Текст книги "Прощальный взгляд"

Росс Макдональд
Прощальный взгляд

Глава 1

Адвокат Джон Тратвелл продержал меня в приемной, чтобы я успел по достоинству оценить обстановку. Я сидел в кресле, обтянутом мягкой зеленой кожей. На стенах, подобно рекламе, красовались пейзажи с видами округи – горы, море.

Юная розоволосая секретарша оторвалась от коммутатора. Подведенные толстыми черными линиями глаза придавали ей сходство с узником, выглядывающим из-за решетки.

– Очень сожалею, но мистер Тратвелл задерживается. Это он из-за дочери, – невнятно пояснила девица. – Зря он так: пусть бы сама выпутывалась – все на ошибках учатся, а то как же? Я вот училась.

– Да ну?

– Я ведь манекенщица. А сюда устроилась на время после того, как мой второй муж дал деру. Скажите, вы на самом деле сыщик?

– На самом, – сказал я.

– А мой муж фотограф. Дорого б я дала, чтобы узнать, с кем – то есть я хочу сказать, где он сейчас.

– Забудьте о нем. Дело того не стоит.

– Наверно, вы правы. Фотограф он никудышный. Очень понимающие люди говорили мне, что я на его фотографиях выходила куда хуже, чем в жизни.

Ну как не пожалеть ее, подумал я.

В дверном проеме появился высокий мужчина. На вид ему было далеко за пятьдесят. Широкоплечий и элегантный, он был красив и явно это сознавал. Седая шевелюра его была тщательно уложена, столь же тщательно продуманным было и выражение лица.

– Мистер Арчер? Я Джон Тратвелл. – Он без особого энтузиазма пожал мне руку и повел по коридору в свой кабинет. – Очень благодарен, что вы так быстро приехали из Лос-Анджелеса. Извините, что заставил ждать. Тут считают, что я почти устранился от дел, но никогда в жизни я не был так занят, как теперь.

Несмотря на сбивчивую речь, Тратвелл производил впечатление человека собранного. Поток слов, казалось, извергался сам по себе, в то время как его жесткие невеселые глаза внимательно разглядывали собеседника. Он провел меня в кабинет и усадил в коричневое кожаное кресло напротив письменного стола. Хотя сквозь тяжелые занавеси пробивалось солнце, в комнате горели лампы дневного света. В их мертвенном голубоватом свечении Тратвелл и сам казался не живым человеком, а озвученной восковой фигурой. На полке справа от него стояла фотография ясноглазой белокурой девушки, очевидно, его дочери.

– В разговоре со мной по телефону вы упоминали о мистере и миссис Лоренс Чалмерс.

– Упоминал.

– Что у них стряслось?

– Я перейду к этому через пару минут, – сказал Тратвелл. – Но сначала я хочу вам объяснить, что Ларри и Айрин Чалмерс мои друзья. Наши дома на Пасифик-стрит стоят напротив. Я рос с Ларри, наши родители тоже знали друг друга с давних пор. Как юрист я бесконечно обязан отцу Ларри – он был судьей. Моя покойная жена очень дружила с матерью Ларри.

В тоне Тратвелла я уловил какую-то непонятную гордость. Левой рукой он пригладил волосы на виске так бережно, словно прикасался к сокровищу, полученному в наследство. Взгляд и голос у него были вялыми: видно, он жил только прошлым.

– А рассказываю я вам все это к тому, чтоб вы знали – Чалмерсы не обычные клиенты. У меня к ним особое отношение. И я хочу, чтобы вы обращались с ними как можно деликатнее.

Светские обязательства тяжелым бременем наваливались на мои плечи, и мне захотелось сбросить одно-другое.

– Как с предметами старины?

– Примерно так, хотя они вовсе не старые. Я отношусь к Чалмерсам, как к произведениям искусства; правда, их роднит лишь одно – они также имеют право не приносить пользу. – Тратвелл умолк, но тут же, словно вдруг его осенило, заговорил снова: – Дело в том, что Ларри после войны так ничего и не достиг. Конечно, он сколотил большое состояние, но деньги ему, можно сказать, сами в руки плыли. Мать оставила ему большое наследство, она, как оказалось, откладывала на черный день, потом Ларри удачно играл на бирже и нажил миллионы.

В голосе Тратвелла промелькнула зависть; видно, он относится к чете Чалмерсов далеко не просто, и уж, во всяком случае, без особого восторга. Я намеренно откликнулся на эту неприязненную нотку.

– Я должен быть потрясен?

Тратвелл посмотрел на меня так, будто я издал неприличный звук или заметил, что его произвел кто-то другой.

– Как видно, я вам так ничего и не сумел объяснить. Дед Ларри Чалмерса участвовал в Гражданской войне, потом поселился в Калифорнии и женился на испанке – наследнице больших земельных участков. Ларри сам герой войны, хоть и не любит об этом рассказывать. Поэтому в нашем лишенном традиций обществе он может считаться аристократом, если допускать, что они у нас вообще имеются. – Он следил за тем, какое впечатление произведет на меня последняя фраза: похоже, он произносил ее не впервые.

– А что вы скажете о миссис Чалмерс?

– Ну, Айрин никак не назовешь аристократкой. Но, – добавил он с неожиданным пылом, – она удивительная красавица. А что еще требуется от женщины?

– Однако вы так до сих пор и не сказали, что же у них стряслось.

– Видите ли, мне и самому тут не все ясно. – Взяв со стола большой лист желтой бумаги, Тратвелл уставился на неразборчивый текст. – Надеюсь, с незнакомым человеком они будут более откровенны. – Я стал было подниматься, и тут он изложил мне суть дела: – Пока Чалмерсы проводили уик-энд в Палм-Спрингсе, их дом ограбили. Но ограбление было не совсем обычным. Как говорит Айрин Чалмерс, из ценных вещей похитили только старинную золотую шкатулку, которая хранилась в кабинетном сейфе. Сейф этот я видел. Судья Чалмерс приобрел сейф в двадцатых годах – открыть его далеко не просто.

– Мистер и миссис Чалмерс известили полицию?

– Нет, и не собираются.

– У них есть слуги?

– Приходящий слуга-испанец. Но он у них больше двадцати лет. Кроме того, он отвозил их в Палм-Спрингс. – Тратвелл замолк и покачал седой головой. – Однако, судя по всему, действовал кто-то из своих.

– Вы подозреваете слугу, мистер Тратвелл?

– О своих подозрениях я предпочел бы не говорить. Предубеждения мешают в работе. Ларри и Айрин, насколько я их знаю, люди замкнутые, и жизнь их мне не очень ясна.

– У них есть дети?

– Один сын, Николас, – сказал он нарочито безразличным тоном.

– Сколько ему лет?

– Двадцать два или двадцать три. Он в этом месяце кончает университет.

– В январе?

– Совершенно верно. Ник пропустил семестр на первом курсе. Не сказав никому ни слова, бросил университет и несколько месяцев где-то пропадал.

– И сейчас он опять беспокоит родителей?

– Ну, это слишком сильно сказано.

– Он мог совершить ограбление?

Тратвелл не спешил с ответом. Выражение его глаз то и дело менялось; видно, он мысленно прикидывал разные варианты: амплитуда была широкая – от обвинения до защиты.

– Ник мог это сделать, – сказал он наконец, – но с какой стати ему красть золотую шкатулку у собственной матери?

– Я могу тут же назвать несколько вероятных причин. Ника интересуют женщины?

– Интересуют. Он, между прочим, жених моей дочери Бетти, – чопорно сказал Тратвелл.

– Извините.

– Ну что вы. Откуда вам знать. Но прошу вас разговаривать с Чалмерсами очень осторожно. Они привыкли к тихой, размеренной жизни, а эта история, боюсь, выбила их из колеи. Они так возмущаются ограблением их драгоценного дома, что можно подумать, будто речь идет об осквернении храма.

Он раздраженно скомкал желтый лист бумаги и бросил его в корзину. Этим жестом он, казалось, давал понять, что был бы рад вот так же одним махом отделаться от мистера и миссис Чалмерс и всех их проблем, включая сына.

Глава 2

Пасифик-стрит, словно тропа из чистилища, вела от нищей низины города к холмам, где возвышались старинные особняки потомственных богачей. Хотя дому Чалмерсов, построенному в калифорнийской разновидности испанского стиля, было не меньше полувека, стены его под лучами позднего утреннего солнца сверкали ослепительной белизной.

Я пересек двор, огороженный высокой кирпичной оградой, и постучался в кованую дверь. Мне открыл слуга в темном костюме, с лицом испанского монаха, взял мою визитную карточку и оставил меня в холле, огромном, с высоким, в два этажа потолком, где я сначала остро ощутил свое ничтожество, а потом, из противоречия, почувствовал себя очень большим и значительным.

Передо мной просторной пещерой белела гостиная. Ее стены пестрели яркими полотнами современных художников. От холла гостиную отделяли черные железные решетки в рост человека, что придавало дому вид музея. Впечатление это нарушила темноволосая женщина, вышедшая из сада с секатором и ярко-красной розой в руках. Положив секатор на столик, она пошла мне навстречу. Роза точь-в-точь повторяла цвет ее губ. Сквозь оживленную улыбку проступала тревога.

– Я почему-то думала, что вы старше.

– Так оно и есть, просто я выгляжу моложе своих лет.

– Но я просила Джона Тратвелла нанять главу сыскного агентства.

– Он так и сделал. Только в моем агентстве работает всего один человек – я. Других сыщиков я кооптирую по мере надобности.

Она нахмурилась.

– Не слишком солидное заведение, как я вижу. До Пинкертонов[1]1
  Известное сыскное агентство. – Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть] вам далеко.

– Если вам нужна крупная фирма, предупреждаю сразу, вы обратились не по адресу.

– Да нет же. Мне нужен хороший сыщик, самый лучший, какой только есть. Вы уже имели дело с такими... – и она рукой указала сначала на себя, потом на холл, – ну, с такими людьми, как я?

– Я слишком мало вас знаю, чтобы ответить на этот вопрос.

– Но ведь речь идет не обо мне, а о вас.

– Очевидно, рекомендуя меня, мистер Тратвелл сказал вам, что я не новичок.

– Выходит, я не имею права и вопроса задать, так что ли?

Несмотря на апломб, в словах ее проскальзывала неуверенность. Очевидно, эта красивая женщина вышла замуж за деньги и положение в обществе и никогда не забывает о том, что в любую минуту может всего лишиться.

– Ну что ж, задавайте ваши вопросы, миссис Чалмерс.

Она перехватила мой взгляд и долго смотрела на меня в упор, словно хотела прочитать мои мысли. Глаза у нее были черные, жгучие и непроницаемые.

– Мне нужно знать одно: если вы найдете флорентийскую шкатулку... Джон Тратвелл, наверное, рассказал вам про золотую шкатулку?

– Он сказал, что у вас пропала такая шкатулка.

Она кивнула.

– Предположим, вы ее найдете и найдете человека, который ее похитил. Так вот, остановитесь ли вы на этом? То есть я хочу сказать, вы не побежите в полицию и не расскажете им обо всем?

– Нет. Разве что они уже в курсе дела.

– Они не в курсе, и никто не собирается вводить их в курс, – сказала она. – Я хочу сохранить все в тайне. Я и Джону Тратвеллу не хотела говорить о шкатулке, но он чуть не клещами вытянул из меня признание. Впрочем, ему, как мне кажется, я доверяю.

– А мне, как вам кажется, вы не доверяете?

Я улыбнулся, она ответила тем же и, потрепав меня по щеке розой, уронила ее на изразцовый пол. Видимо, та отслужила свое.

– Пройдите в кабинет. Там нам не помешают, – она повела меня за собой по короткой лестнице к великолепной двери резного дуба. Прежде чем дверь за нами закрылась, я увидел, как слуга подобрал сначала секатор, потом розу.

Мы очутились в кабинете – строгой комнате со скошенным белым потолком, перерезанным темными балками. Единственное крошечное оконце, забранное снаружи решеткой, придавало кабинету сходство с тюремной камерой. Вдоль одной стены тянулись полки со старинными книгами по юриспруденции; казалось, заточенный здесь узник ищет пути на свободу.

На стене напротив висела большая картина, выполненная в примитивной манере; на ней, по всей видимости, изображался Пасифик-Пойнт в старину. В бухте стоял парусник семнадцатого века, на берегу нежились голые коричневые индейцы, над их головами, прямо по небу, маршировали испанские солдаты.

Миссис Чалмерс предложила мне сесть в обтянутое телячьей кожей старинное кресло рядом с бюро.

– Мебель тут выбивается из общего стиля, – сказала она, будто это имело какое-то значение. – Но за этим бюро работал мой свекор, а кресло, на котором вы сейчас сидите, стояло у него в суде. Он был судьей.

– Мистер Тратвелл мне об этом говорил.

– Да, Джон Тратвелл его знал, а я нет. Свекор умер давным-давно, когда Лоренс был еще ребенком. Но муж по-прежнему боготворит отца.

– Мне бы очень хотелось познакомиться с вашим мужем. Он дома?

– К сожалению, нет. Поехал к доктору. Ограбление выбило его из колеи. Впрочем, – добавила она, – мне ни в коем случае не хотелось бы, чтобы вы с ним встречались.

– Он знает, что я здесь?

Она отошла к столу из мореного дуба – такие некогда украшали монастырские трапезные – и облокотилась на него. Покопавшись в серебряной шкатулке, миссис Чалмерс достала оттуда сигарету, прикурила от настольной зажигалки и задымила так яростно, что между нами легла голубая дымовая завеса.

– Лоренс считал, что не имеет смысла привлекать частных сыщиков. Но меня это не остановило.

– А почему ваш муж против этого возражал?

– Муж – человек замкнутый. Ну, а та шкатулка, которую украли... словом... его мать получила ее в подарок от поклонника. Предполагается, что мне об этом не известно, но тут они ошибаются. – Она криво усмехнулась. – А вдобавок ко всему прочему свекровь хранила в шкатулке его письма.

– Письма поклонника?

– Письма моего мужа. В войну Ларри написал ей кучу писем, и она складывала их во флорентийскую шкатулку. Письма тоже пропали, хотя сами по себе они никакой ценности не представляют, разве что для Ларри.

– Шкатулка ценная?

– Думаю, что да. Она искусной работы и выложена золотом: флорентийская работа времен Ренессанса. – На середине непривычного слова она было споткнулась, но в конце концов все же справилась с ним. – На крышке изображена любовная сцена.

– Шкатулка застрахована?

Она покачала головой и скрестила ноги.

– Мы не считали это необходимым. Шкатулку почти никогда не вынимали из сейфа. Мы никак не думали, что сейф могут взломать.

Я попросил разрешения осмотреть сейф. Миссис Чалмерс сняла со стены примитивную картину с индейцами и испанскими солдатами; под ней оказался большой сейф, вмонтированный в стену. Повернув несколько раз диск, она открыла сейф. Заглянув через ее плечо, я увидел цилиндрическую выемку в стене, напоминающую ствол шестнадцатидюймовой пушки, и такую же пустую.

– Где ваши драгоценности, миссис Чалмерс?

– У меня их не так много, я ими никогда не увлекалась. А те, что есть, я храню в своей комнате в футляре. Футляр я брала с собой в Палм-Спрингс. Мы были там, когда шкатулку похитили.

– Давно вы хватились шкатулки?

– Дайте подумать. Сегодня вторник, я спрятала шкатулку в сейф в четверг, вечером. На следующее утро мы отправились в пустыню[2]2
  Палм-Спрингс – курорт в пустыне с горячими источниками.


[Закрыть]. Шкатулку, скорее всего, украли после нашего отъезда. Так что выходит, дня четыре тому назад, а то и меньше. Вчера вечером, когда мы вернулись, я заглянула в сейф – шкатулка исчезла.

– Что побудило вас открыть сейф?

– Не знаю, – сказала она и повторила: – Право же, не знаю, – и тут я ей не поверил.

– А у вас не возникала мысль, что шкатулку могут украсть?

– Нет. Разумеется, нет.

– Ну, а что вы скажете о вашем слуге?

– Эмилио не брал шкатулку. Я ему абсолютно доверяю.

– У вас что-нибудь пропало, кроме шкатулки? Она задумалась.

– Пожалуй, ничего. Кроме писем, конечно, знаменитых писем.

– А они представляют ценность?

– Как я уже говорила, для моего мужа. Ну и разумеется, для его матери. Но она умерла давно, в самом конце войны. Я ее не знала, – сказала миссис Чалмерс расстроенно, словно, не получив в свое время благословения свекрови, она до сих пор чувствовала себя обделенной.

– А зачем грабителю могли понадобиться письма?

– Не спрашивайте меня. Скорее всего, потому что они лежали в шкатулке. – Она скорчила гримаску. – Если вы их найдете, не трудитесь возвращать. Я их все, или почти все, много раз слышала.

– Слышали?

– Муж любил читать их Нику.

– Где ваш сын?

– Зачем он вам?

– Я хотел бы с ним поговорить.

– Это исключено. – Она снова помрачнела.

За прекрасной маской, подумал я, скрывается испорченная девчонка – так некогда в статуях богов прятались обманщики-жрецы.

– Очень жаль, что Джон Тратвелл не прислал мне кого-то другого. Все равно кого.

– Я что-нибудь сделал не так?

– Вы задаете слишком много вопросов. Копаетесь в наших семейных делах, а я и так сказала вам больше, чем надо.

– Вы можете мне доверять, – сказал я и тут же пожалел о своих словах.

– В самом деле могу?

– Доверяли же мне другие. – Увы, в моем голосе звучала рекламная нотка. Мне не хотелось расставаться с этой женщиной и ее не совсем обычным делом: в красоте Айрин Чалмерс было нечто, заставляющее интересоваться ее прошлым.

– Я уверен, что и мистер Тратвелл посоветовал бы вам быть со мной откровенной. Когда я работаю на адвоката, по закону я так же имею право хранить тайны клиентов, как и сам адвокат.

– А что это все-таки значит?

– А то, что меня нельзя заставить говорить о том, что я узнаю в ходе расследования. Даже если присяжные и решат предать меня суду, заставить меня говорить они не вправе.

– Понятно.

Она поймала меня на хвастовстве: я пытался себя рекламировать, и теперь она могла меня купить, причем не обязательно за деньги.

– Если вы пообещаете ничего не говорить даже Джону Тратвеллу, я вам кое-что скажу. Не исключено, что ограбление было не совсем обычным.

– Вы подозреваете кого-то из своих? Не похоже, чтобы сейф был взломан.

– Лоренс тоже так думает. Вот почему он не хотел вас приглашать. Он мне даже Джону Тратвеллу не разрешал сказать о пропаже шкатулки.

– А кто, он считает, украл шкатулку?

– Он не говорит. Но мне кажется, он подозревает Ника.

– У Ника прежде бывали неприятности?

– Другого рода, – сказала она так тихо, что я с трудом ее расслышал. Она как-то сразу сникла, словно мысль о сыне навалилась на нее ощутимой тяжестью.

– И какого же рода неприятности у него были?

– Так называемые эмоциональные проблемы. Он неизвестно почему ополчился против нас с Лоренсом. Убежал из дому, когда ему шел двадцатый год. Пинкертоны несколько месяцев не могли его найти. Нам эти поиски обошлись в несколько тысяч долларов.

– Где он был?

– Ездил по стране, подрабатывал на жизнь. Впрочем, его психиатр говорит, что ему это пошло на пользу. Потом он засел за учебу и даже обзавелся девушкой, – сказала она не то с гордостью, не то с надеждой, но глаза ее оставались по-прежнему мрачными.

– Вы не верите, что ваш сын украл шкатулку?

– Нет, не верю. – Она надменно вскинула голову. – Если б верила, вы не были бы здесь.

– Он может открыть сейф?

– Вряд ли. Мы не давали ему шифра.

– Я заметил, что вы знаете шифр на память. Он у вас где-нибудь записан?

– Да.

Она отомкнула нижний правый ящик бюро, вытащила его и перевернула вверх дном, вывалив кипу пожелтевших балансовых отчетов. К дну ящика был прикреплен скотчем клочок бумаги, на котором стоял ряд отпечатанных на машинке цифр. Скотч от старости пожелтел и потрескался, а бумага так истрепалась, что цифры почти стерлись.

– Шифр найти не так уж сложно, – сказал я. – Ваш сын нуждается в деньгах?

– Не знаю, зачем бы они ему могли понадобиться. Мы даем ему шестьсот – семьсот долларов в месяц, а если нужно, и больше.

– Вы говорили, у него есть девушка.

– Он помолвлен с Бетти Тратвелл, а ей деньги ни к чему.

– Есть у него другие женщины или девушки?

– Нет, – ответила она не сразу и без особой уверенности.

– Как Ник относится к исчезновению шкатулки?

– Ник? – На гладкий лоб миссис Чалмерс набежали морщины: видно, мой вопрос захватил ее врасплох. – Кстати говоря, в детстве он ею очень интересовался. Я разрешала им с Бетти играть со шкатулкой. Мы, вернее, они воображали, будто эта шкатулка – ящик Пандоры. Словом, что она волшебная, понимаете? – И она засмеялась, уйдя в воспоминания о далеком прошлом. Потом глаза ее снова помрачнели, и в них отразился ее характер, одновременно взбалмошный и жестокий.

– Может, не стоило так раздувать эту историю, – сказала она упавшим голосом, – но я никак не могу поверить, что Ник взял шкатулку. Он никогда нас не обманывал.

– А вы его не спрашивали, брал он шкатулку или нет?

– Не спрашивала. Мы с ним еще не виделись с тех пор, как вернулись из Палм-Спрингса. У него своя квартира около университета, сейчас он сдает выпускные экзамены.

– Мне хотелось бы с ним поговорить, хотя бы для того, чтоб услышать от него – да или нет. Раз уж он под подозрением...

– Только не говорите Нику, что отец его подозревает. За последние два года у них наладились отношения, и я не желаю, чтоб они испортились.

Я пообещал ей быть тактичным. И она без дальнейших колебаний написала на клочке бумаги номер телефона Ника Чалмерса и его адрес в университетском городке детским нетвердым почерком. Потом поглядела на часы.

– Что-то мы заговорились. Мой муж вот-вот приедет обедать.

Щеки ее пылали, глаза блестели, словно наше свидание было не деловым, а любовным. Она поспешила вывести меня в холл, где нас встретил слуга в темном костюме. Его почтительное лицо было непроницаемым. Он распахнул входную дверь – и миссис Чалмерс чуть не вытолкала меня вон.

Из остановившегося перед домом черного «роллс-ройса» вылез пожилой мужчина в отличном твидовом костюме. Он пересек двор по-военному четко, словно каждый его шаг, каждый взмах руки управлялись приказами свыше. На худом загорелом лице выделялись невинные голубые глаза. Темные квадратные усики придавали стандартность его внешности. Он едва удостоил меня взглядом.

– Что здесь происходит, Айрин?

– Ничего. То есть... – Она перевела дух. – Это представитель страхового общества, он пришел по поводу ограбления.

– Ты посылала за ним?

– Да. – Женщина сконфуженно смотрела на меня. Она лгала и просила у меня поддержки.

– Напрасно, – сказал Чалмерс. – Насколько мне известно, флорентийская шкатулка не застрахована. – В его вежливом взгляде звучал обращенный ко мне вопрос.

– Нет, – сказал я деревянным голосом. Я разозлился: миссис Чалмерс не только разрушила наши с ней отношения, но и все возможные контакты с ее мужем.

– Что ж, не будем вас больше задерживать, – сказал он. – Приношу вам извинения за допущенную миссис Чалмерс оплошность. Очень жаль, что вы зря потратили время.

Чалмерс шагнул вперед, снисходительно улыбаясь в усы. Я отступил в сторону. Он протиснулся в дверной проем, стараясь не коснуться меня. Я был плебеем, а это опасно – чего доброго, заразишься.