на продукты и мелкие расходы, всегда в одном месте – под янтарной черепашкой в прихожей, и никогда больше десяти тысяч за раз не оставлял. Вот эта черепашка. – Он протянул начальнику управления фотографию, на которой были запечатлены оранжевые и желтые осколки, разбросанные по полу злополучной квартиры. – Она разбилась во время борьбы или позже, когда убийца обыскивал квартиру. Деньги исчезли.

– Ну вот видите, уже двадцать тысяч, – скептически заметил полковник. – Людей и за меньшие суммы убивают.

– Примерная оценочная стоимость янтарной черепашки, которую преступник расколотил в поисках денег, – Петр быстро перевернул несколько листов и провел пальцем вдоль страницы, – эээ… Вот! Четыреста восемьдесят пять тысяч рублей.

Послышались удивленные вздохи, один из оперов в конце зала тихо присвистнул.

– Хорошо. – Дидиченко снял очки и медленно протер их платком. – Судя по фотографиям и описанию места преступления, квартира была просто набита антиквариатом. Там ведь, судя по всему, уже работали оценщики?

– А вот тут самое интересное… – Зигунов выудил из папки несколько листов, заполненных мелким шрифтом списками и цифрами, и разложил их перед собой, как карты Таро. – Потребовалось несколько оценщиков и два дня работы, чтобы составить списки. На самом деле в квартире было сразу несколько вещей, взяв любую из которых преступник мог мгновенно стать долларовым миллионером. Например… вот набросок к картине «Водяная мельница», висел над пианино, прямо у входа, – художник Серов, оригинал. Если экспертиза все подтвердит, стоимость от одного миллиона семисот тысяч евро и больше. Статуэтка «Похищение сабинянок», бронза, двести тысяч евро. Всего десять позиций больше миллиона. И всякой мелочи еще, набор фарфоровых статуэток «Маленькие балерины» по пятнадцать тысяч евро за штуку… тут еще три листа. Общая оценочная стоимость колеблется от пятидесяти до ста миллионов. И это без самых дорогих «экспонатов», их нормально смогут оценить только в Академии художеств.

Он замолчал, оглядывая присутствующих. Полковник с каменным лицом разглядывал мокрый снег за окном. Республиканский что-то напряженно подсчитывал в уме, трое оперов из его команды изумленно перешептывались в конце стола. Только Чигаркин с безмятежной улыбкой разглядывал фотографии изящных вещиц и картин. Если бы не его связи с лучшими антикварами города, оценку имущества никогда бы не удалось сделать так оперативно и качественно, и тогда перед начальником управления ему как руководителю опергруппы пришлось бы несладко.

Хорошие специалисты – оценщики, перекупщики, фанаты и игроки антикварного рынка – часто становились для оперативников ценными информаторами, реже свидетелями, а случалось, что и обвиняемыми. И Чигаркин за годы работы в органах успел не только познакомиться, но и даже завести что-то вроде дружбы со многими важными людьми в этом своеобразном бизнесе. Но лишь немногие в отделении знали, что эти важные оперативные связи – всего лишь прикрытие для одной из важнейших страстей в жизни старого опера – музыкальных пластинок.

Истинной целью информационной паутины, раскинутой Чигаркиным, была добыча драгоценных виниловых кругляшей с великолепной музыкой. Led Zeppelin, Pink Floyd, Jethro Tull, редкие коллекционные издания, хранились на полках в его квартире, но настал день, и все связи пришлось направить на благо оперативной работы.

– Теперь что касается счетов, – Зигунов достал новый файл с документами и раскрыл перед собой, – помимо двухсот тысяч долларов, найденных в сейфе, на счетах убитого было обнаружено суммарно…

– Этим уже занимается отдел по борьбе с экономическими преступлениями, – недовольно оборвал его Дидиченко. – Майор, ваше дело – убийство! Давайте держаться ближе к этой линии. Напоминаю, убийство! Антиквариат – превосходная зацепка, каждый предмет уникален, и если убийца вынес из квартиры хотя бы запонку – по этой запонке мы сможем проследить его! – Полковник привстал в своем кресле, разрубая ладонью воздух, несмотря на возраст, ростом он был выше любого из присутствующих, – Первым делом нужно проследить, не всплыло ли что-нибудь необычное у местных антикваров. Вы работаете в этом направлении?

– Связями с антикварами занимался капитан Чигаркин… – Зигунов перекинулся с взглядом со своим подчиненным, тот едва заметно кивнул в ответ седым ежиком.

– Пожалуйста, – полковник, все еще слегка раздраженно, сделал рукой приглашающий жест, – давайте послушаем!

Чигаркин вежливо привстал, поприветствовал собравшихся и раскрыл перед собой пухлую папку.

– На начальном периоде оперативной работы было опрошены владельцы всех крупных и мелких контор в городе и области, скупок и прочего, а также все сколько-нибудь заметные частные коллекционеры. Некоторые из них так или иначе помогали с оценкой. Также разосланы ориентировки в соседние областные центры и в столицу. Если появится хоть что-то необычное, новые продавцы или подозрительные вещи – нам сразу дадут знать.

– И как? – Дидиченко с сомнением посмотрел на безмятежного опера.

– Пока ничего, – развел руками Чигаркин.

– Довольно, спасибо… – болезненно поморщился полковник. – Больше фактов, меньше домыслов, товарищ капитан. Ладно, хватит антиквариата, что у нас по линии, связанной с профессиональной деятельностью, так сказать?

Республиканский и другие опера, занимавшиеся этим вопросом, заерзали на своих местах. Он взглянул на Петра и, получив молчаливое согласие, прокашлялся.

– Так. Вот. У нас ведется работа по опросу клиентов фирмы «Деньгомиг». На данный момент опрошено более тысячи человек, осталось еще сто тридцать семь человек, под подозрением пятнадцать – ведутся дополнительные мероприятия.

– Усильте! – нахмурился Полковник.

– Есть усилить. Раскопошили все – возможные связи с Красовским, армейскую службу, все приводы и жалобы, короче. – Республиканский заторопился еще больше, заметив, как стремительно мрачнеет Зигунов. – Есть среди них один. Егор Мазнев, бывший сержант ВДВ, контрактник, возможно…

– Не надо «возможно», – прервал его Дидиченко. – Будут факты – доложите. Что говорят криминалисты?

– Первое. Трасологическая экспертиза входного замка установила, что следы взлома либо отпирания отмычками или другими посторонними предметами отсутствуют. То есть Красовский сам открыл убийце дверь.

Второе. В ходе осмотра места преступления с вещей и предметов в квартире изъяты отпечатки пальцев. Тогда же были дактилоскопированы трупы Красовского и его внука. Позже получены отпечатки пальцев домработницы. Как и ожидалось, все обнаруженные следы оставлены данными лицами. Скорее всего, убийца перед нападением надел перчатки. В пользу этого говорит тот факт, что на бумажном свертке, который держал в руках Красовский, не обнаружено ничьих отпечатков, кроме его собственных.

Далее – по следам крови. На месте преступления изъяты смывы с мебели, обоев и предметов обстановки. ДНК-анализ подтвердил, что кровь принадлежит убитым. Под ногтями у жертв чисто. Видимо, они не успели или не смогли оказать активное сопротивление преступнику. Также никаких результатов по иным биологическим объектам: ни окурков, ни волос.

Даже четких следов обуви не удалось обнаружить. Либо преступник был в бахилах, либо затер следы после расправы.

Таким образом, все говорит о том, что убийца тщательно готовился к преступлению. Он не оставил ни одной улики, которая помогла бы его идентифицировать.

Начальник управления смотрелся мрачнее тучи.

– Не может быть совсем пусто. Если вы сами говорите, что у убийцы могли быть необычные мотивы, значит, он наверняка хотел как-то выделиться. Такие всегда не могут удержаться и сами оставляют подсказку. Они считают себя чуть ли не богами, хотят поиграть… – Старик обвел взглядом подчиненных, которые были в два, а то и в три раза моложе его. – И этот тоже не исключение.

– Вы имеете в виду камень? – Зигунов быстро пролистал документы. – Экспертиза проверила его как могла, это обычный кусок гравия: «содержит кварц, полевой шпат, вкрапления мрамора…»

– Да-да, но что он означает? Он оказался там не просто так? Почему? Капитан, как вы думаете?

– Мне кажется, – Республиканский несколько секунд разглядывал лакированный стол, – это что-то вроде предсмертного послания – его передали Красовскому. Вроде как намек Красовскому на его каменное сердце или что-то вроде. Возможно, убийца считает себя кем-то типа народного мстителя.

– Народного мстителя, который юродивых детей убивает? – Дидиченко покачал головой. – Хотя мысль интересная, мало ли какие идеи могут соседствовать в голове у этого ублюдка. А ты, Игорь, чего скажешь? Есть интересная догадка?

Чигаркин едва заметно улыбнулся. Старый начальник управления был из немногих, кто всегда держался на его стороне. Только благодаря Дидиченко его не удалось выставить на пенсию компании недоброжелателей. Полковник чувствовал в толстом добродушном оперативнике профессиональную жилку и интуитивно не хотел вышвыривать его из органов, пока возможно.

– Возможно. Я просто вспомнил, как Красовский кулак сжал с этим свертком, словно даже после смерти отдавать не хотел. Вот я и думаю, а вдруг убийца, наоборот, пришел за этим камнем? Вдруг это что-то ценное для Красовского? Какой-то личный артефакт?

– «…минеральные граниты до семидесяти процентов», – закончил читать Зигунов и закрыл папку. – В лаборатории считают, что, судя по составу, камень с местной стройки, возможно, с ближайшей к дому.

– Но над этой версией тоже стоит подумать, – заметил полковник. – А вы, Петр Сергеевич, сами как считаете?

– Мое мнение – Красовский пытался обжулить неопытного покупателя и положил вместо золота или алмаза камень. Но торг не удался – хитреца перехитрили и наказали.

Дидиченко молча кивал головой, глядя на мокрый снег, пролетавший в темноте за окном, словно он сам тоже обдумывал эту версию.

– Возможно. Шерстите всех любителей антиквариата. Работайте.

– Психи, сатанисты, сектанты – тоже отрабатываем, – добавил Зигунов и кивнул Чигаркину. Оперативник улыбнулся, провел рукой по седому ежику на голове и аккуратно открыл толстую папку, лежавшую на коленях:

– Есть такое, есть такое. Тааак… В Центральном районе, на счастье, у нас всего четыре активных психа с насильственными эпизодами в прошлом. Все четверо отработаны и находятся под наблюдением. Это Шокин, естественно, куда же без него, Вельмин, Кац, это который педофил-неудачник, и, и… секундочку, – Чигаркин перевернул несколько листов, – Нурмангалиев!

Дидиченко даже привстал со своего места и подался через стол, разглядывая черно-белую фотографию в анкете.

– Погоди-ка… Это не тот Нурмангалиев, который дворник? Который сожительницу топором зарубил? Неужели уже вышел? Что там по нему?

– К сожалению, ничего. Полгода назад вышел из стационара, прошел принудительное лечение, сейчас находится под интенсивным наблюдением. У него алиби, он во время убийства в диспансере сидел. А по сектантам и сатанистам… – Чигаркин развел руками. – В нашем городе это большая экзотика, и в основном подростки. В прошлом году был случай вандализма на кладбище… И еще два года назад… Но это все не то, у нас убийство среди бела дня, в центре, в жилом доме, и никаких признаков обряда или жертвоприношения нет. Только этот камень, но это явно не тянет на ритуальное убийство.

Вдруг у Республиканского зазвонил мобильный. Трель повторилась уже громче и настойчивей.

– Разрешите? – спросил капитан у Дидиченко.

Тот, не отрываясь от просмотра папки, кивнул.

– Слушаю… Привет… Да… Когда?.. Понял… Попробуем, – и уже убрав телефон: – У нас тут, похоже, одна зацепка нарисовалась…

Полковник хмуро указал всем на дверь:

– Работайте.

Глава 4

Этот район стал частью города не так уж давно, лет двадцать-тридцать назад, не больше. До того он был обычным поселком, каких в области каждый первый… Таким в общем-то и остался. Зигунов это отлично прочувствовал, свернув на раздолбанную грунтовку, ведущую в глубь района. Прочувствовал буквально задницей. Республиканский, который сидел рядом и пыхтел от расстройства чувств, тоже оценил местный ландшафт:

– Да твою ж… – ругнулся он, подскочив почти до потолка на особо выпирающей колдобине.

Волна многоэтажных застроек в Шуист еще не добралась. Частные дома лепились друг к другу маленькими земельными участками, со дворов лаяли цепные дворняги, а вездесущие старушки глазели на подпрыгивающую машину Зигунова с нескрываемым осуждением.

Однако Петра сейчас занимали совершенно другие вопросы, так что даже на отбитый зад и стонущую подвеску машины он почти не обращал внимания. Случилось именно то, чего он и ожидал с самого начала расследования, – ЧП. Но одно дело – ждать чего-то абстрактного, и совсем другое – получить именно то, что насувенирили обстоятельства в реальности. Размышляя над случившимся, опер непроизвольно покосился на Республиканского. Тот сидел, нахохлившись и мрачнее тучи. Оно в общем-то и понятно. Зигунов даже испытал на секунду приступ жалости к молодому коллеге. Впрочем, это быстро прошло. Короче, пусть теперь пострадает, подумает, отобьет зад на местных ухабах, может, в другой раз умнее будет.

У обшарпанного одноэтажного дома, который и был пунктом назначения, уже стоял уазик. Здесь же неподалеку толпились местные жители. Их разгонял немолодой уже полицейский, похоже, участковый или, может, из райотдела.

Зигунов затормозил неподалеку от разбитого забора и глянул на Республиканского:

– Ну что, пошли?

– Пошли, – неохотно пробурчал тот.

Пока они двигались к участковому, Республиканский все-таки не выдержал:

– Товарищ майор, ну вот, скажите честно: кто мог подумать, что такая херня выйдет, а? Я был уверен, что проблем еще можно ждать от того должника-десантника, но уж никак не от какого-то святоши… Потому и наших бычков к нему отправил, а сюда молодую нашу, стажерку… Пусть, думаю, поучится в полевых условиях, дело-то плевое. Хорошо, Шокин позвонил…

Зигунов многозначительно посмотрел на подчиненного:

– Ты, Женя, теперь молись, чтоб твое «плевое дело» без жертв обошлось. – Голос майора звучал холодно и жестко. – И в одиночку стажеров по делам об убийстве ни один здоровый на голову опер не отправит. Хоть там миллион раз кажется, что проблем не возникнет. Возникнут, еще как. Заруби себе это на носу. И раз лажанул, будь готов отвечать.

– Слушаюсь.

Республиканский сник и потянулся к карману за сигаретами. Однако сочувствовать ему времени не было.

– Добрый день, коллега, – поздоровался Петр со старым знакомым Республиканского. – Ну как у нас дела?

Участковый в потертой кожаной куртке, Шокин, ответил:

– Пока без изменений, товарищ майор.

– Ясно. А что известно о подозреваемом?

– Таак. Аброськин Дмитрий Степанович, безработный, отец четверых детей. Жена – уборщица в детсаду. Сейчас Аброськин периодически подрабатывает пономарем в местном храме, до этого участвовал в украинских действиях. Уволился в звании майора ДНР, командовал батальоном артиллерии. Инвалид, правая рука отнялась… Мы никуда не сообщали, понятно, что у всех головы полетят… Пробуем втихую уладить…

Зигунов посмотрел на Республиканского, но вопрос задал старлею:

– Давно вернулся?

– Пять месяцев как.

– Угу. Спасибо.

– Петр Сергеевич, – взмолился Республиканский, – у меня этой информации не было. Откуда ж я мог знать, что он не просто хорист какой-то, а солдат?

– Если ты сыщик, то должен выяснять все. А не только то, что на поверхности плавает.

Говорил Зигунов негромко и спокойно, однако все, кто его слышал, почувствовали себя очень неуютно. Впрочем, держать театральных пауз он не стал. Кивнув дотошному старлею – спасибо за работу, мол, – Петр неспешно подошел к покосившемуся забору участка Аброськиных.

Двор перед домом был как на ладони. Покосившийся сарай, почти пустая поленница, детская качель, привязанная к толстой ветке раскидистой яблони, пустая конура с проржавевшей цепью. Все выглядело обветшалым, неухоженным и будто дышало безысходностью. Дом тоже выглядел не лучше: облупившаяся краска на стенах, покривившиеся от времени деревянные рамы в окнах. А за посеревшими от времени занавесками угадываются напряженные фигуры – четыре маленькие и одна побольше. Дети и жена. Лица за потертым кружевом видны плохо, но на кого направлены напряженные взгляды, догадаться нетрудно.

Аброськин сидел за спиной съежившейся стажерки, поглаживал лежащий на коленях сверток, вполне напоминающий автомат, и что-то бормотал себе под нос. Правая рука, застывшая и искореженная, висела вдоль туловища.

– Разрешите начинать, товарищ майор? – спросил Шокин.

– Давно здесь работаете?

– Через год – тридцать будет.

– Я понял. Спасибо. Тогда вам и карты в руки.

Однако инициативу у правоохранительных органов неожиданно перехватили.

– Ну че вы там? Все уже собрались или еще кого ждем?

Вставать с деревянного ящика Аброськин не стал, только голову слегка повернул. Его было хорошо видно в просветы между ветхими штакетинами забора. На небритом лице блуждала нехорошая улыбка.

– Ну навел ты шороху, Диман! – загоготал он и похлопал по колену замершую на лавке стажерку, отчего она сильно вздрогнула и побледнела.

 
– Эх, конвер-конвер-конвертики мои,
Вы солдатские приветики любви.
Эй, подружка, ты червончик не жалей.
От тебя солдатик долго ждеет вестей…
 

Допеть дебоширу не дали.

– Ты это прекращай, Аброськин… – по-дружески начал участковый.

– Заткнись! Закрой поддувало, козел драный! Ты сначала хлебни с мое, а потом будешь одергивать. Думаешь, я не знаю, о чем вы тут все шушукаетесь у меня за спиной? Сдурел Димон совсем, кукухой поехал. Жену-детей на произвол судьбы бросил, свалил в пострелушки играться. Нет бы делом каким полезным занялся, хозяйство поднял… Ага, поднимешь тут. Одной рукой! Что, товарищ участковый, не знал, что у меня инсульт был пару лет назад?

– Слышал, – ответил участковый.

– А как с завода меня сразу выперли, слышал? Как я тут год без работы подыхал, слышал? Хоть в Луганске взяли пушечным мясом, вон, до командира дослужился, и то лафа кончилась. Димка-артиллерист, ха-ха! Ранение имею, после этого рука совсем отнялась! У меня и свой позывной был – Левша, из-за руки. Все уважали, говорили, что правильный командир – жестокий, но справедливый. А вот и тут все. Домой пора.

Аброськин замолчал и как-то сник.

– Так если ты такой образцовый боец, – сразу же вклинился в паузу участковый, – так и веди себя прилично. Девушку отпусти и…

– И что?! Отпущу, а вы всю душу из меня вытрясете. Да что из меня, и насрать… Я ж вас, кровососов, знаю, за детей и жену приметесь.

– Ты что такое…

– Захлопнись, жиртрест! Не то я этой девке враз башку снесу. Лопнет, как переспелый арбуз, только косточки разлетятся! – и он приподнял сверток.

Стажерка на лавочке сжалась в комок, из глаз закапали слезы.

– Не надо, пожалуйста… – тихонько заскулила она. – Пожалуйста.

– Цыц! Тебе тут вообще слова не давали. Даже и не думай меня кинуть, курва мелкая. Я за тобой внимательно слежу, не смотри, что болтаю. У меня глаз наметан. В бою быстро научаешься следить за противником.

– Да никто тебе тут не противник! – крикнул участковый, но Аброськин его, похоже, даже не услышал.

– Все вы противники. Денег нет, еды нет, кредит взял – а процентов набежало в триста раз больше.

У Зигунова учащенно забилось сердце. Он даже кивнул, как бы соглашаясь с Аброськиным.

– А что закладывать? Себя? Детей?!!

Аброськин со всей дури саданул носком тяжелого армейского ботинка по скамейке. Заложница с воплем рухнула на землю, закрывая голову руками и рыдая в голос. Но он ее тут же схватил за руку и посадил обратно.

– Не ори, дура! Чтоб вы подавились этим баблом! Я ж сказал: верну все! Все отдам, что должен, только не сейчас. Отцепитесь уже от моей семьи!!!

Было видно, что мужик с автоматом совсем на пределе. Сам себя накрутил и теперь трясся всем телом, как взведенная пружина. Одно неверное слово, и голова стажерки реально может превратиться в кровавый фонтан. Зигунов сделал два шага вперед, отделившись от группы офицеров. Нужно было как-то разрядить обстановку, а на пузатого Ивана Карповича особой надежды уже не было.

Однако сверток моментально качнулся в сторону движения. И сжимавшая его рука не дрожала.

– Назад, – просипел бывший вояка.

– Так какие у тебя требования, Аброськин? – деловито поинтересовался участковый. – Ты много наговорил, но давай теперь к сути.

– Простые требования, – тяжело вздохнул Аброськин. И с этим вздохом будто сдулся, утратил всю агрессию, которую так долго в себе распалял. За спиной заложницы стоял потрепанный жизнью, немолодой и очень усталый человек с беспросветным отчаянием в глазах. – От детей отстаньте. И от жены. Я сказал заплачу, значит, заплачу. Просто дайте немного времени. А пугать меня не надо, я пуганый. Что по черному ходу ваших бандюков-коллекторов, что по красному – вас, начальничков, бояться не буду. А сунетесь к моей семье, всех положу. Опыт есть.

Пока никто не успел вклиниться, Зигунов поднял пустые руки над головой и пошел к калитке.

– Дмитрий Степанович, у меня нет оружия, и я не хочу вам навредить. Разрешите сказать несколько слов.

Аброськин окинул опера подозрительным взглядом, чуть сдвинулся, чтоб заложница лучше его прикрывала, и кивнул неохотно.

– Говорите, чего уж. Я никуда не спешу.

– Я зайду?

– Не стоит. Я вас и так прекрасно слышу.

Настаивать Петр не стал. Остановился у калитки и произнес самым будничным голосом:

– Дмитрий Степанович, моя фамилия Зигунов, я начальник отдела уголовного розыска. Произошло явное недоразумение. Моя сотрудница и все остальные, кто сейчас здесь, никакого отношения к вашему долгу не имеют.

– Ага, как же. Свисти больше, начальник. Твоя пигалица как порог переступила, так сразу начала «корочкой» трясти и про долги «Деньгомигу» спрашивать.

Зигунов вздохнул и послал Республиканскому очередное мысленное ругательство.

– Да, этим вопросом наш отдел интересуется, но в связи с расследованием совсем другого дела. Владелец «Деньгомига» убит, мы ведем следствие, связываемся со всеми должниками. Девушка к вам пришла именно по этому вопросу. Кстати, долги теперь, скорее всего, будут списаны.

Аброськин секунду молчал. На его лице эмоции сменяли одна другую, но в конце концов он ругнулся и захохотал.

– Надо же! Все-таки есть Бог на свете. Грохнули наконец-то старого упыря. Давно пора. Я бы и сам не отказался пустить ему кровь, если б не надо было малых на ноги ставить. Вы когда убийцу найдете, пожмите его руку от моего имени.

– Ну теперь-то вы видите, что вся эта катавасия – всего лишь недоразумение?

Аброськин все еще сомневался, покачал свертком, но в конце концов опустил его вниз.

– Вы ко мне приехали, типа, как к подозреваемому?

– Пока нет. Просто поговорить. Вы девочку отпустите, а мы с вами как раз побеседуем. Если хотите, прямо здесь во дворе и устроимся.

– Лады, давайте тут. Чтоб вашим спокойнее было. А ты иди, – обратился он к заложнице. – Хватит уже тут сопли ронять. Звиняй, что страху натерпелась.

Слушать неуклюжие извинения стажерка не стала. Она вскочила и на нетвердых ногах бросилась к калитке, чуть не сбив по дороге Зигунова. Слезы у нее из глаз лились еще сильнее, чем раньше. Интересно, останется ли она после такого и дальше в убойном отделе? Вряд ли. Хотя если справится…

Петр сел на лавку, как ни в чем не бывало достал ручку, блокнот, но открывать не стал. Вместо этого спросил:

– Вы читать любите?

– Чего?

– Читать. Книги.

– А. Ну да.

– И что читаете?

– Да всякое. Больше, конечно, по военному делу. Это у меня еще папка любил, от него как-то и перешло. Исторические всякие. Пикуля все, наверное, перечитал. Классику, конечно – нашу, русскую. Но и мировую тоже вполне, если не пидоры. В последнее время вот еще духовную литературу отец Григорий дает – Кураева, Осипова, ну святых отцов, понятно.

Аброськин постоял и уселся рядом с майором, явно слегка выбитый из колеи.

– А что? Психологический портрет составляете?

– Да нет. Просто у меня жена в пединституте работает и недавно говорила, что у них в филиале в Шуисте, рядышком с вами, в библиотеке никак помощника толкового найти не могут. Зарплата, конечно, не ахти, но все же побольше, чем у чтеца в храме. Одна рука для такой работы не помеха. Опять же в столовой института можно очень недорого питаться, а если договориться, то и домой кое-что забирать. Как вам такая идея?

– Что-то ты слишком добрый, начальник.

– Зовите меня Петром Сергеевичем. Так, думаю, удобнее будет.

– На хрена я вам сдался, а? В благодетели рветесь… Петр Сергеевич?

– Нет, просто вспомнилось, вот и предложил.

– Ага, ну конечно… Только у меня есть идейка получше.

Абоськин приставил сверток к подбородку.

– Бах, и дело с концом.

– Да, вполне вариант, – согласился Зигунов. – А дети как же? Жена? Вы столько сил приложили, чтобы их защитить, а теперь хотите бросить? Думаете, без вас они продержатся?

– Дима, – послышался тихий женский голос.

Дверь в дом приоткрылась, в проеме стояла испуганная женщина, а из-за нее выглядывали четыре таких же перепуганных детских мордашки.

– Тьху ты, – сплюнул бывший вояка и положил сверток на колени. – Иди в дом, мать. Все нормально.

– Но…

– Иди, говорю. Мне тут с Петром Сергеевичем пообщаться надо.

Когда дверь закрылась, Аброськин тяжело вздохнул.

– Вот же заноза… Ну так что? Спрашивайте, я расскажу, как есть. Только…

– Да?

– Давайте, может, лучше у вас в машине. А то нормально поговорить теперь не дадут. Я свою бабу знаю.