Текст книги "Земля 2.0 (сборник)"

– Ты сможешь ее изгнать? – спросил я.

Экзорцист повел плечом.

– Она принадлежит этому миру, Франциск, а мы – нет. Она не пришла из пламени ада, ее некуда изгонять, она – дома. – Немного помолчав, он добавил: – Да только мы появились из бездны космоса, это мы здесь чужаки. Допустим, существо, которое для удобства будем называть Лилит, убило Михаила, Жана Батиста и попыталось убить Маттео. Но кто тогда стоит за смертями Станислава и Якова? Боюсь, пример одного убийцы мог вдохновить второго, и мы имеем дело с какой-то нечестивой игрой, основанной на подражании.

– Господи помилуй! – Я перекрестился.

Так завершился этот странный разговор под первобытным небом в окружении разрытых могил и мертвых тел.

Мы вернули покойников в могилы, снова произнесли искренние прощальные слова и заупокойную молитву. Я надеялся, что нам больше не доведется тревожить братьев. Полагаю, они простят нам то, что пришлось совершить, идя долиною смертной тени.

Когда мы вернулись на «Святого Тибальда», професс уже проснулся, и Томаш попытался накормить его, донельзя ослабшего, рыбной похлебкой. Чтобы не волновать смертельно больного, мы не стали обсуждать при профессе результаты повторной эксгумации. Мы и словом не обмолвились о том, чем занимались на пустошах за лагерем.

Аллоизий смыл с себя могильную пыль и сразу же отправился в лазарет – узнать, как дела у Маттео. Я тоже постоял минут пять в душевой под едва теплыми струями, постирал белье, съел вместо ужина смесь из синтетических жиров и глюкозы, которую произвел «Давид», – оставшуюся похлебку я решил приберечь для професса и раненого Маттео, – затем ушел в оранжерею, чтобы отдохнуть на тамошней койке среди растений. Я не знал, удастся ли заснуть после всего, что принес минувший сол, но смертельная усталость сделала свое дело.

А утром за мной пришла Лилит.

Меня разбудил вкрадчивый скрип: кто-то водил пальцами по влажному стеклу. Я открыл глаза: оранжерея была заполнена серым светом. Помидорушки тянули ветви к прозрачному своду. Солнце уже встало над пустошами, но лагерь еще скрывался в тени вершины Святого Духа.

Скрип доносился сверху. Я перевернулся на спину и увидел на крыше оранжереи точно над койкой темное нечто. В первый миг я подумал, что кто-то забросил туда чехол от 3-D принтера или сходного по размерам аппарата. Стекло под «чехлом» запотело, муть и недостаток света мешали понять, что же это на самом деле такое.

Я отодвинул тонкое одеяло и поднялся. «Чехол» заерзал, его «края» затрепетали, а бесформенная тень переместилась следом за мной.

И тут на меня нахлынула волна ужаса, который может испытать лишь слуга Божий, столкнувшись нос к носу с Врагом всего сущего. Я понял, кто пожаловал в этот ранний час. Видимо, настал мой черед пройти испытание перед лицом первозданного зла.

Я застыл, ощущая, как меня пробивает дрожь. Приходилось приложить усилие, чтобы сохранить контроль над телом и не рухнуть на гравиевую дорожку в полуобморочном состоянии. Мои зубы стучали так сильно, что лопалась и крошилась эмаль, а в уголках губ выступила слюна, которую было решительно невозможно проглотить.

Жар ее тела, зной ее дыхания заставлял стекло покрываться поволокой. Тонкие пальцы стирали влагу, чтобы золотистые глаза могли бросить взгляд сквозь прозрачный свод внутрь оранжереи. Она следила за мной, как кошка за мышью. Лилит охотилась, и я был как на ладони. Но ее отделяло от меня стекло и каркас оранжереи. Она была сбита с толку присутствием преграды, вполне возможно, что она вообще не видела стекло, как не видит и не понимает его сути бьющаяся в окно муха. Охотничий инстинкт говорил ей: вот она – легкая сонная добыча! Просто вонзи в нее клыки! Но ей было просто так не добраться до меня, ведь оранжерея – это большая клетка.

Я смог собраться с силами и сделал шаг в сторону. Лилит переместилась синхронно со мной. Очевидно, она была очень легкой. То, что я поначалу принял за чехол, оказалось парой черных крыл, которые были сложены у нее за спиной наподобие плаща. Полагаю, что в условиях марсианской гравитации они прекрасно выполняли свою работу.

Я переместился еще на шаг к тамбуру. Почему именно туда – наверное, чтоб вооружиться лопатой или граблями и дать отпор в духе Маттео. Лилит же спустилась на выгнутую стену, как большое насекомое, развернулась, суетливо шлепая ладонями по стеклу, снова поднялась на крышу, нащупала раму форточки. Я услышал, как заныл пластик, когда в него вонзились когти.

И тогда меня прорвало.

– Сгинь! – Я подпрыгнул к потолку и взмахнул руками. – Изыди!

Лилит отшатнулась, я увидел ее лицо: это была окруженная вихрем черных волос бронзовая маска языческой богини – столь же прекрасная, сколь и отталкивающая хищными чертами, звериной мимикой и дьявольским огнем в очах. Лилит расправила крылья, и они развернулись черным полупрозрачным полотном, на котором сохранились следы золотистой краски со дня убийства Михаила.

Мгновенно сгустившаяся тьма, как ни странно, подсказала мне, что делать дальше. Я вскочил на табурет, рывком развернул к Лилит один из тепличных фитопрожекторов и щелкнул тумблером. В глаза чудища ударил ярчайший свет, сильно смещенный в ультрафиолет. Белое свечение обволокло крылатую фигуру, высвечивая множество деталей: поджарый живот, тонкие мускулистые бедра, выпирающие ребра, небольшие острые груди, тяжи слюны, свешивающиеся с красивых, или, как еще говорят, чувственных губ. Я увидел, как сквозь туго натянутую плоть демонических крыл просвечиваются кости и трепетно пульсирующие сосуды. Я увидел кое-как затянувшиеся раны, полученные в схватке с Маттео.

– Сгинь! – Я ударил костяшками пальцев по стеклу, и оно покрылось сетью трещин.

Но мне удалось вспугнуть чудовище: Лилит убралась. Она улетела: без разгона, без видимых усилий и сразу на приличной скорости. Я следил за ней, вытянув шею, до тех пор пока это было возможно. Лилит пронеслась параллельно земле к Отцу, и в полете она походила на большое насекомое.

У меня затряслись колени, я кое-как слез с табурета. Фитопрожектор сорвался с кронштейна и с грохотом упал на дорожку. Я добрел до койки и сел на край. Мне хотелось прочесть какую-нибудь молитву, но в голове все перемешалось. Я чувствовал себя опустошенным и беспомощным, более того – я чувствовал себя покинутым Господом.

Затем я увидел фигуру в рясе, идущую к оранжерее. Сквозь запыленное стекло было не разглядеть, кто это – Аллоизий или Томаш. Я понял, что у меня нет времени для молитвы и жалости к себе. Лилит могла вернуться в любой момент, поскольку ее голод и инстинкт охотника не удовлетворены. Я должен был успеть предупредить братьев об опасности, мне нельзя было опускать руки!

Я кинулся в тамбур, схватил тяпку, ударился о запертые двери, торопливо открыл замок и выскочил под открытое небо.

К оранжерее направлялся Аллоизий. Шел он, как на прогулке, – неторопливым шагом и чуть наклонившись вперед, словно что-то искал на щебне под ногами. Мне отстраненно подумалось, что Аллоизий сокрушен… очевидно – смертью професса Габриеля. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, в чем дело, но время скорби придет чуть позднее, сейчас же время спасать свои жизни.

– Монсеньор! – закричал я. – Она только что была здесь! Скорее – в оранжерею!

– Франциск! – Аллоизий остановился, а я поразился тому, насколько слаб и преисполнен муки его голос. – Франциск!

– Монсеньор, скорее в оранжерею!

Я огляделся. Пока Господь миловал: небо было чистым, Лилит не показывалась.

Каково было мое изумление, когда Аллоизий, вместо того чтобы послушаться меня, вдруг опустился на колени. А затем медленно, как подрубленное дерево, стал заваливаться вперед.

– Монсеньор! – Я кинулся вперед, уже понимая, что он нуждается в помощи.

Чтобы не упасть лицом на щебень, Аллоизий оперся на выставленные руки. И тогда я увидел рукоять большого кухонного ножа, всаженного экзорцисту в спину на всю длину лезвия.

Я схватил его за плечи, прижал к себе. Вернулась треклятая дрожь, а вместе с ней пришла растерянность. Я не понимал, чем могу помочь своему епископу и что вообще делать дальше.

– Это был Томаш, – сказал Аллоизий, зажмурившись. Лицо экзорциста стало таким же серым, как и его седая борода. – Он сошел с ума, Франциск.

– Т-томаш? – обескураженно выдавил я.

Аллоизий открыл глаза, его взгляд уже был тронут поволокой смерти.

– Спасайся, брат… – произнес он на выдохе.

Послышались шаги, я поднял взгляд и увидел Томаша. Тот шел со стороны «Святого Тибальда», в его руках был плащ и рюкзак.

– Зачем?! – выкрикнул я в его сторону. – Зачем?!

Больше всего в тот момент мне хотелось, чтоб на нас всех карой Господней обрушилась с небес Лилит. Слишком сильная была боль, хотелось прервать ее любой ценой. Любой – пусть эта мысль и была греховна сама по себе.

Аллоизий глухо застонал, повел плечами, словно пытаясь освободиться из моих объятий, а потом выгнулся в душераздирающей агонии. Я услышал, как трещат его кости, в нос ударил запах аммиака. Челюсть экзорциста отвисла, а в глазах, как в двух стекляшках, отразился бег облаков.

Томаш был уже в десяти шагах. Рослый и крупнотелый, он нависал надо мной, словно грозящая раздавить Пизанская башня. Я выпустил из рук Аллоизия, упал на зад и отпрянул, поднимая сапогами клубы красной пыли.

– А-а-а! – голосил я, глядя сквозь пыль на силуэт моего брата, ставшего убийцей.

– Я не причиню тебе вреда, Овощ, – сказал Томаш, остановившись. – Прекрати орать!

Я не прекращал. Я закрыл голову руками, ожидая смертельного удара, хотя в руках Томаша не было ничего похожего на оружие. С одной стороны, я хотел, чтоб это все поскорее прекратилось, с другой – во мне все еще был силен инстинкт самосохранения.

– Уймись! – Томаш накинул на плечи плащ, поудобнее перехватил рюкзак. – Ты, Маттео, Жан Батист, Михаил – все вы были для меня примером праведности. Вашу судьбу вершит Господь, и никто иной! Я и пальцем тебя не трону!

Смысл сказанного стал постепенно доходить до моей несчастной больной головы. Я вопросительно поглядел на Томаша, мои глаза горели от слез.

– Професс верно сказал: мы преодолели бездну, но не принесли Христа в своей душе, – проговорил убийца. – Кто-то должен был помочь братьям очиститься. Через мученичество, через смерть. Кардинальская консистория совершила ошибку, признав нас святыми. Мы не были ими – точнее, не все из нас… – Речь Томаша становилась все больше похожей на сбивчивое бормотание. – Но професс был прав – тем, кто умер, как мученик, не требуется совершение чуда, они все уже святы: професс, Станислав, Яков и Аллоизий, они все уже на Небесах! Я помог им, Овощ, ты должен это понять! – Лицо Томаша густо покраснело, я даже подумал, что с ним вот-вот случится гипертонический удар. – Я был солдатом, я знаю, что такое делать грязную работу во имя всеобщего блага!

Я хотел заговорить с ним, но не мог справиться с рыданиями. Я лишь отчаянно жестикулировал, будто срывал с себя невидимых пауков и швырял ими в Томаша. Наверное, во мне проснулась доставшаяся от матери итальянская кровь.

– Когда я увидел разбившегося Михаила, то понял, чего хочет Всевышний. – Томаш мял лямки рюкзака, складывал их и снова распрямлял. – Кто-то должен был сделать работу над ошибками Церкви, ты понимаешь?

– Михаила убила Лилит, – смог произнести я.

– Михаила забрал Господь! – возразил Томаш. – Он простер свою длань над праведниками и сделал первый ход, как в шахматах! Мне же пришлось играть темными, Овощ! Сначала я убрал с доски развратника и софиста Станислава. Господь позаботился о честном и трудолюбивом Жане Батисте. Брат Яков был преисполнен тщеславия, гордыни и гнева, я расколол ему череп, словно кокосовый орех. И чувства испытал те же самые, как если бы я действительно расколол всего лишь орех. Кто следующий? Маттео? Он не погиб сразу, но и професс Габриель – насквозь пропитанный сомнениями, почитающий законы физики сильнее, чем Евангелие, – долго цеплялся за жизнь. Я надеялся, что на смертном одре професс примет факт чуда Господнего без оговорок, он же твердил о «научной этике» и сокрушался, что так и не разгадает «механику марсианских процессов»! – сказал, будто выплюнул, Томаш. – Аллоизий… – Он посмотрел на лежащего перед ним экзорциста. – Старый демонолог… Он сам осознавал, что путь на Небеса ему заказан. Я помог ему очиститься – только и всего! – Томаш сделал шаг ко мне. – А тебя я не трону, Овощ. О тебе позаботится Господь, ты – самый чистый из нас, ты унаследуешь эту землю!

– Михаила и Жана Батиста убил не Господь, а Лилит! – Не знаю, зачем я пытался что-то растолковать этому маньяку. Тем более Томаш понял мои слова по-своему.

– Бедный Овощ! – искренне ужаснулся он. – Ты же безумен, как мартовский кролик! Ты совсем не понимаешь, что здесь произошло! Даже твои помидоры соображают лучше, чем ты!

Я наконец смог подобрать нужные слова, и хоть такое нелегко было сказать человеку, которого до последнего момента называл братом, я все же решился:

– Аллоизий был прав: там, где появляются люди, появляются и чудовища. Не знаю. – Господь, быть может, тебя и простит, но мы – никогда!

Томаш только махнул рукой, будто сказанное мной было детским лепетом.

– Я ухожу. – Он повесил рюкзак на плечо. – Наверное, я не заслуживаю Царствия Небесного еще больше, чем остальные… Но ты не сможешь помочь мне очиститься, ты слишком невинен и слаб для этого. Я должен сам пройти путь искупления.

– Куда ты? – быстро спросил я. Мне стало страшно за Адама и Еву Марса, которым Лилит и без того причинила достаточно бед. Им только маньяка с Земли не хватало!

– Пойду на запад – в пустыню, – пожал плечами Томаш. – Доверю свою судьбу Господу. Здесь больше нечего делать. Пусть Он указывает мне путь. Я хочу провести свои последние дни в аскезе и молитве.

Я не ответил. А что я мог сказать? Какой толк от разговора с чудовищем, чьи преступления уже совершились? Ничего не исправить, не предотвратить… Пусть идет на запад – там только дюны, лишайники и песчаная мошка. Ни воды, ни оазисов на ближайшие сто километров. Там он никому не причинит вреда. Господь вряд ли услышит его волчьи молитвы, и аскеза не очистит душу. Скорее всего он умрет в пустыне, а может, вернется, когда поймет, что ему не выжить вне лагеря. Не хотелось бы, чтоб он вернулся…

Томаш огляделся. Возможно, он ждал слов прощания или благословения. Проблема большинства негодяев – они не просто хотят оставаться негодяями, им еще подавай понимание и уважение.

Я сидел молча, поджав колени и схватившись за мыски сапог. Слезы струились по щекам и ниспадали на землю дробной капелью.

– Прощай, Овощ, – изрек тогда Томаш. Он повернулся в сторону Святого Духа и пошагал прочь: спокойный и нисколько не сомневающийся в себе. Я провожал его взглядом, как недавно провожал Лилит. Томаш прошел мимо мастерской и заброшенной стройки, а затем его фигура скрылась за базиликой. Больше мы никогда не встречались. Надеюсь, на одном из кругов ада ему подготовили особое место для вечных мук.

Наконец я нашел в себе силы, чтобы подняться. Я подошел к Аллоизию и закрыл ему глаза. Я наивно полагал, что запас моих слез на сегодня иссяк; никогда бы не подумал, что их еще может быть так много.

Я подобрал тяпку и побрел к лазарету. Дверь оказалась заперта, а у меня не было ни сил, ни желания искать ключи, я сломал замок, использовав свой садовый инструмент вместо воровской фомки.

Маттео давно не спал. Этот семижильный монах-работяга сидел, забившись в угол, словно ребенок, и с ужасом глядел на меня из-под бинтов.

Я отбросил тяпку и, не говоря ни слова, опустился на пол рядом с ним. Ставень с окна был снят, мы увидели, как над сверкающей крышей оранжереи промелькнула тень Лилит. Охотница пустошей отправилась за Томашем.

Маттео поправлялся. Его правый глаз стал мутным и почти ничего не видел. Его раны какое-то время сильно гноились, но в конце концов скрылись под бугристыми шрамами. В упыря, вопреки нашим опасениям, Маттео так и не превратился.

В первое время дела наши были не очень. Опасаясь нападения Лилит, мы почти не покидали корабль. Оранжерея погибла, а вместе с ней омертвела и часть моей души. Когда после долгого перерыва я зашел под прозрачный свод, то увидел покрытые красной пылью увядшие растения и многочисленные следы ладоней Лилит на стекле снаружи.

Мы забросили солнечные батареи, расположенные на склонах, и едва не остались без электричества. К счастью, Маттео нашел в трюме четыре резервные панели, их мы разместили возле трапа «Святого Тибальда», чтобы тратить как можно меньше времени на связанные с ними регламентные работы. «Голиаф» пришлось отключить, но для «Давида» энергии хватало, если использовать устройство с минимальной загрузкой. Кстати, изучение логов «Давида» еще раз показало, насколько порочен и коварен был наш брат Томаш: он производил препараты, разжижающие кровь, и злонамеренно давал их страдающему легочными кровотечениями профессу Габриелю.

И професс, и экзорцист теперь покоятся в соседних могилах. Ни саванов, ни гробов, ни похоронной мессы: увы, мы проводили епископов, как могли, – как ранние христиане.

Я бы не удивился, если бы обнаружились доказательства причастности Томаша к поломке антенны дальней связи. В свете последних событий было бы наивно продолжать считать причиной аварии обрыв заземления. Думаю, антенну целенаправленно сожгли, подав напряжение, раз в сто превышающее номинальное. Кому еще, как не Томашу, было под силу провернуть подобное?

…В первые недели заточения на «Святом Тибальде» мы питались остатками пищи, привезенной с Земли, добавляя в рацион синтетические жиры и глюкозу. По нашим расчетам, консервов и концентратов хватило бы на месяц.

Лилит несколько раз наведывалась в лагерь. Расправив крылья, она кружила над заброшенной стройкой и модульными сооружениями. А однажды она села на носовой обтекатель «Святого Тибальда» и долго-долго разглядывала свое отражение в поляризованном стекле иллюминатора рубки управления.

Затем у нас закончилась вода. Насос исправно гудел, но работал вхолостую. На Земле Лилит считалась олицетворением ночной тьмы, здесь же она до сих пор показывалась только в светлое время суток, преимущественно, ранним утром, поэтому разбираться, что не так с водой, мы с Маттео выдвинулись сразу после заката – в медленно угасающих сумерках. Мы почти сразу нашли обрыв трубопровода – похоже, пластиковую трубу перегрызли – и устранили поломку. На борт корабля вернулись ни живые ни мертвые. Такой была наша первая удачная попытка прервать вынужденное заточение.

Прошло еще несколько солов, и я увидел, как Маттео в свете фонаря разгуливает по стене базилики. Я понял, что после ремонта водопровода он воспрянул духом и у него зачесались руки сделать что-нибудь еще. Следующим вечером он собрал снасти и отправился на реку. Само собой, я волновался за одноглазого и глуховатого монаха, но Маттео вернулся невредимым и даже с кое-каким уловом. Тогда и я наведался в оранжерею, однако увиденное внутри не вдохновило на труд. Я заходил туда еще раза два, но лишь разводил руками, глядя на сохнущие стебли и запыленную листву. Я вспоминал колокольчиковые голоса помидорушек и дразнящий земной запах ботвы, с болью осознавая, что теперь все это в прошлом. В том же прошлом, в котором остались наши добрые и благочестивые братья. Я заново постигал смысл слова «безвозвратно».

Маттео тем временем приловчился класть камень в свете налобного фонаря. А еще он снял со склона Отца несколько панелей и перетащил их поближе к «Святому Тибальду». Маттео планировал увеличить выработку энергии, чтобы снова запустить «Голиафа».

– Мы должны покончить с Лилит, – заявил он однажды.

– Но как?

– Оранжерея – это клетка. Снимем частично остекление, заманим дьяволицу внутрь и выльем ей на голову остатки гидразина из баков корабля! – поделился он замыслом. – Сожжем ее, как ведьму на костре!

Я понял, что мы с Маттео занялись «перетягиванием каната». Мое подсознание, моя ежедневная хандра, моя лень, страх и непрекращающаяся скорбь способствовали реализации сценария квантового мира, в котором мы все неминуемо погибнем, а лагерь будет погребен песком. Трудолюбивый муравей Маттео, наоборот, стремился к тому, чтобы преодолеть все невзгоды.

Решение созрело само собой. Оно пришло не очередной бессонной ночью и было принято не в эмоциональном порыве. Просто однажды за завтраком я сказал Маттео, что должен уйти.

Маттео ошарашенно поглядел на меня.

Я сказал, что собираюсь в пустыню: держать пост и молиться. Я сказал, что очутился в тупике и очень нуждаюсь в Господе, чтобы обрести мир в душе. Невольно я повторил почти те же слова, которые сказал мне Томаш.

В конце концов, на оставшихся запасах Маттео без меня сможет протянуть в два раза дольше. Я был уверен, что при благоприятном стечении обстоятельств у него есть шансы дождаться прибытия второй экспедиции Ватикана.

– Не уходи, Франциск! – Маттео схватил меня за рукава рясы. – Не уходи! – Он умоляюще глядел на меня. – Как я здесь один?

– Ты справишься, – ответил я, кладя ему на плечо руку. – С тобою Бог.

Я взял только пыльник, флягу воды и то немногое, что осталось от последнего собранного в оранжерее урожая помидорушек.

Томаш отправился на запад, я же пойду на север. Обогну Сына, пересеку ареал марсианских перволюдей. Я намерен пойти вдоль русла реки, смерть от жажды в таком случае мне не грозит, а еще я смогу ловить рыбу. Днем я планирую перемещаться с большой осторожностью, возможно – проводить время в укрытии. Идти буду в вечерних сумерках, покуда хватит сил и не сгустится ночь. Ежедневно и ежечасно я стану взывать к Всевышнему, уверен, что в один прекрасный день Он откликнется. Томаш ушел на погибель, я же ухожу во имя возрождения. Интуиция подсказывает мне, что это – правильный выбор и правильный сценарий развития событий. Быть может, Творец позволит мне раскрыть природу чудесного преображения Марса, пусть даже эти знания навсегда останутся со мной, но до самого последнего дня они будут наполнять меня глубоким удовлетворением.

Что ж, это моя последняя запись. Пусть Господь будет милостив к вам, братья, читающие эти строки! Помните о девяти рабах Божьих, пересекших бесчеловечную пустошь космоса во имя истины и во славу Христа. Встретимся на Небесах!