Текст книги "Звездная королева"

3. Любимые дочери

Не знаю как, но я смогла спуститься со стропил, по лестнице и покинуть соты архива. Мне было все равно, кто меня увидит и о чем спросит. Бхарата уже от меня отказалась. В доме собственного отца я стала лишь гостьей, коротающей время в ожидании, пока паланкин унесет ее в другую клетку.

Я была на полпути к гарему, когда за спиной послышался топот ног.

– Принцесса Майявати, раджа Бхараты, Рамчандра, просит вас немедленно явиться в сады.

Прежде чем обернуться, я прикрыла лицо вуалью. Почему каждый стражник всегда уточнял «раджа Бхараты, Рамчандра»? Будто я не знаю, как зовут моего отца. «А, этот раджа. Я-то думала, вы про какого-то другого правителя». Дураки.

– Сейчас?

Стражник моргнул. Он был молод и красив зыбкой, неприметной красотой. Даже вдруг захотелось спросить, не собирается ли он вписать свое имя рядом с именами своры волков, что явятся в Бхарату, дабы претендовать на мою руку в сваямваре. Должно быть, я неосознанно усмехнулась, потому как юный стражник вздрогнул, хоть и попытался это скрыть. Наверное, решил, что я наслала на него проклятье.

– Да, принцесса. Он ожидает вас в садах.

Что-то новенькое. Отец никогда никого не ждал.

– А если я откажусь?

Стражник отшатнулся:

– Я…

– Не волнуйся, это просто вопрос.

– То есть вы…

– То есть я пойду с тобой, – медленно протянула я. – Показывай дорогу.

Он развернулся на пятках и, секунду поколебавшись, зашагал обратно по тропинке. В груди заворочалось чувство вины. Стражник лишь выполнял свой долг. Он даже не оскорбил меня открыто ни словом, ни делом – иные гаремные жены, к примеру, плевали на мою тень.

Я хотела было извиниться, но передумала. Слова прозвучали, их не вернуть. Вокруг нас в ранних сумерках мерцал двор моего отца. Хотя солнце почти зашло, небо оставалось насыщенно-имбирно-желтым. Облака осыпались сверкающей киноварью, что исчезала где-то в сплетении древесных крон. Тут и там в серебряной глади озер плескались последние проблески света, и догорало под водой плоское пламя.

С первого взгляда казалось, будто вход в сады Бхараты отмечен лишь беспорядочно разросшимися розами. Но стоило присмотреться, как под лепестками расцветало кованое железо врат, что змеилось вверх, соединяя деревья – инжир и ниим, сладкий миндаль и кислый лайм – в живые перголы. По саду кружила стража. В этих алых одеждах они напоминали свирепые деревья, готовые насадить солнце на копья, коли оно упадет.

– Одну минуту, принцесса, – выпалил стражник. – Полагаю, его величество заканчивает обсуждение государственных вопросов с наследным принцем.

Я изогнула бровь за вуалью. Если отец и обсуждал что-нибудь с наследным принцем, то лишь перечень его сумасбродств. Не дожидаясь ответа, стражник неловко поклонился и ушел, а я, едва убедилась, что одна, устремилась на строгий голос раджи к укромной рощице. Мой единокровный брат стоял посреди поляны, съежившись в тени отца, понурив голову и теребя рукава.

– Как смеешь ты нас позорить? – громыхал раджа.

– Я не виноват, отец, этот селянин проявил непочтение…

– Он чихнул.

– Да, но ведь прямо на мой шервани.

В этом был весь братец Сканда – глупец. Где раджа выбирал мудрость, Сканда предпочитал богатство. Где раджа слушал, Сканда всматривался.

– Хочешь знать, в чем разница между нами и остальными? – спросил раджа.

– В чем?

– Ее нет.

– Но…

– Червям, что питаются нашим пеплом, нет дела до наших титулов и чинов. И подданные тебя не запомнят. Не запомнят оттенок твоих глаз, твой любимый цвет или красоту твоих жен. Они будут помнить лишь след, что ты оставишь в их сердцах. Наполнишь ты их радостью или горем. Вот твое бессмертие.

И с этими словами раджа покинул рощу. Я припустила прочь по дорожке, тяжело дыша и надеясь, что он меня не заметил. Солнце уже скрылось за дворцом, превратив все вокруг в розовое золото.

Издалека раджа, как всегда, выглядел безупречным, сияющим. Но стоило ему приблизиться, как я заметила новые детали. Усталые морщинки в уголках глаз, иной наклон плеч. Так не похоже на него, так неправильно. Я словно видела отца впервые, и то был сутулый пожилой человек, нацепивший тонкую шкуру величия. Встретившись с ним взглядом, я отвела глаза. Казалось, глядя на него такого, я вторгаюсь во что-то личное, чего не должна знать. Или, может, чего знать не хочу.

Я опустилась на колени, упершись кончиками пальцев в его ступни, как и положено, в знак почтения и уважения.

– Рад тебя видеть, дочь, – произнес раджа.

Я всегда узнавала отца по голосу, по словам. Стоило ему заговорить, и все предыдущие странности были забыты. Он не славился нежными, приятными интонациями. В его голосе громыхали раскаты грома и звенела церемониальная торжественность, но эти привычные звуки затрагивали самые важные струны моей души. Убаюкивали, даруя ощущение безопасности и покоя, и на миг я решила, будто сейчас отец скажет, что встреча с придворными была обманом, что он не собирается выдавать меня замуж за незнакомца, что я останусь здесь навсегда. Бхарата не была раем, но этот ад я хотя бы знала и предпочла бы его любой другой суровой стране.

Однако следующие слова раджи лишили меня всякой надежды.

– По традиции древних королей мы устроим для тебя сваямвару, – объявил он. – Ты получишь возможность сама выбрать мужа, Майявати.

Голос его разлетелся по округе. Ладони вдруг стали липкими от холодного пота, и от моего спокойствия не осталось и следа. Разум попытался скрыться от неизбежного, но зацепиться было не за что, а спрятаться – негде.

Раджа смотрел на меня выжидающе.

– Да, отец, – выдавила я.

И поморщилась от собственного тона, который наверняка и от него не ускользнул. Я думала, отец начнет ругаться, но он лишь приподнял мой подбородок:

– Тебе одной я могу доверить такой выбор.

Я хотела вырваться из его хватки и спрятать внезапно заблестевшие глаза, но раджа держал крепко и смотрел понимающе. Наконец он разжал пальцы, опустился на мраморную скамейку под душистым лаймовым деревом и чуть сдвинулся, предлагая мне устроиться рядом, но я осталась стоять. Сесть – значило бы принять этот вынужденный брак. Я же была против.

– Ты всегда сидела на стропилах над святилищем – с тех пор, как сумела впервые туда забраться, – произнес отец на одном выдохе.

Я вскинула голову. В голосе его не было осуждения, лишь задумчивость и… теплота. Я заглянула в его лицо, но не прочла в знакомых чертах ничего, кроме боли и груза прожитых лет.

– Откуда…

– Трудно не заметить, как из архивного зала каждую неделю сбегают учителя. – Теперь отец почти улыбался. – Но я даже не пытался тебе помешать, ибо хотел, чтобы ты знала, хотел, чтобы видела, сколь тяжело бремя власти. – Он замолчал и шумно вздохнул; плечи чуть поникли. – Возможно, я надеялся, что если приоткрою завесу, то ты простишь мне все, чего я вынужден тебя лишить.

Я смотрела на него пораженно. Никогда еще мы так долго не оставались наедине. До сего момента официально я встречалась с отцом лишь раз в год – в свой День возраста. Порой он даже вручал мне подарки. Не то чтобы мне одной… Мои единокровные сестры тоже получали маленькие приятности – гроздья драгоценностей и модные шелка, – но мне всегда доставалось нечто особенное. Благоухающие томики поэзии или трактаты по ведическому праву. Настоящие сокровища. Я надеялась, это потому, что раджа хочет избавить меня от удушающей судьбы моих помолвленных сестер, но в конце концов я не стала исключением.

Он встал и положил руку мне на плечо – словно плитой свинцовой придавил.

– Даже любимая дочь все равно всего лишь дочь.

Я подавила желание отшатнуться. Из голоса отца исчезла теплота, сменившись монотонным холодом, знакомым мне куда лучше.

– У тебя всегда был мужской ум, Майявати. Если в следующей жизни удача дарует тебе другой пол, ты сможешь стать прекрасным правителем.

Дворцовая стража обступила раджу алым полукругом, и он ушел, не обронив больше ни слова. Несмотря на вечернее тепло, я задрожала. Его слова болезненно впивались в кожу. Каждая фраза – шип, от которого не увернуться.

Второй раз за сегодня я очутилась где-то, не понимая, как туда попала. Я шагнула в гарем, и меня захлестнул шквал звуков.

– Чего раджа хотел от тебя?

Я подавила стон. Чувство вины перед юным стражником испарилось без остатка – вот ведь язык без костей. Наверное, следовало напугать его еще сильнее.

Из тени вышла Парвати, моя единокровная сестра, угрожающе – насколько может угрожать некто столь красивый и утомительный – сверкая нефритово-зелеными глазами.

– Ты теперь станешь королевской девадаси[7]7
  Девочка, посвященная божеству при рождении или по обету, живущая и служащая при храме до конца своей жизни.


[Закрыть]?  – спросила она. – Все равно никто не верил, что ты выйдешь замуж.

Я едва не подавилась смехом. Я бы предпочла стать девадаси и всю жизнь провести при храме, чем раствориться в безвестности.

– Правда, что раджа обличил тебя? – подала голос одна из жен, и я повернулась к ней.

Новенькая, по крайней мере, я ее раньше не видела. Тонкие губы, торчащие зубы – сомневаюсь, что отец польстился на ее красоту или воспылал чувствами. Вероятно, она, как и я, жена политически выгодная. Она уставилась на меня – сначала с любопытством, затем смущенно.

– Меня ждет свадьба, – сказала я всем.

Гарем наполнился визгливыми криками.

– С кем? – не поверила Джая. – С чудовищем, что подходит тебе по гороскопу?

– Уверена, что раджа не солгал, лишь бы пощадить твои чувства? – уточнила другая жена.

Вскинув подбородок, я уже хотела протиснуться мимо, как вдруг услышала тонкий детский голосок. В облаке каштановых кудрей ко мне подбежала Гаури и обняла меня за ноги. Я склонилась к ней, уткнувшись носом в сладкую макушку и крепко сжав худенькие плечи, словно единственный якорь, удерживающий меня в этом мире.

– Ты бросаешь меня? – спросила Гаури.

Я опустилась перед ней на колени и вгляделась в лицо, запоминая румянец на ее щеках и ямочки от улыбки. Я не могла ей солгать и хотела сказать, что у меня нет выбора и что придется Гаури найти кого-нибудь другого, кто будет рассказывать ей сказки на ночь и превращать кошмары в волшебные сны. Но прежде, чем я успела придумать достойное объяснение, на меня налетела одна из жен и оттолкнула прочь.

Я подняла голову и инстинктивно притянула сестренку ближе.

– Не трави девочку своим злосчастьем, – прошипела матушка Дхина, вырывая ее из моих объятий.

Гаури сопротивлялась, но тщетно. Я медленно поднялась с пола. Я хотела покоя, равновесия. И никогда бы не дала воли гневу и истерии на глазах Гаури. Наши с матушкой Дхиной взгляды встретились.

Кольцо женщин вокруг меня сужалось, кривым зеркалом отражая мое будущее – клетку с благодатной почвой для роста горечи и злобы. Я попятилась, попыталась их обойти, как будто могла избежать этой участи одной лишь силой воли. Голоса жен и сестер слились в невыносимый гомон, так что не получалось разобрать ни слова. Все говорили как одна.

– Куда бы ни пошла, ты сеешь только смерть. Забирай свою заразу подальше отсюда, – сплюнула матушка Дхина.

Мрамор подо мной был холоден и сух, но ноги скользили, будто его залили водой. В ушах зазвенело, и я ринулась прочь, а когда распахнула дверь своих покоев и осела на пол – тело от пяток до макушки дрожало от ярости.

Там, где прежде комната на закате светилась розовым, теперь стены полыхали алым пламенем, готовым меня поглотить. Бхарата мечтала избавиться от меня не меньше, чем я от нее, но не так же! Как будто я клочок земли, отданный соседям в обмен на иные блага. Это не свобода.

Вспомнилось лицо Гаури в тот миг, когда я опустилась перед ней на колени. Что я собиралась сказать? Что выбора нет и я должна уйти? Вероятно, то лишь наполовину правда. Я должна была уйти, но вот как уйти – зависело только от меня. Я устремила взгляд в бескрайнее небо, раскинувшееся за окном. Если выбора не дают, надо делать свой.

Я собиралась сбежать.

4. Незваная гостья

Над головой, призванные ночью, горели мои тюремщики – звезды, и луна переливалась тусклым серебром. На темном небе она казалась такой ровной и гладкой, будто можно сорвать и глядеться в нее как в зеркало. Вот уже несколько часов я неотрывно наблюдала из окна за стражниками, патрулирующими огромные стены, которые окружали все, что я видела, знала и трогала за свои семнадцать лет. Наконец я нашла место, оставленное без охраны – дыру в безопасности дворца. Надо было только добраться туда, а дальше… свобода.

Но пока я не сбежала, моего внимания требовали иные заботы. Я отвернулась от окна и обвела глазами покои. Это была самая маленькая комната в гареме, спрятанная в конце коридора, где больше никто не жил. Меня переселили сюда в десять лет. Матушка Шастри сказала, мол, это наказание за то, что рой пчел загнал моего единокровного брата Юдхистиру в бассейн с водой. Он дразнил меня в тот день и потоптался по рисунку, над которым я трудилась. Я лишь зыркнула на брата, мечтая, чтобы он ушел. Тогда-то и узнала, что порой мои желания странным образом сбываются. Долгие годы я уверяла себя, будто все это простое совпадение, зато теперь надеялась, что неведомая сила, спасшая меня от издевательств Юдхистиры, помешает и сваямваре. «Прекрати, – отругала я себя мысленно. – Надежды и желания тут не помогут».

Меня окутала ледяная дымка решимости. Благодаря собраниям в святилище я знала планировку города и особенности его обитателей. Все получится, просто надо поторапливаться. Я открыла сундук с одеждой и начала отделять пестрые тряпки от практичных, неважные от необходимых. Я уже разобрала половину вещей, когда за дверью послышался голос. Прикрыв две кучки одежды ширмой, я вскочила на ноги.

– Диди [8]8
  Старшая сестра.


[Закрыть] Майя?

Сердце сжалось. Гаури. Я никогда больше не увижу Гаури.

– Время для моей сказки!

Несмотря ни на что, я улыбнулась и открыла ей дверь. В темноте коридора малышка буквально светилась, и потребовались все силы, чтобы не стиснуть ее в объятиях и не зарыдать, уткнувшись ей в волосы. Завтрашний день занимал все мои мысли. Я почти ощущала его тяжесть на плечах.

– Сказка! – воскликнула Гаури притворно-умоляюще и стиснула мою руку.

– Какую хочешь?

То была наша традиция. Когда вечер оборачивался ночью, сестренка украдкой прибегала в мою комнату, и я читала ей истории – приукрашенные, замысловатые, гротескные.

Гаури забралась на кровать и закуталась в одеяло, а я уселась рядом.

– Расскажи о других мирах, – задумчиво протянула она. – Я буду там жить, когда вырасту.

– В каком именно?

Гаури нахмурилась:

– А их много?

Насколько я знала, был только один – полный коварных придворных, лживых жен и позолоченных зверинцев. Но говорить об этом Гаури я не собиралась, да и все фолианты и свитки, прочитанные мною в архивах, трубили о беспредельном множестве окружающих нас миров. О незримых демонических царствах асуров [9]9
  В индуизме божества низкого ранга, иногда называются демонами, титанами, полубогами, антибогами, гигантами.


[Закрыть], хохочущих в сиянии почерневших солнц. Или суровых королевствах на вершинах гор, где фениксы поют серенады луне, а залы богов озарены молниями. И о нашем собственном, мире людей, смертных, ищущих утешение в историях, чтобы не думать о холоде скорой гибели.

– Их тысячи, но основных – три. – Заметив, как Гаури нахмурилась, я пояснила: – Думай о них как о городах внутри королевства. Есть наш мир, в котором живешь ты, а потому он лучший.

Она усмехнулась.

– Еще есть Иномирье, с Ночным базаром, полное странных, но прекрасных существ. А еще, – я понизила голос до шепота, – есть Преисподняя, а там – Нарака, царство мертвых.

Гаури задрожала:

– Кто там живет?

– Демоны. – Я раскинула руки, будто летучая мышь.

Сестренка округлила глаза и прижалась ко мне теснее.

– Расскажи о Ночном базаре.

Я нервно смяла подол платья… как раз эту часть сказок я переиначила, но Гаури об этом знать не обязательно.

– Это рынок для жителей Иномирья – существ из наших историй, вроде апсар [10]10
  Небесные нимфы – танцовщицы, духи воды и облаков.


[Закрыть], что танцуют на небесах, или гандхарвов, играющих небесную музыку. Или даже нагайн, желающих купить новые чешуйки для своих змеиных хвостов. Все они приходят туда.

Гаури сморщила носик:

– Они там платья покупают?

– Нечто совсем, совсем иное. Там продают кошмары и сны, сладкие как расмалай [11]11
  Индийский творожно-сливочный десерт.


[Закрыть]. Там можно купить бессонные ночи или обменять свое полное имя на желание. Это место, где демоны-наемники одалживают свою магию будто разноцветные ленты. Там продают воспоминания о прекрасных женщинах и тысячи зелий, способных исцелить как больной зуб, так и разбитое сердце.

– Правда? – едва слышным шепотом спросила Гаури.

Я пожала плечами:

– Возможно. Я рассказала, что знаю, и теперь пора спать. Хватит сказок.

Я откатилась в сторону и притворилась спящей, но Гаури тут же ткнула меня в бок:

– Как я найду его, когда вырасту?

– Если б я знала, думаешь, уже не попыталась бы туда попасть? – засмеялась я. – Его трудно отыскать, Гаури.

– Я смогу! – подскочила она. – На прошлой неделе я нашла башмачки под статуей. Только не знаю, как они туда попали.

Я попыталась заглушить смех кашлем. Возможно, их спрятала я. Башмаки матушки Дхины с раздражающими кисточками. И что самое ужасное и оскорбительное – с колокольчиками.

– Ты рассказала кому-нибудь?

– Нет. Подумала, их там апсара оставила. Вдруг она захочет их вернуть и разозлится, если я их заберу.

– И ты решила, что раз нашла башмачки, то и в Иномирье проберешься?

Гаури удивленно моргнула, мол, разве это не очевидный вывод?

– Ну тогда я расскажу тебе, как туда попасть, – посмеиваясь, согласилась я.

Если честно, в сказках об этом не было ни слова, но Гаури смотрела на меня с такой надеждой, и я подумала: какой вред в том, чтобы чуть подтолкнуть ее воображение?

– Отправляться туда нужно в ночь новолуния, когда существа наиболее слабы. Иномирье находится по другую сторону лунного луча и под сотней лепестков лотоса. Оно в том самом промежутке между сном и явью, когда у тебя уже слипаются глазки…

Гаури приглушенно зевнула и сонно посмотрела на дверь:

– Я обязательно туда попаду.

– Правда? – Я обняла ее одной рукой. – Тогда и меня с собой возьми.

– Возьму, диди.

Голос ее уже потяжелел от дремоты, но тело все еще было напряжено. Я знала, что Гаури пытается не заснуть, растягивая минуты, когда мы можем вот так полежать рядышком. Но мы обе понимали, что ей пора уходить.

– Мы еще увидимся? – тихо спросила сестренка.

– Да.

Она помолчала.

– В этой жизни?

Я повернулась к ней лицом:

– В каком смысле?

– Матушка Урваши говорит, что если я буду плохо себя вести в этой жизни, то в следующей вернусь козой. Значит, есть еще другая жизнь. – Не глядя на меня, Гаури сосредоточенно скручивала подол ночной рубашки. – Так мы увидимся снова, прежде чем я превращусь в козу?

– Ты слишком хорошая, чтобы стать козой.

– Ты не ответила, диди.

– Да, – пробормотала я ей в волосы. – Я просто не знаю.

– Но если мы сейчас сестры, то и потом снова будем сестрами, верно?

– Разумеется.

– И в прошлой жизни мы тоже были сестрами, да?

– Естественно.

– Как думаешь, кем мы были? – Гаури подняла на меня глаза. – Принцессами?

– Нет, конечно, это же скучно. Мы с тобой могли быть звездами. И не теми, что слепо описывают чью-то жизнь, а прекрасными созвездиями, парящими высоко-высоко над судьбой. – Я указала на открытое окно. – Мы могли бы стать чем-то волшебным. Говорящими медведями, что построят дворец на манговом дереве. Или близнецами-макарами [12]12
  Ма́кара – мифическое морское чудовище, «морской дракон» или «водяной монстр».


[Закрыть] с хвостами такими длинными, что ими можно дважды обхватить океан.

– Макары жуткие.

– Неправда.

– Они огромные! – Гаури широко развела руки. – И зубов у них куча.

Она зацепилась пальцами за уголки губ и растянула рот, обнажив несколько расшатанных молочных зубов.

– Оштры кыков, – сказала она, так и не отпустив руки.

– Что?

Гаури наконец оставила рот в покое.

– Куча острых клыков.

Я засмеялась:

– Ну, ты очень маленькая, с кучей зубов, и столь же свирепая и жуткая, как морской дракон.

– Драконом быть плохо.

– Почему? Чуть-чуть свирепости еще никому не повредило. Ты бы предпочла быть голубем или драконом?

– Матушка Дхина говорит…

– Я спрашиваю не матушку Дхину, а тебя.

Гаури глянула на меня из-под одеяла:

– Наверное, было бы неплохо уметь разводить огонь. Я бы не знала голода.

– Как всегда, сама практичность, – рассмеялась я.

Гаури плавно соскользнула с кровати. Я стиснула руки, чтобы не поддаться искушению ее утешить. Я не могла с ней нянчиться. Не могла убаюкивать ее ложными обещаниями. Могла лишь молить, чтобы она запомнила все мои слова, все рассказанные мною сказки, и надеяться, что когда-нибудь эти истории станут для нее утешением.

– Где бы мы ни находились, небо над нами будет общим. И мы всегда сможем отыскать друг друга в одном созвездии.

Гаури шмыгнула носом:

– В каком?

– Самом прекрасном. – Я указала на сходящиеся под слабым углом звезды. Возможно, я ненавидела прочие, но не это одинокое скопление огней, словно отстранившееся от остальных. – Одинокая Звезда. Вот наше созвездие. Легенда гласит, будто его создал тот же небесный архитектор, что построил золотой город Ланку.

– Взаправду золотой? – уточнила Гаури. – Наверное, туда я тоже наведаюсь.

Я рассмеялась и обняла ее в последний раз. Так было лучше, лучше уйти, не прощаясь. Закрыв за ней дверь, я вернулась к кучам одежды – распускать края сари и прорезать прорехи в шелке. Мне ведь нужно было слиться с толпой, когда попаду в город.

В голову закрались сомнения. Выбраться из гарема – не проблема, а вот дальше… Я провела немало часов над святилищем отца, слушая и наблюдая. Но какие бы тайные надежды я ни питала все эти годы – стать значимой в глазах двора, править, говорить так, чтобы слушали, а не бормотать под нос, – теперь они лежали на дне моего сознания, измученные и растоптанные. Если я уйду, то всю жизнь проведу в бегах. Или, может, меня даже искать не будут. И то, и то – незавидная участь.

Внезапно крошечные дии, озарявшие мои покои, разом погасли. Казалось, даже луна укрылась за черной завесой, погрузив комнату в кромешный мрак. Я слепо шарила по полу, как вдруг замерла, заслышав скрежет.

Рядом кто-то был.

– Гаури? – позвала я.

Сердце пустилось вскачь. Я двинулась вдоль стены, и по полу вновь что-то царапнуло – будто лезвие. Задыхаясь от паники, я вглядывалась во тьму, затопившую комнату. И вела руками по полкам, надеясь найти что-нибудь острое, но пальцы касались лишь отполированного дерева.

– Кто здесь? Покажись! – Я изо всех сил пыталась скрыть дрожь в голосе. – Не смотри на меня из тени, точно трус.

Из центра комнаты донесся леденящий хохот. Высокий. Женский. Я нахмурилась. «Одна из жен? Нет. Им негде взять оружие. А даже если удалось, как бы они научились с ним обращаться?»

– Разве так положено встречать меня после стольких лет? – произнес голос.

Сердце мое сжалось. Этот голос жил собственной жизнью и пробуждал некий скрытый опыт в глубинах моего разума. Легкий гул узнавания. Я невольно подалась на звук.

– Чего ты хочешь? Покажись, или я вызову стражу.

Женщина засмеялась, и у меня закололо ладони.

– Ну давай, попробуй.

И я попробовала. Но не смогла издать ни звука. Сколько ни напрягалась – воздух звенел тишиной. Тьма поглощала мои крики, и только бешеный стук моего сердца порой прорывался на поверхность.

– До сего дня я понятия не имела, куда ты отправилась. Странно, как мужчины порой невольно приносят пользу, – прорычала женщина.

От ее голоса по спине поползли мурашки. Он бросался на меня словно с тысячи разных сторон. Я слышала его у самого уха, за спиной, в углу комнаты. Он поймал меня в ловушку. На расстоянии голос звучал искаженно, будто пересек века и миры, чтобы отразиться в моей голове. На миг мне даже показалось, что я знаю свою гостью, и от этой правды в душе все перевернулось. Но мимолетное узнавание сменилось паникой, когда по полу вновь заскрежетал клинок.

По ступням скользнул холодный воздух. Она была рядом.

– Не знаю, кто ты, но ближе не подходи.

– А то что? – усмехнулась женщина. – Что ты можешь в этом слабом смертном теле?

Ощутив на коже ледяное прикосновение, я без раздумий… ее пнула.

Моя нога встретилась с чужой грудью. Я только и успела что ухмыльнуться, а в следующий миг уже лежала на полу.

– Еще рано, – промурлыкал голос. – Теперь я знаю. Я вижу тебя. Вижу… твой… дом. Ты должна меня провести.

– Никуда я тебя не поведу, – прошипела я и попыталась схватить ее, но не смогла.

Затем попробовала закричать, но звук отскочил обратно, и мир перевернулся, лишив меня всякого чувства направления.

Женщина стиснула мое запястье железной хваткой, такой ледяной, что у меня застучали зубы. И виски свело от холода. Я не могла кричать. Меня охватила паника. «Нет. Я не умру в этих стенах. Не так».

Я ринулась сквозь оцепенение, желая вернуть контроль над телом. Движение получилось совсем крохотным, легкий сдвиг, но я ощутила его, будто плитка с щелчком вошла в паз. Я уцепилась за это чувство, за едва уловимый призрак тепла. Заставила себя оттолкнуть холод, и боль от него разорвала мое горло сотней криков.

Их мощь окружила меня, ограждая, защищая. Темнота, скрывавшая женщину, рассеялась.

Я услышала вздох, приглушенный возглас удивления, а затем…

Ничего.

Завеса тишины, накрывавшая комнату, тоже растворилась. Женщина исчезла и забрала с собой леденящий холод. Я потерла руки, но ладони были теплыми и румяными, словно холод оказался лишь одеялом, и теперь его с меня стянули.

А вот от голоса незваной гостьи избавиться не получалось. Я хотела следовать за ним так же сильно, как и вытряхнуть его из головы. Знакомые нотки отзывались в груди застарелой болью, которую я никак не могла вспомнить.

В комнату просочился слабый свет, и я не сдержала тихого проклятья. Над городом занималась заря, а ведь мгновения назад мои покои были в самой гуще ночи. Дыхание так и не выровнялось, но я поднялась на ноги и прошагала к двери. А когда потянулась к ручке, по ту сторону что-то лязгнуло. Так задвигается засов. Внутри вспыхнула паника – резкая, едкая, – и я ударила ладонями по дереву:

– Откройте! Кто запер дверь?

В ответ раздался голос не менее жуткий, чем у знакомой незнакомки.

– Угомонись, Майявати, – по-крокодильи пропела матушка Дхина.

Я почувствовала, как отливает от лица кровь, и отступила назад.

– В мои покои только что кто-то проник. Мне нужно поговорить со стражей.

– Какая наглая ложь, дитя, – рассмеялась матушка Дхина. – Я уже почти готова похвалить твое воображение. Никто не пройдет мимо часовых раджи…

– Но здесь кто-то был! – возразила я. – Выпустите меня! Я требую сло…

– Требуешь? – повторила она. – Ты не вправе ничего требовать. И должна усвоить этот урок до свадьбы. Раджа велел сообщить тебе, что сваямвара состоится через два дня. Учитывая твое поведение в прошлом, двор решил убедиться, что ты никуда не денешься и не навредишь себе.

– Вы про побег?

– А еще это удержит тебя подальше от Гаури, – продолжила матушка Дхина, будто я ни слова не произнесла. – Никаких больше встреч до сваямвары. Хватит заражать ее своими неудачами и прискорбными манерами. Хватит разводить нелепые мысли в ее голове.

– Уж лучше разводить мысли, чем ноги, – прошипела я. – Впрочем, вы вряд ли поймете…

– Молчи, тварь! Все эти годы я изо всех сил старалась проявлять милосердие. Подарить тебе дом.

– Вы меня спрятали, из-за вас меня избегал весь двор. По-вашему, это милосердие?

– Конечно. Я уберегла людей от постыдного общения с тобой. Меньшее, что ты могла сделать, это умереть. Но ты до сих пор эгоистично цепляешься за жизнь.

– Мне извиниться?

Смех матушки Дхины бил по сердцу жесткими ледяными плетьми.

– Когда болезнь унесла восемь жен, я молилась, чтобы ты стала следующей. – Она помолчала, а потом заговорила гораздо тише, но куда яростнее: – Ты хоть знаешь, скольких детей я из-за тебя похоронила? Сильных, здоровых детей. Десять пальцев на ручках, десять на ножках. Целые гривы волос на головах. Они просто не смогли дышать. Из-за тебя!

– Чушь.

– Твоя тень коснулась моей. Ты отравила меня. И убила их. Твой гороскоп навлек тьму на наш двор. Ты виной всем бедам.

– Вы…

– Хватит, – прервала матушка Дхина. – Тебе здесь не место. Как и твоей матери, но ей хотя бы хватило ума умереть молодой.

Она прокашлялась, а когда заговорила вновь, голос звучал равнодушно и монотонно. Такие люди могут смотреть, как ты горишь заживо, и даже не моргнут.

– Согласно свадебным традициям Бхараты, ты будешь изолирована, чтобы сохранить предельную чистоту.

– Вы не можете так поступить! – Я ударила кулаками в дверь. – Здесь кто-то был. Если вы и вправду милосердны, выпустите меня, позвольте поговорить с раджой.

Шаги уже удалялись. Я кричала ей вслед, но лишь эхо подхватывало мои слова. Матушка Дхина ушла. Я сбила и исцарапала костяшки, но ни одна деревянная панель так и не сдвинулась с места. Я вновь и вновь бросалась на дверь. Я вопила, пока голос не стал лишь слабым эхом того, что я когда-то знала. Вопила, пока не содрала горло, так что теперь болезненно вздрагивала даже от шепота. Прижимая окровавленные ладони к груди, я скользнула по стене на пол.

Возможно, это был просто сон, какая-то жуткая иллюзия, которая вскоре разлетится осколками кошмара. Я о таком уже слышала. Когда отец поклялся послам мятежных королевств, что военнопленных никто и пальцем не тронет, он нашел иные способы пыток. Лишение сна. Но слово сдержал – к ним никто не прикасался. Не было нужды. Прячась на стропилах, я слушала, как они дают показания, обреченные на ужасы вечного звона в ушах и провалившиеся от бессонницы глаза. Разум умеет сбегать от реальности, и кто знает, на что он способен в отсутствие покоя.

Должно быть, что-то подобное произошло и со мной.

– Я устала, – прошептала я себе под нос. – Вот и все. Это не по-настоящему. Не по-настоящему.

Я раскачивалась взад-вперед, словно молитву бормоча слова в сложенные чашечкой ладони. Затем закрыла глаза и позволила боли разлиться по измученному телу, пока наконец не провалилась в сон.