Текст книги "Коррумпированный город"

– Но есть одна, с которой вы не расстанетесь. Каждый человек, рождающийся богатым, впитывает ее с молоком матери и не расстается с ней до конца жизни – с иллюзией своего превосходства.

– У тебя была куча денег, когда ты был еще мальчишкой, не так ли? – заметил он. – И я не замечал, чтобы ты страдал от комплекса неполноценности.

Он позвонил, появилась служанка, чтобы проводить меня.

– Еще один вопрос, – сказал я. – Эта госпожа Уэзер получила все достояние моего отца. Кто является следующим за ней наследником?

– Думаю, что ты. Но госпожа Уэзер молода и, как я слышал, здорова.

Теперь он не подал мне руки. Когда я уходил, он сидел, заложив пальцем страницу книги Веблена, создавая видимость полной поглощенности чтением.

Глава 3

Инспектор Ральф Хэнсон жил в новом районе восточной части города, в одном из домов массовой застройки. Это был невысокий дом, он содержался в хорошем состоянии. Радовали глаз тщательно подстриженный кустарник и гладкая зеленая лужайка. Я поднялся по ступеням веранды и постучал в дверь разукрашенным железным молоточком.

Женщина средних лет, чья фигура так и не восстановилась после беременности, открыла дверь и неуверенно улыбнулась мне. Я заметил трехколесный велосипед возле двери и коляску для куклы в прихожей. Я спросил, дома ли инспектор Хэнсон.

– Ральф в мастерской, в подвале. Если хотите, можете пройти туда.

– Я пришел по делу. Может быть, лучше позвать его сюда?

Звук строгания доски, который доносился из-под пола, прекратился, когда она крикнула, подойдя к лестнице:

– Ральф, к тебе пришел молодой человек.

Хэнсон опускал закатанные рукава рубашки, поднимаясь по лестнице; к его волосатым рукам прилипли мелкие стружки. Это был высокий мужчина с продолговатым, мрачным лицом и живыми зелеными глазами. На минуту он остановился в прихожей и отряхнул руки.

– О, Ральф, – пропела его жена капризным голоском, – я просила тебя, чтобы ты не таскал сюда сор.

– Это не сор, – резко заметил тот. – Это хорошее, чистое дерево.

– Но его так же трудно выметать, как и сор, – заявила она и исчезла во внутренней части дома.

Он смерил меня взглядом и про себя дал мне оценку, о которой я мог догадаться по его резкому вопросу:

– Что я могу для вас сделать, сэр?

– Пару лет назад вы вели расследование убийства Дж. Д. Уэзера, так? – спросил я.

– Верно. Мне было поручено это дело.

– Известно ли вам, кто его убил?

– Нет. Я оказался в тупике. Нам не удалось поймать убийцу.

– Вы не смогли этого сделать? Или не стали?

Он посмотрел на меня враждебно. Тонкие губы раздвинулись в невольной гримасе, обнажив желтые зубы, длинные, как у гончих.

– Мне не нравится этот сарказм. Почему, собственно, вас интересует это дело?

– Я его сын.

– Что же вы сразу не сказали. Входите и садитесь.

Он жестом пригласил меня пройти первым в гостиную и включил верхний свет. Мы оказались в небольшой комнате, загроможденной мягкой мебелью, с двумя окнами французского типа и газовым камином у третьей стены. Он усадил меня на обитый мохером диван, а сам устроился в таком же кресле напротив меня. Комната была не более уютной, чем выставка в витрине мебельного магазина, но зато теперь хозяин пытался вести себя более дружелюбно. Его удлиненное лицо изобразило улыбку, которую легко было принять за гримасу боли.

– Итак, вы – Джон? Я помню, вы вечно ходили за Дж. Д., когда были малышом. Я тогда работал на мотоцикле.

– У вас неплохо шли дела, – заметил я.

Он окинул комнату взглядом, в котором сквозило мрачное самодовольство.

– Да, в прошлом году я получил повышение и стал инспектором.

– Кому вы обязаны этим?

– Руководству полицейского управления. А кому, вы думали?

– Я так понимаю, что вас повысили не за работу по расследованию убийства моего отца.

Он подался вперед и быстро выпалил, горячо, как одержимый:

– Вы ничего не добьетесь, околачиваясь тут и бросая мне в лицо такие намеки. Мне нравился Дж. Д. Я всеми силами старался раскрыть это дело.

– Всем нравился Дж. Д., за исключением, возможно, только моей матери. И кого-то, кто пристрелил его на улице. И, возможно, еще нескольких людей, которые покрывали человека, застрелившего его.

– Не знаю, каких рассказов вы наслушались, – буркнул Хэнсон.

– Мне ни черта не рассказывали. Вот в чем беда. Я даже не знаю, что же с ним произошло.

– Но вы только что сказали…

– Я сказал вам то, что услышал случайно в баре. Как он был убит?

– Вы хотите услышать об этом в деталях?

– С мельчайшими подробностями, которые вам известны.

Он откинулся в кресле и сложил перед собой кончики пальцев, изобразив арку. Его рассказ прозвучал легко и точно, как отрепетированные свидетельские показания.

– В него стреляли примерно в шесть тридцать пять вечера третьего апреля сорок четвертого года, когда он возвращался домой из гостиницы. Стреляли в квартале от Мэйн-стрит, на углу улиц Клири и Мэк. Было произведено два выстрела. Почти одновременно, по показаниям свидетелей. Обе пули попали ему в голову и пронзили мозг. Он умер мгновенно.

– Видел ли кто-нибудь убийцу?

– Это одно из обстоятельств, которое мне мешало. Никто его не видел. Убийство из засады, которое было заранее хорошо спланировано, и для убийцы был подготовлен побег. Помните старое здание Мэк?

– Нет. Расскажите мне о нем.

– Находится на углу улиц Клири и Мэк с выходами на обе улицы. Дж. Д. проходил около этого здания каждый день примерно в одно и то же время, направляясь домой с работы. Человек, который в него стрелял, должен был об этом знать, потому что ждал у окна, на втором этаже здания Мэк. Окно расположено примерно на высоте четырнадцати футов над уровнем земли. Когда Дж. Д. приблизился, убийца высунулся из окна и несколько раз выстрелил в него сверху. Во всяком случае, такова моя гипотеза. Она подтверждается траекторией пуль.

– Чье это окно?

– Ничье. Помещение пустовало. Раньше там был кабинет зубного врача. После мы выяснили, что дверь была открыта фомкой; на пыльном подоконнике остались следы, показывающие, что кто-то на него облокотился.

– Отпечатки пальцев?

– Нет, я сказал вам, что все было хорошо спланировано. Убийца сделал два выстрела, закрыл окно и удрал на улицу через другой выход. К тому времени почти все офисы были закрыты, и никто его не видел. Возможно, его ждала машина у выхода на улицу Мэк. Во всяком случае, ему удалось скрыться.

– И это все, что вам удалось установить за два года?

– Еще одна деталь. Мы нашли оружие, которым пользовался убийца, и установили, кому оно принадлежало. Револьвер "смит-и-вессон". Мы нашли его в канализации на улице Мэк. Оказалось не так уж трудно проследить его принадлежность. Дочь первоначального покупателя, некоего Тигардена, продала его Кауфману, торговцу подержанными вещами. Кауфман признал, что купил этот револьвер, но утверждал, что его украли из магазина за пару дней до убийства.

– Вы провели расследование по Кауфману?

– Конечно. Ясно, что он темная личность, что-то вроде анархиста или радикала. Пишет абсурдные письма в газеты. Но он не убивал вашего отца, так как в момент убийства находился в своем магазине. Может назвать двух или трех людей, которые готовы в этом поклясться. Может быть и так, что он кому-то продал оружие, а затем, чтобы выгородить его, придумал эту историю с воровством. Но у меня создалось впечатление, что он говорил правду.

– Полагаю, что вы поинтересовались, кому была выгодна смерть Дж. Д.?

Он беспокойно заворочался на подушках кресла.

– Я сделал все, что смог. Госпожа Уэзер была единственным человеком, которая получала явную выгоду. Она унаследовала его деньги и собственность. Но нет никаких других причин ее подозревать. Вам это известно не хуже, чем мне.

– Черт меня подери, если мне хоть что-нибудь известно. Скажите, кто такая эта женщина?

– Вы не знаете ее? Я думал, что вы могли остановиться у нее.

– Ну уж нет, постараюсь обойтись без этого. – Я встал и по ковру подошел к камину. – Я никогда ее не встречал. А то, что слышал, не располагает меня к ней.

– Естественно, вы не склонны хорошо отнестись к ней. Но она довольно симпатичная. У нее куча достоинств.

– Откуда она взялась?

– Думаю, из Чикаго. Во всяком случае, ваш отец привез ее сюда из Чикаго – из одной поездки. Какое-то время она работала у него секретарем, потом он на ней женился. Я слышал, что она была ему хорошей женой. Городским женщинам она не очень-то нравилась, но такое случается. Она слишком шикарно смотрелась на их фоне.

– Я должен взглянуть на эту шикарную штучку. Она все еще живет здесь?

– Да, она просто осталась в доме Дж. Д. Это теперь ее дом.

– Теперь я знаю об этом деле столько же, сколько и вы?

– Я изложил вам основные факты. Может быть, остались какие-то детали…

– Такая, например, кто убил моего отца?

Он поднялся. В его узких зеленых глазах сверкала злоба.

– Я рассказал все как есть. Если вам это не нравится, можете наплевать и забыть мой рассказ.

– Мне он не нравится, но я не собираюсь его забывать. Я хотел бы знать, не посоветовал ли кто вам не выяснять слишком много?

Зубы снова обнажились в гримасе, а голос прохрипел:

– Я выполнил свою работу и рассказал вам, что знаю. А теперь убирайтесь из моего дома.

Наши глаза встретились, он уставился на меня тяжелым взглядом, но первым опустил глаза.

– Вы нервничаете, инспектор Хэнсон. Скажите мне, что вас выводит из себя, и я уйду.

– Я никого не боюсь, и если какая-то сопля вроде вас думает, что может…

– У вас задатки честного человека, Хэнсон. Вам нравится чистое, добротное дерево. Как вы можете работать в нечистоплотных полицейских органах, вроде тех, что действуют в этом городе?

Он сделал шаг ко мне, продолжая пожирать меня глазами.

Высокий, всего на один-два дюйма ниже меня, но сухощавый и хрупкий. Я мог бы сломать его на месте, но, кажется, его это не волновало.

– Еще одна ваша шуточка…

– И вы наброситесь на меня, мне придется вам врезать, а вы вызовете патруль и упечете меня в тюрьму.

– Я этого не говорил. Но в этом городе такая болтовня навлечет на вас беду.

– Если из-за болтовни я попаду в беду, то буду драться, чтобы из нее выйти.

– Я имею в виду серьезные неприятности, – заметил он чуть спокойнее. – Может быть, вам лучше забыть обо всем этом деле.

– Так, как это сделали вы? Не пытаетесь ли вы напугать меня, как кто-то напугал вас?

– Никто меня не напугал! – крикнул он. – Убирайся!

– Значит, вам действительно нравится город в его нынешнем виде. Нравится быть большой второразрядной лягушкой в грязной луже.

Он молчал целых полминуты. Его лицо раз или два дернулось и стало спокойным. Наконец он сказал:

– Вы не знаете, о чем говорите. Когда у человека жена, дети, дом, за который надо платить…

– Вы хотите, чтобы ваши дети росли в таком месте, где полицейские – прохвосты и плуты? Вы хотите, чтобы они узнали, что их отец – такой же прохвост и неплохо устроился в этой компании? Странно, что вы не хотите очистить это место для своих же детей.

Горькая улыбка искривила уголки его губ.

– Я же сказал, вы не знаете, о чем говорите, Уэзер. Если этот город и превратился в помойку, то твой отец был не последним, кто приложил к этому руку.

– Что вы имеете в виду, черт возьми?!

– А то, что этот город впервые ощутил подлинный вкус коррупции, когда тридцать лет назад Дж. Д. привез сюда первые электронные игральные машины. Сначала он подкупил полицейских, чтобы они не выкинули из города его игральные автоматы. Затем он подкупил муниципальное правительство, чтобы оно не проводило чистку среди полицейских. И не называй меня лжецом, потому что я знаю, о чем говорю. Я получил свою долю.

Мне не хотелось этому верить, но это было похоже на правду. Внутри у меня что-то екнуло. Я всегда думал, что мой отец был самым порядочным мужчиной на американском Среднем Западе.

Глава 4

Такси начинало обходиться мне дороже, чем я мог себе позволить, но я торопился. Водитель повез меня по Мэйн-стрит, главной улице, прямо в Центр. Улицы ночного города были полны шумных парочек, молодых девушек, подростков и молодых людей, которые группками по двое и трое искали удачных встреч. Их яркие галстуки развевались как знамена. Весна журчала в сточных канавах быстрым мутным потоком, и люди на улицах двигались, перегруппировывались в медленном, бесконечном танце Бахуса. Мы повернули около гостиницы «Палас» и поехали по улице Клири в северную часть города.

На втором этаже здания Мэк не светилось ни одного окна, а на тротуаре, где умер Дж. Д. Уэзер, не было бронзовой дощечки.

Даже дом его вроде бы не изменился, хотя и оказался меньше, чем мне запомнился. Ничто тут не изменилось – только теперь я не мог войти не постучавшись и никто здесь не встретит меня с радостью. Я поднимался по парадной лестнице, чувствуя, что вот-вот сделаю то же, что делал всегда. Я позвонил и стал ждать. Охватившее меня чувство прошло еще до того, как открылась дверь, уступив место другому состоянию – полузлому и полусмущенному.

Над моей головой вспыхнула лампа, и дверь приоткрылась на цепочке. Через четырехдюймовую щелочку я увидел женщину: тщательно покрытые лаком, завитые каштановые волосы, темные глаза на бледном лице, белая шея над прямоугольным декольте.

– Госпожа Уэзер?

– Да.

– Мне хотелось бы поговорить с вами. Думаю, что вы приходитесь мне мачехой.

Она, поперхнувшись, издала изумленный смешок:

– Вы – Джон Уэзер?

– Да. Можно войти?

– Конечно. Входите. – Она освободила цепочку и отступил", чтобы открыть дверь. – Простите, что держала вас на пороге. Но я в доме одна, и неизвестно, кто может заявиться ночью. Сегодня вечером моя служанка отдыхает.

– Вполне понимаю вас, – сказал я, оглядываясь по сторонам.

Уже не было в зале старого дерева, исчезла и голова лося над дверью. Пол перестелили, на нем лежал ковер пастельных тонов. Лестница, покрытая эмалью под слоновую кость, казалась ненастоящей. Все было каким-то бледным и чересчур чистым.

– Вы жили в этом доме, не правда ли? – спросила она.

– Я как раз об этом думал. Теперь тут все иначе.

– Надеюсь, вы одобряете перемены. – Ее тон представлял собой искусную смесь надменности, кокетства и подхалимажа.

Голос заинтересовал меня. Низкий, сочный и сложный, слишком женственный для такой утонченной дамы. Я посмотрел ей в лицо и сказал:

– Здесь слишком многое изменилось, чтобы я мог сразу сделать какой-то вывод. Да и какое это имеет значение – одобряю я или нет?

Она повернулась на каблуках и направилась к двери в гостиную.

– Не хотите выпить что-нибудь? Нам есть о чем поговорить.

– Спасибо, – сказал я и последовал за ней.

Если ее груди и бедра были не накладные, то она обладала красивой фигуркой. Но даже если они и были накладными, то выручали ноги и походка. Одетая в темное шелковое платье, она двигалась с пластичностью, свойственной морским львам.

Когда мы сели друг против друга, я увидел, что ее лицо контрастировало с фигурой. Оно было красиво, но как бы обескровлено, что подчеркивалось алыми губами, и выглядело осунувшимся. Широко расставленные темные глаза, в которых застыла тревога, кажется, впитали и сосредоточили в себе всю энергию. Блестящие волосы нависали над бледным лицом и шеей.

Под моим взглядом она нервно улыбнулась.

– Ну что, вам уже удалось прикинуть мои размеры по методу Бертильона?..[1]1
  Бертильон Альфонс (1853 – 1914) – французский юрист, автор системы приемов судебной идентификации, основанной на классификации измерений тела.


[Закрыть]

– Извините. Естественно, что меня интересует последняя жена моего отца.

– Звучит не слишком галантно.

– Галантность – мое слабое место.

– Это относится ко всему вашему поколению, не правда ли? Может быть, вы начитались Хемингуэя и подобной литературы?

– Не стоит входить в роль мачехи. У вас нет передо мной ни малейшего преимущества с точки зрения возраста.

Смех странно контрастировал с ее застывшим лицом.

– Может быть, я ошиблась относительно вашей галантности. Я тоже отношусь к потерянному поколению. Кстати, я обещала предложить вам выпивку.

– Кто теперь читает Хемингуэя? – заметил я в ответ и оглядел комнату, пока она шла к бару в углу. Бар задумал Дж. Д., но все остальное в комнате было переделано. На окнах – толстые, яркие шторы, замысловато расставленная современная мебель. Строгие стены и мягкое боковое освещение создавали впечатление высоты и простора. Единственное, что сохранилось от старых времен, – это пара раздвижных дверей. Комната была великолепной, но ей не хватало жизни. Бесшумно прошли здесь время и перемены, оставив ее в тишине и неподвижности. Меня интересовало, проводит ли свои ночи в одиночестве богатая вдовушка – женщина, которая придумала такую комнату.

Она дала мне американское виски, добавив туда немного содовой воды и много льда. Затем подняла свой бокал и сказала:

– Выпьем за галантность.

У нее были белые, хорошо ухоженные руки, но на запястье виднелись небольшие складки и морщинки. Может быть, я ошибался относительно ее возраста, но ей не могло быть больше тридцати пяти лет.

– А я пью за женщин, которые не зависят от галантности.

Какое-то мгновение она смотрела на меня, а потом медленно произнесла:

– Вы таки славный мальчик.

– Вы не очень типичная мачеха. А может, я начитался не тех книг в юные годы?

– Сомневаюсь. Каковы ваши планы, Джон?

– Получается забавная вещь. Я приехал сюда с намерением попросить у Дж. Д. работы. Болтаюсь с тех пор, как демобилизовался из армии.

– Разве вы не знали, что он умер?

– До сегодняшнего дня не знал. Видите ли, после того как моя мать оставила его, у нас не было о нем никаких сведений. Я почти забыл, что у меня есть отец. Но последние два года, когда был в армии, думал о нем. Не пытался связаться, просто думал… Поэтому в конце концов решил поехать и повидаться с ним. Но несколько опоздал.

– Вам надо было приехать раньше. – Она наклонилась вперед, чтобы дотронуться до моего колена, и я увидел линию, разделявшую ее груди, в глубоком вырезе. – Он часто говорил о вас. В любом случае стоило ему написать.

– Что он обо мне говорил?

Она так же демонстративно отстранилась от моего колена, как и коснулась его.

– Он вас любил, гадал, что же с вами случилось. Боялся, что ваша мать настроит вас против него.

– Она старалась, но в конечном счете ничего не вышло. Не могу сказать, что ставлю ей это в вину.

– Вы действительно не вините ее?

– Почему я должен ее винить? Он возненавидел ее за те, что она его бросила. Он никогда не пытался связаться с нами.

– Почему она ушла от него, Джонни? – Ее манеры постепенно приобретали все большую интимность, и мне становилось не по себе. – Он не сказал мне об этом, – добавила она.

Пока разговор целиком развивался согласно ее пожеланиям, и она предпочла сентиментальную тональность воспоминаний.

Я выбрал другую:

– Потому что он был бабник.

Казалось, это ее не шокировало и не расстроило. Она откинулась назад на своем низком кресле и вытянула руки над головой. Ее наполненное жизнью, волнующее тело напоминало в этой застывшей комнате змею, которая в наглухо закрытой могиле питается мертвечиной. Она сказала мягким вопрошающи голосом:

– Вы, видно, знали, как вести себя, когда вам было двенадцать лет.

Она опустила голову на спинку кресла и посмотрела на потолок, казалось погрузившись в мечты о своей власти и прелести. Можно дотянуться до ее тела и попользоваться им, как созревшим плодом, свисающим с дерева, подумал я. Но ведь она была моей мачехой, и это значило бы пойти на кровосмешение. К тому же я ненавидел ее.

Самым непринужденным голосом я спросил:

– Что же случилось с Дж. Д.?

Она подняла голову, ее темные, волнующие глаза посмотрели на меня.

– Его застрелили на улице. Неизвестно, кто это сделал. Это было ужасно. Не уверена, что смогу говорить об этом. Даже теперь. – Ее голос смолк.

– Вы, должно быть, очень его любили.

– Я по нему сходила с ума, – сказала она глухо. – Он был единственным настоящим мужчиной в моей жизни. – Теперь она сидела прямо. Белые руки на подлокотниках кресла и венец волос придавали ей вид трагической королевы.

– Не был ли он староват для вас?

Она изучала меня какое-то время и решила, что я ни на что не намекаю.

– Некоторые так думали, – ответила она с вызовом, – но я так не считала. У Джерри был секрет вечной молодости.

– Но не вечной жизни. Впрочем, собственность продолжает существовать. У него осталось много имущества, не так ли?

Я ей подбрасывал не те вопросы, и она пришла в некоторое замешательство.

– Что вы имеете в виду? Конечно, он хорошо меня обеспечил.

– Это прекрасно. Должно быть, это так же хорошо, как если бы он продолжал жить.

Она собралась с новыми силами и отошла на прежнюю линию обороны.

– Джонни, неужели вы меня ненавидите? У меня не было ни малейшего представления о том, что содержится в его завещании, до его смерти. Я знаю, что вам выпала незаслуженно горькая доля.

– Он не умер. Его застрелили. Это ему выпала горькая доля. Есть ли у вас представление о том, кто его застрелил?

– Откуда?! – Она скорчила рожицу, как маленькая девочка, поджав губки бутончиком. – У него, должно быть, были враги, Джонни. У него было столько разных деловых предприятий…

– Значит, вы думаете, что это было убийство, связанное с бизнесом? Кого вы имеете в виду?

Вопрос ее испугал. Ее белое лицо осталось неподвижным, но все тело напряглось.

– Никого. Я мало знаю о его делах.

– Давали ли вы объявление о награде за поимку убийцы?

– Нет, не давала. Мне посоветовали не делать этого.

– Кто посоветовал?

– Не помню. Один из его друзей, по-видимому. Говорили, что полиция хотела бы получить возможность спокойно провести работу по этому делу.

– Они действительно поработали спокойно. Это дело прикрыли так тихо, что можно подумать, будто все оглохли.

– Думаю, полиция сделала все возможное, Джонни. Инспектор Хэнсон занимался этим делом в течение многих недель.

– Возможно, сшивая расползающиеся швы. Герметически запечатывая его, чтобы комар носа не подточил. Где вы находились, когда застрелили Дж. Д.? Или это стало частью секретных архивов?

Я дал ей основание по-настоящему разозлиться, но она убаюкала себя притворным волнением, которое разыгрывала для меня. Закрыв лицо руками, она сказала прерывающимся голосом:

– Какие чудовищные инсинуации! Я была дома, помогала кухарке готовить для него обед – блюда, которых он так и не отведал.

Ее стремление выгородить себя лживыми ответами было просто невыносимо. Я решил подключиться к ее игре, посмотреть, что из этого получится:

– Вы отлично знаете, что я ничего такого не имел в виду. Просто дело в том, что я не смог ни до чего докопаться. И это меня убивает.

Она опустила руки, и ее сухие глаза стали вглядываться в мое лицо.

– Я знаю. Это сразило меня уже давно. Два года тянется эта ужасная неопределенность.

– Какая неопределенность?

– Относительно того, что случилось с Джерри. И того, что может случиться со мной. Видите ли, я продолжаю вести его дела.

– Я слышал, что вы продали гостиницу.

– Да. Вынуждена была ее уступить. – Казалось, она смутилась. – Но я все еще управляю клубом и станцией. Видите ли, мне хорошо знакома эта работа. Я работала на радио в течение многих лет. Первоначально Джерри нанял меня вести его дела в радиобизнесе.

– А как обстоит дело с игральными автоматами?

– Я держусь в стороне от этого бизнеса. Это не женское дело. Вынуждена была нанять менеджера. Он ведет также дела клуба.

– Полагаю, это – Керч?

– О, вы его знаете?

– Пока что нет.

– Если захотите встретиться с ним, то я могу организовать. Хотя с какой стати вы захотите…

– Меня интересует любой, кто мог что-то получить в связи со смертью Дж. Д.

Она неуверенно посмотрела на меня.

– Конечно, я вас не интересую… в этом смысле?

Я открыто уставился на ее розовые губы, затем перевел взгляд на пышную грудь и тонкую талию.

– Вы меня интересуете во всех смыслах.

– Некоторое время я опасалась, что вы будете вести себя как пасынок. Но теперь вы говорите иначе. – Закончив фразу, она оставила губы приоткрытыми. В ее глазах промелькнула искорка торжества. Она поднялась, демонстрируя всю свою фигуру. – Давайте я вам еще налью.

– Спасибо. Думаю, мне достаточно и одной порции.

– Вы уже уезжаете? – спросила она, пересекая комнату.

– У меня масса неотложных дел. Надо повидать многих людей.

– Каких людей?

– Может быть, вы кого-нибудь посоветуете? Вы знаете, кого я ищу.

Она налила двойную порцию американского виски и быстро его выпила.

– Нет, я не могу ничего посоветовать. Я в таких же потемках, как и вы. Не верите?

– Почему я должен вам верить?

– Но вам следует мне поверить! – Она опять пересекла комнату, возвращаясь ко мне. Руки свободно держала у бедер, что придавало ее телу сомнительное, скрытое достоинство.

Я встал и посмотрел ей в лицо, будучи притворно спокоен, как замерзшая поверхность темного ручья. В глубине ее глаз я видел скоротечную игру меняющихся тайных настроений, но не мог догадаться об их смысле.

– Если вы хотите увидеть Керча, – быстро проговорила она, – то я отведу вас к нему завтра.

– Разве требуется формальное знакомство?

– Нет, конечно нет. Но сегодня вы не успеете ничего сделать. Уже очень поздно. Вполне можете сесть и выпить еще стаканчик.

– Может быть, вас бы больше устроило, если бы я подождал до будущего года или даже целых два года.

– Что вы имеете в виду?

– Вы, кажется, очень стараетесь отговорить меня от всяких действий. Я мог бы ожидать с вашей стороны проявления хоть небольшого интереса к тому, кто убил вашего мужа. Хотя бы из любопытства.

– Вы не понимаете, Джонни. Вы не можете понять, как тяжело мне стало жить здесь с тех пор, как умер Джерри. Я просто не могу примириться с мыслью о том, что вы можете накликать еще больше неприятностей.

– Он не умер. Его убили. И я не причиняю неприятностей. Просто не уклоняюсь от них.

– Вы думаете, я не знаю, что его убили? Вы думаете, я могу когда-нибудь об этом забыть? Я знаю, что за моей спиной говорят кумушки во время игры в бридж – раздобревшие матроны, которые кичатся своей порядочностью! Они думают, что их мужья такие солидные граждане, но в большинстве – это глупцы, которые не знают, откуда к ним поступают деньги. Моего мужа убили, но я не вижу с их стороны сочувствия. Видите ли, я родилась не здесь и сама зарабатывала на жизнь до того, как вышла замуж. Поэтому я вызываю подозрения. Мне пришлось здесь нелегко. Подчас казалось, я сойду с ума оттого, что не с кем поговорить.

– Неужели вам трудно найти собеседника?

– Вы имеете в виду мужчин? Они кружатся вокруг меня, вынюхивают. Я могла бы отбить мужа у любой из этих матрон, если бы хоть один из них стоил того.

– Почему бы вам отсюда не уехать, если здесь не нравится. Есть и другие города. Откуда вы приехали?

Она ответила не сразу. Подошла к бару и налила себе еще одну порцию виски. Выпив его, произнесла:

– Здесь мне надо руководить делами. Я взяла на себя эту задачу.

– Вы довольно быстро отделались от гостиницы.

– Я же сказала, что была вынуждена это сделать. Во всяком случае, это вас не касается.

– На что пошли деньги?

Разгоряченная алкоголем, она отрезала:

– Я не обязана перед вами отчитываться.

– Насколько понимаю, я – следующий по очередности на наследование имущества Дж. Д.

– До тех пор, пока жива, я вправе свободно им распоряжаться.

Я встал и подошел к ней.

– Теперь обстановка мне ясна. Почему вы уверены, что проживете долго?

Мои слова могли быть восприняты как прямая угроза, учитывая мою надвигающуюся на нее широкоплечую фигуру. Лицо ее исказилось от страха. Она отпрянула в угол между баром и стеной, следя за мной с улыбкой василиска. Дыхание со свистом вырывалось из ее ноздрей.

– Не подходите ко мне! – прошипела она.

Я облокотился о стойку бара и улыбнулся как можно приветливее.

– Вас легко испугать, правда? Внутри у вас накопилось много страха, но он рождается не в вас. Пока вы используете меня в качестве громоотвода. Я спрашиваю себя: откуда исходит весь этот страх?

Ее лицо дергалось в попытке скрыть проявившиеся чувства.

– Пошел вон! – снова прошипела она. – Я больше не потерплю твоей грубости.

– Я сам от нее не в восторге, но что поделаешь? И все же, может быть, вы скажете мне, чего боитесь?

– Вы пришли сюда, чтобы мучить меня, да? – произнесла она низким монотонным голосом. – Решили, что можете расколоть меня. Вы ненавидите меня, потому что ваш отец оставил деньги мне, и думаете, что они должны принадлежать вам. Проваливайте отсюда, вы, великовозрастный нахал!

Я был довольно молод и принял это оскорбление близко к сердцу. Но перед уходом бросил ей кое-что, над чем она могла бы поразмыслить, лежа в постели:

– Вам нужен хороший психиатр. Я слышал, что именно такой есть в тюрьме штата.