Текст книги "Колдунья"

Рослин ГРИФФИТ
КОЛДУНЬЯ

С благодарностью Эдварду Майджески за его помощь в изучении и отборе исторических фактов, использованных в книге.

ПРОЛОГ

Графство Линкольн, территория Нью-Мексико, 1880

Чако Джоунс внезапно проснулся на своей кровати в одном из домов для работников на ранчо Ролстона Дабл-Бар. Несмотря на то что строение было глинобитным, в нем имелось одно окно, два камина и через весь вход тянулся портал с колоннами. Крыша дома, слава Богу, была относительно надежной, хотя и с заплатами, но все же она выдерживала проливные дожди и грозы, нередко наведывающиеся сюда.

Но сегодня ночью его разбудил дождь, и хотя он уже закончился, Чако никак не мог заснуть. Он слушал беспокойное завывание ветра, доносившееся от ближайшего соснового перелеска, и его шестое чувство, его интуиция, подсказывали ему, что-то не так.

Что-то должно случиться.

Что-то неуловимое угнетало его, как угнетало это непрерывное завывание ветра…

Он лежал в одежде, повернувшись лицом к окну, ощущая под подушкой свой кольт.

Наконец-то он заснул, ему приснилось, что он бродит по серому плоскогорью, освещаемому белым лунным светом, и пытается поймать порхающие и танцующие тени, которые все время убегают от него, уводя его все дальше и дальше. Ветер продолжает завывать, а он все идет и идет, пока тени не приводят его к призрачному дому. Он входит в него, ложится в постель и всматривается в расположенное напротив незанавешенное окно.

Ветра уже нет, однако он явно слышит непонятный звук – тихое пощелкивание, которое все приближается. Кажется, что какое-то существо с лапами и когтями бегает по порталу.

Затем уже видно, что что-то темное появляется в окне.

На четырех лапах.

Хищник.

Перед тем как взобраться в окно, зверь замирает встает на задние лапы и, положив передние лапы на подоконник, смотрит прямо на него, поблескивая глазами.

Волк… вроде бы не похож.

Без сомнения, ни одно из животных не могло так пристально и изучающе смотреть на человека.

Вдруг Чако ясно осознал, что он не спит и все это происходит наяву. Он чувствовал, как широко раскрыты его глаза, нет, он вовсе не спит. Он насторожился, приподнявшись на локтях, и по спине пробежали мурашки.

Волк следил за ним так, словно вот-вот собирался прыгнуть на него.

Вдруг откуда-то раздался голос апачи, который, ругаясь, крикнул:

– А ну, дьявол, пошел отсюда.

Затем послышался свист и шуршанье.

Зверь спрыгнул, встал на четвереньки и ушел.

Схватив оружие, Чако слез со своей верхней полки, тихонько прошел по полу, стараясь не разбудить остальных ковбоев. Когда он был у двери, он взвел спусковой крючок кольта.

Однако в портале никого не было, но он успел заметить удаляющуюся тень, затем промелькнувшую в гуще можжевельника.

От увиденного ему стало не по себе, дыхание сделалось тяжелым, он прошелся по веранде и, дойдя до ее конца, вытащил спичку из кармана брюк. Чиркнув спичкой, он стал вглядываться в землю под окном, пытаясь обнаружить следы. Холод опять пробежал по его спине, а волосы встали дыбом.

На сырой красной глине он не обнаружил следов какого-либо зверя, зато увидел вмятины от узких туфель на высоких каблуках.

Вне всякого сомнения, эти следы были оставлены женской обувью.

Он снял палец со спускового крючка кольта и опустил руку. Оружие так и не пригодилось ему.

Глава 1

Бостон

Женская частная школа мисс Льюиллинн предоставляла полный пансион и обучение для девушек в возрасте от двенадцати до семнадцати лет. Когда Фрэнсис Макдонэлл только начинала работать здесь, десять лет тому назад, она была лишь на два года старше некоторых своих учениц. Она вела уроки по английскому языку и гигиене.

Иногда Фрэнсис ощущала себя уже такой старой по сравнению с молодыми ученицами. Отчасти, правда, это было вызвано необходимостью строго одеваться и держаться со своими подопечными так, чтобы они видели в ней спокойную, рассудительную и солидную наставницу. Собираясь на занятия, она привела свои густые темно-каштановые волосы в порядок, завязав их в тугой пучок, и поправила белый кружевной воротничок на темно-зеленом платье.

То, что она считала здесь своим домом, была маленькая комнатушка с минимумом удобств. В комнате находилась узкая кровать, старый комод и несколько настенных крючков, на которые вешалась одежда.

Из окна, единственного в этом скудном жилище, был виден маленький двор. Одну его сторону занимали домики для учителей, другую – большой особняк из кирпича, в котором размещалось общежитие воспитанниц, собственно помещение школы и апартаменты самой мисс Грэйс Льюиллинн.

Дождливые дни уже закончились, и с раннего утра светило весеннее солнышко, которое буквально манило девушек на улицу. Перед началом занятий они кучками рассыпались по школьному двору, разговаривали, смеялись. Вот и сейчас Фрэнсис, выглянув в окно, порадовалась солнцу и увидела смеющихся учениц, и ей самой стало весело и радостно.

Она отошла от окна, взяла с комода учебник и пошла к выходу. В коридоре было тихо. Остальные учителя в это время еще завтракали в личной столовой мисс Льюиллинн, где им подавали кашу и чай. В это утро Фрэнсис не хотелось есть. Проходя по коридору мимо комнаты Эмилии Брэдли, она отвернулась. Эмилия– ее лучшая подруга и коллега по работе, была уволена несколько месяцев тому назад. Фрэнсис недоставало ее, она скучала по ней. В компании Эмилии она забывала о неприятностях и грустных мыслях.

Спустившись по узкой лестнице, она открыла дверь и вышла во двор. Здесь стояло несколько девушек, которые сразу же повернулись, увидев ее. Они были одеты в голубые юбки и блузки, в тон юбкам, в черные хлопчатобумажные в рубчик чулки и черные до щиколоток ботинки.

– Доброе утро, мисс Макдонэлл, – поздоровалась с ней одна из девушек, которой было двенадцать лет.

– Доброе утро, Тилли, – успела ответить ей Фрэнсис и сразу же услышала, как ссорились неподалеку стоявшие девушки.

– Итак, ты признаешь или нет, что ты из дикарей? – резко и даже грубо спрашивала одна из девушек, шестнадцатилетняя Эми Дандридж.

– Я лишь полукровка команчи. – Это была Луиза Джэнкс. Фрэнсис догадывалась о происхождении девушки и видела, что, после того как она вернулась на учебу после Пасхи, конфликт с однокашницами уже назревал и грозил перерасти в настоящую ссору. Эми была блондинкой с белым, как у фарфоровой статуэтки, цветом кожи. Она всегда была чем-то недовольна, вечно ходила с надутыми губами, что так характерно для высокомерной, заносчивой особы, имеющей богатых родителей. У Луизы же были черные волосы, цвет ее кожи был гораздо темнее, но держалась она с чувством собственного достоинства и даже гордо, хотя никогда не рассказывала о своих родителях.

– Ты из команчи! – кричала на нее Эми обвинительным тоном. Блондинка взглянула на остальных девушек, стоявших рядом, словно заручалась их поддержкой.

Роль лидера доставляла Эми огромное удовольствие, она сама выдвинула себя на эту роль и ни при каких условиях никому не отдала бы ее.

– Команчи – язычники. Они убивают белых людей!

Глаза Луизы гневно вспыхнули:

– Белые люди знают, что те территории, которые они завоевали, принадлежали индейцам. И к тому же белые убили множество индейцев, они убивали даже женщин и маленьких детей.

На Фрэнсис нахлынули неприятные мучительные воспоминания о том, как миссионерский лагерь превратился в резервацию для индейцев. Несмотря на то что прошло уже два десятилетия после той трагедии, отчаянное лицо матери, которое она запомнила, буквально преследовало ее.

– Девушки, вы не должны так разговаривать друг с другом, – сказала им Фрэнсис, увидев просящий о защите взгляд Луизы, а затем, обратившись к Эми, сказала: – Мы все божьи создания.

Однако эти слова не подействовали на Эми, и она, нахмурившись, пренебрежительно ответила:

– Дикари не могут быть божьими созданиями. Они снимали скальпы у белых людей.

– А иногда даже отрезали им головы, – сердито добавила Луиза. – Не хочешь, чтобы я тебе показала, как это делается?

Девушки, стоявшие кучкой, не ожидали таких слов и испуганно расступились, включая и Эми.

– Ну, прочь отсюда, давайте, давайте! – говорила Луиза с такой злостью, ожесточенностью, с какой разговаривает бесстрашный воин, в одиночестве выступающий против хорошо вооруженной группы неприятелей.

– Язычница, безбожница! – орала на нее Эми дрожащим голосом.

Ситуация выходила из-под контроля. Фрэнсис схватила девушек за руки и прикрикнула:

– Хватит! Помиритесь и отправляйтесь на занятия.

Эми отдернула руку и злобно сказала:

– Я и не подумаю мириться с этой дикаркой и не сбираюсь слушаться того, кто сочувствует этим дикарям.

– Как ты смеешь так разговаривать? – сказала Луиза, толкнув Эми. – Сейчас я тебе покажу один трюк, который проделывают команчи. Тебя надо привязать к лошади сзади, которая будет скакать до тех пор, пока ты не превратишься в кровавый труп.

– Луиза! – Фрэнсис с ужасом смотрела на распалившуюся ученицу.

– Ты не можешь находиться здесь, среди цивилизованных людей, – кричала Эми. – Твое место в резервации вместе с остальным дикарями. – Она дала Луизе пощечину. – Не попадайся мне лучше на глаза, держись от меня подальше.

Сверкнув своими темными глазами, Луиза ударила Эми кулаком. Блондинка упала на землю, и началась настоящая потасовка, несколько подруг пришли на помощь Эми, вцепившись в волосы Луизе.

– Я приказываю вам прекратить это, – говорила Фрэнсис, пытаясь оттащить девушку, колотившую Луизу по спине. – Вы же леди! – Она старалась утихомирить Луизу, несмотря на то что шестнадцатилетняя девушка была такой же сильной, как и она. – Сейчас же прекрати это!

Луиза не слышала Фрэнсис, в ее глазах была ярость и неистовство. Чтобы избежать новой атаки Луизы, Фрэнсис встала между девушками и сказала:

– Вам должно быть стыдно.

Однако остальные девушки уже разбегались. Фрэнсис поняла, что во дворе появились другие учителя. Одна из учителей схватила маленькую девочку за косичку и давала ей нагоняй. Сама мисс Льюиллинн стояла на лестнице, ведущей в здание школы.

– Девушек отвести по их комнатам, – скомандовала заведующая школой. – Мисс Макдонэлл… зайдите ко мне в кабинет.

Фрэнсис смотрела, как Луизу отводили в здание школы, и надеялась, что учителя не станут винить девушку за то, что произошло. Она ведь была свидетельницей происшедшего и могла все рассказать. Но ей пришлось около получаса дожидаться, пока заведующая школой примет ее. Она села на один из стульев, стоявших в ряд за огромным столом из красного дерева. Этот стол, фамильная реликвия семейства Льюиллинн, перешел к заведующей по наследству. Мисс Льюиллинн была последней представительницей рода. Будучи не замужем, она всецело посвятила себя воспитанию и обучению юных девушек.

Еще десять лет назад Фрэнсис сидела на этом же стуле, когда мисс Льюиллинн поздравляла ее с успешной сдачей экзамена на право работать в ее школе. В тот день суровая леди мило улыбалась ей и рассыпала комплименты, говоря, что очень рада взять на работу такую высоконравственную воспитанную учительницу. Фрэнсис была дочерью священника.

Сейчас же заведующая школой не улыбалась. Из-за серебряной оправы очков на Фрэнсис смотрели холодные глаза, а тонкие губы были сжаты, что придавало ее лицу выражение явного неодобрения. Она всегда носила траурный черный цвет, который лишь подчеркивал бледность и морщинистость кожи ее лица. Фрэнсис почему-то почувствовала себя виноватой под этим строгим холодным взглядом, хотя и не собиралась показывать, что боится своей грозной начальницы.

– Что именно вы можете сказать в свое оправдание? – начала мисс Льюиллинн.

– В свое оправдание? – удивилась Фрэнсис. Обвинительный тон заведующей не предвещал ничего хорошего. – Эми Дандридж говорила ужасные вещи Луизе Джэнкс —сказала Фрэнсис. – Я пыталась разнять девушек и помешать тому, чтобы они подрались.

– В рапорте о происшествии, который я получила, указано, что девушка-индианка была зачинщицей скандала, а вы ее защищали.

Удивленная тем, что заведующая не собиралась выслушать ее, а руководствовалась чьим-то рассказом, Фрэнсис все же решила объяснить, как все было:

– Луиза, конечно, высказала несколько оскорбительных фраз в адрес Эми, но зачинщицей ссоры была Эми и…

Заведующая грубо прервала Фрэнсис:

– Мисс Макдонэлл! Вы что, опровергаете мои слова?

Чувство вины, которое Фрэнсис испытывала в начале разговора, сейчас переросло в гнев, так как она поняла – мисс Льюиллинн вызвала ее, чтобы отчитать.

– Разве кто-то еще слышал весь спор между девочками? – спросила Фрэнсис. – И почему вы верите кому-то больше, чем мне?

– Вот уж кто что слышал и видел, вас совсем не касается. И я совершенно не согласна с вами, что дикари тоже божьи создания!

Фрэнсис была совершенно ошеломлена. Занимая такое положение, будучи заведующей школой, мисс Льюиллинн была явно разгневала. И это вместо того, чтобы со всей объективностью разобраться в случившемся.

– Ведь вы же воспитатель и христианка, – заметила Фрэнсис.

– Мне виднее, кто я, – грубо ответила заведующая. – Если бы я знала, что Луиза – язычница, а не испанка или мексиканка, как я думала, я никогда бы не приняла ее в школу. Ее мамаша умышленно скрыла этот факт.

Услышав эту правду о происхождении Луизы, Фрэнсис все же решилась защитить девушку, даже не задумываясь о последствиях.

– Луиза лишь наполовину индианка, – сказала Фрэнсис.

– К язычникам она имеет прямое и полное отношение, а не половинное. – Мисс Льюиллинн говорила с такой злостью, что даже кружево на ее шляпке подрагивало. – В ней больше животных инстинктов, нежели человеческих качеств. Ведь еще четыре года назад эти дикари расправились с генералом Кастером и его войсками.

С индейцами всегда была война. Когда южные штаты вели борьбу за выход из федерации, тогда брат поднялся против брата. Но индейцы никогда не принимались в расчет как люди. Их считали язычниками, животными, дикарями. Фрэнсис опять мысленно вернулась к прошлому, и горло у нее сжалось. Она вспомнила лицо индианки, от которой навсегда оторвали детей. Женщина даже не плакала, но Фрэнсис знала, что она хотела умереть.

– Вы давно уже скрываете довольно странные мысли, мисс Макдонэлл, – продолжала заведующая, – хотя я и смотрела на это сквозь пальцы – на ваше увлечение спиритизмом, разговоры об избирательном праве женщин.

Фрэнсис подумала, что об этом она прочитала из книг и обсуждала эти вопросы с другими учителями.

Мисс Льюиллинн добавила:

– Вы держали в тайне замужество мисс Брэдли.

Это было правдой. Фрэнсис на самом деле знала о запретной связи, а затем и о замужестве Брэдли. А одним из условий преподавания в этой школе было требование оставаться незамужними. Однако Фрэнсис хранила тайну, так как об этом ее просила подруга. Муж Эмилии был скромным клерком в универсальном магазине, и чтобы им как-то хватало на жизнь, Эмилия должна была работать, хотя и получала маленькую зарплату учителя.

– Вы нарушили устав школы.

Фрэнсис, проглотив обиду, пыталась что-то сказать в свою защиту.

– Если вы считаете, что это было умышленным нарушением устава, то извините меня, – сказала Фрэнсис, аккуратно и точно подбирая слова, чтобы не сказать лишнего. За годы работы в школе она изучила заведующую, но даже ей она не могла соврать.

– Именно так и есть, – поправляя очки, говорила мисс Льюиллинн. – Я слышала, что вы помогали Луизе после занятий, то есть до сегодняшнего дня вы уже были дружны с ней.

Неужели ей кто-то насплетничал?

– Да, я помогала Луизе, но не более чем остальным, – сказала Фрэнсис. Она получала истинное наслаждение, знакомя смышленую девушку со своими любимыми рассказами и стихами. Взамен Луиза вознаграждала ее рассказами о диком и буйном Нью-Мексико.

– Тем не менее, я все же слышала, что вы были особенно пристрастны к Луизе. Не знаю, почему вы так поступали, проработав здесь уже немало лет. Возможно, это результат чтения этих гнусных книжонок, которые вы прячете в своей комнате.

Потрясенная тем, что сказала учительница, Фрэнсис даже повысила голос:

– Как же так, кто-то посмел вторгаться в мою личную жизнь?

Чтение дешевых романов было совершенно безобидным занятием.

– Это ведь не грех – читать о романтике и приключениях? – говорила Фрэнсис с обидой. Книги несколько поднимали ей настроение, внося живую струю в ее скучную и косную жизнь.

– Это не входит в ваши обязанности – определять, что есть грех, а что нет, – сказала мисс Льюиллинн, указывая пальцем на Фрэнсис. – Подобные книжонки – это все от дьявола. А вы же все-таки дочь священника. Отвратительное содержание этих книг разлагает ваш ум и мозг, ваши мысли. – Затем она прервалась и, глубоко вздохнув, сказала: – Мы не можем более позволять таким, как вы, преподавать и воспитывать молодых особ в нашей школе.

Лицо Фрэнсис вспыхнуло, на нем одновременно отразились и страх и гнев.

– Что вы сказали?

– Дандриджи довольно известное богобоязненное семейство. Мы не можем позволить, чтобы они забрали отсюда свою дочь лишь потому, что учитель позволил дикарке оскорблять и нападать на нее. Вы уволены!

– Уволена?! – сказала изумленно Фрэнсис, поднимаясь со стула. – Это несправедливо. Это просто возмутительно.

Мисс Льюиллинн поднялась и высокомерно произнесла:

– Может быть, мне вызвать полицейского, чтобы он вывел вас из помещения?

– Конечно же, нет, однако…

– В таком случае прошу забрать вас вещи, – сказала заведующая, указывая на дверь. – Вы обязаны оставить школу сегодня же вечером.

Потрясенная до глубины души, Фрэнсис и представить не могла, что же ей теперь делать. Получая такое маленькое жалованье, она все же покупала книги и что-то из одежды и даже имела небольшие сбережения. Но разве на это можно было прожить?

Нью-Мексико

Дон Армандо де Аргуэлло никогда не тратил много времени на молитвы. Еще в юности он был отчаянным парнем, смелым всадником. Отпрыск старинной испанской семьи идальго, поселившейся на севере Нью-Мексико более двух столетий назад, он прожигал жизнь в более приятных развлечениях и земных радостях, нежели молитвы.

Но после смерти, месяц назад, его последнего законорожденного ребенка, взрослой дочери, не выдержавшей тяжелых родов, Дон Армандо стал каждое утро ходить в молельню, что находилась в его поместье.

Вот и сегодня он все сделал, как полагается по обету: зажег свечу перед алтарем Святой девы и перекрестился, перед тем как сопровождавший его слуга помог ему опуститься на колени. Здесь он молился за душу усопшего сына, который был убит год назад, и за души дочери и неродившегося внука. Неужели род де Аргуэлло не будет продолжен? Армандо мучил этот вопрос. Его вторая жена, намного моложе его, прекрасная Инес, вероятно, была бесплодной – после трех лет замужества она так и не забеременела.

Сколько ему еще осталось жить на этой земле?

В свои семьдесят лет Дон Армандо мог ожидать любой болячки, но только не связанной с пищеварением– раньше проблем с этим у него никогда не было. Возможно, его дни на земле уже сочтены. Возможно, его дом и обширные земли попадут в руки какого-нибудь проходимца… если он не позаботится о том, чтобы этого не случилось.

Вот почему он молился. Бог все простит ему.

И вот почему он хотел, чтобы его земли перешли к кому-либо его же крови.

К тому же Инес нуждалась в поддержке надежного и сильного человека, который заботился бы о ней после его смерти. Завершающие слова молитвы Дона Армандо касались его скромной жены, которая уже давно просила его «представить» ее Святой деве и другим святым. Сама она не могла этого сделать, так как никогда не посещала молельню или какую-нибудь другую церковь, кроме воскресных месс.

Перекрестившись, Дон Армандо подал знак слуге, чтобы тот помог ему подняться. Когда он встал, он отпихнул слугу и взял трость, с которой ходил. Он не хотел выглядеть больным и слабым.

Выйдя из молельни, он остановился, радуясь весеннему солнцу, которое освещало окрестности. Он оглядел свое имение, взглянул на растянутые фаланги большого дома. Он увидел двух служанок, которые о чем-то болтали и хихикали. В центре перед домом был большой колодец.

Инес шла к нему навстречу. Она всегда боялась прямых солнечных лучей, чтобы они не повредили ее нежную и чувствительную кожу. На голове у нее был повязан черный шелковый платок.

– Доброе утро, Донья Инес, – приветствовал он ее вежливо. Его жена отдавала предпочтение соблюдению формальностей, а не ласкам и нежности в отношениях между супругами.

– Доброе утро, Дон Армандо. – Она была слишком высока для испанки, с поражающими темными глазами, что придавало ее внешности более строгий вид. Однако обычно она скромно опускала глаза, прикрывая их густыми черными ресницами. – Вам лучше сегодня? Я очень беспокоилась, что вы так страдали от вашей болезни прошлой ночью.

– Мне уже лучше.

– Вы уже ели сегодня? – спросила она, взглянув на него. – Если нет, то я принесу вам яйца и горячую тортийю из духовки.

– Можно и то и другое.

Она была всегда рада подать ему еду, если ей удавалось опередить служанку Мерседес. Он предложил ей позавтракать на свежем воздухе.

Она ничего не имела против и направилась на кухню. Армандо подошел к маленькому столику неподалеку от колодца, рядом с цветущей глицинией.

Повариха оставила дверь кухни открытой. И было видно, что Инес остановилась в дверях.

Дон Армандо, нахмурившись, посмотрел в сторону Инес и спросил:

– Что-то случилось?

– Вам не стоит беспокоиться, супруг.

Но сейчас он уже видел, что на стене кухни был нарисован крест. Это был желто-коричневый знак пеона против колдовства, очерченный толченой горчицей.

– Это все проклятое суеверие! – раздраженно сказала Инес и, посмотрев на повариху, скомандовала: – Сотрите это сейчас же.

Женщина подчинилась, но Дон Армандо уже беспокоился, где же Мерседес, которая вот уже сорок лет работала у него. Обычно она занималась уборкой и мытьем стен. Пока Инес ходила на кухню, Дон Армандо сел за стол и смотрел на слуг, работавших на кухне. Теперь они уже не болтали, у них был испуганный вид. Возможно, кому-нибудь из них попадет за этот крест.

Однако сейчас его больше интересовало собственное здоровье, чем домашние неурядицы. Закрыв глаза, он попытался расслабиться и погреться в теплых лучах солнца, пока Инес не вернулась с едой и не поставила перед ним тарелки.

Он не успел даже поблагодарить ее, как раздался истошный крик.

– Ай, я-я-яй! – орала одна из служанок. Она стояла у колодца, вытаращив глаза, в которых застыл ужас.

Дон Армандо встал, его сердце сильно билось.

– Что там случилось? – спросил он.

– Мерседес! Там Мерседес! – кричала служанка, указывая на колодец. – Она там, мертвая.

– Мерседес? – прошептал он, не веря тому, что услышал.

Он подошел, чтобы самому убедиться. Заглянув в колодец, он увидел на поверхности темной воды лицо пожилой женщины. Ее глаза и рот были открыты так, словно она собиралась вот-вот закричать. Морщинистое лицо было раздуто и искривлено.

– Боже, помоги нам! – перекрестился Дон Армандо, глядя в небо. Так же сделали и слуги, стоявшие сейчас во дворе. Инес тихо всхлипывала, поглаживая его руку.

Но он никак не мог прийти в себя. Возможно, и ему самому следовало бы что-то предпринять против колдовских сил. Без сомнения, это было проклятье, посланное кем-то на его дом, на его семью. А что же еще, если не проклятье? Так много трагических событий за столь короткое время!

* * *

– Босс хочет, чтобы завтра ты отправился в Санта-Фе, – сказал бригадир Джон Гейтс Чако Джоунсу. Они объезжали на лошадях одно из дальних пастбищ Ролстона Дабл-Бар.

– Что ему надо?

Территориальные органы управления находились в сотне миль отсюда. Туда надо было добираться несколько дней. Поэтому эта поездка для Чако была не очень-то приятной.

Сузив глаза, Гейтс повернулся к Чако:

– Какая-то важная шишка приезжает из Додж-Сити, один из старых друзей Ролстона.

Гейтс зажег сигарету и с наслаждением затянулся.

– Ролстон думает, что Бойз, должно быть, тоже знает об этом приезде.

Ну вот, одному из закадычных друзей босса понадобилась охрана. Теперь-то понятно, для чего его наняли сюда, на пастбище у подножия Кэптэн-Маунтэйнс. Кроме своих непосредственных обязанностей – защищать пастбище от угонщиков скота, ему доводилось выполнять и грязную работу, например, выжигать клейма на животных. Но что самое неприятное – ему частенько приходилось «увиливать» от пуль или стрелять самому. Чако ужасно устал от постоянного чувства опасности.

– Ты думаешь, прежняя вражда между группировками в графстве Линкольн опять возобновится? – спросил он. Вражда началась уже давно, когда что-то не поделили два торговца, впоследствии ставшие заклятыми врагами. В конфликт были вовлечены шериф графства и несколько владельцев ранчо, и, наконец, все это переросло в спорадическую войну между соперничавшими вооруженными бандами, которых окрестили Бойз и Регьюлэйтес. – Если все не успокоится, то будет повторение кровавой бойни, той, что была в семьдесят восьмом году.

– Но если кровь прольется, то это будет их кровь.

Чако ничего не ответил. Он лично не симпатизировал ни тем, ни другим, ему просто хорошо платили.

– Я пошлю с тобой Мартинеса в Санта-Фе.

Чако и на этот раз промолчал. Ему совершенно не нравился этот мексиканец, стрелок, которого нанимали. Попадая в город, он сразу же начинал волочиться за какой-нибудь юбкой.

– Поезд остановится в Гэйлисто-Джанкшен, – продолжал Гейтс, – эта станция конечная, была построена год назад и находится в восемнадцати милях к югу от столицы. Это небольшой город, в котором есть лишь несколько салунов да хижин.

Может быть, на этот раз Мартинесу некем будет соблазняться? Поговаривали, что он настолько хороший стрелок, что попадает в цель и в пьяном, и в трезвом состоянии.

– Неизвестно, будут ли вообще в Санта-Фе Бойз, – продолжал Гейтс. – Но в любом случае ты отвечаешь за этого человека и должен доставить его в Линкольн.

– И всю дорогу я должен не сводить с него глаз.

– Выполняй без разговоров, – сказал Гейтс, закуривая. – Ты поедешь утром.

Чако кивнул и посмотрел вслед бригадиру, который, выдав инструкции, сразу же ускакал.

Затем он взглянул на север, в сторону Санта-Фе. Из-за гор, окружавших этот город, ничего не было видно, кроме бесконечно тянувшегося ярко-голубого неба.

Когда налетел порыв ветра, он успел придержать свою широкополую шляпу, чтобы ее не унесло… и вдруг почувствовал знакомый уже по той злосчастной ночи порыв холодного воздуха. Легкий ветерок показался ему таким же холодным, как лед.

Проклятье. Вопреки всякой логике то, что он чувствовал, было ему явно знакомо: и эта красно-коричневая пыль, и пустыня, и ветер. С той ночи, когда он, внезапно проснувшись, увидел в окне какое-то существо, похожее на волка, а затем обнаружил человеческие следы, хотя на следующий день они исчезли, он предчувствовал, что что-то непременно должно случиться.

Существовало или нет в действительности это что-то, но чувство опасности никогда не подводило Чако. И только благодаря этому он оставался живым, выходя целым и невредимым из разных переделок. Несколько раз ему уже приходилось брать на себя принятие решений – при перегонке скота в Мексику и работая, правда недолго, в Техасе, в ополчении шерифа. И он всегда был начеку, всегда предчувствовал опасность.

Но сейчас его беспокоило, что его предчувствие опасности было каким-то другим. То, что он ощущал, было нечто неуловимым, словно подкравшаяся тень заползла ему под кожу. Эта опасность была чем-то нереальным, каким-то видением, и здесь вряд ли потребуется применять оружие.

Он опять вспомнил о существе, похожем на волка, его открытую пасть и тот взгляд, что он видел в окне. Он припомнил также и проклятия, услышанные той ночью, и что это существо бесследно исчезло.

В конце концов оно действительно исчезло.

Мать Чако была наполовину апачи, и ее родственники утверждали, что в нем заложены задатки шамана-знахаря. Они говорили, что у него такое сердце и сила, что он способен победить дьявола.

И все-таки Чако очень надеялся, что этот дьявол находится где-то за пределами реальной жизни.