Текст книги "Арвендейл. Долгое море"

– Нет, милорд, что вы?! – возмущенно вскинулся юный Аскавирал.

– Вот и отлично, тогда продолжим, – подытожил Трой…

* * *

Комех сладко зевнул и с силой потер лицо. Все-таки зря он вечером поддался соблазну распить с приятелями кувшин молодого вина. Ведь знал же, что в караул идти… Впрочем, еще недавно это бы не было особой проблемой. Перетер бы с ребятами, один из которых околачивался у ворот, второй на противоположной стороне стены, да и подремал бы в свое удовольствие в дальней башне. Потому что вся эта суета с караулами представлялась ему совершенно бессмысленным делом. Ну, кто бы посмел напасть на замок самого барона Каэверли, под которым, как всем было известно, ходили самые крупные банды этих мест? То есть как всем… кому надо было известно, конечно. А кому не надо – как раз нет. Но кого не надо в округе и появиться не могло. Потому как все дороги, ведущие к замку, были весьма плотно перекрыты местными бандитами. Но то было раньше… А почти декаду назад все изменилось. Кривозуб, бывший наемник из Каглума, поставленный господином бароном капитаном над его дружиной, будто с цепи сорвался. Комеху не было известно, что там такое произошло, но теперь Кривозуб, ранее всю ночь спокойно дрыхнувший в отведенных ему бароном покоях (евон как, оказывается, у дворян комнаты называются), теперь не менее трех, а то и четырех раз за ночь тихонько выбирался от себя и подкрадывался к караульным, проверяя, как те несут свою службу. И горе тому, кого он заставал спящим. Шестерых лишили жалованья за месяц, двое, попавшиеся на подобном, по два раза были выпороты, а Телепня, умудрившегося попасться трижды, Кривозуб вообще убил. Да еще сделал это его собственной алебардой и прямо на посту. А потом поднял ни свет ни заря всю дружину и, выведя их на стену, указал на труп Телепня, пришпиленный алебардой к полуразвалившемуся зубцу, и предупредил, что отныне так будет с каждым, кого он застигнет за сном на посту. А пороть… пороть он будет остальных из состава караула, которые не обнаружили, что один из них уснул и не исполняет обязанности караульного должным образом. Вот поэтому Комех и страдал нынче, изо всех сил борясь со сном и не рискуя, как раньше, забраться через выломанную дверь в дальнюю башню и растянуться в углу на куче тряпья, натасканного туда караульными аккурат для этих целей…

Молодой дружинник снова протяжно зевнул и с силой хлопнул ладонью по левой щеке, дабы развеять накатывающуюся сонливость. Нет, зря он все-таки пил это вино, ой зря…

В дружину барона Каэверли Комех попал всего пару месяцев назад. И очень был этому рад. Потому что служить барону оказалось куда приятнее и спокойнее, чем промышлять на большой дороге. Правда, сначала, когда доверенный человек барона по имени Кругзан предложил ему перейти в дружинники, Комех засомневался. Ведь до того, как начались все эти беды, он никогда не держал в руках оружия. А те навыки, которые он успел приобрести в банде, для уровня пусть даже и молодого, но настоящего дружинника никак не дотягивали. Это было объяснимо, потому что происхождением он был из мещан города Ггурбаха. Ну как мещан… Его отец был кожевником, а кожевенное производство, как известно, отличается изрядной вонью. Поэтому кожевенные мастерские никогда не размещаются внутри городской черты. Вот и их слобода отстояла от городских стен на расстоянии одного перестрела. Причем с подветренной стороны. Но и то, стражники на ближайшей стене частенько жаловались на вонь… И хотя формально жители слободы, вследствие того, что городской совет никак не мог себе позволить упустить из своих рук такие источники дохода, как кожевенные мастерские, считались полноправными жителями города, на самом деле отношение тех, кто жил в пределах городских стен, к обитателям кожевенной стороны всегда было несколько пренебрежительным. Их так и звали – «вонючки»… Естественно, что подобное никому из кожевников не нравилось. И потому кулачные схватки между молодежью кожевенной слободы и обитателями других ремесленных кварталов либо подвыпившими молодчиками из числа купеческих подручных случались довольно часто. И Комех не только принимал в них активное участие с того момента, когда более-менее вошел в силу, но и был настоящей звездой подобных потасовок! Боги наградили его изрядной статью, впрочем, взамен отсыпав весьма скромно ума. Так, во всяком случае, кричал отец, когда устраивал ему выволочку за очередную испорченную шкуру. Или загубленный дубильный раствор. Либо сломанную мешалку. Так что совсем немудрено, что молодой кожевник предпочитал хорошую драку семейному ремеслу. Но именно драку, а не схватку с оружием. Здесь, на западе, города уже очень давно не проводили учений своего ополчения, и вполне себе еще живые на том же юге традиции выставлять по ополченческой роте от каждого цеха в городах запада ныне являлись всего лишь городскими легендами…

Бывший кожевник снова смачно зевнул и, покрутив головой так, что захрустела шея, двинулся по стене, положив свою алебарду древком на шею и закинув руки на ее торчащие по бокам концы. Конечно, при таком положении в случае внезапного нападения он точно не успеет воспользоваться своим оружием, но кому тут нападать-то?

В наспех собранное ополчение молодого кожевника не взяли. Старшина кожевников сказал, что это потому, мол, что Комех в драке становился совсем дурной. Эвон, уже троих с горшечной улицы так покалечил, что до сих пор отлеживаются. А одному из кузнечных подмастерьев и вообще руку напрочь сломал. Но Комех был уверен, что дело совсем не в этом, а в том, что старшина просто его невзлюбил. Потому что младшая дочка оного старшины уже давно заглядывалась на молодого кожевника. Телея была пышной, как сдобный калач, и весьма своенравной. Так что уже в достаточно юном возрасте научилась закатывать отцу такие истерики, что никто из семьи старшины старался с нею не связываться. Но ленту в подарок от молодого кожевника она приняла. Хотя и фыркнула… Поэтому напрямую запретить дочери «женихаться» с Комехом старшина не решился. Комех же сему факту только порадовался. Семейка у старшины кожевенного цеха была богатая – две мастерские держали. Причем ни он сам, ни трое его сыновей лично у дубильных чанов уже не стояли. Да и городские поставки кож также шли через его руки. Уж, чай, найдет для зятя какое местечко, где также не придется шибко пачкаться… Однако всем было известно, что сам старшина выбор дочки явно не одобрял. Вот и отшил нелюбимого кандидата в зятья, не дав ему возможности прославиться и неплохо подзаработать. На чем? Да на тех же трофеях. А как же иначе-то? Зачем еще люди в воины идут, как не за этим?.. А добыча, по мнению знающих людей, к которым Комех прислушивался с блестящими от предвкушения глазами, ожидалась весьма знатной. Нет, не с орков. Ну чего с этих дикарей взять-то? Оне ж – босота и голь перекатная. С них из чего подороже ежели только какое оружье взять можно. Но оно совсем не под человеческую руку. Так что в лучшем случае его придется перековывать, а в худшем… в худшем и вообще отберут. Потому как ополчение – это не воины. И своего оружия иметь не могут. Только то, что получили из городских арсеналов. И после того как все закончится, требуется все оружие обратно в арсеналы сдать… Но ведь орки же цельную столицу того… сожрали! А в столице же самые богатства и есть. Это ж всем известно! И нонича они лежат совсем брошенные и никому не нужные. Так что приходи и бери, чего хошь. Так что тем, кто уйдет с ополчением, можно просто озолотиться. Ну, так говорили все эти знающие люди, которые, впрочем, отчего-то совсем не спешили записываться в ополчение. Но Комех на такие мелочи внимания не обращал… И тут такой облом! Вот точно старшина специально это сделал. Потому как – ну кого еще в ополчение брать, как не его? Да во всей кожевенной слободе никого лютее на драку, чем Комех, отродясь не было! А насчет того, что он дурел в драке, – так какой это недостаток-то? Чего врагов-то жалеть? Бей-убивай – и вся недолга…

Бывший кожевник дошел до конца своего участка стены и, развернувшись, двинулся обратно. Спать хотелось все больше и больше, так что он побоялся, что если остановится и расслабится, то точно уснет. А просыпаться пришпиленным к стене алебардой как бабочка ему совсем не хотелось…

В бандиты Комех попал по глупости. Причем случилось это почти сразу после ухода ополчения. Одним не очень удачным вечером он изрядно принял на грудь с более взрослыми мужиками да и двинулся к себе в слободу. Потому что делать в городе теперь было особенно нечего. В Ггурбахе после ухода ополчения стало тихо, уныло и… бедно. Торговля почти прекратилась. Даже в их кожевенной слободе склады гильдии буквально ломились от обработанных кож, которые никто особенно не покупал. Несмотря на то, что цены на них упали ниже некуда. Короче – ни развлечений, ни денег на них. Даже поход в бордель Комех мог теперь себе позволить не чаще пары раз в месяц. И если бы не парочка веселых вдовушек, которым молодой кожевник временами помогал слегка потешить свою… свой горячий темперамент, жизнь стала бы совсем унылой. Впрочем, и так он находил в ней не много поводов для радости…

Он совершенно не собирался убивать этих трех пьяньчуг. Ну вот совсем ему не было до них никакого дела, но… Короче, после того как с его глаз спала кровавая пелена, он обнаружил у своих ног три холодеющих трупа. И понял, что если он не хочет закончить жизнь на виселице, то ему нужно как можно быстрее покинуть город. В Ггурбахе, несмотря на уход большей части стражи с городским ополчением, к убийствам относились все так же строго. И затеряться в столь небольшом городе также не было никаких шансов. Уже через несколько часов после того как будут обнаружены тела, все содержатели ближайших трактиров, а также их завсегдатаи будут дотошно опрошены, после чего будет совершенно точно установлено, кто когда их покинул и куда направился. А имея эту информацию, вычислить, что путь этих трех пьяньчуг непременно должен был пересечься с траекторией двинувшегося в сторону дома Комеха, не составит особенного труда. Ну а после этого установить, кто нанес те самые удары, которые и прервали жизненный путь этих неудачников, вообще не составит никакого труда. Молодой кожевник ведь бил как привычно, как в обычной драке. Так что все, кто знаком с его тяжелой рукой, не узнать подобные удары не могут. А таковых в Ггурбахе до сих пор было вполне достаточно…

Комех дошел до надвратной башни и остановился. Внизу, у ворот, сегодня нес службу Бафсит, смуглый, чернявый улиец, не пивший ни вина, ни пива, но зато регулярно жующий какую-то оранжевую дрянь, которая ввергала его в странное полулетящее состояние. Но пребывать в этом состоянии Бафсит способен был чуть ли не целыми сутками. Причем практически не спя. Бывший кожевник вновь зевнул, едва не вывернув челюсть, после чего опять с размаху заехал себе ладонью по щеке. Но помогло это мало. Комех скривился и, перегнувшись через низкий внутренний парапет, тихонько крикнул:

– Бафсит, эй, Бафсит…

– Что? – очень невнятно донеслось снизу спустя некоторое время. Тоже небось придремал. Или эту свою дрянь жует. От нее голос тоже по-всякому меняется…

– А у тебя сейчас при себе эта твоя оранжевая дрянь есть? – Комех замолчал, ожидая ответа. А спустя минуту, так и не дождавшись, продолжил просительным тоном: – Ты это… может, поделишься? А то спать охота – мочи нет!

– Сейчас принесу, – глухо послышалось снизу, после чего послышался хруст щебня под каблуками, которым были засыпаны все внутренние лестницы в башнях. Бывший кожевник обрадовался, что ему самому не придется спускаться вниз по полуразрушенной лестнице, и, облегченно вздохнув, отвернулся и вгляделся в темноту за стену. Не то чтобы он там что-то увидел, просто в глаза будто кто-то песок насыпал, так что смотреть просто во тьму было легче, чем в ту сторону, которая освещалась рваным, трепещущим светом пары-тройки факелов… Так что когда возникшая за его спиной неясная фигура качнулась вперед и, ухватив его ладонью за подбородок, резко дернула голову вверх, он от неожиданности смог только испуганно втянуть воздух. А затем горлу отчего-то стало очень больно и мокро…

* * *

Трой осторожно опустил все еще содрогающееся тело на камни стены и огляделся. Это был третий, последний из караульных, которых он сумел обнаружить. И самый неудобный из них. Поскольку в отличие от остальных не пытался дремать, специально оградив место своего пребывания разными примитивными сигналками типа особым образом положенного камня или, там, пустой кружки, поставленной в неустойчивое положение в таком месте, где ее непременно должен был бы задеть приближающийся проверяющий, а просто тупо бдил. Положение еще больше усугублялось тем, что этот караульный нес службу на самом обветшавшем участке стены, заваленном щебнем и мелкими обломками, которые, с одной стороны, вследствие своих крайне малых размеров никак не могли послужить Трою укрытиями, а с другой – служили отличной сигнальной системой. Как осторожно ни двигайся – все равно либо щебнем захрустишь, либо какой обломок заденешь. То есть подобраться к караульному или хотя бы к месту, с которого на него можно было совершить внезапное нападение, было очень проблематично… Нет, будь здесь Алвур с его эльфийской сноровкой и ночным зрением – ему это, скорее всего, не составило бы большого труда, но Трой-то не эльф… И тут вот такой подарок! Самая неудобная цель не только сама позвала его к себе, но еще и в самый опасный момент, когда шансы разглядеть, что к нему приближается вовсе не тот, кого она ожидает, максимальны, – еще и тупо повернулась к Трою спиной. Удача? Несомненно! Вот только жизнь научила Троя относиться к подобным подаркам судьбы очень настороженно. Потому что, как говаривали еще Ругир и Тристан, – удача стремится к равновесию. И если она в какой-то момент щедро тебя одарила, готовься к тому, что очень скоро жизнь подкинет такую подлянку, что диву дашься! Так что лучше было бы ему сейчас на стене помучаться…

Как мнилось – так и случилось. Аккурат в тот момент, когда Трой, шатаясь от напряжения на подрагивающих ногах, медленно вытягивал из кованых скоб тяжеленный брус, запечатывающий ворота, за его спиной раздался удивленный голос:

– Ах ты ж, дюблая отрыжка ухнака, ты чего это тут творишь?!

Трой на мгновение замер, а затем, шумно выдохнув, рывком вырвал брус из последней скобы и, напрягшись буквально до звона мышц, швырнул его через себя в сторону неожиданного черта из табакерки. Брус с грохотом обрушился на булыжник, которым был вымощен воротный проем, не долетев до цели не менее пары саженей.

– Ах ты ж… – взвизгнул неожиданно появившийся тип, отпрыгивая в сторону, – да я ж тебя… – но тут же запнулся и, окинув Троя недоуменным взглядом подозрительно спросил: – Э-э-э… а ты кто? Откуда взялся? – И почти сразу же, не дожидаясь ответа на заданные вопросы, заорал: – Тревога! Враги! К оружию! – После чего бросился к тяжело дышащему Трою, выхватывая на ходу из ножен свой меч.

В первые секунды схватки Трой не погиб только потому, что, опасаясь поранить руки, рискнул надеть на себя левый наручь. Вот им он и сумел пару раз отмахнуться от весьма умелых ударов нападающего. Чешуя Раш очередной раз доказала свое полное превосходство даже над обычной сталью… А затем он извлек-таки из перевязи за спиной свою Тайную ветвь и… эта схватка закончилась.

– Вот дерьмо… – досадливо прохрипел Трой, вытирая лицо от кровавых брызг, которые напавший на него тип расплескал из обрубка своей руки. Но его досада была связана вовсе не с этим, а с тем, что вопль нападавшего не остался безответным. И из распахнувшихся дверей караулки уже выбегали дружинники, на ходу натягивающие на себя стеганки и кожаные панцири. И оружие они уже держали в руках… Алый герцог зло сплюнул. Вот ведь незадача – боец из него сейчас совсем никакой. Руки трясутся, ноги дрожат, и мокрый как мышь. Ну да этот брус явно человека четыре-шесть обычно накладывали, а Трой сунулся в одиночку… Так что то, что он справился с напавшим на него типом, который явно был из числа командиров и, скорее всего, заявился проверять караульных, было, скорее, удачей, чем результатом его реальных усилий. Ну не был напавший готов к тому, что Тайная ветвь легко разрежет и его меч, и наручь, и саму руку, и вообще отсечет ему все правое плечо. Он-то все правильно сделал – ловко заблокировал удар своим мечом. Откуда ж ему было знать, что у какого-то ночного бродяги, одетого, почитай, в лохмотья, может быть подобное оружие…

– Помнится, милорд, вы обещали мне, что если вам придется встать в кругу врагов спина к спине, вы не забудете об одном вашем знакомом? – Веселый голос, раздавшийся за спиной герцога Арвендейла, прозвучал несколько неожиданно, но очень вовремя.

– Рад вас видеть, виконт, – облегченно выдохнул Трой и привалился плечом к стене. – Должен вам сказать – вы довольно вовремя.

Виконт Аскавирал довольно хмыкнул и выпрыгнул вперед, замахиваясь своим двуручным мечом.

– Хресь!

– А-а-аы-ы-ы-ы-ы-ы… – Первый из подбежавших дружинников оказался недостаточно проворным для того, чтобы избежать удара, и потому повалился на камни замкового двора, оглашая его дикими воплями. Да уж, массивный меч виконта не был столь смертоносен, как Тайная ветвь, но устоять под его ударом могли о-о-очень немногие.

– Дзанг!

– Аа-а-а-аа-а-а-а… – Второй из подбежавших дружинников барона, как видно спросонья, подставил под удар деревянный щит… и огласил окрестности настоящей руладой, когда разрубившее щит лезвие заодно рассекло и руку, на которой, собственно, щит и висел. Трой отдышался и отлип от стены. Пора и ему включаться. Двуручный меч, конечно, вещь убойная, но у него есть один большой недостаток – он очень тяжел и инерционен. Поэтому переход от одного удара к другому возможен только через размашистые и потому довольно долгие по меркам ближнего боя удары-махи. Один на один и на открытом пространстве это не так уж и важно, – всегда есть возможность сработать корпусом или ногами и уклониться от излишне приблизившегося врага, а вот в арке ворот и против десятка противников…

– Фжух!…жух! – Слева просвистела парочка стрел, и один из подтянувшихся к воротам дружинников барона рухнул на булыжник замкового двора. Трой довольно оглянулся. О, вот и егеря подтянулись. Ну, теперь живем! Он нагнулся и, подхватив слегка погнутый и выщербленный щит, оставшийся в воротной арке от второго из снятых им караульных, несколько неуклюже двинулся вперед. Ноги еще побаливали, да и пресс со спиной тоже – так что вряд ли он сейчас способен передвигаться достаточно ловко, чтобы исключить попадания по себе. А от его легендарного доспеха из чешуи Раш у него в данный момент имеется только один наручь. Так что уж лучше со щитом…

– Хрясь! – Двуручное чудовище виконта развалило до паха еще одно неудачливое тело. Какие-то странные у этого барона бойцы – так подставляться, это надо, считай, ничего не уметь в прямой схватке. Впрочем, если Хромой сказал правду о том, из кого этот Каэверли в основном набрал свою дружину, – все понятно. Подобный контингент только в подворотне силен. Ну, или на большой дороге… Но из примыкавшего к донжону приземистого здания казармы уже густо полезли остальные дружинники, не только из числа назначенных в караул. Так что основная схватка была еще впереди. Трой зло скривился. Ну почему сегодня все пошло так наперекосяк?! Изначально планировалось, что могучий и смертоносный герцог Арвендейл тихо взберется на стену, тихо переберется во двор, тихо вырежет караульных, после чего остальные столь же тихо проникнут внутрь и как можно более тихо вырежут (ну, или оглушат и свяжут, как настаивал виконт Аскавирал) возможно большую часть баронской дружины. Но как выяснилось, могучесть и смертоносность вышеупомянутого господина оказались изрядно преувеличены. Так же, как и его удачливость… Так что теперь предстояло выдержать бой со всем гарнизоном. Нет, в победе он не сомневался, но каковы будут потери? До сего момента им удавалось обходиться без них, хотя благодарить за это стоило, пожалуй, не столько его, так сказать, умелое руководство, сколько достаточный запас зелий и лечебных амулетов. И Алому герцогу очень не хотелось нарушать эту традицию. Но, похоже, сегодня без этого не обойдется. Если только он срочно не придумает, как…

– Позвольте, милорд! – Герцог Арвендейл качнулся в левую сторону, и мимо него шустро пробежал десяток егерей, держащих в руках луки с уже наложенными на тетивы стрелами.

– Э-э-э… прошу прощения, милорд! – На этот раз Трой ушел вправо, пропуская мимо себя своих арвендейлских охотников, устремившихся на узкую лестницу, ведущую на стену. Схватка, как обычно, вполне себе развивалась и без его «мудрого» руководства.

– Фжух!…жух!…жух! Ш-жжух! – запели впереди стрелы. И почти сразу же со стороны казарм послышались вопли и стоны подстреленных. Трой прищурился, всматриваясь в едва начавшую сереть темень, и тихо выдохнул. А может, и обойдется…

4

Барона Каэверли разбудило неясное ощущение тревоги. Впрочем, он вообще последнее время часто спал весьма плохо. Чутко, просыпаясь от малейшего шороха, а иногда и вообще просто так, потому что ему что-то почудилось. Ну, вот как в этот раз…

Все началось еще тогда, когда до барона дошли известия о том, что кто-то упокоил Угрюмого Пеппия. У Угрюмого была самая сильная банда из тех, что находились под негласным управлением барона, и приносила ему очень неплохой доход, который к тому же был уже до медяка учтен в его будущих планах. Так что известия эти были весьма неприятными, и барон несколько ночей долго засыпал, ворочаясь и кляня злодейку судьбу, подкинувшую ему такую подлянку.

Но особой тревоги у него тогда не возникло. Разбойная доля – дело такое… из числа тех, кто встал на стезю разбойника, смертью от старости умирает едва ли один из ста. Да и эти единицы по большей части последние годы жизни влачат весьма жалкое существование, чаще всего выпрашивая милостыню, демонстрируя сердобольным прохожим культи отрубленных палачом рук и ног и обрывки вырванных им же ноздрей и ушей. Остальные гибнут либо во время какого-то очередного грабежа, нарвавшись на слишком зубастую добычу, либо, будучи выслеженными егерями, – от «брака» с «пеньковой вдовой». Ну, или если совсем уж не повезет, – после приговора суда медленно сгнивают на каменоломнях и рудниках от обвалов, желудочных болезней и истощения. Очень редко кому удается избежать всего сказанного… А какой может быть иной исход, если в бандиты, как правило, попадают откровенные тупицы и неудачники? Потому что как еще можно назвать людей, которые оказались в разбойниках по большей части совершенно случайно. Вот жил себе такой человек, хорошо ли плохо, но обычно – пил, ел, занимался крестьянским трудом либо каким ремеслом, а потом – раз напился и прибил либо прирезал кого-то по пьяни – и все. Или на каторгу, или в бега. Ну а потом либо в наемники, либо в разбойную ватагу… Или там чего украл, но опять же или по пьяни, или настолько тупо и бездарно, что поймали за руку, – и опять тот же выбор.

Причем как раз в бандитах оказываются самые никчемные – трусы, лентяи и неумехи. Потому как хоть в наемниках и не спрашивают особо, кто, какой, откуда, но зато сразу же берут в оборот и нагружают по полной. Да еще и в бою молодняк, как правило, сразу же ставят в первую линию. Сумеет под мечами врагов вспомнить и применить все, чему успели научить, и выжить – есть смысл дальше с ним возиться, а нет – так нет. Свежее «мясо» на замену всегда найдется. Наемничество – ремесло суровое, трусы и неумехи в одном с тобой строю это не просто ненужные расходы, это прямая угроза собственной жизни. Так что для того, чтобы пойти в наемники, нужен либо собственный сознательный выбор, либо большое личное мужество. А вот в бандиты… в бандиты идет всякая шваль. У них же не жизнь, а малина! Пограбил, набрал добра и серебра, а то и золота с каменьями – и гу-уляй не хочу! Все бабы твои!

Так что поначалу барон не обеспокоился. Но после того, как в течение двух недель на ноль оказались помножены еще две крупные банды, он встревожился. А когда, подняв всех своих информаторов, барон так и не смог узнать, кто именно разобрался с этими бандами, у него засосало под ложечкой. Потому что никто из его контрагентов и информаторов даже не представлял себе, кто здесь, на западе, в настоящее время был на такое способен… То есть нет, представлять-то представляли, конечно, такие были, и они были достаточно известны – герцоги, пара-тройка графов посильнее, сводный отряд из городской стражи более-менее крупного города и пары-тройки дружин относительно сильных баронов – и так далее… Но судя по той информации, которую удалось собрать барону Каэверли, никто из этих потенциально опасных лиц и сообществ в последнее время не предпринимал ничего подобного. Более того, никто ничего подобного даже не планировал. Люди здесь, на западе, были настолько запуганы, что даже не решались ничего предпринимать. Но ведь это же случилось! А значит, здесь, на западе, появилась некая новая сила, от которой нужно было ждать всего самого плохого…

Ему очень не хотелось в это верить, очень! Потому что если все обстояло именно так, то это означало резкое нарушение, а то и полное крушение всех его планов. А также той жизни, к которой он уже успел привыкнуть… Нет, к настоящему моменту барон «заработал» уже почти в три раза большую сумму, чем та, на которую он рассчитывал, когда, так сказать, «вступил в отношения» с Кривым Кабаном. Но ведь всем известно, что аппетит приходит во время еды, не так ли? Вот и у барона Каэверли он также… пришел. К тому же выяснилось, что барон сильно просчитался с планируемыми расходами. Потому что женщины, даже попавшие в затруднительное положение, все равно остаются женщинами. А у женщин аппетит всегда безразмерен. И зависит вовсе не от того, что ей действительно нужно или, скажем, просто хочется, а от того, что ей могут дать. Ну во всяком случае так обстояло дело с теми женщинами, с которыми отношения у барона сложились настолько близко, что он посчитал для себя менее обременительным исполнить какую-то часть их желаний и прихотей, нежели сказать им «нет» и… получить полной мерой все, что последует после этого. К тому же с появлением денег и к самому барону вернулись все его старые привычки. А в молодости он был тем еще транжирой…

Поэтому, несмотря на то что холодная логика требовала немедленно свернуть все опасные контакты и начать решительно рубить концы, барон Каэверли поступил почти точно наоборот. То есть не просто не обрубил концы, но еще и попытался выжать максимум из того времени, которое, как он считал, у него осталось… Впрочем, это типичное поведение для любого бандита, не так ли? Все они грабят, насилуют и убивают до последнего момента, до того, как опасность не становится абсолютно очевидной… после чего с воплями разбегаются по щелям, моментом забывая про все байки о «воровском братстве», которые они так любили слушать или рассказывать, изрядно приняв на грудь у походного костра или на теплой городской «малине». Вот и барон тоже, искренне считая, что уж он-то – совсем не это тупое, трусливое и развращенное разбойничье быдло, попался в абсолютно стандартную для не только разбойничьего, а вообще абсолютно любого тупого быдла ловушку жадности. Ну оглянитесь вокруг – разве возле вас таких мало? Жадных и кичащихся своим «умением жить», своим, во многом ворованным, достатком, обожающих напяливать на себя горы золота или модных шмоток и хвастающихся не чем-то, что они создали собственным талантом, упорством и честностью, а некими «бирками», «вывесками», подтверждающими их условную принадлежность к «узкому кругу ограниченных людей» – машинами дорогих марок, ношением одежды раскрученных брендов, фотографиями с отдыха на палубах дорогих яхт или с танцполов престижных ночных клубов. Потому что ничего своего, чем можно было бы похвастаться, у них, увы, нет…

Так что действительно рубить концы барон Каэверли начал только после того, как была разгромлена банда Кривого Кабана, повязанного с бароном куда как сильнее, чем любой другой разбойничий главарь. Ведь именно с договора с этим бандитом и начались приятные перемены в жизни нищего барона. Но когда от Кругзана пришло короткое сообщение, что Хромого в Каглуме не оказалось, барон понял, что все, он не успел. И окончательно потерял сон…

Проснувшись, барон несколько мгновений лежал, прислушиваясь к ночной тишине и пытаясь понять, чем именно вызвана разбудившая его тревога. Как и ранее, чем-то подсознательным или на этот раз… закончить мысль он не успел. Потому что из-за неплотно прикрытых на ночь ставен до барона донесся раздраженный голос капитана его стражи, бывшего наемника, а затем разбойника – Кривозуба:

– Ах ты ж, дюблая отрыжка ухнака, ты чего это тут творишь?!

Барон досадливо скривился. Похоже, капитан застал спящим очередного караульного. «Ну, теперь начнется шарманка…» – раздраженно подумал барон, поворачиваясь на бок и прикрывая глаза в попытке снова заснуть. Но заснуть ему не удалось. Потому что буквально через пару мгновений от ворот донесся какой-то гулкий удар, будто кто-то уронил на булыжник двора что-то тяжелое. После чего снова послышался голос капитана дружины барона, но уже какой-то удивленный, а вернее даже ошарашенный:

– Ах, ты ж… Э-э-э… а ты кто? Откуда взялся? – И почти сразу же: – Тревога! Враги! К оружию!

Барон тут же вскинулся и сел на кровати, испуганно прислушавшись. Лежащая с другой стороны стройная женская фигура зашевелилась и, оторвав голову от подушки, удивленно произнесла:

– Дорогой? – собрав в одном этом слове целый сонм разных оттенков – вопрос, озадаченность, тревога, просьба успокоить… и тут же еще и раздражение, и обещание будущих проблем. Но барону Каэверли было на это наплевать. Даже не повернув головы, он свирепо рявкнул:

– Заткнись! – и настороженно прислушался. Пару мгновений со двора не было слышно ничего, кроме тяжелого дыхания и лязга железа, а затем раздался полный боли вой, мгновенно перешедший в череду полувсхлипов-полустонов, сразу после чего послышался скрип распахиваемых ворот и встревоженные голоса. А чуть позже вопли, лязг столкнувшихся клинков, хлопки тетив и ругань полились уже нескончаемой рекой. Барон Каэверли судорожно сглотнул и вытер ладонью мгновенно вспотевший лоб.

Он не был военным… Нет, как дворянин, барон, естественно, обучался военному делу. И когда был совсем еще молод и глуп, даже, помнится, грезил, как он мчится в полных латных доспехах на могучем боевом коне, повергая наземь врагов, разя мечом грязных орков и купаясь во всеобщем восхищении перед своей доблестью и силой. Ну-у-у… теоретически. Как бы… Если бы к этому не надо было прилагать особенных усилий и-и-и… не особо подвергать опасности свою жизнь. Вот чтобы – раз, и он уже на коне и разит… Потому что здесь, на западе, все уже привыкли к тому, что жизнь в империи размеренна и безопасна. И считали это правильным и неизменным. Так что молодежи даже приходится специально как-то напрягаться, чтобы отыскать способ пощекотать себе нервы. Ну тем, кто хотел… А юный барон хотел этого далеко не всегда. Нет, он, конечно, участвовал в дуэлях, но ведь дуэль это же совсем другое, нежели настоящая боевая схватка. Потому что здесь, на западе, никого не убивали на дуэлях уже как минимум лет двадцать. Это было просто не принято. Ведь на дуэли всегда есть возможность сдаться, причем сделать это можно было весьма пафосно. Ну там отшвырнуть в сторону клинок и гордо воскликнуть нечто типа: