Текст книги "Взгляд со стороны"

Зоопарк и «Бордель» – кто готов найти десять различий между сущностями покорного рационального существования и иррациональной самоотверженности несогласных. Кто готов судить и карать глупую преданность и преданную трусость. В темноте теплых ночей что-то жестокое и непокорное рождалось во вчерашнем поваренке, глядящем на мир тысячами глаз, наполненных рабским покоем и жестокой целеустремленностью, слезами боли и огнем ненависти, тщеславием власти и глупостью упрямства. То, что в конце концов в голове одного становится непреклонной и удобной истиной, а в голове другого поводом для размышления, в него вливалось широкой рекой. Стремниной, зовущей к свободе и ведущей к смерти не одного, а миллионов.

Глубоко за полночь, открыв «неприступный» замок собственной клетки, Хоххи любил размять ноги, побродив по аллеям прекрасного парка. Тихий, едва ощутимый ветерок ласково гладил его по огрубевшей уже чешуе и шелестел листьями деревьев, как будто хотел рассказать ему что-то важное. Обитатели зоопарка отрешенно провожали его долгими взглядами и недовольно суетились за толстыми решетками клеток. Хоххи, обходя по замкнутому кругу всю эту ухоженную и обустроенную территорию, наполненную искусственным благоденствием, присаживался на небольшую лавочку в центре парка и сидел, прислушиваясь к голосу ветра. Потом подходил к проему в каменной стене крепости, за которой его ждали белые братья. Обычно один из них, бесшумно скользнув к решетке, упирался мордой в рифленые прутья и ждал, когда мальчик положит ладонь на его огромный лоб. Так они могли стоять по нескольку часов. Тактильный контакт вместе с теплом от соприкоснувшихся тел в сотни раз усиливал ту тоненькую связь, которая успела образоваться между ними. Со временем Хоаххин не только научился задавать тон их совместной теперь команде, но и передавать им собственные образы, что наполняло общение глубокой привязанностью и все больше и больше превращало его в такую же потребность, как воздух и пища. Потом как по команде они расходились в разные стороны, прощаясь до следующей ночи.

Утром, как всегда, что-то ворча себе под нос, приходил смотритель Кривой Топор и начинал утренние процедуры. Он включал системы автоматической уборки в клетках, пополнял запасы дозаторов, пугал пучеглазых и ласково шлепал по попе вечно жующего. Часам к десяти утра он с помощью шустрого летающего бота загонял в пещеру воров и после этого обходил их владения, осматривая внутренние укрепления их крепости. Зачем-то пробовал рукой воду в их лагуне, прекрасно зная, что вся территория утыкана термодатчиками, и только после этого неторопливо направлялся в сторону жилища Хоххи. И сегодня Топор не изменял традициям. Его покашливание и пошмыгивание говорили о том, что Хоххи пора выйти ему навстречу в открытую часть вольера и поприветствовать старика своим присутствием, показывая, что все, как всегда, хорошо. И прошедшая ночь не принесла изменений в неторопливый уклад зоопарка. Но что-то было не так, и что это, стало понятно сразу, как только пленник понял, как он смотрит на Топора. А смотрел он ему в спину, смотрел с привкусом густой тягучей ненависти. Пучеглазые, ощутив волну этого жуткого чувства, набегающую со стороны «крепостных ворот», забеспокоились и опрометью кинулись карабкаться под самый потолок своего бунгало. Контрольная лампочка на черной коробочке магнитного замка, запирающего крепость, подмаргивала красным зрачком, давая понять всем заинтересованным лицам, что ворота еще не заперты. У Хоххи не оставалось другого выбора, как только мгновенно «развернуть» взгляд своих кровожадных братьев обратно к бассейну, и в ту же секунду в упор, в самое лицо надсмотрщику, на языке, который он давно знал, может быть, даже лучше, чем некоторые из его учителей, спокойно и твердо произнес:

– Ты в опасности. Ты забыл запереть дверь в вольер к этим белым убийцам. Медленно развернись и сделай это.

Свистяще-шелестящий шепот произвел на надсмотрщика впечатление. Одним мощным толчком он прыгнул назад, перевернувшись в воздухе, оказался вплотную к калитке незапертого вольера и точным движением зафиксировал замок.

* * *

Горная тропинка петляла в зарослях тропических растений, грунтовые ее участки сменялись россыпью валунов размерами с небольшой грузовичок. Кривой Топор, демонстрируя отменную сноровку, без устали скакал по потрескавшимся камням, даже не интересуясь, успевает ли за ним желторотый (а впрочем, и желтопузый тоже) юнец, который только вчера спас ему жизнь. Подъем закончился, и во внезапно образовавшийся просвет между пальмами, лианами и манграми, корни которых, словно рыбьи скелеты, до последнего пытались напугать неискушенного путешественника, стремительно ворвалась лазурная глубина неба, слегка подрагивающая из стороны в сторону и разогретая до предела палящими лучами полуденного солнца. Храмовая гора, как монумент застывшей вечности, возвышалась над плоской каменистой проплешиной, предшествующей входу в начало начал того феномена, который на всех языках человеческого космоса обозначали всего два слова: «Дети гнева».

Всего одна строка, теряющаяся в многочисленных записях и отметках вашего паспорта, однозначно трактующая вашу принадлежность к той или иной национальности, ставит точку в этом непростом вопросе. Каково быть тем, кто родился на борту авиалайнера, летящего из Токио в Порт-о-Пренс с дозаправкой в Лос-Анджелесе. Причем если родители всю жизнь говорили на французском, сами жили в Исландии, а их дети учились в бельгийском университете? Все просто, ответите вы, считайте себя евреем, и дело с концом. Это я к тому, что всего один пункт из целого ряда обстоятельств может оказаться ключевым в вашем понимании родины. Так вот храм Детей гнева и был таким пунктом. Топор вышел в центр проплешины и замер там, всматриваясь в темный проем арки, ведущей внутрь. Хоххи, отдирая свою накидку, выданную ему со словами «не зверь, негоже», от очередного колючего куста, поспешил за смотрителем.

– Вот это место, куда мы шли.

– А зачем?

– Затем, что, если хочешь стать человеком, тебе, как когда-то всем нам, нужно зайти внутрь. И там ты поймешь, кто ты, или не поймешь. Но тогда зря я тебя привел.

– Логично.

Топор со всей собранной по закуточкам его топориной души и для самого него неожиданной нежностью шлепнул желтопузого по плечу и подтолкнул к черному проему.

– Иди внутрь, там тебя ждут. И да снизойдет на тебя свет.

– Там есть свет?

– Иди, мне пора.

И не дожидаясь больше, пока мальчонка сделает шаг вперед, смотритель растворился в зеленых зарослях, вплотную подступающих к скале.

Странное, одновременно зовущее и пугающее чувство подступающей бездны раздирало Хоххи на части, причем нижняя его часть явно склонялась к побегу, а верхняя… Он вошел под арку грота, погружаясь в пугающую и манящую темноту. И первое, что увидел, – стоящую на фоне яркого пятна вливающегося в пещеру света хрупкую, непропорционально вытянутую щуплую фигурку нерешительного и любопытного мальчугана, робко остановившегося на самом краю тени.

– Ну же, давай, давай, не стесняйся! Заходи! Что пороги-то оббивать. Чай, не покусаем тебя.

Закутанный в мешковатый серый «халат», кряжистый и угловатый, чем-то смахивающий на двухметровый дубовый пень со свисающим с него тяжелым витиеватым крестом на толстой цепи, батюшка Пантелеймон, радушно скаля свои здоровенные клыки, с любопытством разглядывал хрупкую и нескладную фигурку нового и единственного будущего своего послушника.

Пещера была действительно огромной, ее свод уходил настолько высоко вверх, что казалось, над головой простирается беззвездное ночное небо. Небольшие, разбросанные то тут, то там софиты на треногах выхватывали у темноты небольшие куски, даже не стремясь осветить пространство полностью. Эхо щелкающих звуков, которые издавал Пантелеймон, создавало эффект многоголосого хора, состоящего из двух десятков воробьев, рассевшихся вокруг на приличном расстоянии от присутствующих. Батюшка, явно истосковавшись по собеседникам, не стал дожидаться, пока новичок сам зайдет в глубь пещеры, и уверенным шагом двинулся к нему навстречу. Пройдя метров двадцать, он опять открыл было рот, дабы произнести очередной поддерживающий дух гостя монолог, но, разглядев наконец его лицо, осекся.

– Вот, значит, как. А как же? Не похож ты на слепого-то.

– Я и не слепой.

– Ну, понятно уже, понятно. Как звать-то тебя, путник?

– Хоаххин саа Реста.

Хоаххин гордо задрал вверх подбородок. Никто до этого никогда не спрашивал его имени. Но Мина много раз объясняла ему, как и почему его зовут. А когда сама называла его полностью, была этим почему-то страшно горда.

– Это имя мне дала моя мать. Но я ее совсем не помню, Мина рассказывала, что она умерла в тот момент, когда я появился на свет.

– А я, Хоаххин, живу здесь, и зовут меня батюшка Пантелеймон. Но ты можешь звать меня просто батюшка.

* * *

Не дожидаясь назначенного времени сбора Совета адмиралов, граф Северо договорился со Смотрящим на Два Мира о срочной аудиенции в его отдаленных владениях сразу, как только ему доложили о происшествии в «зоопарке». Огромная территория дворцово-парковой зоны владения герцога не имела ни одного квадратного метра неосвоенной территории. То, что не привычному к культуре Могущественных могло показаться бесполезной тратой пространства, человеку сведущему говорило о многом. Каждый серый валун, каждая ветка сакуры или искусственный ручей с мелкими мидиями, прилипшими к стеблям осоки, повествовали ту или иную истину, отражением которых была жизнь просвещенного. Слишком сложно для высшего офицера Детей гнева, слишком просто для его покровителя и воспитателя.

Шаттл графа запросил посадку ровно в полдень, это означало, что он прибыл на десять минут раньше назначенного времени, однако вопрос, заставивший Северо бросить все свои неотложные дела, стоил того, а в том, что Смотрящий уже в курсе ситуации, граф нисколько не сомневался. Разрешение на посадку не заставило себя ждать. Автопилот шаттла получил исчерпывающую информацию о безопасной траектории снижения, безопасной, конечно, с точки зрения системы обороны замка, относительно к низколетящему объекту, находящемуся в зоне ее непосредственной компетенции. «Шаг влево – расстрел», – подумал граф и отстегнул фиксатор безопасности кресла пилота. Встречи с наставником никогда не проходили просто, но и запоминались обычно надолго.

– Все, что мы знаем об этом существе, это то, что его матерью является Архан Сестер Атаки капитан Реста Леноя. Каким образом ей удалось забеременеть, если это, конечно, не провокация Алых, нам ничего не известно.

– Вам, граф, самому-то не кажется, что ваши ссылки на Алых несколько… э-э… надуманны? Да! Я не меньше вашего ждал, что когда-нибудь это случится. И я не меньше вашего удивлен тем, что, несмотря на все наши усилия в этом вопросе, результат оказался столь неожиданным и нам с вами совершенно не подконтрольным. И тем не менее…

– Дело в том, мудрейший, что Архан имела лишь одну известную мне связь с особью противоположного пола. И этой особью был я.

– И вы, граф, значит, не рады своему первенцу? Не ожидал от вас. А ведь анализ ДНК мальчика полностью подтвердил не только его слова о матери, но и тот факт, что его отцом является наш с вами общий знакомый, адмирал Северо Серебряный Луч. То есть вы.

Глаза Смотрящего сузились в почти непроницаемую полоску век, а крылья слегка приподнялись, и граф сразу понял, что и этот факт его биографии не был для учителя новостью.

– Это, конечно, шутка. Я не хотел вас расстроить. Просто я думаю, нам с вами пора перейти от вопроса «кто он» к двум другим. Во-первых, вопросу «как это повторить» и, во‑вторых, «что с этим всем делать». Объясню.

Смотрящий наполнил свой стакан родниковой водой, источником которой был небольшой водопад, устроенный в проеме стены его кабинета.

– Я позволил себе смелость запросить и передать в свою генетическую лабораторию всю информацию, полученную как в результате регенерации капитана Ресты, так и в результате ее дальнейших медицинских исследований. Так что вопрос «как это повторить» уже решается лучшими умами, которые до сих пор безуспешно пытались решить проблему потомства Детей гнева. Но я полагаю, сам факт наличия такого потомка может серьезно продвинуть их работу. При этом я думаю, что передавать им в руки вашего сына было бы как минимум негуманно. Пусть он остается под опекой Храмовой скалы. Мы ведь с вами должны знать, с кем имеем дело, а ограничив его как личность, запихнув в пробирку, нам многого не добиться. В вашу же компетенцию входит, таким образом, преподнести этот вопрос перед советом, чтобы счастливые адмиралы не утопили ребенка в слюнях радости и не зализали его насмерть. Предоставьте его собственной судьбе, поверьте мне, пусть лучше он останется тем, кто он есть, нежели превратится в золотого ребенка графа Северо и единственного наследника Детей гнева. При этом, конечно, необходимо обеспечить полный контроль за его развитием и адаптацией в ту реальность, которая нас с вами окружает. Надеюсь, вы сами понимаете, что ему сулит публичное признание, начиная от политических аспектов до аспектов личной безопасности?

Северо хмуро выслушивал наставника, в очередной раз поражаясь, насколько далеко он просчитывает последствия даже самых незначительных и локальных событий, не говоря уже о том, какую лавину может произвести один-единственный, но достаточно значимый факт.

– Следующее, о чем бы я хотел вас попросить, Северо. Согласитесь, что наличие ребенка, пусть даже пока единственного, совершенно меняет статус все еще остающихся в живых Сестер Атаки. Конечно, подвешивать линкор на стационарной орбите и организовать личную охрану каждой сестре – это перебор, но погибнуть больше не должна ни одна из них!

Хрустальный бокал с ледяной родниковой водой наполовину опустел. И Смотрящий наконец улыбнулся, обозначив конец официальной части беседы. Он вышел из-за стола и направился к огромному панорамному окну, выходящему на север, как раз в сторону ледяной пустыни. Движения его были, как всегда, мягкими и неуловимыми.

– Знаете, Северо, я всегда верил, что судьба предоставит нам этот шанс. И теперь все зависит только от нас. Сумеем мы быть достойны нашего потомства или, переработав на отходы весь доступный нам келемит, канем в бездну небытия.

* * *

Большой медный блестящий пузатый самовар с ухватистыми ручками и закопченным раструбом, из которого синеватой змейкой поднимался вверх ароматный дымок, стоял на гладко выструганной деревянной столешнице батюшкиного обеденного стола. На обычный вопрос: «Откуда такая штука?» – следовал незамысловатый многозначительный ответ: «Все равно не поверите!»

И больше никаких комментариев Пантелеймон на эту тему не давал даже самым близким и столь же редким посетителям его жилища.

Бывали времена, когда за этим столом за чашкой ароматного чая собиралась большая дружная компания. Бывало, даже сам Смотрящий сиживал здесь, помешивая мельхиоровой ложечкой и прихлебывая из граненого стакана в медном подстаканнике. Но все проходит. Дела и заботы разбросали «носорогов» по дальним рубежам, и «большое чаепитие» стало редкостью. Пантелеймон не блистал портняжным искусством, посему новоиспеченный послушник был обернут им в мешковатый суконный подрясник, фасон которого батюшка почерпнул на просторах глобальной информационной сети. Позвякивая стеклом о медь и с большим вдохновением поедая нечто под названием «пряник», Хоххи благодарно впитывал батюшкину интерпретацию истории нового времени с примесью прикладной философии.

– …и вот когда Алые Князья поняли, что не одолеть им человеков, крепких духом, решили они создать таких же отчаянных бойцов, да не пару-тройку, а целую армию. Согнали они женщин целой планеты вместе и какие уж зверства использовали, мне неведомо, но народились от того миллионы маленьких уродцев, и стали Алые готовить их к войне беспощадной, не на жизнь, а на смерть!

– Батюшка, а как же так случилось у Алых, что все созданные ими Дети гнева были мальчиками?

– Полагаю, сын мой, что девочек они умерщвляли. Не перебивай. Поднялось тогда благородное воинство людское, да и бросилось грудью на защиту деток этих ущербных от захватчика коварного. А во главе воинства встал великий рыцарь в черных латах по прозвищу Черный Ярл. Спустился он на твердь земную из облака кровавого и прорычал на весь свет: «Доколе позором умываться, доколе упырей терпеть?!!» Страшные твари адовы вставали на их пути, неистовой силой нечистыми наделенные, но ничто не могло остановить Ярла. Клинок его заговоренный рубил отродий, как коса пшеницу. В общем, понавешало это воинство люлей краснозадым – мама не горюй!

Пантелеймон покрякал, прочищая горло, и залил туда еще один стаканчик горячего ароматного напитка.

– Собрали добры молодцы ребятишек, из плена вызволенных, да и отправили всех на планету Светлая. Это наша с тобой теперь планета. И входит она в великую Российскую империю. Император, кстати, хороший человек, мудрый и сильный, с соседями дружит, нам помогает, ну и мы, если что, только свистни…

Ага, значит… И Черный Ярл заветом своим и дланью железной указал этим детишкам путь. Стать им воинами, но не тьмы, а света! Вырасти сильными и защищать свою родину так же, как защищали ее люди добрые и отцы их и деды от супостата всякого, который с мечом своим да уставом норовит и по сей день козни строить и смуту на нас нагонять! А друг и соратник его, аббат Ноэль, прислал своих учеников из людей, чтобы присмотрели они за детенками, чтобы наставили их на путь истинный, чтобы объяснили им (вот как я теперь тебе), что есть благо и добро, а что есть ложь и злодеяние. И для учения этого было выбрано место, и стало оно храмом, и всякий из Детей гнева, приходящий туда, находил поддержку и доброе слово, наставление и одобрение. И я сюда пришел желторотым, без роду и племени, и нашел здесь свою семью.

Еще один стаканчик в батюшкиной когтистой лапище наполнился кипятком. Воспользовавшись паузой, послушник вновь попытался перейти в атаку:

– А может, они, князья эти, девочек не умерщвляли, а увозили на другую планету и там готовили другую армию? Про которую никто вовремя так и не узнал?

– Логично, но мне доподлинно неизвестно.

– А в чем же разница, если Алые хотели в армию малышей отправить, а Черный Ярл сам в итоге так и поступил?

– Разница в свете и тьме, насилии и свободе! Мы за Ярлом сами пошли, он нам как отец, а то и поболе того!

Батюшка со знанием дела макнул «деревянный» пряник в чай.

– Теперь твоя очередь рассказывать.

Хоаххин шевельнул плечами и поставил подстаканник на стол.

– …долго шли сестры по ледяной пустыне, не день и не ночь. И вот встали перед ними горы, по которым вниз спускалась ледяная река. И тогда Архан Реста указала на скалу и пещеру в ней, и приказала войти в эту пещеру, и разжечь огонь, и готовить это место для жизни…

* * *

– Пасуй, пасуй, да не тяни, ах, хвост-чешуя…

В центре на этот раз ярко освещенной прожекторами пещеры между двух ворот с натянутой на них ловчей сеткой, проскользнув между ног одного и получив пас от другого «носорога», послушник, ловко подцепив мяч большим пальцем правой ступни, «ладошкой» аккуратно уложил его в девятку ворот противника. Противник в лице вратаря Пантелеймона в широком прыжке напрочь снес правую стойку вместе с тяжелой перекладиной, выполненной из обрезка толстостенной стальной трубы пуда под три весом. Труба, проделав в воздухе замысловатый кульбит, опустилась аккурат на батюшкину спину. Возмущенно отмахнувшись от данного летающего предмета, Пантелеймон, почесывая правый бок, поднялся на ноги и пошел за укатившимся в дальний угол пещеры мячом. Кто пропустил, тот и ходит. Одной из главных батюшкиных заповедей была заповедь равноправной справедливости, без скидок на положение или старческую немощь. Да и немощью он, нужно признать, не страдал. Поднимал он ученика с восходом светила и вытаскивал его, заспанного, на свежий воздух, на площадку между скалой и джунглями, после чего следовала игра «попробуй догони», притом что догонял обычно Хоаххин. Легко и даже в чем-то грациозно наш окладистый пастырь сигал с валуна на валун, изредка пользуясь свободно висящими лианами для ускорения своего увесистого тела в полете над петляющими ручейками и вызревающими в тиши колючего кустарника ягодами. Для этой утренней прогулки он каждый день выбирал разные маршруты длиной километров по восемь-десять. Бывало, что увлекшемуся батюшке приходилось возвращаться и в зависимости от серьезности сложившейся ситуации либо подгонять своего ученика беззлобным увесистым пинком, либо кидать его на загривок и волочь в медотсек, укрытый в одной из излучин их пещеры.

Сегодня у них с учеником был маленький праздник – парни из его бывшей десантной двадцатки навестили «старика». Их корабль подзастрял в ремонтном орбитальном доке, и выдалась у них свободная минутка для отдыха на родной планете. В двух словах мальчишке объяснили, в чем засада, и он не посрамил своей команды. Верткость и отменная скоординированность тела давали ему преимущество в сражении со скоростью и безупречной профессиональной реакцией его партнеров.

– Семь-четыре! Батяня, вам с Топтыгой и Вареником уже ничего не светит! Лягушонок вас сделал!

Эрган Быстрый Гром, стянув с себя пропотевшую майку, направился собирать в кучу разлетевшийся металлолом, похихикивая и покрякивая на ходу.

– Чиним ворота, и айда мясо жарить. А то последний уголь ветром разнесет.

Хоаххин с вздыбленной чешуей, запыхавшийся, но абсолютно счастливый, носился вокруг Грома, пытаясь не то помочь, не то взобраться ему на широкие плечи. В конце концов он ускакал в один из темных углов и волоком подтянул к собравшимся в кучку бойцам пятидесятилитровую канистру с холодной родниковой водой.

– Красотища-то какая! Дети мои! Вокруг-то красотища! Закат-то сегодня какой! Вы же там, на пограничье, ничего этого не увидите! Смотрите! Радуйтесь! Благодарите господа нашего за еще один день, подаренный нам!

Канистра быстро пошла по рукам, и парни, деловито покрошив в капусту пару ухватистых пеньков, раззадорили догорающий костер и присели вокруг него в кружок. Вертел с освежеванной тушкой, капающей на пыхтящие угли сочащимся жирком, не торопясь подкручивали и переставляли, доводя и себя, и тушку до состояния готовности к вечерней трапезе. Свежий лучок, зеленеющая травка и пара пластиковых упаковок острого кетчупа красовались на необъятном обеденном столе в «камбузе» Пантелеймона. Ржаной каравай рвали на части, сколько кому надо, мясо срезали абордажным тесаком толстыми дымящимися ломтями. Пир живота давал фору официальным обедам на княжеских приемах.

– Через три дня уходим обратно. Что-то там веселенькое назревает. Модернизируем фрегат новыми торпедными комплексами и сразу обратно.

Быстрый Гром, вытирая лоснящиеся губы краюхой, с горящим в глазах огоньком азарта пихнул локтем батюшку.

– Да не кисни ты, вон тебе как подфартило! Какого пацана шустрого судьба в ученики назначила!

– Да я и не кисну, вам, разбойникам, не понять. А что там, на рубежах, неспокойно опять? Неужто Алые опять чего задумали?

– Да там когда спокойно было? Не столько Алые досаждают, сколько с нашей стороны герои разные, желающие поживиться, да контрабандисты удержу не знают.

Хоххи, засидевшийся на ячменной каше, на геркулесе да на макаронах по-флотски, уминал мясо, не отставая от десантуры. При этом не пропускал мимо ушей ни одного слова.

– А что, Алые Князья страшные?

«Носороги», слегка онемев, прыснули дружным смехом. От горшка два вершка, а туда же.

– Вот вырастешь, окрепнешь, соберешься с силенками да уменьями, сам узнаешь, какие они на зуб – Алые Князья.

Местные кровососущие, разочарованно попискивая от невозможности проткнуть шкуру укладывающихся на покой бойцов, разворачивались в сторону одиноко стоящих в стороне дежурных софитов. Храм Детей гнева, погружаясь в привычную темноту, выслушал непременную ежевечернюю молитву и стал медленно отходить ко сну. Лишь неуемное сознание послушника, наполненное за этот длинный день образами и непонятными пока ассоциациями, категорически не желало засыпать.

– Батюшка, ты не спишь? А скажи, что нужно делать, чтобы стать таким же сильным и быстрым, как Гром? Наверное, нужно много воевать с врагами? А почему Гром с ребятами постоянно воюет, разве война не закончилась? А…

– А ну спать! Несносный отрок. Шило в моей несчастной грешной заднице…

Пантелеймон перевернулся на другой бок и тихонько улыбнулся во сне. А ведь действительно, кому из вечно воюющих выпадет такой шанс, как поднять на ноги сына, пусть и не родного, – в большой семье это не имеет никакого значения.

* * *

Пещера служила прибежищем не только батюшке и его ученику. Многочисленные ночные и дневные ящерицы, мыши и другая мелкая живность невольно и круглосуточно обеспечивали послушника доступом к терминалу глобальной голосети Российской империи. Стандартный интерактивный видеокурс начальной школы Его Императорского Величества Российского министерства образования, доступ к которому батюшка официально оформил в глобальной сети для своего ученика, был рассчитан на пять лет, но Хоххи управился с ним за год, что подтвердил официальный тест, по результату которого Хоххи получал право либо продолжить обучение в специализированном классе, либо официально поступить в лицей для продолжения классического очного образования. Был вариант продолжать и дистанционное образование, но только с живым преподавателем на другом конце канала связи. А пока батюшка допускал мальчишку к сетевому голомонитору ежедневно, но не более чем на четыре часа. Обязательным условием было изучение истории мировых религий и культур, знакомство с различными техниками единоборств и другими научно-познавательными программами. До обеда они с батюшкой практиковались на специально оборудованном для этого импровизированном ринге в постановке удара, отработке дыхания, реакции и приемов рукопашной борьбы, которую Дети гнева в силу собственных анатомических особенностей разработали и продолжали усовершенствовать сами. Каждый новый противник, с которым сталкивались бойцы, предполагал не только тщательное изучение его анатомии, но и разработку индивидуальных тактик ведения боя с ним.

– Ты должен воспринимать бой, не ощущая себя как его центр, а наоборот, как бы наблюдая со стороны как за противником, так и за собственным телом. Это позволит тебе адекватно…

Голомонитор автоматически поставил трансляцию на паузу, когда Хоххи отключил беспроводную связь. Последняя фраза вызвала у него грустную улыбку. Время, отведенное на занятие в сети, закончилось, и по традиции Пантелеймон выдал уже ставшую классической фразу:

– Ну что, желтопузый? Посмотрим, чему тебя сегодня глобальный святой дух научил. Пошли на ковер.

Сближение, раз-два, прямой отвлекающий быстрый, но без напряжения, три-четыре, хук слева, отбит, пять-шесть, контратака, уход на дистанцию, семь-восемь, держать равновесие, девять-десять, подкат… Пантелеймон, поднимаясь с пола, в легком перевороте блокирует еще серию скоростных и вполне ощутимых ударов ногами в голову и корпус, вновь встает в стойку. Ученик открыт. Мгновенное сокращение дистанции, и неотразимый по скорости и силе удар в шею… проходит как бы насквозь того Хоххи, которого видит батюшка… и острая боль в затылке посылает «старика» в нокаут. Падение тела на мягкий, пружинящий мат поднимает в воздух облако пыли.

Пантелеймон приходит в себя от того, что кто-то брызгает в него холодной водой. Сколько он был в отключке? Пару секунд, минуту? Послушник взволнованно носится вокруг него. Тяжелый как груда камней бывший десантник, которые никогда не бывают бывшими, тут же приводит себя в вертикальное положение.

– Научил! Мать твою. Прости, господи, меня, грешного! Ну, держись у меня, завтра днем продолжим эту тему…

Недоумение на его обаятельной клыкастой роже сменяется удовольствием. И они вместе дружно топают на камбуз.

Через два года такого вольного стиля пришло наконец время провести первый поединок чести. Поединком чести Дети гнева называли свой внутренний экзамен на прочность и готовность к реальной драке не на жизнь, а на смерть. Только поединок чести давал право подрастающему бойцу считать себя полноправным членом братства, членом боевой элиты, которой и являлись, по сути, бывшие колченогие и пучеглазые беззащитные «выродки». Когда-то, три десятка лет назад, несколько миллионов осознавших свою силу новых подданных Российской империи озадачили своих учителей тем, как, собственно, такой экзамен провести, да еще при столь массовом количестве абитуриентов. Были предложены различные варианты. Первый – сразиться с хищным животным в его среде обитания, второй – сражаться друг с другом (в том числе на спортивной арене), третий – сражаться с опытным обученным бойцом. Насчет хищников мысль понравилась, и такие бои проводились, но в ходе боя хищник, как правило, погибал, и это не два-три медведя, это сотни тысяч тигров, львов, кабанов, волков и так далее, чего руководство планеты никак себе позволить не могло. И остановилось на формуле – хочешь сражаться с хищником, сам его себе добывай, и не на этой планете. К счастью, немало миров на тот момент было перенасыщено разнообразной злобной фауной, и Геракловы подвиги ждали своих героев, за это и деньги платили, и перелет обеспечивали. Насчет оторваться на соплеменнике тема была закрыта сразу, не для того готовили ребят, да и моральная составляющая никак не вязалась с гладиаторской основой указанного предложения, а чисто спортивная тематика никак не могла заменить боевой реальности. Сразиться с опытным бойцом. Этот третий вариант мало чем отличался от второго. А надежда на то, что уж опытному-то бойцу ничего не грозит, развеялась после четвертого поединка, когда тренер пропустил свой коронный удар, которому так долго учил своего воспитанника, и его не успели донести до реанимационной камеры. В общем, самыми массовыми на тот момент боями чести так и остались бои по искоренению излишнего количества агрессивно настроенных соседей по общей коммунальной квартире, называемой планета, которая могла располагаться в любой части человеческого космоса. Ну и только там, конечно, где руководство этой «квартиры» готово было данную акцию оплатить.

* * *

Пантелеймон, с блаженным видом прихлебывая ароматный чай, удовлетворенно рассматривал своего ученика. Мальчонка окреп, два года непрерывных тренировок, постоянные вылазки в джунгли на охоту или рыбалку сделали свое дело. Уже никто бы не назвал его желтопузым, чешуя на теле приобрела ровный серый оттенок, чуть темнее там, где окончательно затвердела, как панцирь у черепахи, чуть светлее на скрытых и более нежных поверхностях. Сам батюшка поостерегся бы игнорировать некоторые колющие и режущие удары локтями, коленями и ребром ладони, которые его ученик научился наносить расчетливо, хладнокровно и не ради баловства. По крайней мере местное зверье, потеряв пару десятков своих собратьев, это усвоило накрепко.