Текст книги "На переломе веков"

Еще одной фишкой Макарова были специальные облегченные снаряды. Он рассчитал, что облегченные снаряды будут иметь бо́льшую начальную скорость и, соответственно, бо́льшую кинетическую энергию, а следовательно, и бо́льшую бронепробиваемость. Кроме того, облегчение снарядов имело и другие выигрыши – облегченный снаряд, что естественно, был дешевле, меньше изнашивал ствол, общий боезапас их при тех же массо-габаритных характеристиках артиллерийских погребов, должен быть больше… Вот только вся известная мне история артиллерии учила, что вес снаряда с развитием артиллерии лишь увеличивался. Некоторое отступление от сего правила внесли только кумулятивные и подкалиберные снаряды. Но ни те, ни другие мы сейчас не потянем технологически. Да и не нужны они во флоте. Корабль – не танк, ему подкалиберный снаряд, не обладающий зарядом взрывчатого вещества, – что слону дробина. Если нужно нанести кораблю значимый ущерб, требуется после пробития брони так жахнуть, чтобы стенки нескольких соседних отсеков снесло на хрен, чтобы паровые машины со станин сорвало, чтобы котлы превратились в дырявое решето… Да и преимущество в бронепробиваемости за счет более высокой начальной скорости у облегченных снарядов действует лишь на коротких и части средних дистанций. Более легкие снаряды и скорость теряют быстрее. А использование на русских кораблях системы управления огнем давало наиболее существенный выигрыш при ведении огня именно на больших дистанциях…

Так что я воспротивился и этому нововведению Степана Осиповича, облегченные снаряды тоже не прошли. Хотя здесь Макарова очень активно поддерживало министерство финансов. Любая, даже самая незначительная возможность уменьшить финансирование флота только радовала Витте. После истории с покупкой Гуама и арендой Самара мы с ним окончательно рассорились… Но справились. Новые бронебойные снаряды были даже несколько тяжелее тех, что ранее использовались для орудий схожего калибра. Вследствие того, что были более удлиненными, а за счет использования более качественной стали имели чуть менее толстые стенки и несли в себе увеличенный заряд взрывчатого вещества. Ну а по фугасным снарядам разница в весе взрывчатого вещества со снарядами старого образца составила почти полтора раза. Возможное падение начальной скорости более тяжелых снарядов частично скомпенсировали увеличением длины ствола, и сейчас новые пушки, кроме всего прочего, испытывались еще и на живучесть. Отчего расход боеприпасов был просто бешеный. Ну да мы с Витте и без того на ножах, так что ничего страшного…

Еще одним бросающимся в глаза отличием снаряда была его форма. И наличие так называемого «макаровского колпачка»[22]22
  Макаровский колпачок – наконечник бронебойного снаряда из мягкой стали, позволяющий повысить бронепробиваемость снаряда на 10–16 %.


[Закрыть], что слегка примирило обидчивого Степана Осиповича с моей персоной… И вообще, вероятно, это были первые русские артиллерийские снаряды, чья форма разрабатывалась в строгом соответствии со всеми современными достижениями аэродинамики. Хотя аэродинамическая труба для баллистических исследований в России применялась с 1878 года…

В-третьих, у Русской православной церкви наконец-то, впервые с 1700 года, появился патриарх, коим стал первенствующий член Святейшего Синода, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Палладий. Бурная общественная дискуссия затянулась почти на полтора года, но в конце концов общество успокоилось и выработало некий консенсус, заключавшийся в том, что патриарх – нужен, и церковную жизнь, а также взаимоотношения церкви и государства следует реформировать. Но не резко, а постепенно, не разрушая уже достигнутое и избавляясь от отжившего с осторожностью. Дабы, так сказать, не выплеснуть с водой и ребенка.

Несмотря на вроде бы достигнутый консенсус, рубка на Поместном соборе была страшная. Ибо взгляды делегатов оного на то, что может считаться достижением, а что точно является отжившим, разнились кардинально. Группа, объединившаяся вокруг Победоносцева, ставшего делегатом почти автоматически и участвовавшего в Соборе более чем активно, насмерть схлестнулась с группой, возглавляемой прогрессивным крылом церкви, лидером которого был архиепископ Выборгский и Финляндский Антоний. Я в Поместном соборе официально не участвовал, хотя меня там желали видеть очень многие, и вместо себя отправил на него брата Павла. Не захотел слишком заметно влезать в это дело, вызвавшее столь бурный общественный резонанс. При горячей «любви» ко мне «прогрессивной» прессы занятая мною позиция тут же вызовет безудержное желание смешать меня с грязью, что может негативно повлиять на некоторых не слишком разбирающихся в дебрях наших с прессой взаимоотношений депутатов. А это несомненно затруднит продвижение церковной реформы в направлении, которое я считаю предпочтительным. Так что я шифровался как мог, вообще отказываясь комментировать течение общецерковной дискуссии, а на работу Собора воздействовал путем личных встреч с кое-какими влиятельными делегатами, а также через брата – он появлялся у меня во дворце каждый вечер на протяжении всех пяти недель заседаний с подробнейшим докладом.

Впрочем, полностью сохранить видимость собственного неучастия в процессе мне так и не удалось. Когда я ознакомился с уже почти согласованными итоговыми документами Собора, которые приволок мне избранный в редакционную комиссию брат Павел, выяснилось, что группе Победоносцева удалось протащить в них несколько положений, каковые я считал категорически неприемлемыми. Причем, судя по всем раскладам, вероятность их принятия была очень высока… Над тем, как этого не допустить, я ломал голову почти всю ночь, а рано утром, так и не выспавшись, нанес несколько визитов, результатом которых стало, с одной стороны, исчезновение из итоговых документов всего, что меня не удовлетворяло, а с другой – опубликованная тем же вечером во всех газетах сенсационная новость о создании Всероссийского православного попечительского совета. Да, вот так, лидеры мелких фракций и не примкнувшие ни к одной группировке депутаты Собора были мною попросту куплены. Куплены обещанием того, что в обмен на исполнение моих условий они получат возможность «порулить» довольно солидными финансовыми потоками. Ну еще бы, я обязался сразу же перечислить на счет данного совета три миллиона рублей и посулил перечислять столько же и в последующие годы… Вот только никто из свежеиспеченных членов попечительского совета даже не догадывался, что бо́льшая часть этих денег уже была запланирована мною на, так сказать, демографическую программу. Семьи здесь и так были многочисленными, но я решил максимально простимулировать рождаемость. Уж больно сильное впечатление на меня произвели статьи в покинутом мною будущем о так называемом «русском кресте». И я хотел перед грядущими испытаниями «накопить» как можно больше русских. Тем более что обойтись это мне должно было по сравнению со всякими «материнскими капиталами» XXI века просто в копейки.

Идея была в том, чтобы, привязавшись к слову «семья», выдвинуть пусть и слегка спорное с точки зрения строгой логики, но весьма красиво звучащее утверждение, что, мол, в истинно русской семье должно быть не менее семи этих самых «я», под которыми подразумевались дети. И по рождении седьмого ребенка счастливым родителям вручалась весьма существенная по крестьянским меркам сумма в размере опять-таки семи рублей. За восьмого выплачивалось восемь, за девятого – девять рублей, и так далее. При среднем приросте населения в два с лишним миллиона новорожденных, с учетом того, что часть из этих новорожденных является первыми, вторыми, третьими и далее детьми в семье, а также что около четверти из оных рождается не в православных семьях, общие расходы на программу должны были составить как раз около двух с небольшим миллионов рублей плюс накладные расходы, плюс содержание аппарата контроля, плюс расходы на пропагандистскую компанию… Короче, для «руления» членам попечительского совета оставались сущие крохи. Ну да и хрен с ним…

Кроме того, развернувшаяся общественная дискуссия привела к еще одному неожиданному результату, охватив довольно широкие слои студенческой молодежи и хотя бы на время заставив их отвлечься от поисков «самой точной и абсолютно верной формулы настоящего всеобщего счастия», к которому – ну это ж совершенно понятно – можно прийти только путем бескомпромиссной вооруженной борьбы, осуществляемой в виде революционного террора либо социальной революции… Мне было совершенно ясно, что этот эффект для большинства продлится недолго. Но, даст Бог, за это время десяток-другой молодых людей проскочит период юношеской экзальтации, вследствие чего число местного варианта шахидов-смертников, то есть бомбистов и стрелков-террористов со снесенными гормональным взрывом мозгами и юношеской склонностью к «простым, всем понятным, легко достижимым неверным решениям»[23]23
  «Для любой волнующей человека проблемы всегда легко найти простое, понятное всем неверное решение» (Генри Луис Менкен).


[Закрыть], слегка уменьшится. А вот число жутко необходимых стране молодых и образованных профессионалов, наоборот, возрастет ровно на эту же цифру…

…Когда орудия прекратили грохотать, я выбрался из наблюдательного блиндажа и потряс головой. Хотя огневые позиции находились от нас почти в двух километрах, а мишени еще в два раза дальше, рев орудий неслабо давил на уши. Но я улыбнулся. Как в молодости побывал.

Сервера убыл на родину в начале августа. Перед отходом его крейсерского отряда мы встречались с ним еще раз. И он меня порадовал. Адмирал был сух, деловит и лишен иллюзий. Он поинтересовался у меня возможностью поставок нами испанцам снарядов для испанских орудий и получил от меня заверения в том, что мы готовы поставить любое потребное количество, причем по очень привлекательным ценам. Все равно нам надо было освобождать склады от старых снарядов, потому что использовать их даже для учебной стрельбы не представлялось возможным. Уж очень разной была баллистика. Так что старые снаряды я готов был продавать кому угодно и по цене металлолома. Меньше геморроя с разборкой и утилизацией. Поэтому предложение Серверы нашло у меня самый горячий отклик. Впрочем, и испанцы выигрывали немало. По моим ценам они приобретали два, а по некоторым калибрам и три снаряда за ту же цену, в которую им ранее обходился один. Жаль только, что калибры у нас совпадали в очень небольшом диапазоне. Во всяком случае, морские. С сухопутными было полегче…

Между тем события в Испании разворачивались в довольно благоприятном направлении. По-видимому, по возвращении из России Сервера смог-таки кое в чем убедить опытнейшего Прахедеса Мато Сагасту, вернувшегося во власть после падения правительства Кановаса. Тем более что адмирал был с ним отлично знаком, поскольку в 1892 году входил в правительство Сагасты в должности морского министра. И Сагаста сейчас активно задабривал кубинцев, что сразу же снизило накал сопротивления. К тому же полученное от нас золото позволило энергично заняться ремонтом кораблей, до того проводившимся ни шатко ни валко, а также мероприятиями по повышению боеспособности армии и флота. Так, например, было дополнительно набрано и отправлено на Филиппины еще около десяти тысяч штыков пополнения. Войска на Кубе тоже были пополнены. Похоже, Сервера так и не внял моему совету – оставить Кубу. Впрочем, возможно, дело было не в Сервере… Кроме того, были дополнительно закуплены вооружение, боеприпасы, продовольствие и амуниция, существенная часть которых была направлена экспедиционным корпусам на Кубе и Филиппинах, а также размещены заказы на их дополнительное изготовление. Только у нас за прошедшую осень испанцы закупили два корабля, изрядно опустошив армейские и флотские склады. Ну да при таких-то ценах…

В принципе я рисковал. После этих торговых операций у нас на складах практически не оставалось резервных боекомплектов к тем орудиям, которые совпадали с испанскими по калибрам, и напади сейчас кто на Россию, воевать нам было бы тяжеловато. Но пока желающих напасть на Россию на горизонте не наблюдалось. Да и калибры, как уже говорилось, у нас с испанцами совпадали в очень узком секторе. Во всяком случае, с боекомплектами главного и среднего калибров большинства наших кораблей все было почти нормально. Поэтому я посчитал подобный риск оправданным. Тем более что выигрыш от этого решения тоже был существенным. Ибо все мои нововведения имели один, но очень большой недостаток: они требовали денег, и гораздо больше, чем все старые, привычные решения. Так что я не брезговал ни единой возможностью заработать хоть сколько-нибудь…

Вообще-то, как я себе это представляю, если бы не резкий рост промышленного потенциала России, вызванный в первую очередь строительством моих заводов, а затем, по цепочке, и общим оживление промышленности и строительства в стране, подавляющее большинство моих нововведений, скорее всего, не появилось бы на свет. Просто не на что было бы исследовать, разрабатывать, конструировать и принимать на вооружение. И единственным выходом для страны оставался бы тот, который она пыталась использовать в прошлой истории: брать «лучшие зарубежные образцы» и повторять их на своей базе, с отставанием в лучшем случае на три – пять, а то и вообще на десять – пятнадцать лет. И все вопли насчет отсталых царских чиновников, гнобящих отечественных изобретателей и стелящихся перед иностранцами, – чушь. И про чудовищную коррупцию – тоже.

Нет, коррупция в России была. Точно. Но, прожив в этом времени уже пятнадцать лет, я был совершенно уверен, что по уровню коррупции Российская империя никак не превосходит ту же Францию, или Италию, или, скажем, САСШ. А по уровню мошенничества так и отстает от них. До таких афер, как французская Панама или некоторые американские акционерные компании по постройке железных дорог, собиравшие десятки миллионов долларов, но не уложившие за время своей деятельности ни мили рельсов, Россия дожила только в 90-е годы ХХ века. Ибо сравниться с ними могли лишь пресловутые залоговые аукционы. Так что дело не в этом. В стране банально не было денег на осуществление широкомасштабных исследовательских и доводческих программ. Ведь из десяти перспективных разработок до промышленного образца, как правило, доходит одна. Но ведь чтобы получить эту одну, оплачивать разработки экономике приходится по всем десяти. А вот компенсируется потом только та разработка, которая пошла в производство. Все остальное – деньги на ветер… Нет, компенсация потом может принести в разы больше, чем затраты на все десять проектов, но это же потом… а чтобы раскрутить маховик, требуются крупные первоначальные вложения с возможностью длительное время нести безвозвратные потери. У меня такая возможность, вследствие бесперебойного потока достаточно дешево обходившегося мне южноафриканского золота, была (ну да для того все и затевалось). И я сумел запустить этот процесс. Поэтому экономика страны с некоторым скрипом, похоже, сумела в 90-е годы XIX века слегка прибавить темп и начать разгоняться, параллельно с этим изрядно наполнив казну и постепенно переходя в состояние, при котором она уже могла себе позволить разворачивать широкомасштабные исследовательские и доводческие проекты.

Ну а еще одним следствием этого в первую очередь экономического, а уж только потом технологического рывка стало то, что я, как генерал-адмирал, мог распоряжаться куда большим бюджетом, чем в той истории, что осталась ныне только в моей памяти. Ну да суммарный бюджет-то, по моим прикидкам, вырос уже как минимум на треть по сравнению с тем, что Российская империя имела в эти года в истории покинутого мною времени. А я так думаю, что доля флота в этой прибавке была даже непропорционально крупнее. Ибо и авторитет мой тут был гораздо выше, чем у моего «донора» в реальной истории, вследствие чего я отхватил себе такой кусок от общего бюджетного пирога, какой ему ни за что не достался бы. Что в свою очередь позволило мне вполне успешно реализовать некоторые мои задумки по флоту, а теперь уже и по армии. И то ли еще будет…

…Со стороны огневых позиций послышался треск. Я повернулся. Ко мне, стрекоча двигателем, приближался «Скороход-50». Новая модель моего автомобильного завода. Он по-прежнему имел открытый кузов с кожаным тентом, но уже был четырехместным. Эти машины начали производить только в конце прошлого года, и первые десять образцов я передал безвозмездно в ГАУ и Военно-морское ведомство, а также преподнес в дар императору. Две из них обслуживали данный артиллерийский полигон. А что? Расстояния здесь – мама не горюй, а максимальная скорость у «Скорохода-50», как следует из названия, – пятьдесят верст в час. Никакой тарантас не угонится. Количество же инженеров, конструкторов и высокопоставленных военных, по своему статусу и образу жизни растерявших, а порой и не имевших навыков верховой езды, в среднем куда больше, чем во многих других местах. Так что эти машинки быстро были оценены. Правда, первое время пассажиры зачастую передвигались на них зажмурив глаза и вцепившись в борт, а ведь до полной скорости проинструктированные механики пока не разгонялись. Но и сорок километров в час здесь казалось невообразимой скоростью. Конечно, некоторые поезда ходили и побыстрее, хотя средняя скорость оных не превышала тридцати пяти верст в час, да и породистые рысаки на ипподромах могли развить бо́льшую скорость. Но в вагоне скорость чувствуется куда меньше, чем в открытом автомобиле, а среди пассажиров автомобилей пока не встретилось ни одного, кто имел бы опыт работы жокеем.

– Ваше высочество! – лихо выпрыгнул из автомобиля начальник полигона, полковник морской артиллерии Сиворад.

– Впечатляет, господин полковник, весьма впечатляет, – благосклонно кивнул я. – Как орудия?

– Великолепно! – Лицо полковника расплылось в широкой улыбке. – Хромовое покрытие ствола повышает его живучесть минимум на треть. А может, и более. Мы уже подошли к пределу живучести старого ствола, без оного покрытия, а эллипс рассеивания увеличился всего на пять процентов. Из старых пушек мы бы уже давно палили в белый свет как в копеечку.

– А серии полностью стандартные? – спросил я.

– Да, двух типов. Один ствол отстреливает серии по пятьдесят выстрелов, с часовыми перерывами имитируя долгий эскадренный бой, а второй, того же калибра, – по двадцать, с таким же перерывом. После чего геодезисты производят съемку эллипса рассеивания, а затем все имеющиеся воронки засыпаются, и наутро начинаются новые серии.

На это мне сказать было нечего. Только порадоваться. Что ж, исследовательскую работу в масштабах как армии, так и флота я наладил довольно успешно. Будем надеяться, это как-то повлияет на боеспособность и одной, и второго. Хотя здесь, скорее всего, большее влияние оказывает система боевой подготовки. И если во флоте с этим так же все было более-менее, стрельбы и учебные походы проводились регулярно, то с армией дело обстояло гораздо хуже. Генеральный штаб и военный министр очень ревниво относились к любому моему вмешательству в военные дела. Так что в армии мне удалось частично воздействовать на подготовку лишь двух категорий военнослужащих – пулеметчиков и, пока еще в небольшом, но довольно быстро увеличивающемся масштабе, артиллеристов. И то под маркой внедрения в войсках нового вооружения. К настоящему времени общее количество пулеметов в русской армии составляло сто единиц. Они были объединены в десять пулеметных рот по десять пулеметов в каждой. Расчет пулемета составляли пять человек (наводчик, его помощник, заряжающий, подносчик лент и возничий, являющийся еще и подносчиком патронов), перемещающихся вместе с пулеметом на специальной двуколке. На ней перевозились сам пулемет на треножном станке с быстросъемным креплением, напоминающим станок для пулемета Шварцлозе времен Первой мировой, пулеметный щиток, расчет пулемета, три коробки с пулеметными лентами на двести пятьдесят патронов, ящик с винтовочными патронами и две канистры по шесть литров для воды, предназначенной для наполнения охлаждающего кожуха пулемета. Роты планировалось придавать дивизиям, но пока они были не пришей кобыле хвост и по молчаливому, скорее даже не одобрению, а… непротивлению армейцев отданы мне на откуп. То есть их формированием, оснащением и боевой подготовкой занимался лично я. Тем более что еще по одной точно такой же пулеметной роте имелось в составе двух бригад и одного полка морской пехоты. На этом пока было все. Увеличивать количество пулеметных рот военное ведомство в ближайшее время не планировало. И остальная продукция пулеметного цеха моего оружейного завода прямым ходом шла на экспорт. Я вообще старался максимально охватить международный рынок оружия. Поскольку это позволяло, во-первых, развивать производственные мощности за счет поступления денег от зарубежных контрактов, и во-вторых, впоследствии еще и содержать избыточные мощности по производству оружия и боеприпасов. Причем содержать опять же не за свой, а за чужой счет. Оружие, как и любое техническое устройство, имеет свойство в процессе эксплуатации изнашиваться, ломаться, для поддержания его в боеготовом состоянии требуются запчасти, и чем больше наших винтовок и пулеметов мы сейчас продадим, чем большее их количество окажется на вооружении других государств, тем больший рынок мы создадим. И тем большие мощности будем содержать для его обслуживания. Что должно очень пригодиться стране в грядущей мировой войне… Поэтому я иногда и демпинговал, стараясь перебить контракты у немцев, французов или американцев. Не хрен им отдавать наши деньги. Даже если эти деньги пока находятся в руках у кого-то другого… К тому же бо́льшие объемы производства всегда и везде вызывают снижение себестоимости единичного образца. Даже винтовка для нашей собственной армии при суммарном производстве в десять миллионов единиц обойдется пусть не намного, но дешевле, чем она же, но при производстве всего четырех-пяти миллионов единиц. А если разница в объемах производства окажется еще значительнее… А что? Автомат Калашникова (тоже русская, кстати, разработка) в мое время по некоторым подсчетам вообще занимает пятую часть всего выпущенного на Земле оружия. А если брать аналоги, так того же «Маузер-98» в различных вариантах за время его производства выпущено около ста миллионов. А он тут еще даже не создан… ну или как минимум не принят на вооружение. Причем я бы не сказал, что эта винтовка имеет ключевые преимущества перед тем вариантом «мосинки», который принят на вооружение у нас. Так что кое-какая фора у нас пока еще есть. И почему бы нашей «мосинке» не повторить успех маузера? Ну или хотя бы не приблизиться к нему насколько возможно…

С полигона я уехал вечером на собственном «Скороходе-50» в сопровождении еще одного, в котором сидели четверо охранников из состава четвертой роты Гвардейского флотского экипажа, вооруженных новыми немецкими пистолетами-карабинами, появившимися в продаже только полтора года назад. Согласно разработанной Канареевым инструкции, охранник на переднем сиденье моего автомобиля во время движения обязан был держать в руках маузер без примкнутого приклада в полной готовности к немедленному открытию огня. Во втором автомобиле водитель и охранник, занимавший переднее сиденье, не брали оружия на изготовку и в случае нападения обязаны были немедленно выпрыгнуть из автомобиля и броситься мне на помощь. А вот те, кто устроился на заднем сиденье второго автомобиля, держали маузеры с присоединенными кобурами-прикладами и находились в готовности к немедленному открытию огня. Данная инструкция появилась после того, как жандармское управление раскрыло аж две боевые группы эсеров, готовивших покушение на мою особу. Похоже, я нынче стал крайне раздражающей фигурой для революционеров всех мастей, поскольку, незаметно для себя, сделался неким олицетворением двух постулатов, ставящих крест на их надеждах и помыслах. Вследствие того что, во-первых, показывал реальную альтернативу развития страны без восстаний и революций и, во-вторых, своей деятельностью как бы подтверждал право Романовых и далее царствовать в России. Поскольку «Скороход-50», в отличие от блиндированной кареты, не имел закрытого бронированного кузова, пришлось увеличить охрану и разработать меры на случай попытки покушения в дороге. Отказаться же от поездок на автомобиле я не мог. Неторопливость передвижения на тяжелой блиндированной карете, как, впрочем, и на любом средстве передвижения мощностью в одну-две или даже шесть живых лошадиных силы, меня уже достала… Слава богу, сама скорость автомобиля, превосходившая скорость тяжелой блиндированной картеры раз в пять-семь, уже являлась неплохой защитой – стрелять по движущейся цели куда сложнее, да и с бомбометанием все непросто. Запалы мгновенного действия местные террористы практически не использовали, поскольку эти запалы, сделанные в кустарных условиях, частенько взрывались даже не в руках метателя, а прямо в подпольных лабораториях. Запалы же с замедлением давали такой разброс времени взрыва, что поразить им автомобиль, несущийся на сумасшедшей скорости сорок верст в час, было практически невозможно. В общем, фора перед террористами как минимум в два-три года у меня есть. А там и автомобили с закрытым кузовом, который можно будет забронировать, подоспеют…

Первым, кого я встретил по прибытии во дворец, был Канареев. Я кивнул ему и молча двинулся вверх по лестнице. Похоже, у Канареева серьезные новости – значит, поговорим в кабинете.

– Ну? – коротко спросил я, усаживаясь в кресло.

– В Гавану прибыл американский военный корабль, – коротко доложил он. – Броненосец второго класса «Мэн».

– Уже? – слегка ошалел я.

О том, что этот американский корабль, послуживший главным поводом для начала Испано-американской войны, взорвался на рейде Гаваны вечером 15 февраля 1898 года, я знал. Но когда он туда прибыл – не представлял. Сейчас же еще январь. Это что, американцы перенесли провокацию на более ранний срок или как? Черт, как все зыбко…

Канареев молча ждал. Я напряженно размышлял. Для информационного обеспечения Испано-американской войны мы разработали специальную операцию, целью которой было вытащить на белый свет всю подноготную провокации с «Мэном». Но я исходил из того, что «Мэн» прибудет в Гавану перед самым подрывом. Так что, если я в этом прав, информационную компанию против САСШ надо разворачивать уже завтра-послезавтра… Вот дерьмо, разработанную операцию придется серьезно корректировать!..

И тут я задумался. А если «Мэн» и в оставленной мною истории тоже пришел в Гавану приблизительно в это время и сейчас все идет своим чередом?.. И что мне делать, если он спокойно простоит на рейде до злополучного 15 февраля? Начать информационную компанию раньше? Так мы спугнем авторов провокации, и… броненосец может вообще не взорваться! Тогда вся информационная операция пойдет прахом и выставит прикормленных моими агентами журналистов полными болванами… да еще и сделает их нашими врагами. А это есть очень и очень плохо. Мы скрупулезно отбирали лучших, и если они захотят работать против нас… Конечно, никто из моих агентов, контактирующих с журналистами, не выступал перед ними не то что в роли моих доверенных лиц, но даже и в качестве русских подданных. Большинство уже проплаченных материалов не имели никакого отношения к России и в основном лили, так сказать, воду на мельницу других государств. Ибо на данном этапе главным было привязать ко мне журналистов регулярными денежными выплатами, а что они там будут писать, пока являлось второстепенным… А подобное развитие событий просто обнулит все вложенные в создание этой сети усилия и деньги. Ну а если, не дай бог, кто-нибудь из этих ушлых ребят еще и вычислит, кто же на самом деле их подставил…

Но и это было не самым страшным. Если мы спугнем американцев и они решат отказаться от идеи начать войну в текущем году, это может обернуться куда большими потерями. Ведь испанцы именно сейчас подходят к пику боеготовности. Эвон как активно стараются. Деньги, полученные от нас, тратят не жалея. Но находиться в таком состоянии они способны недолго. Год, максимум полтора. А потом всё – у них закончатся и деньги, и энтузиазм. Так что совсем скоро они снова погрузятся в дремоту, у подготовленного личного состава истекут сроки службы, и через два-три года испанские армия и флот снова придут в свое привычное полуразрушенное состояние. И если американцы ударят именно тогда, все будет еще хуже, чем в уже известной мне истории. Потому что испанцы окажутся на том же самом уровне, а американцы за это время станут куда сильнее…

С другой стороны, опоздать – тоже плохо. Нет, есть надежда, что испанцы на этот раз пустят янки больше крови, чем в том варианте истории, который здесь знал только я, но… если мне не удастся компания по вытаскиванию за ушко да на солнышко истинных виновников начала этой войны, то никаких тарифных войн и эмбарго против американцев не будет. И это значит, что я ухнул в трубу почти десять миллионов рублей золотом, которые потратил на подготовку своих действий в условиях жесткой конфронтации Европы и Америки. А также тридцать миллионов из казны страны. Более того, истинные виновники этой войны на ней еще и заработают. Как деньги, так и немалый международный авторитет. И что меня особенно бесило, это будут именно те деньги, которые я собирался положить в собственный карман. Что же делать, что делать?..

Канареев молча ждал.

– Значит, так, – принял решение я. – Весь план переигрываем. Пусть наши ребята подберут какие-нибудь совсем уж мелкотиражные газетенки. Желательно, связанные с портами, моряками, ну и так далее. Может, орган профсоюза докеров или что-то местное – не важно. В данный момент важен сам факт появления информации заранее, до провокации, а охват, наоборот, нужен минимальный. Чтобы не спугнуть… Еще один ключевой момент – пьянство. То есть потребны репортеры или даже владельцы… в мелких газетенках часто бывает так, что владелец еще и сам себе репортер, наборщик, да и печатник, нередко, тоже… пьющие. Подобрать таких, напоить и поведать им историю – ну типа подкупили меня, я заложил мину, которая должна отправить наших же хороших ребят на дно, а сейчас сердце мучается – потому и пью. О, так ты газетчик? Слушай, а напечатай – пусть ребята прочитают и держат ухо востро.

Канареев мотнул головой:

– Не напечатают.

– Напечатают, – не согласился я. – Если собеседник, мучимый совестью, еще и сунет в лапу десять фунтов или двадцать марок… нет, лучше двадцать долларов, как раз из «грязных» денег… так почему бы и нет? – Я замолчал, поразмыслил и добавил: – А если даже и не напечатают – в день выхода номера напоить до изумления и внести изменения в макет. Чтоб, если репортер-владелец заметит, он думал, будто все сделал сам, по пьяни.