Текст книги "Дело Фергюсона"

Росс Макдональд
Дело Фергюсона

1

Началось это дело очень тихо в женском отделении окружной тюрьмы. Я приехал познакомиться с новой своей клиенткой, молоденькой медсестрой Эллой Баркер, обвиненной в сбыте краденого. Она продала брильянтовое кольцо, похищенное в числе прочего во время недавней кражи со взломом. Скупщик подержанных вещей, которому она его продала, сообщил об этом в полицию.

Разговор наш начался не слишком многообещающе.

– А почему именно вы? – осведомилась она подозрительно. – Я думала, что попавшие в беду люди имеют право сами выбирать защитника. И особенно когда они ни в чем не виноваты, как я.

– Вопрос о виновности или невиновности, мисс Баркер, здесь вообще не встает. В суде имеется список всех городских адвокатов. И мы по очереди защищаем тех обвиняемых, кто не в состоянии сам оплатить услуги адвоката. Моя фамилия оказалась очередной в списке, только и всего.

– Как, вы сказали, вас зовут?

– Гуннарсон. Уильям Гуннарсон.

– Странная какая-то фамилия, – заметила она, морща нос.

Она не была сознательно груба со мной, но просто мне не доверяла: страх пробудил в ней тупое упрямство. Я пожалел, что разговаривать мы вынуждены в тюремном помещении.

– Старинная скандинавская фамилия. А Баркер ведь английская?

– Кажется. Или это имеет значение?

Она изо всех сил старалась держаться с непринужденной иронией, укрыться за каким-нибудь щитом от того, что было сейчас вокруг. Ее взгляд скользнул по стенам камеры, по стальной двери с глазком из бронестекла, по решеткам на окнах, по столу и стульям, наглухо привинченным к стальному полу. Ее темные глаза раскрывались все шире, словно в попытке осмыслить все это, постигнуть положение, в каком она очутилась. Провела она в тюрьме одну ночь.

– Вы ведь не хотите остаться здесь?

– Наоборот! Я только и мечтаю поселиться тут навсегда и обзавестись хозяйством!

– Я просто имел в виду, что быстрее всего выбраться отсюда можно, сказав правду. Объясните мне, как к вам попало брильянтовое кольцо, которое вы продали Гектору Бродмену?

– Чтобы вы раззвонили об этом всем и каждому?

– Я ваш адвокат, мисс Баркер. Почему вы решили, что я злоупотреблю вашим доверием?

– Что такое адвокаты, я знаю! – бросила она загадочно. – А заставить меня говорить у вас руки коротки. Вот так.

Она поглядела на меня с унылой гордостью. Худая брюнетка, по-своему привлекательная. В соответствующем обрамлении, элегантно одетая, она, возможно, выглядела бы красавицей – такой женщиной, которой хочется подарить кольцо.

– Кто дал вам кольцо, мисс Баркер? Я убежден, что вы его не украли. Вы не грабительница. Даже полиция не считает, что вы сами проникли в дом Симмонсов.

– Тогда почему меня арестовали?

– Вы это знаете не хуже меня. Последнее время произошло несколько крупных краж со взломом. Без сомнения, работа организованной банды.

– Вы считаете, что я в нее вхожу?

– Нет. Но ваш отказ дать объяснение волей-неволей подводит полицию к такому выводу. Они знают, что вы покрываете преступников, и, упорствуя, вы навлекаете на себя подозрения в соучастии. Вы очень себе вредите.

Она облизнула пересохшие губы кончиком языка. Я подумал было, что сейчас услышу правду, но темные глаза скосились вбок и вниз.

– Кольцо я нашла, – произнесла она глухо. – Подобрала на тротуаре, когда возвращалась домой из больницы. Как я и объяснила полицейским.

– Вы говорите неправду, мисс Баркер. Кольцо вам кто-то дал. Если вы доверитесь мне и позволите вести ваше дело, я убежден, что добьюсь для вас условного приговора. Но для этого вы должны рассказать все без утайки.

– Ну хорошо. – Она прижала ладонь к груди. – Мне его подарили... как обручальное.

– Кто вам его подарил?

– Один человек. Я с ним познакомилась в Сан-Франциско. Во время отпуска.

Лгунья она была никудышная: голос у нее вдруг понизился почти до шепота, словно ей не хотелось выслушивать собственную ложь.

– Вы не могли бы описать его?

– Очень красивый, высокий, смуглый. Как говорится, неотразимый. Примерно вашего роста. Ну, и возраста тоже вашего, – добавила она неуверенно.

– А его фамилия?

– Фамилии он мне не сказал. Я ведь видела его только один раз.

– Но он же подарил вам обручальное кольцо. С брильянтом, который стоит долларов четыреста – пятьсот.

– Возможно, он не знал, сколько оно стоит. И вообще это была любовь с первого взгляда. – Она попыталась изобразить восторг и гордость, стремясь претворить эту выдумку в реальность хотя бы для себя.

– Если вы намерены лгать, мисс Баркер, то уж лучше вернитесь к версии, что нашли его на тротуаре.

Она царапала юбку ногтями в проплешинках облупившегося лака.

– Не понимаю, почему вам надо меня мучить! Вы хуже, чем лейтенант Уиллс. Почему вы не оставите меня в покое?

– И оставлю, когда вы скажете правду.

– Ну, а если я скажу... скажу вам все про этого типа в Сан-Франциско? Его фамилию и остальное. Тогда что?

– Думаю, мне удастся вас вызволить. Он ведь здесь, в Буэнависте, верно? Вы в него влюблены?

– Не смешите меня. – Ей вовсе не было смешно. – Ну вы меня вызволите. А дальше что?

– Для вас – ничего. В худшем случае два года условно.

– Вы так думаете? А я твердо знаю, что двух лет не проживу.

– Но ведь это же совсем не страшно.

– Я не о том. Я об этом.

Она провела пальцем по горлу и со свистом втянула воздух между зубами и языком. Эта зловещая пантомима удивила меня и встревожила. А ее как будто напугала даже больше, чем она уже была напугана. Кровь отхлынула от ее лица. Оно стало землистым.

– Вам угрожали?

Она подергала себя за нижнюю губу и кивнула – чуть-чуть, словно в зарешеченное окно за нами подглядывали.

– Кто вам угрожал?

Она промолчала, не спуская с меня настороженных глаз.

– Если член банды, вы окажете услугу всем нам, назвав его. Поможете мне, полиции, себе. И исполните свой гражданский долг.

– Как же! Как же! И кончу на кладбище. Ушли бы вы, мистер Гуннарсон, и оставили меня в покое, а? Вы же ничего не понимаете. Я хочу помочь и вам и всем и выбраться отсюда хочу. Да только, кроме того, я хочу жить.

– Кто вам угрожал?

Она дважды мотнула головой – сердито и упрямо. Потом поднялась и отошла к окну. Ее больничные туфли ступали по стальным плитам совсем бесшумно. Она встала спиной ко мне, глядя на башенку с курантами, венчающую здание суда.

Я остался сидеть, раздраженно уставившись на ее затылок, на темные, гладко причесанные волосы. Угадать, какие секреты прятались в голове под ними, я не мог, но не сомневался, что ничего криминального в этих секретах нет. Все необходимые приметы у Эллы отсутствовали – ни тупой покорности судьбе, ни бешеных вспышек протеста, ни неуловимого звериного запаха хищницы, отрастившей когти.

Мои мысли прервал скрип ключа в замке. Старшая надзирательница, которая проводила меня сюда, приоткрыла тяжелую дверь.

– Лейтенант Уиллс просит вас, сэр, выйти к нему.

Девушка у окна вздрогнула, но тут же справилась с собой и продолжала смотреть сквозь решетку, словно стрелки часов на башенке ее гипнотизировали. Я вышел в коридор.

Лейтенант уголовной полиции Харви Уиллс навалился грудью на перила верхней площадки винтовой лестницы. Ему было за пятьдесят, и за ним тянулись, будто дорога вверх по склону, три десятка лет, отданных поддержанию закона и порядка. Седые волосы подстрижены ежиком, нос как таран. Его облик и манера держаться хорошо гармонировали с серо-стальной угловатостью тюрьмы.

– Мне это не нравится, – сказал я, едва надзирательница закрыла дверь. – Расспрашивать клиента здесь достаточно трудно и без вмешательства полицейского управления.

– Вмешиваться я не собираюсь. Просто выяснилось еще кое-что, и, по-моему, для вас не безынтересное. А что, вам с ней не легко? – добавил он с легким вопросом в голосе.

– Она перепугана.

– Так почему же она упирается и скрывает факты, которые нам нужны? Дело ведь не мелкое, Билл. Семнадцать краж со взломом, денег и ценностей похищено почти на сорок тысяч. В первый раз за пять месяцев мне что-то забрезжило, когда ваша клиенточка явилась в лавку Бродмена с брильянтовым кольцом миссис Симмонс.

– Продажи кольца она не отрицает. Но продажа еще не доказательство, что она соучастница краж.

– Доказательство, если добавить другие факты. Я кое-что вам скажу, поскольку не хочу видеть, как вы подставляете себя под удар. Выяснился важный факт, связывающий воедино больше половины этих краж. В девяти случаях – в девяти из семнадцати – в момент кражи кто-то из семьи потерпевших лежал в больнице. А остальные, если он жил не один, как раз навещали больного. Банда, совершенно очевидно, получала сигнал из больницы, что в доме никого нет.

– Но почему винить Эллу Баркер? В штате больницы не меньше двухсот человек.

– Двести сорок семь. Мы все эти месяцы их проверяли. Но только одна из них продала брильянтовое кольцо, похищенное у Симмонсов. И только у одной из них в ящике бюро были спрятаны платиновые часики, взятые у Дентонов.

– Какие еще часики?

– А вот эти! – И Уиллс жестом фокусника достал сверточек, развернул папиросную бумагу и показал мне дамские часики толщиной в спичку. – Мы нашли их нынче утром в комнате Эллы Баркер. Миссис Дентон их опознала.

Я ощутил пустоту у себя за спиной, точно камера с Эллой лифтом ухнула вниз, и тут понял, как много поставил на эту девушку. Возможно, я ошибся, поверив в ее невиновность. Возможно, ее безучастность была просто угрюмой настороженностью, ее страх – естественным страхом перед тем, что ее ожидало.

– Я хочу всего лишь спросить ее, как они к ней попали, – сказал Уиллс. – Против этого вы возражать не станете?

– Спрошу у нее я.

Но прежде чем мы успели вызвать надзирательницу, снизу кто-то крикнул:

– Лейтенант! Вы там? Уиллс нагнулся через перила:

– Что там еще, Гранада?

– Происшествие на Пелли-стрит.

– Какое происшествие?

На дне лестничного колодца среди изогнутых теней возникло смуглое мрачное лицо сержанта Гранады.

– Кто-то попытался пристукнуть Гектора Бродмена.

2

Уиллс разрешил мне поехать с ними, и я устроился на заднем сиденье его черного «форда-меркюри». Гранада сел за руль и включил сирену. У нас за спиной контрапунктом подвывала еще одна сирена. Мы не успели вылезти из нашего «мер-кюри», как сзади затормозила машина «Скорой помощи». Лавка Бродмена – в центре трущобного района – была втиснута между мексиканской закусочной, специализирующейся на тамале[1]1
  Мексиканское блюдо из мяса, красного перца и толченой кукурузы. (Здесь и далее примеч. перев.)


[Закрыть], и захиревшей гостиницей. На витринном стекле было крупно выведено от руки: «Покупаем и продаем все, включая кухонные раковины. Скупка старого золота по самым высоким ценам». Внутри она смахивала на гнездо гигантской сороки, буквально утопая в пестрых обломках человеческих жизней. В глубине пыльного сумрака точно призрачное облачко маячил белый колпак. Унылый голос произнес из-под него:

– Он вот тут.

Уиллс и Гранада двинулись на голос. Они шли, как ходят полицейские – тяжелой походкой, в которой таится смутная угроза. Следом рысили санитары из машины «Скорой помощи», один высокий, другой низенький, легкие на ногу, как привидения, а я заключал процессию.

На кушетке сидел лысый мужчина в поблескивающей накладной шевелюре из крови. Его поддерживал худой загорелый человек в белом колпаке и переднике, точно повар за барьером кафетерия. Человек с окровавленной головой тяжело дышал: с хрипом втягивал воздух и со стоном отдувался. Его глаза под мохнатыми бровями, спутанными как ветки в вороньем гнезде, повернулись к нам, точно два яйца в красных прожилках. Он отодвинулся от человека, который его поддерживал, умудрился встать на ноги и сделать несколько неуверенных шажков, будто толстый огромный малыш, который учится ходить, упал на колени и, тихо постанывая, пополз от нас в чащобу мебели.

– Что с ним такое? – сказал Уиллс.

– А вы не видите? – Человек в белом колпаке был серым – то ли от виноватой жалости, то ли от глубоко скрытой внутренней паники. – Кто-то стукнул его по голове, и крепко стукнул.

– А кто стукнул, Мануэль? – спросил Гранада.

Мануэль пожал плечами. Осторожно пожал. Шея его была напряжена, голова неподвижна – большой накрахмаленный колпак казался бруском льда, который он старательно удерживал в равновесии.

– Откуда мне знать? Стены толстые. Я раскладывал тамале по тарелкам. А потом услышал, как он вопит.

Его глаза опустились. Передник был в пятнах крови.

– Мы займемся беднягой, – сказал мальчик в белом халате. Высокий.

Я взглянул на него повнимательнее и увидел, что он вовсе не мальчик. Ему было по меньшей мере сорок. Под глазами у него набрякли голубоватые мешки. Тем не менее в нем чудилась гибкая легкость мужчины, который переступил порог пожилого возраста, но никак не расстанется с иллюзорно юношеской внешностью. Его напарник был много моложе, ясноглазый и пухленький, ну просто чуть-чуть подержанный херувимчик.

– Действуйте, Уайти, – сухо сказал Уиллс. – И не тяните.

Бродмен старался залезть под голливудскую кровать. Но она была слишком низкой, и он тщился поддеть ее разбитой головой, точно кабан, выкапывающий корешки.

Санитары ухватили его крепко, но бережно. Поддерживая с обоих боков, поставили на ноги. Он брыкался, как взбесившийся мустанг.

– Ну, ну, – уговаривал высокий пожилой юнец, – тебя, старичок, двинули крепко, но все пройдет. Вот отвезем мы тебя к доктору, и будешь ты здоровехонький.

Бродмен продолжал отбрыкиваться. Они приподняли его над полом, успокоительно бормоча с почти мазохистским терпением, свойственным санитарам.

– Он чего-то боится? – спросил Гранада.

Бродмен ответил ему страшным пронзительным голосом:

– Я не хочу никуда ехать. Вы не имеете права насильно класть меня в больницу.

И вновь принялся вырываться. Санитары устали. У низенького на подбородке кровоточила царапина. В белесых глазах Уайти стояли слезы, мышиного цвета волосы потемнели от пота.

– Сержант, вы нам не поможете?

– Вы ведь сказали, что сладите с ним, а мне конфликты с профсоюзом ни к чему! – с ехидной улыбочкой ответил Гранада.

– Хватит, Пайк! – рявкнул Уиллс. – Бродмену от этого пользы никакой.

Гранада был могучий мужчина с бычьими плечами, и Бродмен волей-неволей перестал брыкаться. Они вынесли его за руки и за ноги, головой вниз, хотя он все еще судорожно пытался вырваться.

Собравшиеся у машины зеваки при виде крови загудели, как мухи. Санитары уложили его на носилки и затянули ремни.

Гранада ухватил передние ручки, Уайти с напарником – задние, и они втолкнули Бродмена внутрь машины. Он снова закричал:

– Не поеду! А лавка как же? Они меня грабят, чуть отвернись. Разбойники и убийцы!

– Успокойся, а? – услышал я голос Гранады, неожиданно мягкий. – Никто тебе ничего плохого не сделает.

Бродмен умолк, а Гранада продолжал в убаюкивающем ритме:

– Не волнуйся, Гектор, за лавкой мы присмотрим, ведь за то нам и платят.

Гранада выбрался наружу и сказал Уайти:

– Вроде бы я его утихомирил. Везите побыстрее. Травма, пожалуй, опасней, чем кажется.

Уайти залез в машину, и она с ревом унеслась, заставив зрителей броситься врассыпную. Смуглая женщина в шали произнесла замогильным шепотом:

– Кто бы его ни пришиб, Бродмен давно напрашивался, чтобы с ним разделались.

Зеваки начали расходиться, возможно, не желая показывать, насколько они с этим согласны. Гранада повысил голос:

– Те, кто живет по соседству, зайдите, пожалуйста, в лавку. Все зайдите. Мистер Бродмен подвергся физическому воздействию и, возможно, был ограблен. Любые сведения будут приняты с благодарностью.

С заметной неохотой они по двое, по трое начали входить в лавку. Набилось их там человек двадцать: портье из гостиницы за стеной, повар из закусочной и еще несколько испано-американцев, женщины с испуганными глазами в жалких платьишках, пенсионер, опирающийся на палку, и смуглая Кассандра в шали.

Они неловко оглядывались, на что бы присесть среди бродменовской коллекции старой мебели. Гранада задавал им вопросы, а Уиллс бродил по лавке. Я сел на потертый кожаный пуфик в углу и слушал, надеясь почерпнуть из ответов что-нибудь полезное для моей клиентки.

Напрасная надежда. Обитатели Пелли-стрит в присутствии представителей закона, казалось, утрачивали дар речи. Когда Гранада спросил женщину в шали, что, собственно, означали ее слова, она сослалась на полученные из пятых рук сведения, будто бы он давал деньги в рост из двадцати процентов еженедельно. Врагов у него хватало, но она никого из них не знает.

Старик с палкой, судя по его поведению, знал еще что-то – подобных глухих маразматиков в природе не существует, – но сохранил свой секрет при себе. Я запомнил, что зовут его Джерри Уинклер и живет он, по его словам, в гостинице рядом.

Оставив Мануэля напоследок, Гранада нажимал на него как мог. Однако кровавые пятна на его фартуке объяснялись крайне просто – Бродмена он нашел на полу почти без сознания и помог ему добраться до кушетки. А потом позвонил в полицию. И больше ничего не делал, ничего не видел, ничего не слышал.

– Бродмен ничего тебе не говорил?

– Сказал, что его хотели ограбить.

– Кто хотел?

– Он не сказал. А сказал, что сам с ними посчитается. Он даже не хотел, чтобы я вызвал... вас вызвал.

– Почему?

– Не сказал.

Гранада сердито махнул, чтобы Мануэль ушел, но тут же позвал его назад.

– Еще что-нибудь, мистер Гранада?

Гранада сказал, блеснув зубами в улыбке, которую его угрюмое лицо не подхватило:

– Просто хочу передать привет твоему брату. Напомнить о себе.

– А он не забывает. Моя невестка, Секундина, все время ему про вас напоминает.

Улыбка Гранады, вроде бы ни в чем не изменившись, превратилась в злобную гримасу.

– Приятно слышать. А где Гэс сейчас?

– Поехал ловить рыбу. Я его отпустил на день.

– Так он теперь у тебя работает?

– Вы же сами знаете, мистер Гранада.

– А прежде работал у Бродмена, так?

– И это вы знаете. Гэс ушел от него. А мне был нужен помощник.

– Я немного не то слышал. Будто Бродмен его выгнал.

– Люди чего не наврут, мистер Гранада. – Слово «мистер» Мануэль иронически подчеркнул.

– Лишь бы ты с них примера не брал. И скажи Гэсу, когда он вернется с рыбой, что он мне требуется.

Мануэль вышел, балансируя тяжелым колпаком на голове.

– Пелли-стрит! – произнес Гранада, ни к кому не обращаясь, встал, повернулся ко мне и сказал энергично: – Может быть, сведение счетов, мистер Гуннарсон. Двадцать процентов в неделю – вполне побудительная причина для тех, кому нечем уплатить. Я уже слышал, что Бродмен ничем не брезгует. Может, он давно подпольный миллионер. Вроде тех бродяг, у которых в лохмотья зашиты чековые книжки.

– Если бы мне кто-нибудь зашил за лацкан пухленькую чековую книжку!

– А я думал, все адвокаты купаются в деньгах.

Следом за Уиллсом мы направились в глубину лавки. Там часть помещения была превращена в прямоугольную клетку со стенами и потолком из стальной сетки. Дверь из той же сетки в стальной раме стояла распахнутая, навесной замок был отперт, и мы вошли в этот странноватый кабинет Бродмена.

В дальнем углу клетки чернел куб старомодного железного сейфа. Упиравшаяся изголовьем в сейф незастеленная койка была полускрыта массивным старым письменным столом. На нем среди бумажных сугробов виднелся телефонный аппарат со снятой трубкой. Я протянул руку, чтобы положить ее на рычаг, и чуть не провалился сквозь пол. Гранада вцепился мне в плечо железными пальцами.

– Осторожнее, мистер Гуннарсон!

Я попятился от открытого люка и поглядел на деревянные ступеньки, исчезавшие в желтоватом сумраке. Гранада положил трубку на рычаг, и телефон тут же зазвонил. Уиллс взлетел по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, и выхватил трубку у Гранады.

– Дай мне, Пайк.

Слушая, Уиллс бледнел, и на его лице четко вырисовывались грязные потеки пота.

– Нехорошо. Срочно пошлите туда бригаду. Понятно? – Он повесил трубку и сказал Гранаде: – Бродмен умер.

– От ударов по голове?

– Будем считать, что так, если вскрытие не обнаружит чего-то другого. Пока точно мы знаем только, что его убили. Пошарь в подвале, Пайк. Там полно старых ковров и матрасов, и вроде бы кто-то их ворочал. Я ничего интересного не нашел, но, может, тебе повезет больше.

– А что мне надо искать?

– Тупое орудие со следами крови. – Гранада полез в подвал, а Уиллс повернулся ко мне: – Мистер Гуннарсон, я рад, что вы задержались тут. Мне надо с вами поговорить. То, что произошло, меняет ситуацию вашей клиентки.

– К лучшему или к худшему?

– Ну, это зависит главным образом от нее самой, ведь так? И от вас. Последние сутки она провела в тюрьме, и, следовательно, в отличие от прочих членов банды, руки у нее этим убийством замараны быть не могут. Так что у нее нет никаких разумных причин не пойти с нами в открытую и тем, возможно, избавить себя от больших неприятностей.

– Но что она может знать об этом убийстве?

– Я ведь не утверждаю, что ей о нем известно что-нибудь конкретное. Но опознать других членов банды она способна. Если она даст честные показания... – Уиллс сделал жест, совсем не гармонировавший с его личностью: разжал кулак, словно выпуская на волю птичку. – Поймите меня правильно, я не предлагаю сделки. Но что бы с нами было, если бы люди не шли нам навстречу?

То же, что и сейчас, подумал я, ведь навстречу они не идут. Тем не менее попытка Уиллса перейти на мой язык произвела на меня впечатление.

– По-вашему, это убийство – работа той же банды?

Он кивнул.

– Мы некоторое время подозревали, что Бродмен – их скупщик. Во всяком случае, что он один из их каналов сбыта. На прошлой неделе мы получили конкретную улику: на аукционе в Лос-Анджелесе были выставлены старинные часы из золоченой бронзы. Кто-то из тамошних специалистов по кражам заметил их, потому что вещь уникальная, и заглянул в наш список. Часы значились среди похищенного у Хемшайров в Футхилском округе, а на аукцион их вместе с другими вещами прислал Бродмен. Ну, конечно, у него было наготове объяснение: часы он купил у оказавшейся в стесненных обстоятельствах почтенной старушки, которую никогда прежде не видел. Откуда ему было знать, что они краденые? Да, конечно, наш список ему прислали, как всем закладчикам, но у него плоховато со зрением. Если он все время будет перечитывать полицейские списки, так когда же ему заниматься делом?

Уиллс прислонился к письменному столу и задумчиво посмотрел сквозь сетку. Сваленные в беспорядке вещи неопровержимо свидетельствовали, что ничего этого туда с собой не возьмешь.

– Бродмену было бы лучше попасть за решетку, – сказал он, – но часы на арест не потянули. Доказать, что он знал их происхождение, мы не могли. Однако он понял, что мы его вычислили, и хотел очиститься. Когда вчера Элла Баркер продала ему этот брильянт, он бросился к телефону, едва она вышла из лавки.

– Вы думаете, он знал, что кольцо краденое?

– Уверен. Кроме того, он знал ее.

– А вы можете доказать это, лейтенант?

– Безусловно. И говорю это, чтобы дать вам возможность выйти из-под удара. Примерно полгода назад Бродмен лежал в больнице, и Элла была одной из его палатных сестер. Они словно бы подружились. Спросите у нее сами, когда заговорите с ней о платиновых часиках. И добейтесь ответа – вы ей услугу окажете. Ей-богу, мне совсем не хочется смотреть, как вашу клиенточку переедет паровой каток.

– Так вы, по-вашему, паровой каток?

– Не я, а закон.

Тут появились другие служители закона с фотокамерами и наборами для снятия отпечатков пальцев. Я вышел на улицу. В глаза ударил режущий солнечный свет, двумя лезвиями отражавшийся от хромировки двух полицейских машин у тротуара.

На этой убогой улице они привлекали внимание, но в обратном смысле. Прохожие отворачивали от них головы, точно пытаясь избежать их черных чар. Я догадался, что слух о смерти Бродмена распространился по городу, как зловещее пророчество о бедах, поджидающих Пелли-стрит.

Перед подъездом гостиницы, опираясь на палку, стоял Джерри Уинклер – шаткий треножник, поддерживающий тяжелую седую голову. Тщательно уравновесившись, он взмахнул палкой. Я подошел к нему.

– Говорят, сынок, Бродмен умер?

– Да, умер.

Старик захихикал – в просвете между усами и бородой завибрировал красный язык.

– Так, значит, дело убийством обернулось?

– По-видимому.

– А вы адвокат, верно? – Узловатая рука в синей сетке вздутых вен прикоснулась к моему локтю. – Я Джерри Уинклер, меня все знают. Мне на суде быть свидетелем не доводилось. А вот мой приятель был. Так он говорил, что свидетелям платят.

– Несколько долларов. Суд просто оплачивает вам потраченное время.

– Времени-то, чтобы тратить, у меня хоть отбавляй. – Он потер волосатый подбородок и заглянул мне в лицо, как старый голодный пес в надежде на косточку. – А вот долларов маловато.

– У вас есть какие-то сведения, касающиеся смерти Бродмена?

– Может, и есть, только бы оно того стоило. Подниметесь ко мне в номер, поболтаем немножко?

– Кое-какое время потратить я могу, мистер Уинклер. Моя фамилия – Гуннарсон.

Он провел меня через затхлый вестибюль вверх по узким истертым ступенькам и по тесному коридору в свою конурку в дальнем конце. Железная кровать, умывальник, комод с мутным зеркалом, старомодная качалка и атмосфера одиночества и бесцельного ожидания.

Он усадил меня в качалку у единственного окна, выходившего в проулок, а сам, покряхтывая, медленно опустился на край кровати и наклонился вперед, по-прежнему опираясь на трость.

– Я хочу поступить по совести. Да только не хочу, чтобы мне от этого стало хуже, чем было.

– Но почему?

– А всякие косвенные следствия. У всего есть косвенные следствия. Попробуйте прожить на пенсию шестьдесят долларов, коли думаете, что это так просто. Одежду я получаю от Армии спасения, и все-таки остаюсь без цента к концу месяца. Иногда Мануэль меня бесплатно кормит. То есть в конце месяца.

– Так Бродмена убил Мануэль?

– Я этого не говорил. Я еще ничего не сказал. Само собой, я хочу исполнить свой долг, но какой будет вред, если я еще и немножко заработаю, а?

– Вы обязаны сообщать властям все, что вам известно, мистер Уинклер. Вам уже грозят неприятности за сокрытие сведений.

– Я не скрываю, а просто припомнил только сейчас. Память-то у меня уже не та.

– Что вы припомнили?

– То, что видел. – Он замялся. – Я думал, что мне за это что-нибудь причитается.

Комнатушка, хитрый несчастный старик угнетали меня, и я сделал жест, который был мне не по карману, – достал пять долларов из своего довольно тощего бумажника и протянул ему.

– Ну, во всяком случае за несколько обедов вы заплатить сможете.

Он взял их со светлой улыбкой.

– А как же! Хороший вы мальчик. И Джерри Уинклер будет поминать вас в молитвах. – Не меняя тона, он продолжал: – Голову Бродмену разбил Гэс Донато. Младший брат Мануэля.

– Вы видели, как это случилось, мистер Уинклер?

– Нет. Но я видел, как он туда вошел и как вышел. Я сидел тут у окошка, вспоминал былые деньки, и, смотрю, Гэс на пикапе въехал в проулок. Берет из кузова монтировку, засовывает под брючину и тихонько открывает заднюю дверь Бродмена. А через несколько минут выходит с мешком на спине, бросает его в машину и идет за новым.

– Вы не знаете, что было в мешке?

– Нет. Только он был набит битком. И другие тоже. Он еще четыре-пять принес. Сложил в пикап и укатил.

Я поглядел в его выцветшие глаза:

– Вы уверены, что это был именно он?

– А как же! – Он постучал тростью по голым половицам. – Я Гэса Донато чуть не каждый день вижу. А тут особое внимание обратил, потому что ему не положено водить машину.

– Слишком молод?

– Чего нет, того нет. Но условно освобожденным водить машину запрещается. А у него из-за машин неприятностей и так хватало – из-за них-то его и арестовали.

– А Гэс ваш друг?

– Не сказал бы. Вот Мануэль – тот друг.

– Но, по вашим словам, вы с Гэсом постоянно видитесь.

– Верно. В закусочной у Мануэля. С тех пор как Бродмен его турнул на той неделе, он у Мануэля посуду мыл.

– А почему Бродмен его уволил?

– Я так толком и не понял. Что-то из-за часов. Золотых настольных часов. Гэс отправил их куда-то, куда не следовало. Я слышал, как Мануэль спорил с Бродменом в проулке.

Я открыл окно. У задней двери бродменовской лавки о чем-то совещались двое в штатском. Они подозрительно уставились на меня. Я попятился и закрыл окно.

– А вы ничего не упускаете, мистер Уинклер?

– Стараюсь.