Текст книги "Прощальный взгляд"

Глава 5

Мотель занимал одно из зданий старой застройки в прибрежной части Пасифик-Пойнта – внушительное двухэтажное строение из красного кирпича. Напротив мотеля, в бухте, шлюпки лежали на стапелях, как птицы с опущенными крыльями. Несколько «Капри» и «Сишеллов», подгоняемых январским ветерком, неслись по каналу.

Я оставил машину у мотеля и пошел в контору. Вежливая седая дама, смерив меня натренированным глазом, мигом определила мой возраст, вес, вероятный доход, возможный кредит, а также семейное положение. Она отрекомендовалась миссис Делонг. Я справился о Сиднее Хэрроу, и ее глаза не хуже бухгалтерской книги показали, как упал мой кредит.

– Мистер Хэрроу уехал.

– Когда?

– Вчера вечером. Вернее, ночью.

– Не заплатив по счету?

Глаза ее оживились:

– Значит, вы знаете мистера Хэрроу?

– Только по слухам.

– А вы не подскажете, как его отыскать? Он дал нам свой служебный адрес в Сан-Диего. Но там сказали, что он работал у них неполный день, что они не несут за него ответственности и не могут дать его домашний адрес, если у Хэрроу таковой и имеется, – она перевела дух. – Знай я, где он живет, я напустила бы на него полицию.

– Возможно, я смогу вам помочь.

– Это как же? – спросила она недоверчиво.

– Я частный сыщик и тоже разыскиваю Хэрроу. Его комнату уже убрали?

– Нет еще. Он оставил на двери табличку: «Просьба не беспокоить». Правда, он ее почти никогда не снимал. А я только недавно заметила, что его машины нет на стоянке, и открыла номер отмычкой. Хотите посмотреть его комнату?

– Очень не прочь. Кстати, миссис Делонг, пока не забыл: какой номер его машины?

Она заглянула в картотеку.

– KIT-994. Машина старая, с откидным верхом, бежевого цвета, заднее стекло разбито. Почему Хэрроу разыскивают?

– Пока не знаю.

– А вы в самом деле сыщик?

Я показал ей ксерокопию удостоверения, она успокоилась и, старательно записав мою фамилию и адрес, вручила ключ от комнаты Хэрроу.

– Номер двадцать один на втором этаже, вход со двора.

Поднявшись на несколько ступенек, я пошел по дорожке, огибающей здание мотеля. Еще со двора я заметил, что окна двадцать первого номера плотно задернуты шторами. Повернув ключ, я толкнул дверь. Из темной комнаты потянуло застоявшимся запахом табака. Я отдернул шторы – в комнату полился свет. На кровати явно не спали, хотя покрывало было скомкано, а сдвинутые к изголовью подушки примяты. На тумбочке у кровати, на обложке малоприличного фотожурнала стояла наполовину опорожненная бутылка хлебного виски.

Меня несколько удивило, что Хэрроу оставил бутылку недопитой. К тому же на полочке в ванной я увидел зубную щетку, тюбик пасты, трехдолларовую бритву, баночку бриллиантина и пульверизатор пряного одеколона под названием «Свинджеру». Похоже было, что Хэрроу либо собирался вернуться, либо уехал второпях. Второе вероятнее, подумал я, обнаружив в самом дальнем углу шкафа одинокий ботинок. Новехонький, узконосый, черного цвета итальянский ботинок на левую ногу. К нему б еще правый – и двадцати пяти долларов за пару не жаль. Но правого ботинка не было. Зато в процессе поисков на верхней полке шкафа под запасными одеялами я наткнулся на конверт. В нем лежала маленькая фотокарточка выпускника университета. Улыбающийся молодой человек на снимке очень напоминал мне Айрин Чалмерс; по всей вероятности, это был ее сын Ник. Догадка моя подтвердилась, когда я увидел на обороте конверта написанный карандашом адрес Чалмерсов: 2124, Пасифик-стрит. Я положил снимок в конверт и сунул его во внутренний карман пиджака, решив унести с собой.

Доложив миссис Делонг в общих чертах обстановку, я пересек улицу и направился в бухту. Шлюпки, зажатые в лабиринте, образованном плавучими доками, захлестывало волнами. Мне захотелось сесть в одну из них и уплыть далеко-далеко.

Знакомство с жизнью Сиднея Хэрроу плохо сказалось на мне. Слишком его жизнь походила на мою, в этом, наверное, и было все дело. Разъедающая душу тоска накатила нежданно, как туман.

Но ветер с океана развеял тоску: ветер почти всегда так на меня действовал. Я миновал порт, пересек асфальтовую пустыню автомобильных стоянок и вышел на пляж. Волны стеною обрушивались на берег, и мне вдруг показалось, что я могу убежать от прежней жизни.

Только никому это еще не удавалось. В конце пути меня ждал видавший виды бежевый «форд» с откидным верхом и выбитым задним стеклом. «Форд» стоял поодаль от других машин, на самом краю асфальта, его заносило песком. Просунув голову сквозь разбитое стекло, я увидел на заднем сиденье скрюченную фигуру – лицо человека было залито кровью. В нос мне ударил запах виски и «Свинджеру». Дверцы «форда» были открыты, ключи торчали в зажигании. Я чуть не поддался искушению открыть багажник. Однако вместо этого я сделал все, что положено в таких случаях. Я выехал за пределы лос-анджелесского округа, а местная полиция не терпела посягательств на свои территориальные привилегии. Отыскав ближайший телефон у подножия волнореза, в лавчонке «Все для рыболова», я позвонил в полицию. Потом вернулся к машине и стал ждать полицейских. Ветер швырял мне в лицо песок; на море вздымались грозные зеленые валы, а над ними, как некий сложный мобиль, подвешенный в небе, кружили чайки и крачки. Машина городской полиции, проскочив стоянку, затормозила рядом со мной.

Из нее выпрыгнули два офицера в форме. Они поглядели на меня, потом на труп в машине, потом снова на меня. Оба были молоды и поразительно похожи друг на друга, только один темноволосый, а другой белокурый. У обоих были могучие плечи, квадратные челюсти, неподвижный взгляд, грозные пистолеты в кобуре – я сразу понял, что они не станут со мной церемониться.

– Кто это? – спросил голубоглазый.

– Не знаю.

– А вы кто?

Я назвался и предъявил удостоверение личности.

– Вы частный сыщик?

– Совершенно верно.

– А кто там в машине, вы не знаете?

Я колебался. Скажи я им, что это Сидней Хэрроу (а судя по всему, в машине был именно он), мне пришлось бы им объяснить, как я это обнаружил, и в конце концов не ровен час выложить все, что я знаю.

– Нет, – сказал я.

– Как же вы его нашли?

– Шел мимо.

– Куда шли?

– На пляж. Хотел прогуляться по берегу.

– Не слишком подходящее место для прогулок в такую погоду, как сегодня, – сказал белокурый.

Я готов был с ними согласиться. Пляж вдруг стал мрачным, словно мертвец унес с собой солнечный свет и краски дня. К тому же полицейские придали ему унылый вид присутственного места. Подул холодный ветер.

– Где вы живете? – спросил брюнет.

– В Лос-Анджелесе. Адрес указан в удостоверении. Да, кстати, верните-ка мне его.

– Вернем, когда все выясним. Вы приехали сюда на машине или городским транспортом?

– На машине.

– Где ваша машина?

И тут только я сообразил, что моя машина стоит перед мотелем «Сансет»: очевидно, наткнувшись на труп Хэрроу (если это был он), я все же перенес шок. Вот и выходило, что скрывай не скрывай, а полиция все равно найдет машину. Они поговорят с миссис Делонг и узнают, что я шел по следу Хэрроу.

Так оно и случилось. Я сказал им, где моя машина, и вскоре очутился в полицейском участке. Там за меня принялись два сержанта. Несколько раз я просил их вызвать адвоката, в частности того адвоката, по чьему поручению я приехал в город. Они удалились, оставив меня одного в душной каморке. Ее грязные серые стены пестрели именами. Я коротал время, читая надписи. Здесь сидел за бродяжничество Джон-Пижон из Далласа, и Джо Хеспелер, и Жох-Джок Олифант, и Ловкач Люк Лэраби.

Сержанты вернулись и сказали, что, к их сожалению, связаться с Тратвеллом не удалось. Но мне позвонить они не разрешают. Это грубое нарушение законности взбодрило меня: значит, ни в чем серьезном я пока не заподозрен.

Они пытались прощупать, не выполнил ли я уже их работу. А я уселся поудобнее и дал им возможность поработать за меня. Мертвец был Сиднеем Хэрроу – тут сомнений быть не могло: отпечатки его пальцев совпадали с отпечатками на водительских правах. Его убили выстрелом в голову.

Умер он сразу, и по крайней мере двенадцать часов тому назад. Выходит, смерть наступила вчера до полуночи, не позже, а я в это время сидел у себя дома в Уэст-Лос-Анджелесе.

Все это я изложил сержантам, но мое сообщение их нисколько не заинтересовало. Они хотели знать, что я делаю в их округе и почему интересовался Хэрроу. Они и обхаживали меня, и упрашивали, и умоляли, и угрожали, и измывались. И у меня появилась странная мысль – с ними я ею не поделился, – что ко мне перешла по наследству жизнь Сиднея Хэрроу.

Глава 6

В комнату тихо вошел мужчина в штатском. Сержанты вскочили. Он кивком разрешил им сесть. У мужчины были стриженные ежиком седые волосы, перебитый, весь в шрамах нос и жесткие проницательные глаза. Провалившийся рот – свидетельство жизни, проведенной в подозрительности и недоверчивости, – все время двигался, словно что-то жуя.

– Я – Лэкленд, капитан сыскной полиции, – сказал он, садясь за стол напротив меня. – Мне сказали, что вы задали жару моим ребятам.

– А мне казалось, совсем наоборот.

Он внимательно оглядел мое лицо.

– По вашему виду этого не скажешь.

– Я имею право вызвать адвоката.

– А мы имеем право рассчитывать на ваше сотрудничество. Попробуйте только заупрямиться – вмиг лишитесь лицензии.

– Очень кстати напомнили, верните-ка мне мое удостоверение.

Вместо этого он вынул из внутреннего кармана плотный коричневый конверт и вскрыл его. Среди прочих бумаг там лежала фотография или обрывок фотографии. Лэкленд швырнул снимок через стол.

На снимке был изображен мужчина лет сорока, светловолосый, с намечавшейся плешью, наглыми глазами и перекошенным ртом. Он походил на поэта, который отказался от своего призвания ради более земных радостей. Снимок этот был вырезан из фотографии больших размеров, на которой мужчина стоял в группе других людей. По обе стороны от него виднелись девичьи платья, но сами девушки были отрезаны. По всей вероятности, Лэкленд показывал мне увеличенный снимок двадцатилетней давности.

– Вам знаком этот человек? – спросил капитан Лэкленд.

– Нет.

Его исполосованное шрамами лицо грозно надвинулось на меня: вот что случится с тобой, казалось, предостерегало оно.

– Вы в этом абсолютно уверены?

– Уверен. – Стоило ли упоминать о моей ничем не подкрепленной догадке, что эту фотографию Хэрроу получил от Джин Траск и что на фотографии изображен ее отец.

Он снова наклонился ко мне.

– Да будет, мистер Арчер, помогите нам. Скажите, почему Сидней Хэрроу носил эту фотографию? – Он постучал пальцем по увеличенному снимку.

– Не знаю.

– А мне думается, вы должны бы знать. Почему вы интересовались Хэрроу?

– Я должен поговорить с Джоном Тратвеллом. После этого я, наверное, отвечу на кое-какие вопросы.

Лэкленд встал и вышел из комнаты. Минут через десять он вернулся с Тратвеллом. Юрист участливо посмотрел на меня.

– Насколько я понимаю, Арчер, вы довольно долго пробыли здесь. Вам следовало раньше связаться со мной. Я хочу поговорить с мистером Арчером наедине, – обратился он к Лэкленду. – Он расследует по моему поручению одно дело, требующее соблюдения полной тайны.

Лэкленд не спеша удалился. Тратвелл сел напротив меня.

– Почему они вас держат?

– Прошлой ночью убили некоего Сиднея Хэрроу. Лэкленду известно, что я выслеживал Хэрроу. Правда, он не знает, что Хэрроу был в числе людей, замешанных в краже золотой шкатулки.

– Как, вы уже все знаете? – поразился Тратвелл.

– Ничего удивительного тут нет. Более небрежного ограбления не знает история. Женщина, у которой сейчас находится шкатулка, и не думает ее прятать.

– Кто она?

– По мужу ее фамилия Траск, Джин Траск. А кто она такая – надо еще выяснить. Очевидно, Ник украл шкатулку и отдал ей. Вот почему я не могу говорить откровенно ни с Лэклендом, ни с его ребятами.

– Разумеется. А вы уверены, что дело было именно так?

– Я же не страдаю галлюцинациями. – Я встал. – А нельзя ли закончить наш разговор где-нибудь в другом месте?

– Обождите минутку здесь.

Тратвелл вышел, закрыв за собой дверь. Вернувшись, он с довольной улыбкой вручил мне ксерокопию удостоверения.

– Вы свободны. Оливеру Лэкленду нельзя отказать в здравом смысле.

К стоянке я шел, как сквозь строй – в узкий коридор гурьбой высыпали Лэкленд и его сержанты. Они так усердно раскланивались со мной, что я не на шутку встревожился.

Пока мы ехали по городу в «кадиллаке» Тратвелла, я успел рассказать ему обо всем, что произошло.

– Куда мы едем? – спросил я, когда он свернул на Паси-фик-стрит.

– Ко мне. Вы завоевали доверие Бетти. Она хочет держать с вами совет.

– По какому поводу?

– Скорее всего, по поводу Ника. Она ни о чем другом не думает. – Тратвелл замолк. – Бетти кажется, что я против него предубежден, – после долгой паузы сказал он. – Хотя в самом деле это не так. Но я не хочу, чтобы она наделала ошибок, которых вполне можно избежать. Ведь она у меня одна.

– Она мне сказала, что ей двадцать пять лет.

– Но она не по годам молода. Молода и ранима.

– Согласен, она может произвести такое впечатление. Однако, мне кажется, в случае чего она сумеет за себя постоять.

По глазам Тратвелла я видел, что он приятно удивлен.

– Очень рад, что вы так думаете. Я воспитывал ее один, и на мне большая ответственность. – Он опять замолчал и добавил: – Моя жена умерла, когда Бетти было всего несколько месяцев.

– Бетти сказала мне, что машина, которая сшибла ее мать, тут же скрылась.

– Да, – сказал Тратвелл еле слышно.

– Водителя так и не удалось разыскать?

– К сожалению, нет. Дорожная инспекция обнаружила машину неподалеку от Сан-Диего, но она оказалась краденой. По странному совпадению убийца прежде предпринял попытку ограбить дом Чалмерсов. По всей вероятности, моя жена увидела, как грабители входят в дом, и спугнула их. Удирая, они сшибли ее.

Он холодно посмотрел на меня, предупреждая дальнейшие расспросы. Остаток пути мы ехали молча. Дом Тратвелла стоял напротив испанского особняка Чалмерсов. Тратвелл высадил меня у обочины, сказав, что его ждет клиент, и уехал.

В архитектуре верхней части Пасифик-стрит традиционализм сочетался с эклектикой. Тратвелловский дом был выдержан в колониальном стиле: белый с крашенными зеленой краской ставнями обоих этажей. Я постучал в зеленую дверь. Мне открыла пожилая женщина в темном платье, чем-то напоминавшем форму экономки. Когда я назвал себя, жесткие складки, обрамлявшие ее рот, смягчились.

– Мисс Тратвелл вас ждет. – Она провела меня по винтовой лестнице в парадную гостиную. – К вам мистер Арчер.

– Спасибо, миссис Гловер.

– Вам что-нибудь подать, деточка?

– Нет, спасибо.

Бетти не вышла ко мне, пока миссис Гловер не удалилась. Увидев ее, я сразу понял почему: глаза у нее распухли, лицо побледнело; она съежилась, как обиженный зверек, который ждет, что его вот-вот опять обидят. Бетти отступила, пропуская меня в комнату, и закрыла за собой дверь. Я очутился в обычной рабочей комнате молодой женщины – с веселыми ситцевыми занавесками, репродукциями Шагала и ломящимися от книг полками.

– Ник дал о себе знать, – сказала Бетти, повернувшись спиной к окнам, и показала на оранжевый телефон на письменном столике. – Но вы ничего не расскажете отцу, правда?

– Он и сам обо всем догадывается, Бетти.

– Но вы больше ничего ему не скажете?

– Разве вы не доверяете отцу?

– В общем-то, да. Но прошу вас, не передавайте ему наш разговор.

– Сделаю все возможное. Но больше ничего не могу вам обещать. У Ника неприятности?

– Да, – она опустила голову, и светлые волосы упали ей на лицо. – Мне кажется, он хочет покончить с собой. А если он покончит с собой, мне незачем жить.

– Он не говорил, почему?

– Он сделал нечто ужасное, так он мне сказал.

– Скажем, убил человека?

Она откинула волосы назад и пронзила меня взглядом, полным ненависти.

– Как вы можете так говорить?

– Вчера на побережье убили Сиднея Хэрроу. Ник упоминал о нем?

– Разумеется, нет.

– Что он вам говорил?

Она с минуту молчала, припоминая.

– Что он заслуживает смерти. Что он подвел меня и родителей, – медленно пересказывала она, – и что он никогда в жизни не осмелится посмотреть нам в глаза. А потом попрощался со мной – попрощался навсегда. – И тут на нее напала нервная икота.

– Давно он вам звонил?

Она посмотрела на оранжевый телефон, потом на часы.

– Около часу назад. Но мне кажется, с тех пор прошла вечность.

Она рассеянно прошла в глубь комнаты и сняла со стены фотографию в рамке. Я подошел сзади и заглянул через ее плечо. Она держала увеличенную копию того снимка, который лежал в моем кармане. Того самого, что я нашел в номере Хэрроу в «Сансете». И тут только я заметил, что, хотя молодой человек на фотографии улыбается, глаза у него грустные.

– Насколько я понимаю, это Ник, – сказал я.

– Да. Это его фотография для выпускного альбома.

Она не без торжественности водрузила фотографию на стену и отошла к окну. Я последовал за ней. Она смотрела через дорогу на белый фасад чалмерсовского особняка, на наглухо закрытые двери.

– Не знаю, что мне делать.

– Мы должны его найти, – сказал я. – Он сказал вам, откуда звонит?

– Нет.

– А что еще он говорил?

– Больше ничего не помню.

– Он не говорил, как он собирается покончить с собой?

Она тряхнула головой – волосы снова закрыли ее лицо – и ответила почти беззвучно:

– Нет, на этот раз не говорил.

– Вы хотите сказать, что говорили об этом уже не первый раз?

– Не совсем так. И вы не правы. Ник не бросается словами.

– Я тоже. – Но мне стало обидно за Бетти: это ж надо вытворять такое с девчонкой! – А какие разговоры он вел раньше и что тогда делал?

– Когда у Ника начиналась депрессия, он часто говорил о самоубийстве. Да нет, он не угрожал самоубийством. Просто говорил о разных способах и методах. Он от меня никогда ничего не скрывал.

– Пора бы и начать.

– Вы говорите, точь-в-точь как отец. Вы оба предубеждены против него.

– Грозить самоубийством – жестокая вещь, Бетти.

– Если любишь, нет. В подавленном состоянии человек ничего не может с собой поделать.

Я не стал спорить.

– Вы хотели мне рассказать, как он намеревался покончить с собой.

– Да вовсе он не намеревался. Просто рассуждал об этом. Если застрелиться, говорил он, слишком много крови, таблетки – ненадежны. Лучше всего просто уплыть в море. Но искушение повеситься, говорил он, самое сильное.

– Повеситься?

– Он мне говорил, что с детства думает об этом.

– Откуда такое?

– Не знаю. Его дед был судьей Верховного суда, в городе его называли вешателем – поговаривали, будто он любил выносить смертные приговоры. Может, это повлияло на Ника, знаете, от противного. Мне доводилось читать и о более странных вещах.

– Ник когда-нибудь говорил вам о том, что среди его предков был судья-вешатель?

Бетти кивнула.

– А о самоубийстве?

– Многократно.

– Веселый кавалер, нечего сказать.

– Не жалуюсь. Я люблю Ника и хочу быть ему полезной.

Я начинал понимать девушку, и чем лучше я ее понимал, тем больше она мне нравилась. Я и раньше замечал, что у вдовцов обычно вырастают на редкость самоотверженные дочери.

– Вернемся к его телефонному звонку, – сказал я. – Постарайтесь вспомнить, Ник не упоминал, где он сейчас находится?

– По-моему, нет.

– Не спешите с ответом. Сядьте у телефона, подумайте.

Она опустилась на стул у письменного стола и положила руку на аппарат, словно вынуждая его молчать.

– В трубке слышался шум.

– Какого рода шум?

– Подождите минуту. – Она подняла руку, требуя тишины, и стала вслушиваться. – Детские голоса, плеск воды. Знаете, как в бассейне. Скорее всего, он звонил из автомата Теннисного клуба.

Глава 7

Хоть мне и случалось наведываться в Теннисный клуб, женщину за конторкой я видел впервые. Но она знала Бетти Тратвелл и тепло приветствовала ее.

– Мы вас теперь почти не видим, мисс Тратвелл.

– Я ужасно занята последнее время. Ник сегодня был у вас?

– По правде говоря, был, – неохотно ответила женщина. – Он пришел около часу назад, зашел ненадолго в бар. И вышел оттуда в нехорошем виде.

– Вы хотите сказать, что он был пьян?

– К сожалению, да, мисс Тратвелл, раз уж вы спросили. И та женщина, блондинка, которую он привел, тоже была под мухой. Когда они ушли, я выдала Марко по первое число. Но он сказал: я и отпустил-то всего по две рюмки на брата. Он сказал: дама уже явилась навеселе, а мистер Чалмерс и вовсе пить не умеет.

– Верно, – согласилась Бетти. – А кто эта женщина?

– Я забыла, как ее зовут... Он один раз уже ее приводил. – Она заглянула в книгу записи посетителей, лежавшую перед ней и сказала – Джин Свейн.

– А не Джин Траск? – спросил я.

– Скорее, похоже на Свейн, – подвинув ко мне книгу, она ткнула алым ногтем в строчку, где Ник написал свою фамилию и фамилию своей дамы. Я не мог не согласиться, скорее, похоже на Свейн. Местом жительства гостья назвала Сан-Диего.

– Дама довольно крупная блондинка с хорошей фигурой, лет сорока?

– Совершенно точно. Фигура хорошая, – добавила она, – если вам нравятся дамы в теле.

Сама она была на редкость тощая. Мы с Бетти направились в бар верхней галереей, огибающей бассейн. Дети все еще плескались в воде. Кое-где по углам растянулись в лонгшезах взрослые, ловя нещедрое январское солнце.

Бар был пуст, только двое мужчин замешкались с ленчем. Мы с барменом кивнули друг другу. Марко, проворный смуглый коротышка в красном жилете, хмуро подтвердил, что Ник здесь был.

– По правде говоря, я попросил его уйти.

– Он много выпил?

– Только не у меня. Я ему отпустил два виски, так что вам не подвести меня под статью. А что он натворил? Разбил машину?

– Надеюсь, нет. Я пытаюсь его найти, пока он что-нибудь не натворил. Не знаете, куда он поехал?

– Не знаю, скажу вам только одно: он был зол как черт. Когда я отказался отпустить ему третью рюмку, он полез на меня с кулаками. Пришлось пригрозить ему кием. – Марко полез под стойку и вытащил оттуда отпиленный кусок тяжелого кия в полметра с лишком длиной. – Негоже, конечно, так поступать с членом клуба, но у него был револьвер и я хотел, чтобы он поскорее убрался. Будь на его месте кто другой, я бы вызвал шерифа.

– У него был револьвер? – спросила Бетти жалким тоненьким голосом.

– Ага, в кармане куртки. Он его не вытаскивал, но такой большой револьвер не спрячешь. – Перегнувшись через стойку, Марко заглянул Бетти в глаза. – И скажите ради бога, мисс Тратвелл, какая муха его укусила? За ним раньше ничего подобного не водилось.

– У него неприятности, – сказала Бетти.

– А эта дамочка не имеет отношения к его неприятностям? Ну, та блондинистая дамочка? Ох, и здорова пить. И его еще подбивает на выпивку, вот что скверно.

– Вы не знаете, кто она, Марко?

– Нет. Но от таких только и жди беды. Не возьму в толк, зачем он с ней спутался.

Бетти направилась к двери, но на полпути повернулась к Марко.

– Почему вы не отняли у него револьвер?

– Не в моих правилах валять дурака с оружием, мисс. Не по моей это части.

Мы с Бетти пошли на стоянку за машиной. Клуб стоял на берегу узкой бухточки, и на меня сразу пахнуло морем. Этот резкий запах, запах сырости и водорослей, вызвал в моей памяти берег, где я нашел Сиднея Хэрроу.

Мы с Бетти сидели молча, и, пока машина преодолевала длинный пологий склон, наверху у которого помещалась «Монте-Виста», каждый был погружен в свои мысли. Молодой человек в конторке узнал меня.

– Если вам нужна миссис Траск, вы поспели вовремя. Она собирается уезжать.

– Она не сказала, почему уезжает?

– По-моему, она получила неприятное известие. И должно быть, очень тревожное, потому что она не стала возражать, когда я посчитал ей за лишний день. Обычно все возражают.

Я миновал дубовую рощицу и постучал в раздвижные двери оштукатуренного коттеджа. Дверь в комнату была распахнута настежь. Из спальни донесся голос Джин Траск: «Чемоданы запакованы, можно выносить».

Я быстро прошел в спальню. Джин Траск трясущейся рукой красила губы перед туалетным столиком.

Мы встретились глазами в зеркале. Рука миссис Траск взлетела, намалевав кровавый клоунский рот поверх ее собственных губ. Она неуклюже вскочила, повалив стул.

– Вас прислали за моими чемоданами?

– Нет. Но я с удовольствием вам помогу. – Я подхватил щегольские синие чемоданы. Они оказались довольно легкими.

– Поставьте чемоданы, – сказала она. – И объясните наконец, кто вы такой?

Ее мог запугать кто угодно и чем угодно, не прилагая особых усилий. Она так дрожала, что ее страх передался и мне. Кровавый клоунский рот внушал ужас. Леденящий смех сводил мне живот.

– Я справлялась о вас в конторе, – сказала она. – Они заявили, что у них нет охранника. Говорите, что вы здесь делаете?

– В данный момент ищу Ника Чалмерса. Так что не стоит ходить вокруг да около. Вы не можете не знать, что он переживает нервный кризис.

Она ответила с такой готовностью, словно давно ждала случая излить душу.

– Конечно, знаю. Он только и говорит о самоубийстве. И я решила, что рюмка-другая его взбодрит. А он и вовсе пал духом.

– Где он сейчас?

– Я взяла с него обещание, что он пойдет домой и проспится. Он сказал, что так и сделает.

– Куда домой, в свою квартиру?

– По всей вероятности.

– Что-то вы темните, миссис Траск.

– Стараюсь по мере возможности. Так легче жить, – сказала она сухо.

– Почему вы заинтересовались Ником?

– Не ваше дело. Не вздумайте на меня давить – ничего не добьетесь, – сказала она громко: видно, гнев придал ей уверенности в себе, но срывающийся на визг голос все же выдавал ее страх.

– Чего вы так боитесь, миссис Траск?

– Прошлой ночью прикончили Сиднея Хэрроу, – сказала она вдруг охрипшим голосом. – Но вам, должно быть, это известно.

– А вам откуда это известно?

– Ник мне сказал. Никогда себе не прощу, что полезла в эту банку с пауками.

– Он убил Сиднея Хэрроу?

– По-моему, он и сам этого не знает – такая у него путаница в голове. А я не собираюсь сидеть здесь и ждать, пока выяснится, кто убийца.

– Куда вы едете?

Она не ответила. Я вернулся к Бетти и передал ей все или почти все, что узнал. Мы решили поехать в студенческий городок – каждый на своей машине. Моя машина стояла там, где я ее и оставил – перед мотелем «Сансет». Из-под дворника торчал талон за пользование стоянкой.

Я пытался не отставать от Бетти, но куда там: она выжимала по прямой не меньше ста тридцати километров в час. Когда я подъехал к «Кэмбридж Армс», она уже ждала меня на стоянке.

– Он здесь. Во всяком случае, его машина здесь, – и, подбежав ко мне, она показала на синюю спортивную машину, стоявшую рядом с ее красной. Я подошел и потрогал капот. Мотор еще не остыл. В зажигании торчали ключи.

– Оставайтесь здесь, – сказал я.

– Ни за что. Если он будет бушевать... словом, я хочу сказать, при мне он не станет.

– Что ж, это мысль.

Мы поднялись на лифте. Бетти, постучав в дверь, крикнула: – Ник, это я, Бетти.

Молчание. Мы подождали, потом Бетти постучала снова. Дверь рывком распахнули. Бетти влетела в комнату и упала Нику на грудь. Обхватив ее одной рукой, Ник другой направил мне в живот крупнокалиберный револьвер. Глаз его я не видел, их скрывали большие темные очки, отчего лицо его казалось особенно бледным. Нечесаные волосы свисали на лоб. Белая рубашка была не первой свежести. Я машинально регистрировал эти детали, словно хотел как можно точнее запомнить картину, представшую перед моим последним взором. Я чувствовал скорее обиду, чем испуг. Не хотелось умирать ни за что ни про что от руки запутавшегося переростка, с которым я и знаком-то не был.

– А ну бросьте, – сказал я привычно.

– Кто вы такой, чтоб мне указывать?

– Перестань, Ник, – сказала Бетти.

Пытаясь отвлечь его внимание, Бетти прижалась к нему еще крепче. Одной рукой обвила за талию, припала к ногам. Левая ее рука взлетела вверх – казалось, она собирается обнять его за шею, – но вместо этого она вдруг изо всех сил стукнула Ника по руке, в которой он держал револьвер. Дуло револьвера уставилось в пол, я подскочил к Нику и вырвал револьвер.

– Черт бы вас побрал, – сказал он, – черт бы побрал вас обоих!

Из квартиры напротив выбежал не то писклявый мальчишка, не то басовитая девчонка.

– Что тут происходит? – раздался крик.

– Посвящение, – сказал я.

Ник вырвался от Бетти и замахнулся на меня. Я увернулся. Удар прошел мимо. Наклонившись, я перебросил Ника через плечо и внес в гостиную. Бетти захлопнула дверь и привалилась к ней всем телом. Она раскраснелась и тяжело дышала. Ник снова полез на меня с кулаками. Я пригнулся и двинул его в солнечное сплетение. Ник упал, хватая ртом воздух. Я прокрутил барабан в его револьвере. Одного патрона не хватало. Это был «Кольт-45». Вытащив черную книжечку, я записал его номер.

Бетти встала между нами.

– Зачем вы его били? Могли обойтись и без этого.

– Не мог. Не тревожьтесь, он скоро отойдет.

Бетти, опустившись на колени, ощупывала лицо Ника. Он откатился от девушки. Постепенно дыхание его стало ровным. Он подполз к дивану и оперся о него.

Присев на корточки, я показал ему револьвер.

– Откуда он у вас, Ник?

– Я не намерен вам отвечать. Вы не можете меня заставить давать показания против себя, – сказал он странным, неестественным голосом, словно магнитофонную ленту вдруг запустили в обратном направлении. «Что бы это могло означать?» – подумал я. Глаза его по-прежнему скрывали темные стекла очков.

– Если вы думаете, что я работаю в полиции, Ник, вы ошибаетесь.

– А меня не интересует, где вы работаете.

Я попытался подобраться к нему с другого бока.

– Я частный сыщик и представляю ваши интересы. Но мне не вполне ясно, в чем они заключаются. Хотите об этом поговорить?

Он затряс головой, как истеричный ребенок; волосы его мотались из стороны в сторону так, что у меня зарябило в глазах.

– Пожалуйста, Ник, перестань, у тебя шея заболит, – сказала Бетти огорченно и пригладила ему волосы.

Он не шелохнулся.

– Дай-ка мне на тебя поглядеть, – сказала она и сняла с него темные очки.

Он потянулся за очками, но Бетти подняла их над головой. Казалось, его глаза, черные и блестящие, как вар, живут своей отдельной жизнью. Они становились то испуганными, то агрессивными в зависимости от того, куда они обращены: внутрь или на внешний мир. И я понял, почему он носит очки: за их стеклами он скрывал этот горький изменчивый взгляд.

Закрыв глаза руками, он вглядывался в меня сквозь пальцы.

– Не надо так, Ник, ну, пожалуйста. – Девушка снова стала перед ним на колени. – Что случилось? Пожалуйста, скажи мне, что случилось?

– Нет. Ты меня разлюбишь.

– Ничто не заставит меня тебя разлюбить.

– Даже если б я убил человека? – проговорил он, не отрывая рук от лица.

– Вы кого-то убили? – спросил я.

Он медленно опустил голову и застыл так, пряча от меня лицо.

– Из этого револьвера?

Он утвердительно дернул головой.

– Он не может сейчас говорить, – сказала Бетти. – Не заставляйте его.