Текст книги "Подарки ревности"

Глава четырнадцатая

Запись на стене ВКонтакте на страничке Маргариты Солнечной

Мы живем в огромном мире, но на самом деле это похоже на кучу банок на полке в супермаркете. У нас свой мир, маленький и стеклянный. Мы не можем дружить с другим миром – оба разобьемся.

Но как же хочется, чтобы случилось чудо – чтобы содержимое нашей банки объединилось с тем, что плавает в другой банке. Так ведь лучше будет, правда?

2 декабря в 14:37

Марго недолго лежала в больнице – меньше недели, потом ее выписали, и она снова оказалась в общежитии. Первый семестр подходил к концу, близился Новый год, зачеты и экзамены. Для девушек их отношения с парнями отошли на второй план. Первая сессия, как известно, – самая важная в жизни студента. Как ее сдашь – так и остальные пройдут. Нахватаешь троек – так и быть тебе троечником, а закончишь с одними пятерками, значит, в следующем семестре, даже если плохо подготовишься, можно будет вымолить у препода хорошую оценку: «Ну пожалуйста, не портите зачетку, я же на красный диплом иду!»

Марго нравилось учиться, предметы были легкие и интересные, она без труда закончила сессию с одними пятерками. Девушка и не ожидала ничего другого: ей нравилась психология, нравились предметы и преподаватели.

Алсу была очень трудолюбивая, кроме того, она никогда не отвлекалась ни на какие «ненужные вещи» вроде гуляния с парнями. Все время она проводила в аудиториях, общежитии или читальном зале, два раза в неделю на волейбол, и раз в неделю гуляла по Москве – исключительно для самообразования. Она закончила сессию блестяще, и даже много видавшие преподаватели обратили на нее внимание. Известный теоретик психологии семейных отношений, Валерий Спасибо, заявил во всеуслышание:

– Вот девочка, а! Психологом ей, конечно, не быть, слишком зажатая. А вот в науке ее ждет блестящее будущее. Я бы хотел, чтобы она у меня диплом писала.

Зине наука давалась тяжелее, чем остальным девушкам. Использовать свою яркую внешность, чтобы очаровать преподавателей и аспирантов, она считала ниже своего достоинства. Так что приходилось только мучительно зубрить. Она сдала все экзамены на твердые четверки, и это ее полностью устраивало.

Устраивало ее пока и то, что происходило между ней и Емельяном. Он был самым классным, а Зина хотела иметь только лучшее. Тут как раз и нужно быть тонким психологом: в глянцевых журналах пишут, что все мужчины одинаковы, что они примитивные создания, что нужно им одного и что любого парня можно увести, как бычка за ноздри, на простенькую приманку: короткую юбку или большой вырез на груди. Но все это полная чепуха!

Конечно, это тоже было немаловажно, первобытные инстинкты у мужчин сильно развиты, это и хорошо! Но если тебе нужен мужчина – просто самец, то найди его в зоопарке. С парнем должно быть интересно пообщаться, он должен тебя защищать, развлекать, не жадничать – сводить в кино или на концерт и купить безделушку, и с ним ты должна выглядеть королевой, ну а он – королем. Так, чтобы когда вы шли рядом, прохожие оборачивались посмотреть не только на твою фигурку, но на вашу красивую пару в целом.

Они с Емельяном выглядели парой не просто красивой, а роскошной. Оба были высокие, голубоглазые, подтянутые, модно одетые. Только волосы у нее были пепельно-снежного цвета, до пояса, а у него – светло-русые, с пшеничным оттенком, постриженные под короткий ежик, с небольшими баками, как у футбольных фанатов.

Емельяну, разумеется, нравилась Зина, тем более она использовала все старые как мир женские хитрости, чтобы ему было еще комфортнее с ней. Но парень любил и ценил свою мужскую свободу, и Зина это тонко чувствовала и поэтому не форсировала события. Он настороженно относился к фразам типа «мой парень» и «моя девушка» и частенько говорил:

– Я не раб и не работорговец. Я – ничей, я – сам по себе, и у меня в подчинении человека быть не может!

Глупые, глупые девушки, которые пытаются посягнуть на свободу, самое важное для настоящего мужчины, – улыбалась Зина. Они пытаются на полном серьезе запретить парню куда-то ходить, с кем-то встречаться, быть самим собой, в конце концов. Зачем? Если он подчинится, то он – тряпка, а не парень, а зачем тебе такой нужен? Если он в самом деле изменится и станет другим – то встанет вопрос: разве не ты его полюбила, когда он был еще прежним? Нет, Зинин избранник должен, обязан быть сильным и независимым, и это ей очень нравилось в Емельяне. Кроме того, он был коренным москвичом, и у него имелась своя квартира. Это перевешивало все его недостатки, которых, в сущности, почти не было.

А еще он был сильный и делал успехи в кино. Бородулин отметил его и пригласил принять участие в съемке еще нескольких сцен, где ему уже доверят роль со словами, а не просто топтание в массовке. Так что он вполне мог стать шансом Зины, чтобы вылезти в киномир.

Но статус «просто друзей» ее абсолютно не устраивал. Емельян будет ее, весь, полностью и без остатка. А просто дружит он пусть с Марго – у них вроде хорошо получается!

– Ты так в меня влюбишься, Емельян, – улыбалась Зина, – что не сможешь прожить без меня и одной минуты. И мы с тобой вместе станем кинозвездами, а потом – видно будет.

Был еще и Герман. Это тоже был один из шансов пробиться в киномир, и он был симпатичный и яркий, не такой, как Емельян, конечно, но тоже вполне ничего. Только тут подсуетилась Марго! Герман глаз от брюнетки не отводил… Надо бы его тоже заарканить… Но он совсем другой, мягкий. Тонкий, ранимый… Настоящий человек искусства, который вполне может стать через пару лет режиссером. Его тоже нельзя упустить, пусть знает, что Зина о нем думает… Эта дуреха Марго совсем не использует возможности Германа и не дает ему то, чего он хочет. Творцам, художникам и поэтам нужно признание их творчества и амбиций, нужна забота…

У Зины было много замыслов, а торопиться ни к чему. Времени до третьего курса предостаточно, а вырваться в киномир она хотела именно через пару лет, может, чуть попозже.

Али тоже сдал сессию на пятерки, учился он старательно и трудолюбиво: брат и родители не приветствовали взятки и подарки. Эта брюнетка, Марго, ему нравилась все больше и больше. Попытки подкатывать откровенно он больше не предпринимал, помнил, как круто его отшили на глазах у всех друзей. Он тоже не привык отступать и тоже решил подождать. Брат учил, что любые великие дела требуют великой подготовки, и Али в очередной раз убедился, что это было истиной. Ну сломал бы он того хлюпика, к чему бы это привело? Марго бы его только еще больше возненавидела. Нет, тут надо действовать хитрее и умнее. Только надо подумать, как…

Герман пропадал на съемках фильма Бородулина и еле-еле успевал сдавать свои экзамены. Но преподаватели ВГИКа лояльно относились к своим студентам, которые предпочитали съемочную площадку теоретическим знаниям, так что по всем предметам у него в зачетке стояли одни пятерки.

Герман был легкомысленный, как и положено настоящему художнику: и он не любил думать серьезно о чем-либо, кроме искусства. С Марго он чувствовал себя легко и прикольно, она сама девушка яркая и с характером – чего еще надо для отношений? На съемках он крутил еще два небольших романчика: с тридцатилетней актрисой и с помощницей режиссера. Обе дамы знали про существование друг друга и в том числе про Марго. Всех это устраивало, от каждой Герман получал что-то свое и каждой дарил что-то свое. Сердце у него было страстное, так что всем хватало с лихвой.

А вот Емельяна не волновала сессия: он уже закончил свой колледж год назад. Он работал в одном из самых крупных автосервисов столицы, и специальность у него была очень редкая – колорист. Он идеально подбирал оптимальный цвет для поцарапанных автомобилей, и его ценили, пытались переманить в другие сервисы, и он обещал, что подумает.

А еще он любил футбол (только «ЦСКА», как приучил еще дед), ну и конечно, «околофутбол»: свою фирму, свой моб[13]13
  Моб, фирма – так футбольные фанаты называют свои бригады.


[Закрыть], маленький, но свой – под названием «Храмовники», они занимались спортом и обожали устраивать шоу с фаерами, дымовыми шашками на стадионах и не бегали, как некоторые, когда на них нападали мобы противников, а принимали бой. Когда играла любимая команда. А еще он любил своих друзей, своих родителей, свой двор, свой город и свою страну. Он был большой, сильный, и любви в нем было много, но пока тратить ее на глупые отношения с девчонками он не хотел.

Более того, в его мобе было несколько парней, которые превратили свои отношения с дамами в «розовые сопли в шоколаде»: они писали стихи, держались за ручки, пропускали тренировки из-за капризов подружек, а когда те на них обижались, то сами плакали, снова писали стихи и изображали «страдания молодого Вертера»[14]14
  «Страдания молодого Вертера» – знаменитый роман Гете о молодом человеке, сделавшем целью жизни девушку и после серии переживаний и мучений покончившем с собой.


[Закрыть]. Емельян очень не хотел превратиться в такого Вертера и не подпускал девушек близко к своему сердцу.

Что касается Марго, она была своя в доску пацанка, с которой действительно прикольно общаться. Таких девчонок в тусовке, увы, не было: милашки, которым нравилось общаться с брутальными парнями, – это одно, случайные девчонки, которые не приживались, – это другое, скингерл[15]15
  Скингерл – девушка-скинхед.


[Закрыть] с короткими стрижками, которые мало чем отличались от парней, – это третье. Не вариант. А Марго была симпатичной, женственной, но своей. Емельян решил, что, когда девушка расквитается с экзаменами, он обязательно пригласит ее в свою тусовку.

Была еще и Зина, к которой Емельян испытывал странные чувства. Очень красивая, и он ей нравился, но вела себя она не так, как десятки других девчонок, которые вешались ему на шею. Ее сдержанное и независимое поведение – так, наверное, и должна вести себя его будущая избранница – вызывало уважение. Но в то же время она была внимательной и заботливой.

Может, действительно связать с ней свою судьбу? Не сейчас, попозже. Ведь любовь – это прежде всего ответственность, а чего-чего, так ответственности у Емельяна хватало: перед друзьями, перед мобом, на работе, дома… Взваливать еще одну – перед любимой девушкой – он пока не хотел. Впрочем, решил он сам, – увидим, как будут развиваться события. Пока лучше Зины в своей жизни он никого не встречал, зачем лукавить…

А вот у Катюши все складывалось не просто хорошо, а волшебно. Сессию она сдала блестяще, преподаватели были влюблены в рыжую скрипачку, она же была влюблена в скрипку и в Макса Викинга, он был влюблен в нее, а оба – в группу «Дух Огня». Они играли, репетировали, пели и целовались и всегда думали друг о друге. У Катюши порой становилось так славно на душе, что было немного страшно – ведь это просто не может продолжаться долго, должно же это кончиться, и так, что страдания компенсируют все пережитое счастье. Но эта простая и светлая девушка старалась отгонять от себя такие страшные мысли.

Наступили новогодние каникулы, и все разъехались по домам. В Москве остались только Емельян – он был коренным москвичом, и у него было слишком много дел, чтобы отправляться путешествовать, и Зина – она ненавидела свой родной город и предпочитала оставаться в общежитии.

Прошла половина учебного года, четыре месяца, проведенные в Москве, в самом большом университете страны. Сильно ли можно измениться за четыре месяца? «Наверное, да», – думала Марго, анализируя себя.

Глава пятнадцатая

Запись на стене ВКонтакте на страничке Маргариты Солнечной

Кто-то сказал, что маму и Родину лучше любить на расстоянии. Тогда точно не поссоритесь.

Но это, наверное, относилось к моему детству. И зачем я только ругалась с мамой? Сейчас, когда я снова с ней, мне так хорошо и тепло…

Тогда мне казалось, что она меня не понимает, а я ее. На самом деле она меня отлично понимала.

30 декабря в 07:24

Уже в выпускном классе у Марго начались небольшие конфликты с родителями, а точнее, с мамой. Папа сквозь пальцы смотрел на ее шалости и всегда говорил маме:

– Маргошка в меня пошла, – он называл ее Маргошкой, а еще дразнил гармошкой, капитошкой и картошкой, – я по молодости гулял, а потом вот остепенился. Пусть девчонка побалуется. Я ей верю, глупостей не наделает.

Зато мама была категорически против всех похождений Марго. Она постоянно упрямо твердила, что девочке надо взрослеть, чем доводила дочку до белого каления. Самое обидное, что взрослением мама считала юбочки и платья, свидания-охания и прочую чушь из женских романов девятнадцатого века, а джинсы, белые кроссовки, дружеское общение с парнями – наоборот, по ее мнению, были впадением в детство.

– Марго, ты же девушка! – говорила мама, трагично всплескивая руками. – Ну, мы с отцом тебе дали поиграть в пацанку, но ты не заигрывайся!

Иногда мама до того выводила Марго из себя, что девушка хотела просто схватить вещи и убежать из дома. Пожить можно было у друзей или подруг, да где угодно, хоть на пятачке за стадионом, лишь бы не слышать это пиление матери. Хорошо хоть отец не вмешивался, а то план бы немедленно воплотился в жизнь. Но папе приходилось лавировать между двух огней, а если считать бабушку, то между трех. Каждая сторона понимала, что отцовское мнение перевесило бы все прочие аргументы, и стремилась всеми правдами и неправдами получить его поддержку. После нескольких лет изнурительных дипломатических и военных действий папа официально заявил о своем нейтралитете и выходе из семейных разборок.

– Делайте, что хотите, только меня не впутывайте. Я свое мнение уже высказал: я Маргошке доверяю. Она взрослая, умная и нас никогда не опозорит.

Мама с той поры немного ослабила контроль, но все равно нервы потрепала дочери изрядно.

И вот теперь кажется – как же давно это было… Марго ехала в машине на заднем сиденье, смотрела на заснеженную Пензу (тут снега было больше, чем в Москве, хотя столица находится гораздо севернее Поволжья) и слушала, как мама говорит и не может остановиться, глядя на нее в зеркало заднего вида:

– Волосы подкрашивала? Нет? Как будто темнее стали… Значит, питаешься хорошо? Волосы совсем черные, как воронье крыло. И сама расцвела, расцвела вся, девочка моя. Совсем уже выросла… Я вареники сделала, сама, не магазинные, а сама, с картошкой. Помнишь, как ты в детстве любила, с лучком жареным… И лицо у тебя другое какое-то, взрослое совсем…

– Я думаю, наша дочь влюбилась, – сказал папа, круто поворачивая на улицу Суворова. – Да?

Марго густо покраснела, что, впрочем, уже было ответом. Папа сам ответил на ее вопрос, ответил правильно, и глупо было даже пытаться спорить: он знал дочку еще лучше, чем она сама.

В лице мамы вдруг что-то изменилось, и она тихонько заплакала.

– Мам, ты что… – прошептала Марго, положила руки маме на плечи, стала ее гладить по голове, как не делала уже тысячу лет, и заревела сама, только не сдержанно, а по-детски, хлюпая носом.

– Ну, я думаю, что лучше плакать от любви, чем от горя, – улыбнулся папа, – включить вам музыку погрустнее?

Потом были и вареники, и долгие рассказы, и фотографии, и даже видео (Герман снимал Марго и смонтировал небольшой ролик), но про Емельяна лучше было не рассказывать. Самое главное, что она сама поняла про свои чувства к нему, а родителям это знать было не обязательно.

После роскошного семейного завтрака, так сильно отличавшегося от скудных трапез в общаге, вопросы стала задавать Марго: как дела на работе у папы, у мамы, как здоровье у бабушки, ну и наконец, дело дошло до дворовых друзей, до Васяна и Никитоса. Девушка пыталась спрашивать с деланым безразличием: мол, это я так, для вежливости, я же повзрослела. Но мама почему-то отвела глаза, а папа сильно посерьезнел.

– Марго, похоже, тебе предстоит сделать еще один шаг к взрослой жизни, – сказал он.

– Игорь, я ее никуда не отпущу, – сказала мама. – Она уже все, она уехала, это прошлая жизнь!

Руки у Марго стали холодными.

– Что случилось?

Случились неприятности. Причем серьезные. Когда самый юный член тусовки, Коля Жуков, по прозвищу Жучок, отправился в район Терновку в местный Дом культуры на концерт панк-группы «Ленинс Броневик», то вечером его подкараулила местная шпана, у него отобрали телефон, деньги, куртку, а ему самому разбили нос. Об этом сразу стало известно всем ребятам с района.

Акцию возмездия возглавил Мамай. Он собрал всех крепких парней, человек десять, и те двинулась в Терновку на разборку. Возле Дома культуры были обнаружены виновные, им быстро накостыляли по шее, отобрали похищенные телефон и куртку, заставили вернуть деньги. После наказания довольная группа пошла на автобусную остановку. Однако побежденные не желали смириться с такой ролью: они быстро позвонили своим товарищам и, успев за несколько минут собрать огромную толпу, набросились на парней из Рабочего. Битва была неравной, а поскольку нападавшие были вооружены, то пролилась кровь.

– Кто ранен? – пересохшими губами вымолвила Марго.

– Никита Прутков и Вася Ситников. Арматуриной их здорово отходили. В больнице лежат.

– А Мамай?

– В полиции он. Уголовное дело заводят по хулиганству. Нос он сломал кому-то.

И мама запричитала:

– Ох, дочка-дочка, как же хорошо, что ты отсюда уехала! Ты же обязательно бы с ними пошла, обязательно! И что? Или голову проломили бы, или в тюрьму!

– Мама, папа, а что же вы сразу не сказали?

– Не хотели тебя раньше времени расстраивать. Да это и не имело значения. В больнице приемный час с десяти, а в полицию тебя не пустят.

– И я не пущу, – закричала мама. – Нет! Мы ее полгода не видели! Пусть дома посидит, мы с бабушкой хоть поглядим на нее!

Папа практически никогда не спорил с мамой: ругаться из-за всякой ерунды он считал ниже своего достоинства, и поэтому в мелких вещах обычно все было по-маминому. Зато когда дело касалось чего-то важного, он просто не слушал ее: решение было уже принято и не обсуждалось.

– Сходи сперва к парням в больницу. Они звонили сюда, просили, чтобы ты зашла. Не забудь гостинцев купить: с пустыми руками ходить неприлично. Поддержи ребят, они что-то совсем расклеились. Потом встретимся на Железнодорожной – сходишь к Мамаю. У меня там бывший сослуживец – пропустят как-нибудь.

– В тюрьму! В тюрьму еще дочку потащи! – закричала мама, но папа только улыбнулся:

– Пусть посмотрит. Ей не повредит для общего развития.

В больницу ребятам Марго накупила фруктов, а потом еще, подумав, взяла на рынке копченого мяса.

Васян и Никитос лежали в отделении травматологии на соседних кроватях и выглядели они совсем плохо: руки в гипсе, головы перемотаны бинтами, лица перемазаны зеленкой. Тем не менее оба хрипло смеялись над какой-то шуткой беззубого старичка. Палата была переполнена.

– Привет, Вася. Привет, Никита, – сказала Марго и поставила на тумбочку пакет с гостинцами. На глаза ей вдруг навернулись слезы. Парни, с которыми она провела детство и юность, лежали перед ней в кроватях под тонкими одеялами, худенькие, с голыми забинтованными руками. Даже большой Никитос со своей остриженной круглой головой и оттопыренными ушами был каким-то маленьким и жалким.

Марго гладила их загипсованные руки и поняла, что ощущает себя не возлюбленной, а старшей сестрой этих ребят. Да и они ощущали себя так же. Внезапно пришло: а вот Емельян как бы выглядел раненый в больнице? Нет, он бы никогда не попал сюда, он бы сам всех в больницу уложил…

Тут она представила, как бы выглядел Емельян со своим голым мощным торсом, и покраснела. Ей стало стыдно. Марго переключила мысли на Васяна и Никитоса и стала спрашивать: какие новости, что тут случилось за эти полгода из того, про что они не писали. А они отвечали: нет, никаких особо новостей не было. Никитос проиграл турнир по воркауту, ну, это она уже знала. Единственными новостями были ограбление Жучка, налет на Терновку – ну и то, чем это закончилось.

– Мамая должны отпустить, – уверял Васян. – Там чистая самооборона была. Наши уже пошли, договорились с терновскими. Ну согласились, чтобы заявления друг на друга не писать, а то совсем не по-пацански.

– Вот мы тоже не пишем заявы, – солидно подтвердил Никитос. – Ты Мамая поддержи, а то наших к нему не пускают.

Марго навестила и Мамая, впервые в жизни оказавшись в здании полиции. Отец нарочно показал ей «обезьянник» с решеткой, провел по коридорам и, наконец, уже в сопровождении усталого капитана, который вместе с ним служил в Афганистане срочную службу, провел в небольшой кабинет, куда потом привели и Мамая.

У того тоже была перевязана голова, но в остальном он выглядел вполне нормально.

– Моя вина, что парней побили, – сказал Мамай. – Пошли всем стадом, без разведчиков, идем, смеемся… Стыдно вспоминать! Кто так делает… Я совсем сноровку потерял. Так что поделом.

Марго снова вспомнила рассказы Емельяна. С ним бы такое никогда не случилось. Да, это – Москва.

– А вообще, молодец твой папа, – улыбнулся Мамай. – Умница. Ну что, посмотрела, куда твои друзья любимые скатываются? Больница, головы пробитые, тюрьма. Уезжай, Марго, находи новых друзей, находи красивых и ярких парней, а сюда не возвращайся. Ну, только если иногда, так вот, нас навестить.

Марго уже поняла, что все эти визиты вежливости папа затеял не только для того, чтобы навестить пострадавших друзей, но и для того, чтобы показать, к чему могут привести неправильно расставленные приоритеты. Если дворовая жизнь затягивается, то ни к чему хорошему она не приведет.

Она ехала домой с отцом, и ей было очень грустно. На глаза опять навернулись слезы, жгучие и едкие.

– Что, дочка? – спросил папа.

– Пап, неужели – все?

– Что – все? – хотя папа прекрасно понимал, что она имеет в виду, просто хотел, чтобы она сама это сказала.

– Детство мое – все.

– Все, Марго. Тебе восемнадцать. Детство твое прошло.

– Жалко, пап… жалко и ребят, и двор, и себя…

– Нечего жалеть, дочка. Каждый конец – это обязательно начало. Знаешь, приходит осень, плод падает с дерева на землю, а весной из него вырастает красивый цветочек. Ты уж только постарайся, чтобы этот цветочек был красивый.

Марго задумалась, звучало непонятно.

– Детство кончилось, веселое, бесшабашное, есть что вспомнить. Ты повеселилась, потусила, похулиганила. Я тебе не запрещал. Но понемногу пора заканчивать. Ничего страшного – всему свое время. Юность начинается. В твоих руках сделать так, чтобы юность была яркая, честная, интереснее детства. Чтобы друзья там были настоящие. Чтобы парень твой тебя любил, а ты – его. А ребят не забывай, ты с ними много рука об руку прошла.