Текст книги "Прощальный взгляд"

Глава 27

Шорох шин под окнами вернул мои мысли к настоящему. Я узнал черный «роллс» Чалмерса. Он вышел из машины, нетвердой походкой пересек двор, отпер дверь и скрылся в доме.

– Да, дурные привычки заразительны, – сказал я Бетти.

– Какие привычки?

– Я стал следить за домом Чалмерсов. А ведь, собственно говоря, в них нет ничего особенно интересного.

– Может, вы и правы. Но все равно они люди необычные, за такими всегда следят.

– А почему они за нами не следят?

Мое настроение передалось ей.

– Потому что они интересуются только собой. И до нас им нет дела, – она невесело улыбнулась. – Но ваш намек я поняла: мне тоже следует больше интересоваться собой.

– Или чем-нибудь еще. Кстати, что вас интересует?

– История. Мне предложили стипендию в другом городе. Но у меня было ощущение, что я нужна здесь.

– Для чего, для слежки за чужими домами?

– Вы свое доказали, мистер Арчер. Не надо перебарщивать.

Выйдя из дому, я положил письма в багажник и пошел через улицу к Чалмерсам. Только теперь – замедленная реакция – я понял, что смерть матери Бетти имеет самое непосредственное отношение ко всему случившемуся. Если б Чалмерс захотел, он, наверное, мог бы мне помочь в этом разобраться.

Двери открыл сам Чалмерс. Его худое загорелое лицо еще больше осунулось. Вид у него был болезненный, усталые глаза покраснели.

– Не ожидал вас увидеть, мистер Арчер, – сказал он вежливо, но не слишком любезно. – Мне казалось, моя жена прервала дипломатические отношения.

– Я надеюсь, мы все же можем поговорить. Как дела у Ника?

– Хорошо, – и добавил озабоченно: – Мы с женой весьма благодарны вам за помощь. И я хотел бы, чтобы вы об этом знали. К сожалению, вы попали между двух огней: Тратвелл и доктор Смизерэм никак не могут сработаться, а при сложившихся обстоятельствах мы вынуждены выбрать Смизерэма.

– Доктор берет на себя большую ответственность.

– Наверное. Однако вас ведь это никак не касается. – Чалмерс начал терять терпение. – Я надеюсь, вы пришли ко мне не затем, чтобы нападать на доктора Смизерэма. В нашем положении просто необходимо на кого-нибудь опереться. Мы ведь не острова, – сказал он неожиданно, – и в одиночку нам не справиться со своими проблемами.

Злость, прозвучавшая в его словах, меня встревожила.

– Вполне с вами согласен, мистер Чалмерс. Я по-прежнему рад был бы помочь вам, чем могу.

Он подозрительно посмотрел на меня.

– Как помочь?

– Вы знаете, я начал разбираться в этом деле. И мне кажется, корни его уходят вглубь, в те времена, когда Ника еще не было на свете. А следовательно, Ник может играть в нем лишь довольно невинную роль. Добиться полного его оправдания я вам не обещаю. Но доказать, что он не более чем жертва, подставная фигура, берусь.

– Мне кажется, я вас не совсем понимаю, – сказал Чалмерс. – Но что же вы стоите в дверях, входите.

Он провел меня в тот самый кабинет, где началась вся эта история. И я почти физически ощутил, как давит на меня атмосфера этой комнаты. Я почувствовал, что прошлое заполняет здесь все пространство. А каково же Чалмерсу, подумал я, который живет с этим ощущением изо дня в день.

– Хотите хереса, старина?

– Нет, спасибо.

– Что ж, тогда и я воздержусь. – Он крутанул кресло у бюро, уселся у монастырского стола и уставился на меня. – Если не ошибаюсь, вы собираетесь обрисовать мне ситуацию в общих чертах.

– Постараюсь это сделать с вашей помощью, мистер Чалмерс.

– Разве я могу вам помочь? Я перестал что-либо понимать, – он беспомощно развел руками.

– Что ж, тогда попрошу вашего терпения. Я только что говорил с Бетти Тратвелл о смерти ее матери.

– Да, да, она пала жертвой несчастного случая, ужасная трагедия.

– Мне кажется, ее смерть нельзя объяснить несчастным случаем. Как я понял, миссис Тратвелл была ближайшим другом вашей матери.

– Да, они очень дружили. Миссис Тратвелл трогательно ухаживала за матерью в последние дни ее жизни. И если я и могу в чем-то ее упрекнуть, так только в том, что она не сообщила мне, что мать близка к смерти. Я тогда был в плавании и понятия не имел, что мать доживает последние дни. Можете себе представить, что я пережил: в середине июля наш корабль пристал к западному побережью, и тут я узнаю, что обеих уже нет в живых. – Его грустные голубые глаза перехватили мой взгляд. – А теперь вы мне говорите, что смерть миссис Тратвелл нельзя объяснить несчастным случаем.

– Я должен выяснить, как умерла миссис Тратвелл. Хотя это ничего не изменит. Если убийство – хотя бы и случайное – является результатом уголовного преступления, закон все равно квалифицирует его как преднамеренное. Но у меня возникли подозрения, что миссис Тратвелл и впрямь была убита намеренно. Будучи ближайшей подругой вашей матери, она должна была знать все ее тайны.

– У матери не было тайн. Она пользовалась всеобщим уважением.

Чалмерс в запальчивости вскочил, кресло со скрипом завертелось. Повернувшись ко мне спиной – в этот момент он чем-то напоминал упрямого мальчишку, – Чалмерс уставился на картину, маскирующую дверь сейфа: парусник по-прежнему стоял в бухте, голые индейцы валялись на берегу, испанский отряд маршировал по небу.

– Если Тратвеллы пытались очернить мою мать, – сказал он, – я привлеку их к суду за клевету.

– Ничего подобного, мистер Чалмерс. Никто и слова худого не сказал о вашей матери. Я только пытаюсь выяснить, кто залез в ваш дом в сорок пятом году.

Тут он повернулся ко мне лицом.

– Эти люди не могли быть знакомы моей матери: она дружила с лучшими людьми Калифорнии.

– Нисколько не сомневаюсь. Но не исключена возможность, что грабители знали вашу мать, а также знали, ради чего лезли в ваш дом.

– На этот счет я могу вас просветить, – сказал Чалмерс. – Мать имела привычку держать все свои деньги дома. Она унаследовала ее от моего отца, вместе с деньгами. Я неоднократно уговаривал мать положить деньги в банк, но она и слышать об этом не хотела.

– Деньги достались грабителям?

– Нет. Вернувшись с войны, я нашел их в целости и сохранности. Но мамы уже не было в живых. И миссис Тратвелл тоже.

– И большая сумма осталась после вашей матери?

– Вполне значительная. Несколько сотен тысяч долларов.

– Каково происхождение этих денег?

– Я уже вам сказал: мать получила их в наследство от отца, – он посмотрел на меня устало и недоверчиво, словно подозревал в намерении оскорбить память матери. – Уж не хотите ли вы сказать, что эти деньги ей не принадлежали?

– Никоим образом. А нельзя ли нам хоть ненадолго забыть о вашей матери?

– Нельзя, – добавил он с мрачной гордостью. – Я ни на минуту о ней не забываю.

Я немного повременил, потом предпринял новую попытку.

– Я ведь вот что хочу выяснить: в вашем доме, в этой самой комнате, с перерывом в двадцать три года произошли два ограбления, или по крайней мере две попытки ограбления. Мне кажется, они связаны между собой.

– Как?

– Через людей, которые в них замешаны.

Глаза Чалмерса затуманились, он снова опустился на стул.

– Мне не ясна ваша мысль.

– Я хочу сказать, что в обоих ограблениях могли участвовать те же люди и подвигли их на это те же причины. Мы знаем, кто совершил последнее ограбление. Ваш сын Ник под влиянием Джин Траск и Сиднея Хэрроу.

Чалмерс закрыл глаза рукой, опустил голову – редкие волосы рассыпались, и среди них заблестела похожая на тонзуру плешь.

– Их убил Ник?

– Как вам известно, я сильно в этом сомневаюсь, но доказать, что это сделал не он, не могу. Пока не могу. Однако вернемся к ограблениям: Ник взял золотую шкатулку, в которой хранились ваши письма, – я намеренно избегал упоминать имя его матери. – Возможно, письма похищены случайно и грабители охотились только за шкатулкой. Она была нужна миссис Траск. Знаете почему?

– Очевидно, потому, что она воровка.

– Она придерживалась другого мнения. И шкатулку она не считала нужным прятать, а держала на виду. Шкатулка, по всей видимости, принадлежала бабке миссис Траск, а после ее смерти дед миссис Траск подарил шкатулку вашей матери.

Чалмерс еще ниже опустил голову и запустил пальцы в волосы.

– Вы ведь говорите о мистере Роулинсоне?

– Увы, да.

– Мне оскорбительны ваши слова, – сказал он. – Вы бросаете тень на невинные отношения пожилого человека и почтенной женщины...

– Забудем на время об их отношениях...

– Не могу, – сказал он. – Не могу забыть... – и уронил голову на руки, чуть не стукнувшись при этом о стол.

– Я не хочу никого осуждать, мистер Чалмерс, и меньше всего вашу мать. Просто я установил, что она была знакома с Самюэлем Роулинсоном. Роулинсон возглавлял пасаденский Западный банк, банк этот разорился в результате хищения, совершенного примерно в одно время с попыткой ограбления вашего дома. В хищении обвинили зятя Роулинсона – Элдона Свейна, – и, возможно, не без оснований. Правда, мне говорили, что мистер Роулинсон сам обчистил банк.

Чалмерс выпрямился.

– Кто мог такое сказать?

– Другое действующее лицо этой драмы – вор-рецидивист по имени Рэнди Шеперд.

– И вы принимаете на веру слова подобного типа и позволяете ему поливать грязью мою мать?

– Кто говорит о вашей матери?

– Словно я не знаю, что вы собираетесь преподнести мне пресловутую версию о том, будто моя мать взяла у этого распутника краденые деньги? Я не ошибся, не так ли?

Глаза его налились кровью. Он заморгал, вскочил, занес кулак, но где ему было тягаться со мной – я перехватил его руку в воздухе и с легкостью опустил ее вниз.

– К сожалению, мне приходится прервать нашу беседу, мистер Чалмерс.

Я сел в машину и повел ее вниз к автостраде. Серая пелена тумана по-прежнему обволакивала подножие холма.

Глава 28

Вдали от моря, в Пасадене, было настоящее пекло. На дороге перед домом миссис Свейн играли дети. Тратвелловский «кадиллак», стоявший у обочины, притягивал их как магнит.

На переднем сиденье, углубившись в деловые бумаги, восседал Тратвелл. Он встретил меня недовольным взглядом.

– Однако долго же вы ехали.

– Непредвиденная задержка. Да и потом, «кадиллак» мне не по карману.

– Ну а мне не по карману торчать здесь. Эта дама сказала, что будет в двенадцать.

Мои часы показывали половину первого.

– Миссис Свейн едет из Сан-Диего?

– Очевидно. Я буду ждать ее до часу – ни минутой дольше.

– Может, у миссис Свейн сломалась машина, она довольно допотопная. Будем надеяться, что ничего не случилось.

– Абсолютно уверен, что так оно и есть.

– Мне бы вашу уверенность. Человека, которого подозревают в убийстве ее дочери, видели вчера в Хемете. Вероятно, он направляется в краденой машине сюда, в Пасадену.

– О ком вы говорите?

– О ворюге Рэнди Шеперде. Он когда-то работал у миссис Свейн и ее мужа.

Тратвелла мое сообщение, похоже, нисколько не заинтересовало. Он демонстративно зашуршал бумагами. Насколько я мог судить, это были ксерокопии контрактов какой-то корпорации, именуемой «Смизерэмовским фондом».

Я спросил Тратвелла, что это за корпорация. Он игнорировал мой вопрос, даже глаз не поднял. Я рассвирепел, выскочил из машины и достал письма из багажника.

– Я вам не говорил, – сказал я небрежно, – что мне удалось разыскать письма?

– Письма Чалмерса? Сами знаете, что не говорили. Где вы их обнаружили?

– В квартире Ника.

– Нисколько не удивляюсь, – сказал он. – Дайте-ка сюда.

Я пристроился рядом с ним и передал ему конверт. Тратвелл открыл его.

– Господи, как эти письма напоминают о прошлом. Эстелла буквально жила ими. Первые, насколько я помню, были донельзя заурядные, но эпистолярный стиль Ларри совершенствовался день ото дня.

– Вы их читали?

– Кое-какие – да. Эстелла так гордилась своим доблестным сыном, что отвертеться удавалось далеко не всегда, – сказал Тратвелл с иронией. – Незадолго до смерти, уже полностью лишившись зрения, она, едва получив письмо, тут же призывала меня или мою жену читать ей вслух. Мы уговаривали ее нанять сиделку, но она и слушать не хотела. Эстелла была женщина замкнутая, с годами это усилилось. Основные тяготы по уходу за ней легли на плечи моей жены, – и добавил с горечью: – Мне не следовало этого допускать: она ведь была почти ребенком.

Он замолк.

– Чем болела миссис Чалмерс? – нарушил я молчание.

– По-моему, у нее была глаукома.

– Но ведь глаукома не смертельна.

– Нет. Мне кажется, ее убило горе: она очень сокрушалась по моей жене. Перестала есть, потеряла всякий интерес к жизни. Я вызвал к ней доктора – против ее желания. Она лежала лицом к стене и не дала доктору не только обследовать, но даже и взглянуть на себя. И отозвать Ларри из плавания тоже не разрешила.

– Почему?

– Уверяла, что чувствует себя прекрасно, хотя день ото дня угасала. Хотела умереть одна, подальше от чужих глаз, так мне кажется. Эстелла была очень хороша собой, она даже в старости сохранила следы красоты. И потом, с возрастом она впала в скаредность. Вы не поверите, как это часто бывает со старухами. Позвать доктора или нанять сиделку представлялось ей неслыханным расточительством. И я решил, что такое крохоборство вызвано бедностью. Но впоследствии выяснилось, что она всегда была богата. Ларри не сразу отпустили из армии, он приехал только через два дня после похорон. Окружной администратор не захотел его ждать, на другой же день вскрыл дом и составил опись. День этот навсегда остался в моей памяти. Окружной администратор был своим человеком в суде и конечно же хорошо знал Эстеллу. Мне кажется, ему было известно, что Эстелла, как и судья Чалмерс, хранила деньги дома. К тому же ее пытались ограбить. Я был тогда вне себя от горя, иначе я, разумеется, догадался бы проверить сейф наутро после взлома. Но я был слишком подавлен случившимся.

– Вы имеете в виду смерть вашей жены?

– Конечно. Со смертью жены ответственность за налгу грудную дочь целиком легла на меня, – и он посмотрел на меня с обезоруживающей прямотой. – Ответственность, с которой я справился не так уж успешно.

– Но ведь теперь все позади. Бетти давно взрослая и вправе собой распоряжаться.

– Я не допущу, чтобы она вышла за Ника Чалмерса.

– Если вы не прекратите это повторять, так и будет.

Тратвелл снова погрузился в молчание. Казалось, он пытается охватить мысленным взором целые этапы прожитой жизни. Заметив по его глазам, что он вернулся к настоящему, я сказал:

– Вам известно, кто убил вашу жену?

Он покачал седой головой.

– Полиции так ничего и не удалось добиться.

– Когда погибла ваша жена?

– Третьего июля сорок пятого года.

– Расскажите мне подробно, как это произошло.

– К сожалению, я и сам толком не знаю. Единственной оставшейся в живых свидетельницей была слепая Эстелла Чалмерс, а она, разумеется, ничего не видела. По всей вероятности, жена заметила, что у Чалмерсов творится что-то неладное, и пошла посмотреть, в чем дело. Грабители погнались за ней на машине и сшибли ее. Машина, кстати, была краденая. Полиция выудила ее из заросшего камышом болота в окрестностях Сан-Диего. Сохранившиеся на бампере следы не оставляли сомнений, что жену переехали именно этой машиной. Убийцы, наверно, удрали за границу.

Тратвелл вытер блестевший от пота лоб шелковым платком.

– К сожалению, мне больше ничего не известно о событиях той ночи. Меня не было тогда в городе – я уезжал в Лос-Анджелес по делам. Домой вернулся на рассвете и узнал, что жена в морге, а дочь на попечении полисменши.

Голос Тратвелла задрожал, мне вдруг открылось то, что он так тщательно таил от всех. Безутешное горе подтачивало его и лишало сил – от этого он казался куда более мелкой натурой, чем был на самом деле, во всяком случае, в прошлом.

– Извините, мистер Тратвелл. Но я не мог не задать вам эти вопросы.

– Не вполне понимаю, какое отношение они имеют к нашему делу.

– Я и сам не понимаю. Так вот, когда я вас прервал, вы рассказывали, как окружной администратор составлял опись.

– Совершенно верно. Как поверенный в делах семьи Чалмерсов я открыл ему дом и набрал шифр сейфа – Эстелла незадолго до смерти познакомила меня с ним. Как и следовало ожидать, сейф был битком набит деньгами.

– Вы не помните точной суммы?

– Нет. Но она исчислялась сотнями тысяч. Окружной администратор чуть не целый день считал деньги, хотя там попадались и крупные купюры, даже десятитысячные банкноты встречались.

– Вам известно происхождение этих денег?

– Какую-то сумму миссис Чалмерс, наверно, оставил муж. Но Эстелла овдовела совсем молодой и ни для кого не секрет, что в ее жизни были и другие мужчины. Один-два из них – преуспевающие дельцы. Вероятно, они помогали ей деньгами или советами, говорили, как выгодней поместить капитал.

– И как уклониться от налогов?

Тратвелл смущенно заерзал на сиденье.

– Мне кажется, не имеет смысла поднимать вопрос о налогах. К чему ворошить далекие, не имеющие никакого отношения к сегодняшнему дню дела?

– Мне кажется, они не такие уж далекие и имеют непосредственное отношение к сегодняшнему дню.

– Если вы так настаиваете, – сказал Тратвелл раздраженно, – должен вам сообщить, что вопрос о налогах давным-давно снят. Мне удалось убедить правительство обложить налогом всю сумму наследства. Выяснить, из какого источника Эстелла получила эти деньги, не представлялось возможным.

– А меня прежде всего интересует их источник. Насколько мне известно, одним из поклонников миссис Чалмерс был пасаденский банкир Роулинсон.

– Да, их связь длилась долго. Но она прервалась за много лет до смерти миссис Чалмерс.

– И вовсе не так уж за много, – сказал я. – В одном из тех писем – оно датировано осенью сорок третьего года – Ларри просит мать передать привет Роулинсону. Значит, она продолжала видеться с Роулинсоном.

– Неужто? А как Ларри относился к Роулинсону?

– По письму не поймешь.

Можно было ответить Тратвеллу подробнее, но я решил утаить от него мою беседу с Чалмерсом. Хотя бы на время. Я знал, что у Тратвелла она не вызовет энтузиазма.

– К чему вы клоните, Арчер? Уж не хотите ли вы сказать, что она получила эти деньги от Роулинсона?

И тут, словно нажали кнопку, замыкающую цепь, в гостиной миссис Свейн зазвонил телефон. Прозвонил десять раз и замолк.

– Идею подали вы, – сказал я.

– Но я говорил вообще о поклонниках Эстеллы и никак не выделял Самюэля Роулинсона. Вам и самому прекрасно известно, что Роулинсона хищение окончательно разорило.

– Оно разорило его банк.

От удивления у Тратвелла рот пополз на сторону.

– Не станете же вы утверждать, что Роулинсон сам похитил деньги?

– Такое предположение высказывалось.

– И всерьез?

– Трудно сказать. Мне его высказал Рэнди Шеперд, а исходило оно от Элдона Свейна, что никак не говорит в его пользу.

– Еще бы! Нам-то с вами известно, что Элдон удрал с деньгами.

– Нам известно только, что он удрал. Но истина не бывает простой, она так же сложна, как люди, которые стремятся ее выяснить. Представьте, к примеру, что Свейн присваивает какую-то сумму из банковских денег, а Роулинсон, поймав его с поличным, присваивает остальной капитал и прячет деньги в чалмерсовском сейфе. Но волею судеб миссис Чалмерс умирает прежде, чем он успевает забрать оттуда деньги.

Тратвелл посмотрел на меня с ужасом.

– Ну и циничный же вы тип, Арчер, – но тут же добавил: – Когда произошло хищение?

Я заглянул в черную книжку.

– Первого июля сорок пятого года.

– Всего за две недели до смерти Эстеллы Чалмерс. Что полностью перечеркивает вашу версию.

– Разве? Роулинсон ведь не знал, что миссис Чалмерс скоро умрет. Возможно, они хотели уехать отсюда и поселиться вместе.

– Старик и слепая женщина? Просто смехотворно!

– И все же это не делает мою версию неправдоподобной. Люди часто совершают смехотворные поступки. К тому же в сорок пятом Роулинсон был далеко не стар. Он был примерно тех же лет, что и вы сейчас.

Тратвелл покраснел. Очевидно, он не любил, когда ему напоминали о возрасте.

– Только никому не говорите о вашем сумасбродном предположении. Иначе Роулинсон привлечет вас к суду за клевету, – и он снова посмотрел на меня с любопытством. – А вы невысокого мнения о банкирах, верно?

– Они ничем не отличаются от остальных смертных. Однако нельзя не заметить, что среди расхитителей процент банкиров очень высок.

– Просто у них возможностей больше.

– Вот именно.

В доме снова зазвонил телефон. Я насчитал четырнадцать звонков, прежде чем он смолк. Чувства мои были особенно обострены. Мне показалось, что дом подает мне сигнал.

В час дня Тратвелл вышел из машины и стал мерить шагами выщербленный тротуар. Нахальный юнец, передразнивая Тратвелла, шел за ним следом, пока тот не шуганул мальчишку. Я взял с переднего сиденья конверт с письмами и запер их в металлический ящик в багажнике.

Когда я поднял глаза, древний черный «фольксваген» миссис Свейн уже сворачивал на бетонные квадратики подъездной дорожки. Ребятишки повежливее прокричали миссис Свейн: «Привет!» – и помахали ей рукой.

Миссис Свейн вылезла из машины и пошла к нам по жухлой январской траве. Туфли на высоких каблуках и узкое черное платье сковывали ее движения. Я представил миссис Свейн Тратвеллу, они церемонно пожали друг другу руки.

– Извините, что заставила вас ждать, – сказала она, – перед самым моим уходом в дом зятя явился полицейский и битый час меня допрашивал.

– О чем? – спросил я.

– О разном. Хотел, чтобы я ему рассказала все, что знаю о Рэнди Шеперде с тех пор, как он работал садовником у нас в Сан-Марино. Он, видно, считает, что следующей жертвой Рэнди буду я. Но я нисколько не боюсь Рэнди. Я не верю, что Джин убил он.

– А кого вы подозреваете? – спросил я.

– Прежде всего моего мужа, если, конечно, он жив.

– Есть все основания полагать, что он мертв, миссис Свейн.

– А если он мертв, так куда делись деньги? – она тянула ко мне руки, как голодная нищенка.

– Неизвестно.

– Мы должны найти эти деньги, – трясла меня за руку миссис Свейн. – Найдите их, и я отдам вам половину.

В голове моей вдруг раздался пронзительный вой. Бедная старуха действует мне на нервы, решил я, и тут понял, что вой идет откуда-то извне. Это выла сирена. Вой ее хлестал по городу. Сирена звучала все громче, хотя звук ее шел по-прежнему издалека.

Тут со стороны бульвара донесся визг шин на вираже. В нашу улочку свернул черный «меркурий» с откидным верхом. На повороте его занесло, дети вывернулись из-под колес, рассыпались в стороны, как конфетти.

За рулем сидел мужчина с ярко-рыжей, похожей на парик шевелюрой. И хотя он был без бороды, я узнал в нем Рэнди Шеперда. Он на всех парах промчался до конца квартала, повернул на север и скрылся из виду. Тут же на другом конце квартала появился полицейский автомобиль и, не сворачвая, вылетел на бульвар.

Я поехал вслед за Шепердом, но вскоре понял безнадежность своей затеи. Шеперд чувствовал себя тут как рыба в воде, а моей взятой в кредит машине было далеко до его краденого «меркурия». На миг «меркурий» промелькнул вдалеке на мосту; в окне его синтетическим костром пылал огненно-рыжий парик Шеперда.