Текст книги "Звездная королева"

Рошани Чокши
Звездная королева

Roshani Chokshi

The Star-touched Queen

© Roshani Chokshi, 2016

© Эбауэр К. А., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Моей семье: первым, кто выслушает, и последним, кто станет отговаривать

Часть первая. Пропавшая принцесса

1. Не призрак

Глядя в небо над Бхаратой, я словно обменивалась с ним секретами. Познавала потаенное, личное, будто проникала за завесу ста миров. Стоило поднять глаза, и на миг я могла представить все, что небеса скрывали от прочих. Видела, как ветра распахивают серебристые рты в зевке и засыпают, свернувшись клубком. Видела луну, что изгибается улыбкой-полумесяцем. Поднимая глаза, я познавала жизнь, столь же необъятную, как само небо. Столь же бесконечную. И столь же неизведанную.

Но сегодня было не до витания в облаках. Долг приковал мой взор к погребальному костру, что медленно продвигался к гарему. Я подавила рвущийся наружу кашель. От закопченных курильниц тянулся дым, наполняя мои легкие густым приторным запахом горящих бархатцев. Подле костра рвали на себе волосы плакальщицы, подвывая и размазывая по лицам пепел. Я бы прониклась представлением, но их выдавали скучающие взгляды. Явно наемницы. Истинной скорби при дворе моего отца не было места.

От погребальной процессии гарем отделяла ширма из слоновой кости, но я все же мельком увидела раджу [1]1
  Титул индийского монарха.


[Закрыть] через решетку. В белом шервани, на шее ожерелье с нанизанными родовыми камнями его детей. У самого горла в водянистом утреннем свете блеснули и мои камни – горстка тусклых сапфиров. Отец склонил голову к уху бледного придворного и заговорил вполголоса. Отнюдь не о мертвой жене на костре. Он, верно, даже имени ее не знал. Ее звали Падмавати. У нее было круглое лицо, и каждое утро она напевала, с затаенной улыбкой поглаживая свой растущий живот. Я ни разу не слышала от нее дурного слова. Ни о ком. Даже обо мне.

Нет, отец обсуждал войну. Ее тень нависала над нами испокон веков, порой незаметная, но незыблемая. Я мало что знала о войне, однако всюду видела ее след. На болезненно-желтоватом лице отца. В горестно опущенных бровях придворных. В опустевшей казне и под навесами, где дожидались сожжения некогда полные сил солдаты.

Я наклонилась ближе, пытаясь разобрать слова раджи, но меня тут же отдернули назад.

– Убирайся, – прошипела матушка Дхина. – Негоже тебе стоять впереди.

Я стиснула зубы, но отступила, не проронив ни звука. Не стоило давать женам лишний повод для злости. Хоть они и прикрывали губы шелком, слова их были остры, как обнаженные кинжалы. Никто не поверил придворному лекарю, объявившему, что Падмавати умерла родами. В их глазах существовал лишь один убийца…

Я.

* * *

В призраков в Бхарате тоже не верили, ведь мертвые не задерживаются на земле и мгновенно перерождаются. Освободившись, душа воплощается заново: тигром ли с великолепными полосками, ясноглазой гопи [2]2
  Девочка-пастушка. В ряде традиций кришнаизма гопи почитаются как вечные спутницы и возлюбленные Кришны.


[Закрыть] или раджой в усыпанном драгоценностями одеянии. Я так и не решила, считать ли реинкарнацию способом устрашения или посланием надежды. «Следи за своими деяниями, чтобы не вернуться тараканом. Раздавай милостыню бедным, и в следующей жизни станешь богатым». Из-за этого все добрые поступки вызывали сомнения.

И все же приятно было сознавать, что в моем краю нет призраков. Значит, и я жива. Да, для всех вокруг я равно что мертвая, но хоть не призрак. Не спектральный отпечаток того, что существовало, умерло и не смогло покинуть наш мир. Это давало мне шанс на жизнь.

Когда погребальная процессия завершила свой путь, солнце едва озаряло небосвод. Скорбящие разбрелись сразу после королевской речи, и теперь на похоронах Падмавати верховодило лишь пламя. Когда же по дворцу разнесся звон полуденного колокола, даже запахи – дыма и лепестков, соли и жасмина – исчезли, унесенные ветрами в далекое и безмолвное царство мертвых.

Передо мной сверкали залы гарема, пронзительные, точно глаза хищника. Свет цеплялся за изгибы статуэток и скользил по отражениям в неподвижных водах бассейнов. Вдалеке распахнулись огромные двойные двери, запуская внутрь мягкий полуденный зной. Я никогда не доверяла тишине гарема.

В тени за моей спиной скрывались жилые комнаты и личные покои жен и моих единокровных сестер. Няньки в королевской детской укладывали малышей спать. Наставники занудно вещали помолвленным принцессам о землях и предках их будущих мужей.

У меня тоже была назначена встреча. С очередным наставником. Бедолаги. Никто из них не задерживался надолго – по моему ли решению или по собственному, зависело от человека. Не то чтобы я не любила учиться, просто от них не могла узнать того, чего на самом деле желала. Знания, к которым я стремилась, парили высоко над их головами. Буквально.

Снаружи, за толстыми стенами гарема, загрохотали гонги. В воздух с раздраженным криком взвились вырванные из сна попугаи. Знакомое шарканье остроконечных башмаков, перезвон золотых кисточек и нервные голоса слились в низкий гул. Советники отца направлялись в тронный зал, дабы выслушать его волю.

С минуты на минуту он должен был объявить о своих планах борьбы с мятежными королевствами. Сердце екнуло. Отец никогда не начинал вовремя, зато сразу переходил к делу, не тратя ни секунды на пустую придворную болтовню. Значит, мне пора было спешить в тронный зал, а ведь еще предстояло встретиться с «наставником недели». Я молилась, чтобы он оказался простаком. А еще лучше – суеверным.

Отец как-то сказал, что истинный язык дипломатии сокрыт в паузах между словами. Мол, главное орудие политика – тишина.

Как выяснилось, тишина также орудие шпиона.

Я сняла все, что могло издать хоть малейший шум – золотые браслеты, длинные серьги, – и спрятала за вырезанной из камня фигуркой майны. Перемещение по гарему походило на погружение в таинство. Из ниш вдоль коридоров выглядывали статуи грустноглазых богов и богинь, что изгибали спины, будто пойманные в вихре танца. Свет, преломляясь в гранях хрустальных чаш, падал на стены яркими лучами цвета свежей крови, а зажженные дии [3]3
  Свечи.


[Закрыть] обволакивали зеркала и залы дрожащей дымкой и ароматом лепестков. Я шла, касаясь острых краев. Мне нравилось ощущать под пальцами камень – его твердость напоминала мне о собственной материальности.

Стоило свернуть за последний угол, как по коже побежали мурашки от резкого смеха гаремных жен, наполнившего коридор. Единственное, что мне в них нравилось, это постоянство в привычках. Вся моя жизнь строилась на однообразии их будней. Я, наверное, с точностью до удара сердца могла предсказать, когда они решат обменяться сплетнями.

Я уже почти прошмыгнула мимо, как вдруг замерла от звуков имени… моего имени. По крайней мере, именно оно мне послышалось. Я сомневалась, но двинуться дальше не могла, как бы ни хотела убраться подальше отсюда.

Затаив дыхание, я шагнула назад и приникла ухом к занавеске.

– Жаль, – раздался голос, охрипший от многолетнего курения кальяна с ароматом роз.

Матушка Дхина. Она правила гаремом железной рукой. Может, она и не подарила радже сыновей, но обладала несомненным достоинством: живучестью. Она перенесла семь беременностей, двух мертворожденных малышей и потливую горячку, что за последние три года унесла жизни восьми жен. Слово матушки Дхины было законом.

– Чего жаль?

Жеманный голос. Матушка Шастри. Вторая по главенству. Из молодых жен, но недавно родила близнецов. Она была гораздо коварнее матушки Дхины, но ей недостает амбиций, что свойственны истинному злу.

– Жаль, что Адвити ушла не так, как Падмавати.

Я стиснула кулаки, впиваясь в ладони ногтями. Адвити. Я пробыла с ней не так долго, чтобы успеть назвать матерью. И не знала о ней ничего, кроме имени и смутных слухов, будто она не ладила с другими женами. Особенно с матушкой Дхиной. Когда-то они были соперницами. И даже смерть не даровала ей прощения матушки Дхины. В остальном Адвити оставалась туманным образом в моей голове. Порой, не в силах уснуть ночами, я пыталась наполнить его красками, но ничего не могла вспомнить – ни длины ее волос, ни аромата ее кожи. Адвити была загадкой, и от нее мне досталось лишь имя и ожерелье. Я инстинктивно потянулась к ее последнему дару: круглому сапфиру на жемчужной нити.

– Обычно, если женщина умирает в родах, то и ребенок тоже, – прохрипела матушка Дхина, и я почти ощутила запах дыма, клубящегося меж ее зубами.

Матушка Шастри порицающе цокнула:

– Нехорошо так говорить, сестра.

– И почему же? – звонко спросила еще одна жена. Я не узнала голос, должно быть, новенькая. – Ребенку положено жить дольше матери. Жаль, что сын Падмавати умер вместе с нею. А кто такая Адвити?..

– Уже никто, – рыкнула матушка Дхина, и юная жена осеклась. – Она была лишь куртизанкой, попавшейся на глаза радже. Майявати ее дочь.

– Та? С гороскопом?

И еще один голос присоединился к беседе:

– А правда, что она убила Падмавати?

Да, бхаратцы не верили в призраков, но гороскопы – совсем другое дело. Целые жизни в королевстве строились вокруг выпавшей каждому астральной оси. Похоже, только отец не относился к гороскопам серьезно. Он считал судьбу чем-то податливым, что можно изменить, повернуть в любую сторону и истолковать в нужном ключе. Но придворные оставались при своем мнении. Какая бы магия ни помогала читать послания в звездах, мой небесный прогноз был мрачен и тернист, о чем жены раджи не позволяли мне забыть. Из-за них я возненавидела звезды и проклинала ночное небо.

– Вполне может быть, – пренебрежительно бросила матушка Дхина. – Дурная судьба сеет вокруг несчастья.

– Так это правда?

Сколько раз я задавала себе тот же вопрос? Я пыталась убедить себя, что все это лишь пустая болтовня гаремных жен и череда неудачных совпадений, но порой… порой я сомневалась.

– Раджа должен избавиться от нее, – сказала матушка Шастри. – Пока ее напасть не перекинулась на другого.

– Да как тут избавишься? – фыркнул кто-то. – Разве на ней кто женится с таким гороскопом? Она несет смерть, куда бы ни пошла.

Новая жена со звонким голоском взволнованно прошептала:

– Я слышала, будто ее тень ни на миг не замирает.

– Слуги говорят, – подхватила еще одна, – что ей кланяются змеи.

Я оттолкнулась от стены. Я знала все сплетни и не желала снова их слушать. Обидные слова будто ползли по моей коже, и я мечтала их стряхнуть, избавиться от оскорблений, насмешек, намеков. Но они вцепились намертво, проникая в меня густым дымом, вытесняя кровь из вен, пока я до краев не наполнилась ненавистью.

Вдали раздался второй удар гонга. Я ускорила шаг, туфли застучали по мрамору. Когда я бежала через сад, пронизанный солнечными лучами, что-то вдруг показалось мне жутко неправильным. Но я не понимала, что именно, пока свет не проник сквозь кроны фиговых деревьев, исполосовав меня точно тигра, пока на мощеную дорожку перед зданием архивов не упала тень листвы.

Моя тень.

Я ее не видела…

2. Уроки молчания

Структура архивов напоминала пчелиные соты, и утренний свет заливал ячейки, озаряя каждый том, рисунок, трактат и поэму нежным золотом топленого масла, словно только снятого с огня. Мне дозволялось приходить сюда лишь раз в неделю – для встречи с очередным наставником, которого я неизбежно отпугивала. Архивный зал я всякий раз покидала с охапкой пергаментных свитков. Мне нравилось стоять на пороге открытий и осознавать, что прежде я даже не представляла, как сильно чего-то хочу, пока случайно это не нашла.

На прошлой неделе я с головой увязла в сказках Бхараты. Историях о слонах, что разгоняли облака мощными потоками воздуха из древних хоботов, искривленных изморозью забытых циклонов, ураганов и гроз. Мифах о яснооких женщинах-нагах, чьи тела закручивались кольцами, а улыбки сверкали не хуже драгоценных камней. Легендах о мире, что раскинулся под, над и рядом со знакомым мне: деревья там плодоносили съедобными самоцветами, а на девушку с темной кожей и мрачным гороскопом никто бы и внимания не обратил. Я так хотела, чтобы все прочитанное оказалось правдой, что порой как наяву видела это Иномирье. Закрывая глаза и снимая обувь, я почти чувствовала, как стопы мои погружаются в мягкую землю чужого края, края грез, где небо расколото надвое, а земля пронизана магией, исцеляющей сердца, сращивающей кости и меняющей жизни.

Расставаться с этим сном не хотелось, но приходилось довольствоваться магией, которую я могла сотворить сама. Я могла прочесть еще что-то. Узнать больше. Создать новые мечты. Но самое главное – не было нужды держать эти желания в себе. Всеми открытиями я делилась с Гаури – моей единокровной сестрой и единственной, кого я не могла… да и не хотела отпугнуть.

Как и всегда, при мысли о Гаури я улыбнулась. Однако улыбка тут же истаяла, едва я увидела своего наставника недели. Он стоял меж двумя колоннами, отмечающими секцию с трудами по истории королевства. Помимо немыслимого множества знаний, что я могла почерпнуть в архивном зале, более всего мне нравился его подвесной потолок. Полый, достаточно широкий, чтобы туда втиснуться, и очень удачно связанный со святая святых моего отца.

Наставник, как назло, расположился точно под моим укрытием.

Ну хотя бы отец пока не начал речь. Придворные все еще перешептывались, и слух мой услаждали шаги опоздавших. Но чтобы не пропустить все самое важное, мне надо было поскорее избавиться от наставника.

– Пунктуальная женщина – редкая драгоценность, – произнес он.

Я вздрогнула. Голос был неприятный. Протяжные слова словно скручивались в петлю, в которую можно ненароком угодить во мраке. Я отступила на шаг, и хищные глаза наставника вспыхнули.

Он был высоким, грузным. Мясистые щеки перетекали в плоский подбородок и толстую шею. Сальный взгляд черных глаз скользил по моему телу. Все мои прежние наставники походили один на другого: нездорово-бледные, слегка нервные. Всегда суеверные. Этот же спокойно удерживал мой взгляд. Неожиданно. Ни один из его предшественников и глаз-то моих не видел. Порой наставники бочком пересекали архивный зал и дрожащими руками протягивали мне свитки. «Летописи» – так они говорили. Почему все всегда начинали с уроков истории? Покажите мне неосуществленную мечту. Не показывайте то, чего уже не изменить.

Наставник откашлялся:

– Я не собираюсь учить вас истории, грамоте и речи. Я научу вас молчанию. Тишине.

Теперь я уже открыто хмурилась. Новенький мне не нравился. Обычно учителя быстро оставляли меня в покое. Мне не приходилось повышать голос. Сдвигать брови. Мне даже слова не требовались. Больше всего их пугала… простая улыбка. Стоило мне улыбнуться – не по-настоящему, разумеется, а медленно, словно крокодил, обнажить зубы и добавить безумного блеска в глаза, – как очередной наставник, бормоча оправдания, по стеночке уползал прочь из архива.

Кому понравится внимание девушки, что повелевает тенями, словно домашними питомцами, заклинает змей и обручена с самой Смертью, которая вскоре явится за ней во дворец? И неважно, что все это ложь. Неважно, что самое магическое мое деяние – это незаметно улизнуть с полным подносом сладостей. Я отбрасывала тень, превосходящую меня саму. И порой это даже приносило пользу.

Однако нынешнего наставника оказалось не так легко запугать. Я напряженно вслушивалась в шаги придворных, но все уже стихло. Совещание должно было вот-вот начаться, а я застряла здесь с каким-то глупцом, вознамерившимся привить мне добродетель молчания.

Я ухмыльнулась…

…и он ухмыльнулся в ответ.

– Улыбаться незнакомцам неприлично, принцесса.

Наставник шагнул ко мне. Вокруг него сгустились тени, заглушив медовое сияние комнаты. Он пах неправильно. Будто позаимствовал запах у кого-то другого. Кожа его лоснилась от пота, и когда наставник приблизился, глаза его замерцали алым, словно тлеющие в глазницах угольки.

– Позвольте научить вас, прелестное создание… – Он шагнул еще ближе. – Люди вечно заблуждаются, не так ли? Думают, будто миска риса на пороге способна защитить дом от демона. Ошибка. Такие знания сулят вам силу, но это ложь. Позвольте показать вам слабость.

Зал еще никогда не казался таким пустынным, будто я застряла где-то между эхом и криком. Я не слышала ничего. Ни попугаев, расхаживающих по веткам, ни придворного нотариуса, что бормочет себе под нос перечень дел на сегодня. Тишина обрела форму, стала почти осязаемой.

И голос наставника, путающий мои мысли, был уже не просто звуком.

– Позвольте показать вам дороги демонов и людей.

Колени мои подогнулись. Эхо подхватило его слова и разнесло по залу с отчаянием путника, веками изнывавшего от жажды и наконец узревшего стакан воды, запотевший и усеянный каплями размером с планеты. Голос наставника окутывал меня с ног до головы, убаюкивал. Я хотела отойти, но не могла сдвинуться с места. Сражаясь со сном, я подняла взгляд и увидела на стене его размытую тень: рогатую и мохнатую, она парила над полом и перекидывалась то в зверя, то обратно в человека. Дьявол. Ракшас [4]4
  Демоническое существо, хоть и не всегда злое.


[Закрыть].

В глубине души я понимала, что он не настоящий. Откуда бы ему тут взяться? При бхаратском дворе, в городе, похожем на костный нарост – внезапный и ненужный. Здесь обитали свои демоны: гаремные жены с драгоценностями в волосах и ненавистью в сердцах, придворные с лживыми устами, отец, который знал меня лишь как цветной камень на шее. Вот известные мне чудовища. И в моем мире не было места иным.

Сонливость как рукой сняло. Стоило стряхнуть дурман, как улыбка моя растворилась в горькой дымке, а по телу пронеслась волна мурашек, пока не показалось, что вместо кожи у меня стекло. Наставник словно уменьшился. А может, я стала больше. Все вокруг отступило в тень, и остался лишь огонь, лижущий землю, кромка зимнего затмения, танцующие в лесном озере звезды и пульсирующий ритм чего-то древнего, бегущего по моим венам.

– Мне плевать на дороги людей и демонов, – прошипела я. – Ваши уроки мне не интересны.

Нарисованная моим воображением тьма рассеялась. Запели попугаи. Зажурчали фонтаны. Где-то вдалеке забубнил о войнах придворный. Звук прорвался сквозь потерянные секунды и расцвел неистовым шепотом и приглушенным гулом. Что же мне почудилось? Я поискала тень учителя, ожидая увидеть скользящий по стене причудливый силуэт и мрак, клубящийся над архивными талмудами и треснувшей мозаикой, но нет.

– Вы… – выдохнул наставник и, заскулив, забился в угол. – Это вы. Я думал… – Он проглотил остаток фразы и растерянно умолк.

Я моргнула, стряхивая последние капли дремоты. Голова кружилась, но не ото сна. Мгновение назад мне привиделась рогатая тень. Почудилось, как нечто – гулкая нота мелодии, грохочущий раскат грома, вспышка света средь грозовых туч – наполнило меня, защищая. Но это не могло быть правдой. Передо мной стоял обычный… человек. И если я и слышала, как он говорит нечто странное, если и видела, как превращается в кого-то другого, то сейчас все это казалось таким далеким, что памяти моей только и оставалось перебирать образы, подносить их к солнцу да гадать, не настиг ли меня кошмар наяву.

Наставник дрожал, мало напоминая гиганта, что заслонял собою свет и читал мне лекции о молчании. Или же в те потерянные мгновения он говорил что-то еще? Что-то о слабости и демонах. Не в силах вспомнить, я так вцепилась в край стола, что костяшки побелели.

– Мне нужно идти, – промолвил учитель. Бледный, будто из него разом вытекла вся кровь. – Я не знал. Правда. Не знал. Я принял вас за другую.

Я уставилась на него удивленно. О чем он? Как можно было не знать, кто я? Его наверняка просветили, что я принцесса, которую ему предстоит сегодня обучать. Впрочем, все это пустое. Вот и еще одного наставника испугала моя слава, накликанная далекими небесными светилами. Проклятие звезд.

– Идите, – велела я. – И сообщите двору, что сегодня вы провели полноценное занятие, но в силу обстоятельств более не сможете меня обучать. Все ясно?

Он кивнул, все еще удерживая руки перед собой, будто ждал, что я в любой момент нанесу удар. Затем поклонился и попятился. Под аркой дверного проема наставник замер – сокрытый тенью, вместо лица невнятная чернильная клякса, – еще раз поклонился и, не успела я моргнуть, исчез. Бесследно. Не осталось даже холодка, что обычно проникает в комнату, когда ее покидает человек.

Я помяла пальцами лоб, стирая образы рогатых силуэтов и сверкающих глаз. Я не могла избавиться от ощущения, что на мгновение мир раскололся и частям этим не слиться воедино, как маслу и воде.

Но в следующую секунду ужасающая мысль вырвала меня из оцепенения.

Речь отца!

Сердце дрогнуло. Как много я пропустила? Я бросила еще один взгляд на сияющую арку, под которой исчез наставник. Возможно, он просто оказался суевернее прочих. В конце концов, сегодня состоялись похороны. «И ничего более. Ничего». Я вновь и вновь мысленно повторяла эти слова, словно перебирала обереги, пока не стерла из памяти образ двух миров, что сходились перед моими глазами в ослепительную призму.

По прислоненной к полкам лестнице я поднялась прямиком к полой крыше и стропилам над отцовским святилищем.

Грубое, шершавое дерево кололо ладони. Я крепче сжала перекладины и улыбнулась, когда под кожу скользнули занозы. «Я здесь. Я не призрак. Призраки заноз не сажают». Спокойно и уверенно я втиснулась в зазор между балками, оттолкнулась ногами и исчезла под потолком.

В первый раз, когда я забралась на стропила, сердце мое стучало так неистово, что я едва слышала, о чем там спорили придворные, советники и отец. Женщин не пускали в святая святых внутреннего двора, и поимка повлекла бы за собой суровое наказание.

Но вскоре я наловчилась и теперь шныряла между перекладинами точно ящерка. Поджав под себя ноги, я надежно устроилась на стропилах и затаилась. Не знаю, сколько часов я уже провела вот так, подслушивая из своего укромного уголка. Там, наверху, я могла притвориться безмолвной и мистической владычицей, что повелевает людьми внизу. Там я узнавала то, чему не в силах научить ни один наставник: как над каждым в комнате довлеет власть, как слова льнут к ногам сытой кошкой или мелькают шипящим раздвоенным языком, как легко захватить внимание публики. Там я почти понимала все жизни и истории, сокрытые в бесчисленных талмудах и свитках летописей в архиве. В святилище отец встречался с иностранными сановниками, здесь проводились военные советы, обсуждался урожай и принимались важнейшие решения. Оно было сердцем королевства, а на троне восседал мой отец. Согласно архивам, он правил с десяти лет. Если у него и были братья и сестры, в записях их имен не сохранилось.

Я прижалась к стене и приготовилась слушать. Самое начало я пропустила, но придворных оно явно потрясло. Даже из моего укрытия было видно, сколь бледны их лица, да и воздух словно накалился от напряжения.

В святилище хранились все напоминания о войне, бушевавшей не менее шести лет. Вдоль стен, словно железные черепа, выстроились помятые шлемы. Придворных они нервировали. Некоторые даже отказывались сидеть подле доспехов мертвецов, но отец настоял:

– Мы не должны забывать тех, кто служил нам верой и правдой.

Всякий раз, как я взбиралась на стропила, шлемы будто увеличивались и множились. Теперь они перекрывали стены от пола до потолка. И пусть они были отполированы и очищены от крови, само их присутствие наводняло комнату чем-то потусторонним. Солнечный свет, отражаясь от металла, застывал вокруг шлемов сияющим ореолом, и отец словно выступал перед призраками.

– Ваше сиятельство, мы не можем поддержать это решение. Должен быть иной способ закончить войну, – произнес Аджит – советник с детским лицом и залысинами, которые он прятал под огромным пагри [5]5
  Тюрбан.


[Закрыть].

Он стоял, сотрясаясь всем телом и прижав крошечные руки к животу, словно ему туда кинжал всадили по самую рукоять. Раджа бы мог – таким гневом озарилось его лицо.

– Нам пока хватает солдат, – продолжил Аджит, – и лекари уже набрались опыта. Мы даже можем победить, пожертвовав еще лишь парой сотен…

Я нахмурилась. Он что, не видел шлемы на стенах? Эти доспехи когда-то защищали людей. «Лишь пара сотен» для королевства – это чьи-то возлюбленные, братья и сыновья. Как-то неправильно чтить мертвых бездействием.

– Еще как можете, и вы подчинитесь моему решению, – отчеканил раджа.

Он выглядел измученным заботами, и темные глаза запали так, что казались бездонными провалами голого черепа.

– Но мятежные королевства…

– Мятежные королевства хотят того же, чего и мы, – резко перебил отец. – Хотят пищи в животах. Тепла в очагах. Хотят, чтобы дети их успевали дожить до наречения именем. Они сражаются с нами от отчаяния. Кто еще услышит их мольбы? Десятилетняя засуха? Неурожай? Потливая горячка?

– Но, ваше величество, они направляются к столице.

– Именно. Безумный шаг, а значит, им нечего терять. В этой войне проигрываем только мы. Мы не можем сражаться с окраин и должны привести их сюда. А теперь выполняйте приказ: устройте сваямвару [6]6
  Древний индийский обычай, когда девушка выбирает мужа из списка или из числа прибывших на смотрины женихов.


[Закрыть].

«Свадьбу? – От его тона по коже продрал мороз. – Но все мои сестры на выданье уже обручены, и осталась только…»

– …Едва мятежные королевства прослышат о гороскопе принцессы Майявати, они откажутся от свадьбы, – промолвил один из советников отца, Джаеш.

Прежде он мне нравился. Говорил тихо и отличался от остальных придворных бо́льшим свободомыслием. Но в тот миг я его возненавидела, возненавидела за слова, что сорвались с его губ и пригвоздили меня к месту.

Все, включая меня, полагали, что гороскоп отвратит от меня всякого, защитит от предложений. И семнадцать лет он меня не подводил. Но теперь желанное свободное будущее вне брака уплывало из моих рук, секунда – и нет его.

– Ваше величество, не хочу проявить неуважение, но гороскоп принцессы, как известно, предрекает довольно тревожное супружество, что свяжет ее со смертью и разрушением. Мы можем невольно оскорбить…

– Слухам в дипломатии места нет, – вскинул руку раджа. – У нас есть долг перед народом, и я не допущу, чтобы люди страдали из-за суеверий. Мы должны привести врага ко двору. Должны положить конец этой войне.

«Конец войне». Я понимала, что он прав. Смерть нависала даже над нами, укрытыми во дворце. Джаеш поклонился и сел. Они наверняка уже обсуждали меня между собой. Разложили всю мою жизнь на нити и мгновения, словно ленту, которую так просто разорвать. Чудо, что я не сверзилась со стропил. Я знала своего отца лучше, чем кого бы то ни было. Я наблюдала за ним годами. И за первым замыслом всегда таилось еще десять. Обычно я могла отыскать брешь в его словах, вскрыть их и увидеть, что там, под слоями дипломатии и сладкими речами. Но не сегодня. Голос его был монотонен. Почти до боли. Раджа говорил с непоколебимостью скалы, с которой летело вниз мое сердце, чтобы разбиться.

– Сваямвара состоится через несколько дней, – продолжил он. – Лидеры мятежников будут встречены как дорогие гости и просители руки моей дочери. Составьте новый гороскоп и скройте все следы прежнего. Сделайте его убедительным.

Меня пронзило дрожью от макушки до пальцев на ногах. Вдалеке эхом разносился звон колокольчика придворного писаря. Шаркали башмаки. Голоса, гулкие и твердые, сливались и отступали, пока в святилище не воцарилась тишина. Я подтянула колени к подбородку, прижалась спиной к стене. Замужество. Все свои знания о нем я почерпнула в гареме, где жены погрязли в мелочных дрязгах и скуке, а утешение находили лишь в шелках и сплетнях.

Случалось, что в глазах обрученных сестер я ловила проблески надежды и любопытства. Может, они представляли, как покинут Бхарату и новый город примет их в нежные объятия, а супруг встретит каждую с предназначенной только для нее улыбкой. Но я слышала немало рассказов жен и знала, что ждет впереди. Другой гарем. Другой муж. Другие женщины, спрятанные за решеткой из слоновой кости, с вечной тенью прутьев золотой клетки на лицах.

Я посмотрела вниз на опустевшее святилище. Я воображала всякое будущее, но такое – никогда. Никогда не думала, что стану кем-то иным, кроме ученой старой девы, но именно этой судьбы я желала – желала жить среди свитков и каждый день погружаться в крошечные вселенные, сотканные из написанных строк. И ни перед кем не отчитываться.

За моим удивлением крылась еще одна печаль. Пусть я никогда не мыслила о браке, но мечтала о любви. Не тайной, о какой шептались по углам и в покоях некоторых жен. Мне было нужно соединение душ, одно на двоих сердцебиение, что удержит ритм, даже раздели нас океаны и миры. Я не хотела союза, наспех вымощенного войной. Не хотела принца из сказки или какого-нибудь юнца с молочной кожей и медовыми глазами, что поклянется в любви, не успев перевести дыхание после знакомства. Я жаждала чувств, неподвластных времени; непостижимых, будто сама ночь, и в то же время понятных, как мое собственное тело. Я мечтала о невозможном, и тем проще было выбросить эти мысли из головы.